Дурак.

      Луффи и не понял, как прошёл месяц с того момента, как на его шее оказались два кулона из акульих клыков. Всё это время пролетело для него как дрянное наваждение, очень надоедливое. Много сна, горячка, боль во всём теле. Слабость и бессилие перед собственным телом и его недугом. Спасало одно — он почти не осознавал себя в лихорадке.       Потом разум ненадолго прояснился, а это означало несколько односторонних диалогов. Короткий и полный нотаций — с Марко. Нудный и официальный — с Катакури. И с его закадычными товарищами, которых пускали к нему последними, и оттого сил на веселье у него уже не оставалось. Да и какое там веселье, если он даже не понимал, что ему говорят…       И обратно в сон.       Состояние его, по коротким заметкам Марко, которые он мог понять, было весьма и весьма обнадёживающим. Сам бы Луффи так не сказал, но врачу он верил. Раны на спине заживали быстро, пусть и мучительно, никаких загноений или личинок. А вот нога…       Катакури сказал, что протез ему не сделают, пока культя не заживёт как следует. Монки только храпел в ответ, даже не заботясь о том, что у него чего-то не хватает.       Так и прошли первые две недели осени для Луффи.       На самом же корабле творилась дьявольщина. Выживших и здоровых от экипажа осталось до того мало, что даже Катакури слабо представлял, как они выживут в шторм. Изморенные голодом, грязью и постоянным напряжением люди всё больше походили на загнанных собак. Что хуже всего — палуба и трюм, да даже мачты были переполнены бесовскими ловушками. Нечистая сила обнимала «Солнце» своими костлявыми руками так крепко, как мать обнимает вернувшегося с фронта сына. Но им, видимо, никогда уже не попасть в поле зрения хоть одного порта. Плавание превратилось в бессмысленное скитание под крики из каюты Багги. Капитану прекратили приносить еду, но истеричные приказы из-за двери слышались вопреки здравому смыслу. Багги был жив, и прекрасно забаррикадировался.       Вот только как он мог ещё быть не в мире ином?       И в день, когда он орал особенно громко, заставляя команду шугаться от его каюты как от проклятой, Шляпа впервые пришёл в себя. Он открыл глаза, тут же понимая, что самая кошмарная часть позади. Ясность, какая-никакая. Не было мутной пелены, не было температуры. Луффи чувствовал себя абсолютно здоровым, но ужасно ослабшим. Есть хотелось как никогда, желудок свело болезненной судорогой. Горло напрочь пересохло.       — О, снова очнулся, — Констатировал Марко, уже не ожидая, что пациент будет в сознании.       — При-вет… — Монки сухо кашлянул, — Мяса… — Доктор оживился, подсел ближе. Приложил ладонь ко лбу мальчишки, посчитал пульс. Присвистнул.       — Мясо пока нельзя, да и нет его, но вот ты просто кабанчик. Уже в отличном состоянии, точно на поправку идёшь. На-ка, попей. — Под голову Монки подсунули ещё подушку, к губам подставили стакан. Он понял, что был не в трюме. Странно, он ведь там лежал так долго…       — Спасибо. — Говорить стало легче, — Почему я тут?       — Позже объясню, тебя нужно срочно кормить, пока ты в сознании. — С этими словами Марко поднялся с места, осторожно выглянув из каюты, чтобы проверить, не сторожит ли кто Монки, покинул лазарет.       Луффи оставили всего на пятнадцать минут, за которые он умер от скуки, но не вырубился. Ослабевшие и тонкие от недоедания руки нашли на шее кулоны. Родной чёрный ободок татуировки на кисти грел душу, как и трофеи. На ноги смотреть не хотелось, так как пусть он и не был слишком подавлен потерей конечности, это всё равно не радовало. Неудобно будет первое время, зуб даёт! Не акулий, его жалко, да и один ещё надо Траффи отдать.       Монки уставился в потолок, понимая, что его мозг начинает потихоньку работать. И всё для того, чтобы помыслить о Ло… Интересно, как он отреагирует на новость о ноге? Перепугается? Или ему будет отвратительно? Ха, нет, Трафальгар не такой неженка. Но он и не Зоро, который наверняка с гордостью потреплет его по макушке, и скажет, что теперь он мужик. Луффи не хотелось думать, что Ло будет на него кричать за самоотверженную драку с акулой, или переживать очень сильно. Пусть лучше повозмущается для вида, а потом залечит конечность так, как не может ни один другой доктор. Так, чтобы нога вернулась на своё законное место.       