Лаванда

Лютику всегда нравилось полнолуние. Бард, ценивший красоту во всех ее проявлениях, сложил немало песен и баллад о ночах, в которых луна застилает все вокруг невесомым серебром, ярко сияя на чернильно-черном небе в окружении россыпи звезд. Было что-то магическое в этом времени - юноша находил способность лунного света обнажать самую суть, скрывая под темным покровом все лишние мелочи, поистине удивительной. С заходом солнца мир становится честнее с самим собой, считал он - если дневной свет помогал разглядеть все снаружи, то душевные тайны выходили из глубин именно в ночи. В мире Геральта восход полной луны говорил о другом. Если для барда это было время вдохновения, то Ведьмак твердо знал, что сии часы предназначены для жестокой бойни с чудовищами и злой магией, которая черпала в серебряных лучах свою силу, купаясь в ней, становясь лишь на короткий промежуток уязвимой и явной. Впрочем, неприязни к бессменной хозяйке ночного небосвода Геральт совсем не испытывал, с привычным хладнокровием выполняя свою работу, но и восторгов своего попутчика по поводу окружающей их красоты не разделял. Тот же не смолкал всю дорогу, неустанно воспевая то лунную дорожку, перекинувшуюся через все озеро, то стараниями все той же луны превратившиеся в потоки ртути пряди волос ведьмака, то ягоды остролиста, чей цвет казался угрожающе кровавым на фоне острых шипов. Прервался Лютик лишь когда споткнулся о незамеченный им торчащий из земли изогнутый корень дерева, нелепо взмахнув лютней в попытке сохранить равновесие и устоять на ногах. - Потоки ртути, струящиеся по моим плечам, он разглядел, а дорогу не видит, - беззлобно усмехнулся Геральт. – Под ноги смотрел бы лучше, чем головой по сторонам вертеть. - Мог бы и предупредить, ты-то никогда на красоту не отвлекаешься - надулся бард. – Как можно быть таким слепым, друг ты мой любезный? Как не восхищаться этими чудесами, когда они стоят в ожидании тебя? Чего только стоит эта волчица, погляди, погляди! Так близко, вот ведь смелая, не шелохнется даже… - Лютик, это куст, а не волчица. Ты с элем перебрал в трактире? - закатив глаза, ответил ему ведьмак. Еще пьяного барда ему на разборках с ведьмой не хватало. - Не пьяный я, - обиженно и слегка разочарованно пробурчал тот. – у меня уже много лет зрение плохое, дальше собственной руки четко ничего не вижу. - Так вот почему ты так к барышням не привередлив! – развеселился Геральт. – Ты просто их и не видишь толком. - Ага, а мужей их и подавно разглядеть не могу, вот и случаются конфузы, - поддержал шутку бард. Ему хотелось еще немного пообижаться на ведьмака, но это попросту не представлялось возможным, когда тот так по-доброму подтрунивал над ним. – Твердишь всем, мол, не видел я, что она замужняя, и мужа ее не видел, да не верит никто. А я, между прочим, кристально честен. Я рассказывал, как однажды неделю прожил у графини, которая дважды за ночь ко мне в комнату приходила? Представь, Геральт, за дверь выйдет и возвращается через полчаса, и ведет себя иначе совсем. Я поначалу думал, что игра у нее такая, пока днем не наткнулся на их портрет семейный. Тогда-то и понял, что сестра у нее младшая есть… Под непрекращающуюся болтовню Лютика, которую ведьмак даже не пытался прервать, они дошли до дома Псайки. Строение выглядело обветшалым, словно жилище было покинуто уже давно, хотя, если верить словам селян, прошло чуть больше полугода с того злополучного дня. Оконные стекла пересекали длинные трещины, крыша обвалилась в нескольких местах, а каменные стены увивал плющ. За домом обнаружились и остатки сарая - парочка обугленных досок и большое пепелище. Некогда