greatest temptation.

Шли дни, миновали годы, и теперь Япония стала для Пумы родным домом. Она так и не вспомнила своего отца, своих родных, что остались далеко - за тысячи километров земель и воды от нее. Она крепко сжимала в своих руках цепь кусаригамы, занимаясь и отрабатывая боевые навыки в сливовом саду за дворцом, в который она первый раз вошла такой потерянной и разбитой. Теперь она - телохранитель Вдовы, и девушка была рада служить ей, хранить ее прекрасное тело. Она влюблялась в эту женщину с каждой секундой - в ее тонкие руки; тихий, но величественный голос и просто в ее образ. Будь она где-то в другом месте, такого бы никогда не произошло. Но сейчас она здесь и сейчас, и она поддается этому искушению. Величайшему искушению в своей жизни. Лунный свет пробивался через тончайшие шелковые занавески, что чуть колыхались из-за теплого ночного ветра. Спальня Вдовы находилась на самом высоком этаже пагоды, и к окну дотягивалась огромная вековая сакура, лепестки которой иногда залетали в комнату, падая на смятую постель, покрытую дорогим атласом и ситцем. Два прекрасных обнаженных тела лежали сплетенными, и лишь их орехово-винное сбившееся дыхание могло мешать полной идиллии происходящего. Пума лежала головой на груди своей госпожи, прикрыв глаза и наслаждаясь этой близостью. Вдова лишь ласково, касаясь словно бабочка своими крыльями, расчесывала своими пальцами темно-русые непослушные волосы девушки; ее грудь равномерно вздымалась, позволяя скандинавке легче вслушиваться в ее сердцебиение. Это были ночи, когда они наслаждались друг другом: в мире жестокого Востока это было неприемлемой роскошью. Их отношения были намного большим чем просто похотью, ведь Вдова могла получить то, чего не получала с мужчиной; более того, она ненавидела мужчин, заставляя их драться за себя, и в итоге проигрывали все, проливая свою кровь - а она только заливисто смеялась, в очередной раз кидая свой шелковый платок на пыльное поле боя, окутанное духом смерти. Одно лишь претило ей - она влюбила в себя Пуму, как и всех остальных: это древняя магия, которая была подвластна лишь ей; она долго изучала ее под звуки сямисэн, на которых играли духи, с которыми она пришла издалека. Вдова хранила тайну своего появления в этой провинции, но и никто не осмеливался спросить у нее таких подробностей. Женщина давно не молилась, но скорее всего, ее молитвы бы уже не услышали - так много плохого она совершила. Вдова понимала это, но продолжала дальше, и совсем не жалела. Месть это блюдо, что подают холодным - и это было ее любимым кушаньем. — Я люблю вас, госпожа. - прошептала Пума, окрыленная этим чувством. Так или иначе, оно было взаимным, если его можно было назвать таковым. Распущенные черные волосы Вдовы расплылись вдоль ее плечей, украшенные увядшим сливовым бутоном. Ее лицо не показало никаких эмоций, и она слегка улыбнулась, единожды кивая. — Я знаю, милая. Я знаю. - шептала азиатка, почувствовав то, как приподнялась девушка, потянувшись к ее губам. Будь на ее месте мужчина, Вдова бы уже лишила его глаз одной из шпилек на полу, но на поцелуй Пумы она ответила открыто, в то же время сахарно и страстно. Где-то из глубины дворца доносились звуки тонких струн сямисэн - их касалась старая служанка своими дряблыми руками, но ее пальцы были так же ловки - как и сорок лет назад, когда она была такой же молодой и прекрасной, словно те двое, что сейчас так сильно любили друг друга, в эти темные токийские вишневые ночи.