А Шляпа был точно уверен, что всё у него будет на месте, не хватает лишь капельки магии Леса. Всё же он сухопутная тварь.       Марко появился быстро, с учётом того, какой маршрут проделал. У него в руках был поднос с вкусно пахнущим бульоном, от которого поднимался пар. Рыбный суп! А Луффи думал, что рыбалка из-за проклятых вод откладывается. Неужели уже можно?       Но вопросами он задаваться шибко не желал, и как мог бодро накинулся на пресный бульон, кусочек хлеба и сухую дольку апельсина. Марко что-то объяснял ему в самом начале плавания про цингу, но Монки естественно не слушал и не запоминал. Только понял, что без апельсинов помрёшь, если ты в море.       — Как ты себя чувствуешь? — Доктор сел на своё кресло напротив койки, достал толстую записную книжку. Постукивая карандашом об обложку, он смотрел на Монки через стёкла своих очков до того пытливо, что осмотр стал напоминать допрос. Ну, возможно у всего экипажа достаточно к нему вопросов…       — Уже очень хорошо! А как у кого дела, пока я тут? — Но Монки не собирался говорить о магии и Лесе больше, чем наболтал уже. Несмотря на то, что ему ужасно хотелось растрепать это всем и похвастаться, каким крутым ему доводилось видеть Траффи.       И решив для себя отложить допрос, Марко рассказал всё. Луффи разъяснили все подробности. Про проклятого капитана. Про то, что команда возвела одну шляпную макушку в звание героя и всеобщего любимчика. Его собственную макушку! Марко рассказал о том, как после нашествия акул у них не только стало меньше проблем, но и рыба за бортом, беснуясь, сама лезла в их сети. Кажется, Море тоже высоко оценило его представление и жертву. А может, это было что-то другое, что Луффи пока знать было рано. Но ветра дули куда им было надо, да и шторма не имели и доли своей обычной мощи.       Услышав, что всё неплохо, и до момента, когда они пристанут к островку с провизией осталось всего ничего, Монки отрубился, счастливый.       Во всяком случае, следующие две недели… Нет, это проклятье какое-то! Он их тоже почти целиком проспал. Из отличий только то, что он чаще стал просыпаться, мог говорить и ел самостоятельно. На его просьбы выйти на свежий воздух ему говорили одно — на море бушуют шторма, его смоет к чертям с палубы!       И только через чёртов месяц после того, как ему откусили ногу, он впервые выбрался на палубу, не без помощи, конечно же. Яркое солнце пекло на удивление сильно для начала октября. Эйс и Сабо вытащили его из трюма и усадили на ящик возле лестницы на капитанский мостик. Луффи глубоко вдохнул, наслаждаясь морским бризом. Он очень скучал по этому чувству!       Море, какой сухопутной крысой он бы ни был с рождения, стало ему милей сухих равнин и красной черепицы столицы. Лишь колоннада сосен в Лесу с лёгкостью соперничала с бархатной гладью чёрных вод.       Но едва ли он увидел бы, что творится за бортом, пока в молочном, густом тумане проплывают невообразимые замки из скал, пока песни Сирен не стихают ни на час. Проклятые воды накрепко ухватились за них и, прожевав, переваривали. Луффи ощущал это каждым дюймом кожи, это ощущение, будто они уже мертвы, ползало по его позвоночнику вверх-вниз холодной и склизкой улиткой. Монки не знал, кусаются ли обычные улитки, но эта точно могла накрепко впиться зубами в копчик. Чтобы потерянная нога снова начала ныть, будто она ещё тут.       Неба видно не было, как будто и вода и воздух стали туманом. Луффи только мог предполагать, что где-то там, наверху, сейчас повис бездвижной тряпкой флаг. Парень вздохнул тяжело и откинулся на ящики за своей спиной. Но долго поваляться без дела ему не дали.       — Эй, гляньте, это ж Шляпа! — Тут же развёлся шум и гвалт, моряки столпились вокруг него. Понабежали, как будто даже с нижних палуб! Видать правду Марко говорил, что он тут теперь герой и звезда.       — Исхудал бедолага!       — Кока на доску! Кто так офицера кормит?! — Луффи хихикнул.       — И вам всем привет. Представляете, я уже почти поправился! — Парень с гордостью ударил кулаком в грудь, — И за акульи зубы вам спасибо всем. Как тут без меня?       — Херово, — Прозвучало дружным хором.       — Крыс развелось!       — А? — Луффи почесал затылок. — Разве их не было много и раньше?       — Мы про предателей экипажа. Кто-то ещё тут защищает капитана, и предан ему. — Эйс сел на ящик рядом, — А вот все, кто стоят перед тобой сейчас в открытую, говорят о том, что так дальше быть не может.       — Почему мы до сих пор не подняли бунт? — На Монки уставились с настороженностью. Парень не стушевался.       — Тут дьявольские силы замешаны, и кое-что похуже… — Сказал шёпотом один из моряков, воровато оглядевшись.       — Что может быть хуже?       — Бюрократия! — У всех матросов по спинам пробежались мурашки, кто-то поёжился. Луффи хлопал глазами.       — Чего?       — Бумажки, Шляпа. Мы его за борт-то выкинем, а что с нами будет, как вернёмся на берег? Это ж казнь!       — Ну… А если мы никому не скажем? — Монки мило улыбнулся, заглянул в глаза всем и каждому, своим этим жутким взглядом, который давал понять: всё будет по его желанию, всё будет как он хочет, и если вы попытаетесь сопротивляться… Вам же хуже будет. Командовать им только Траффи мог, и то, это было давно, и с позволения Шляпы. Сейчас он ясно чувствовал, что тут он — главный не только по званию.       — Остались ещё те, кто за капитана. — Покачала головой Ямато. — Нас сдадут.       — Ну, как он помрёт, они за него уже не будут. — Выдал Луффи, мигом заслуживая кучу недоумения в свою сторону, — Что? Нет капитана — нет проблем.       — Это не так работает…       — М? Ну, раз не так, тогда сколько там человек за него?       — Пара дюжин точно. Немало, учитывая сколько наших вообще в живых осталось… — Монки задумался. Ну, сделал вид уж точно самый важный и умный. Но происходившее в его голове не было мудрее сорванных с ноги швов.       — Вот оно как. А можно с кем-то из них поболтать?       — Можно, конечно, но много ли от них дождёшься? Все они ещё с прошлого плавания почти не говорят. — Луффи улыбнулся, самодовольный. Чёрт, Траффи, а общение с тобой бывает полезным.       — А после чего они такие? — Моряки переглянулись, обескураженные пытливым взглядом вечно глуповатого Шляпы.       — Как на остров тот высадились, к которому мы плывём. Думали, может случилось там чего, но ни от кого не добились ответов.       — Хорошо думали. Пусть теперь с этим ничего и не поделаешь. Вон тот, — Луффи указал пальцем на моряка, что бессмысленно бился головой о мачту. Так он стоял уже не первый день, и никто совсем не мог ничего с ним поделать. — Он из того состава команды?       — Да.       — Отнесите-ка меня кто-нибудь к нему. — Монки ловко уцепился за воротник Эйса, который его поднял. Парень почти ничего не весил после измотавшей его болезни и потери ноги, а потому товарищ даже не стал его опускать около сумасшедшего моряка, — Эй, приятель, как у тебя дела? — спросил Луффи. Никто и не ожидал, что будет отклик, но ко всеобщему шоку матрос оторвался от мачты. Лоб его был вдребезги разбит, лицо затекло потом и кровью, глаза едва ли что-то видели. Но безумец определённо внимал словам Шляпы.       — Какого дьявола… — пробормотал Сабо.       — Ну чего ж ты молчишь? — Монки высунулся из-за плеча Эйса так далеко, как мог, чтобы заглянуть в пустые глаза моряка, — Хм, я, конечно, не специалист, но мне кажется это уже не человек.       — После того острова у капитана появился попугай. — Раздалось от капитанского мостика. Катакури точно всё видел и только сейчас решил вмешаться. Луффи издал победный вопль.       — Вломимся в каюту! Там уже точно нет никого живого. — Решительно заявил он. Горе-бунтари переглянулись. Боязно осмотрели некогда живых товарищей. И правда. Корабль вдруг стал ощущаться покинутым, и чувство это возникло до того резко, будто всё это время на их глазах была мутная плёнка. Вся палуба — в телах, крови и мухах. Кружили чайки. Туман подбирался почти к их ногам, поскрипывали снасти, хлопали паруса — и более никаких звуков. Почти вся жизнь корабля оставалась у них, жалкой кучки матросов.       Это даже не бунт. Это выход из ловушки тёмных сил.       Под командованием Монки, сидевшего на плечах у Эйса, была выбита дверь в капитанскую каюту. Быстро, молча. Даже цивилизованно. Горизонта видно не было, как и конца проклятому морю. Будто бы они тут в братской могиле, случайно оказались закопаны живьём. И сейчас добрались до сердца склепа.       Голос капитана всё продолжал надрывно выдавать глупые приказы, пока матросы пялились на мёртвое тело за столом. Зловоние и полумрак. И проклятый попугай, довольно разгуливавший по трупу Багги.       — Значит это был ты, пернатый гад? — Как в пустоту спросил Луффи, нарушая молчание.       — Свистать всех наверх! — Завопила птица. Монки резко дёрнулся, соскользнул со спины Эйса, и опираясь на того попробовал подобраться к столу. Но чуть не потерпел полный крах.       — Что ты пытаешься вытворить, чёрт возьми?! — Марко возник как из неоткуда, с явным недовольством поведением больного.       — Вы не понимаете, попугая надо поймать! — Луффи недовольно поджал губы. Ну вот опять! Он знает, что надо делать, но даже его мысли не могут описать это словами. — Мне нужна соль. Есть у кого соль? Или крест серебряный. — На парня уставились как на душевнобольного, — Не смотрите так! Это же тварь. — Команда тотчас завозилась, понимая, что Шляпа не шутит.       Ямато получила затрещину за то, что стащила соль с камбуза, но тут же её похвалили за предприимчивость. Луффи помогли подойти поближе к тварюге, что не собиралась бежать ну совсем. Только ковыряла горбатым клювом скальп капитана, весьма увлечённо и с аппетитом. У Монки заурчал живот, но он собрал все свои силы в кулак и выбросил горсть соли вперёд.       Раздался визг, хлопок, и попугай взорвался! Разлетелся на пёрышки и пух! Но прямо на месте, где он сидел до этого, расположилось одно перо, которого точно не было у проклятой птицы. Ярко-розовое большое перо.       Монки не ощущал в тот миг ничего, кроме желания задушить Донкихота, но его уже подняли на руки и потащили на палубу, радостно галдя.       В тот же день остатки команды выбрали себе нового капитана из выжившего офицерского состава, что был представлен одним живым человеком в нездоровом уме, но нормальной памяти. До суши, в море, отныне их будет вести Сэр Шляпа.       Человек, которому они приписывают небывалый моряцкий опыт, но который совершенно не знает, куда и зачем они плывут. Точнее, он просто забыл. Но когда через два дня из тумана возник населённый нормальными людьми остров, сомнений в Луффи не осталось.

***

      Хэнкок нервно крутила на пальце прядь. В последние месяцы это стало практически привычкой, так как гордой и надменной, величественной Боа Хэнкок не полагалось быть нервной, переживать и часами смотреть в окно. Но именно такой она становилась, как только за служанками закрывались двери её покоев.       Женщина не могла найти себе места. Естественно из-за Луффи, но… К её горю, она чувствовала, что не только в нём дело. Последняя ночь перед его отправлением. Она запомнит её навсегда, пронесёт в сердце и в сознании сквозь далёкие века ведьминской жизни. А оскорбительное, холодное и одинокое утро Хэнкок будет стараться забыть всеми силами. Ведь поднявшись, собравшись и выйдя из дворца на проводы, она точно не думала, что там ей сухо пожмут руку, даже не посмотрят в глаза и, вместо этого…       Боа закусила нижнюю губу с гневом до такой силы, что кровавая капля прочертила линию на её подбородке. Женщина подхватила капельку пальцем, взглянула на неё пустыми глазами. Даже её кровь была яркой, рубиновой. Она была идеалом, так почему же… Хэнкок перевела взгляд на книжные шкафы своих покоев, около которых уже десять минут крутился этот гад.       Вот и вторая причина её тоски.       — Ты скоро тут закончишь? Бесишь меня, ублюдок. — Ло ничего не ответил, только закатил глаза и встал на табурет, чтобы стряхнуть пыль с верхних полок. — И как вообще так вышло, что ты бегаешь тут вместо горничных? Ты, мать твою, министр.       — А ты принцесса, но временами сбегаешь на мои территории и приглашаешь на ужины разных подозрительных типов. — Хэнкок схватила со столика бокал и швырнула в Хозяина. Тот отскочил, чуть не упав. Недовольно посмотрел на Боа, — Знаешь, если ты будешь тут бить стекло ещё чаще, то забирай у меня фартук и подметай сама.       — Колдун-горничная. — Насмешливо фыркнула Боа.       — Это терапия! Знаешь ли, я умнее тебя и свои тревоги не мотаю с волосами на палец!       — А смахиваешь как пыль с книг? — Во взгляде Боа было столько скептицизма, что Трафальгар смутился.       Ну пристрастился он к уборке в замке после измены Луффи, и что?! В Лесу убираться уже негде, а тут такой простор! Ещё и с горничными можно посплетничать. И плевать, что по двору идёт молва о министре, который пристаёт к служанкам. Виви, его Ангел, очень вежливо и строго отсекала головы всем сплетням. А он так, пару комнаток подметёт, и за дела. Отлично помогало от стрессов на работе. Он только недавно вернулся из отпуска, загорелый и отдохнувший, полный советов об избегании переживаний.       