красивый сад и ухоженный огород зловеще шелестели сорняками и понурыми ветвями, словно желая предупредить пришедших о чем-то. Геральт мгновенно отреагировал на тихий звук, шедший со стороны дома, выхватив меч и рефлекторно закрыв Лютика собой. Шорохи не стихали, но и источник звука никак не обнаруживал себя. Бард осторожно выглянул из-за плеча ведьмака, не сумев сдержать любопытство. Геральт мягкими шагами пошел к дому, не опуская меча, и парню пришлось тихо семенить за ним. Шум шел прямо из-под практически развалившейся лестницы, ведущей с заднего двора в дом, причем то, что его производило, явно не боялось быть обнаруженным. - Брось, Геральт, это наверняка мышь какая-нибудь под полом скребется, - робко предположил Лютик. - Нет. Там явно что-то покрупнее, - сквозь зубы процедил ведьмак, все же опуская меч. И тут же вскидывая его снова, потому что из-под лестницы с быстротой пули вылетело что-то блестящее, и, мгновенно обойдя Геральта, бросилось на барда. Ведьмак взмахнул мечом, пытаясь прикончить существо раньше, чем то доберется до Лютика, как назло, вновь споткнувшегося о травяную кочку, но было слишком поздно. Он не успел, и на упавшего барда налетел маленький серебряный вихрь, подбираясь к самому горлу. Геральт выхватил кинжал, боясь задеть мечом не только тварь, но и Лютика, когда понял, что не может двинуться. Одновременно с этим осознанием до его слуха долетел смех- привычный хохот Лютика и мелодичный, незнакомый смех откуда-то из-за спины. - Что, Белый Волк испугался Серебряного Волчонка?– произнес насмешливый женский голос. Его обладательница сдерживала смех, и, как бы Геральт не пытался извернуться, чтобы ее увидеть, непонятный морок все еще не отпускал его тело, не давая двигаться. Прекратив бесплодные попытки освободиться, ведьмак перевел глаза на Лютика, уже успевшего удобно усесться на траве. На его коленях веселился тот самый белый щенок, так полюбившийся барду не далее, как вчера днем. Бард же, лаская маленького шалуна, с опаской глядел за спину Геральту. -Что ты с ним сделала? – Лютик старался звучать грозно, но чуть подрагивающий голос выдавал его с головой. – Расколдуй его немедленно! - Легче легкого, мой хороший, - ведьма щелкнула пальцами и Геральт тут же обрел долгожданный контроль над своим телом. – Будем знакомы, Белый волк. Я- Псайка. Ведьмак развернулся, наконец сталкиваясь с ней лицом к лицу. Еще по ее голосу он понял, что знахарка отнюдь не была старухой, какими он привык видеть представительниц ее ремесла. Перед ним стояла молодая девушка невысокого роста в простом черном платье. Несмотря на ночную прохладу, плечи ведьмы были открыты, являя взгляду тонкие линии ключиц, подчеркнутые черной терновой ветвью, нежно обвивающей горло. Пышные волосы, чью рыжину не под силу украсть было даже лунному свету, едва доставали до плеч, ореолом окружая лицо. Псайка не была красавицей- ее губы нельзя было назвать пышными, а немаленький нос с горбинкой делал лицо жестким, вкупе с резким изгибом темных бровей лишая его всяческой женской миловидности. Серые глаза смотрели внимательно и насмешливо, пытаясь под вызовом скрыть поселившуюся в них печаль. Прищурившись, ведьма окинула ведьмака взглядом, и , хмыкнув, развернулась и пошла в дом. -Так и будете стоять столбами у меня на огороде, или соизволите войти? – голос сочился сарказмом, что никак не вязалось с грустью в глазах. – Я согрела чаю, проходите. И кинжальчики свои спрячьте, ни к чему вам они сегодня. Геральт помог Лютику подняться и последовал за девушкой. Бард немного замешкался на пороге, не зная, можно ли пускать внутрь вертевшегося под ногами щенка, но все же подхватил его на руки и закрыл за собой дверь. Вопреки ожиданиям, в комнате было уютно. В камине горел огонь, мягкими всполохами озаряя стены, пахло травами и ладаном. Псайка уже успела поставить на маленький стол три чашки, от которых шел пар. - У тебя доброе сердце, бард, - произнесла она, одобрительно глядя, как белый щенок возится у него на руках. - Раненное, но доброе. И ум пытливый, и руки твои чисты - это о многом говорит. - Ээээ… - Лютик с сомнением взглянул на свои ладони, измазанные землей и сажей. – Ну, если миледи так считает… -Не о той я грязи тебе толкую, мой мальчик, не о той. – покачала головой ведьма, подавая ему влажное полотенце. – Расскажи мне, как так вышло, что ни одного вопроса у тебя не появилось? - Точно знать не могу, но предположения имеются. Нет у меня вопросов к себе, мы с собой давно знакомы, - хмыкает бард. Интуитивно он чувствует, что чародейка не причинит ему вреда, а потому позволяет себе поудобнее развалиться в мягком кресле и немного обнаглеть. – А вот к Вам есть. Что-то подсказывает мне, что история Ваша для нескольких баллад основой послужить могла бы. Геральт чувствует себя лишним, но пока не рискует вмешаться в разговор. Псайка выглядит мирно, что дает надежду на то, что все проблемы можно будет решить без угроз и битвы. В искусстве болтовни Лютику равных нет, и ведьмак надеется, что тому удастся убедить чародейку снять проклятие с жителей деревни. - Тайны в моей истории нет. Вы, мальчики, ежели мозгом пользуетесь, поняли уже- не знахарка я. О прошлом моем много говорить нужды нет, знать Вам следует одно- мать моя эльфийкой была, отец- знахарем. Мать погибла при родах, а отец, как ни пытался заботиться обо мне в должной мере, смог только любовь к травам привить да денег дать на дорогу, когда я решила на обучение уехать. Всем сердцем меня любил, я ради него и решилась на это – все казалось, выучусь, приеду в родной город и смогу ему беззаботную старость обеспечить. Только вот забрала его война, а не старость. Так я и осталась одна после учебы- деревню нашу сожгли, идти некуда было, вот и пришлось скитаться. А пока я искала место свое, об одном мечтала- помогать людям, как отец завещал. Всегда твердил мне – люби людей, в этом сила твоя, а не в крови эльфийской. – камин горел уже не так ярко, но языки пламени отражались в ведьминых глазах. Говорила Псайка негромко и слегка отрешенно, словно не о себе - но Лютик чуял в ее словах сильную тоску. Решив подбодрить девушку, он пересадил щенка на колени к ней, за что получил благодарный кивок и легкую улыбку. - Звериные детеныши помогают от любой печали, ты знала? - мягко улыбнулся ей бард, которому не терпелось услышать продолжение ее истории. -Еще как. Пока я скиталась, ко мне кошка прибилась, да вороненок с раненым крылом… Так и ходили с ними, пока не нашли деревню эту. Семьей они мне были, пусть и не одной крови мы. – голос чародейки сорвался и она усилием воли заставила себя продолжать. – Нравилось мне здесь. Трав в лесу- не счесть, жители смирные, за советами да лекарствами ходили частенько. А мне и в радость- способности у меня особые. Вижу я много того, что человек сам от себя прячет, не осознавая этого. Так и повелось у нас – чуть что в жизни приключится, они ко мне бегут, я поговорю с ними, в направлении нужном подтолкну, они сами и смекнут, что к чему. А уж сколько лекарств я приготовила, не счесть. Думала, осяду тут до старости. Но завелась тварь какая-то в деревне, я таких не видела ни разу, хоть и много всего повидала. Я- к книгам, ночей не спала, искала, как извести ее. Нашла зелье одно, да ингредиенты там не