Хотя Смокер до сих пор ржёт над ним за бабку. И он проиграл Нами в карты половину поместья Монки.       Эх, поскорей бы он уже вступил в регентское звание, чтобы убираться не у всех на виду, а дома у Луффи. Ло не собирался записываться в домохозяйки, ему просто прельщала перспектива запихнуть ручку пипидастра этому говнюку в задницу. Не только из мстительности, но и из странного фетиша. И с подсказки Нами.       — Вообще, как тебе было с ним? — Трафальгар мигом прикусил язык. Это было слишком неожиданно даже для него. И увидев, в какое состояние его вопрос привёл женщину, ему даже стало стыдно. Хэнкок посерела лицом, поджала искусанные губы. Краски с её лика сошли пару месяцев назад, а сейчас и вовсе стало видно, как сильно она исхудала.       — Как тебе хватает совести спрашивать о таком, если знаешь, что он не любит меня, а предпочитает старого алкоголика? Не меня он целовал, не со мной он инициативен и счастлив. И ты думаешь, что смеешь заставлять меня унижаться, делясь впечатлениями?!       — Нет. Я думаю, что мы с тобой влипли, и выхода нет. Ты хотя бы законная невеста. Знаешь, когда вы поженитесь, я не посмею к нему подойти ближе, чем стоит по работе. — Хэнкок отвернулась к окну.       — Тебе и рядом с ним быть не надо. И живым, он всё равно думает только о тебе, и треплется о тебе, и… — Трафальгар в шоке смотрел, как мелко трясутся плечи гордой женщины. Он отложил пипидастр, снял фартук. Подошёл ближе к ней.       — Самое страшное проклятие, под которое может попасть колдун. Знаешь его?       — Если ты про любовь, то красивыми цитатами нам Луффи не поделить.       — Он и не кусок мяса. Я просто его выкраду. И мне не будет стыдно, пусть я и знаю, что ты в том же положении, что и я. Во мне не осталось сострадания.       — Ты думаешь, что я отступлюсь? Я готова пойти на своё вечное несчастье в браке с человеком, который в постели зовёт какого-то мужика. Я готова опять слышать его всхлипы ночью, и понимать, что в горе и в радости он думает не обо мне. — Ло сел рядом с ней на подоконник, движения его были скованны и топорны. Он заглянул в покрасневшие от слёз, яростные глаза.       — Шляпа… Правда звал меня? — Хэнкок скривилась от ненависти к тому, с каким неверием сказал это Трафальгар. Будто сволочь совсем не понимала, насколько ей больно блять это вспоминать. Женщина без сомнений дала колдуну пощёчину, но тот будто и не заметил.       — Мне стоило бы убить тебя за то, сколько боли ты причинил моему Луффи, но тогда он возненавидит меня. Выметайся. — Ло не стал возражать, не стал слушать совесть и пытаться утешить женщину. Он послушно поднялся с подоконника, забрал всё, что принёс и пошёл искать другую неубранную комнату, находясь в состоянии близкому к обморочному.       Луффи его звал. Луффи плакал. Трафальгар поджал губы, замер посреди коридора. Нет, пора заканчивать с такими терапиями, он узнаёт слишком много. Например о том, как мальчишка его искал, когда думал, что Ло мёртв. Весь замок перерыл! Такой невообразимо хороший, нежный Шляпа. Как бы Трафальгар хотел, чтобы всему этому пришёл конец, и наконец они просто вернули всё на круги своя. Помирились, поговорили, начали жить вместе.       Но как можно думать о светлом будущем, когда почтовый голубь Смокера находит его даже в коридоре?       В последнее время работы у него стало больше, так как они потихоньку начинали прощупывать почву для реорганизации инквизиции. Ло носился с документами и переговорами, Смокер беседовал с теми, кого считал надёжными людьми для построения нового порядка.       Когда в такой ситуации продолжать страдать от любви? Некогда. И для Трафальгара перестало составлять какие-то сложности не думать о Монки неделями. У него было своя жизнь, свои заботы, в которые он с удовольствием и неожиданным энтузиазмом уходил с головой.       Поэтому отношения со Шляпой откладывались до момента, когда он вернётся. Через год, через девять, они поговорят. Неизвестно, как много останется от них самих. Но диалогу быть, так чего же думать о нём лишний раз?       Подобные мысли Ло находил здравыми, но ужасно их боялся. Как и времени, что отдаляло Хозяина и Подмастерье с каждым часом всё сильнее.