достать так просто. Месяц собирала все, а как и последнюю часть достала, вернулась домой – а они собрались и… Псайка уже не пыталась сдержать слез, потоком хлынувших по щекам. Лицо ее исказила гримаса боли, но она продолжила. - Обвинили меня во всем. Сарай подожгли, кричали, что ведьма я, что беду натравила на них. А я стою перед ними, ожоги свои прячу в рукавах- все руки изуродовала, пока перо у огненного цыпня добывала. Последний ингредиент. А как поняла, что в сарае кошка моя с котятами и Листвень, оцепенела вся. Им не выбраться же. Пришла в себя, когда камень щеку мне рассек, от боли словно оковы сбросила. Метнулась к сараю, спасти их хотела – а меня назад оттащили. Я у них в руках билась, рыдала, умоляла хоть животных пощадить- невиновны же! И спокойно говорить пыталась, да без толку - все кричали “Правду скажи, ведьма! Правды хотим!”. Толпа словно осатанела. Второй раз огонь семью мою забрал, но только в первый раз его враги распалили, а нынче те, кто за помощью ко мне бежал при любой погоде. Совета спрашивал и в глаза заглядывал. Люди… Как поняла, что не унять их, камнем повисла на руках у них. Кричу, кричу, а сквозь свой же крик слышу мяуканье отчаянное и хриплое карканье. Они звали меня, ждали, что приду и помогу- а я не пришла. Не пустили… Как ушли они, не помню. Очнулась уже возле догорающего сарая, к углям бросилась- да поздно было. Только обгоревшие шкурки и остались. Ведьма вдруг резко выпрямилась и выдохнула, вытирая слезы. На лице ее появилась злая ухмылка, и она неожиданно повернулась к Геральту. -Знал ли ты, ведьмак, что любая песнь, спетая магическим существом над заживо сожженными невинными душами, становится проклятием? Вот я и запела. До хрипоты пела, то на крик срывалась, то слезы глотала, да пока голоса не лишилась, не замолчала. Хотели правды- получайте свою правду. Вот только прожить с ней сумейте…- она снова откинулась на спинку кресла, и обратилась к Лютику. – Ну что, сложишь балладу о правде? Или не для твоих стихов такие истории? - Не уверен, что людям захочется такое слушать, - честно ответил бард, решив, что играть с Псайкой не стоит. – Разве что ты разрешишь немного изменить историю, убрав оттуда… Эээ… хотя бы часть про смерти от твоего проклятия. А лучше убери проклятие вообще получится отличная баллада о прощении. -Маленький бард, а ты смел. И честен, что большая редкость нынче, - ведьма улыбнулась, благосклонно кивая Лютику. – А еще видишь больше, чем другие, как и я. Расскажи мне обо мне. - У тебя доброе, но раненное сердце, - повторил ее недавние слова юноша. Немного подумав, он продолжил – Позволишь мне сыграть? Дождавшись разрешения, бард взял в руки лютню и коснулся струн. нет ни огня, ни солнца, ни снов, ни песен греет нутро лишь проклятие этой ночью грустен стал тот, кто когда-то был юн и весел чего ты хочешь? месть за любовь все равно остается местью, тот, кто сжигал тебя, в землю полег холодным. им голос твой стал навсегда погребальной песней, тебе еще больно я знал рубиконы, и их перейти несложно твой рубикон оставляет клеймо на лицах ты никогда не сможешь с таким-то прошлым остановиться нет ни тепла, ни жара, ни слов, ни искры нет ничего, и нутро только давит камнем тебе говорили, что могут спастись лишь крысы? тебе солгали Когда Лютик допел, Псайка молчала пару минут, и он снова взял слово. - Я хотел сказать, что ты не станешь прежней, уже нет. Ты мечешься сейчас загнанным зверем между привычной добротой и злостью, которая , как тебе кажется, облегчит боль. Но она не поможет, - бард горько хмыкнул, явно думая о чем-то своем. – Поверь мне, не поможет. Поможет только другая жизнь.