Брошенный заслуживает счастья.

Ледяная вода заморожена в кубики, Бьётся о рюмки прозрачные стенки. Рюмка, столь хлипкая — скоро расколится. И остаётся смириться. Тает вода, растворяется в виски И разбавляет чужие ошибки. Запах ужасный, едкий, и сильный Глаза разъедает плёнкой обильной. Лишь эхом бьют в голову резкие звуки. Ошибки заполнили сознание Томуры. Но часть алкоголя мешает принять их, Раскачивать психику проблем больших. А вонь заполняет комнату тёмную, Ищет местечко, колодку укромную. Так око не может сквозь вонь посмотреть. И остаётся только терпеть. Болят глаза сильно, слезятся от едкости Отвратного запаха. Найти такой — редкость. Проходит под кожу, в груди зависает, Под ногти плывёт, из-под них вылезает. И из стакана та вонь и тот запах Выходят, оставшись впотьмах Мирового масштаба и мелких зевак, Выдыхавших горелый табак. Холо́дно стекло, но кожа прохладнее. Её пальцы днём-ночью делают рванее. Горячая кровь, обжигая артерии, Марает лазурные пепельно-серые. Красивая красная жидкость стекает По шее, по пальцам. И ткань ту впитает. Не то чтоб приятно, но не мешает дышать. И остаётся только плевать. Стуки-звуки по дереву таят в мыслях, Что так беспокойны и бегают, как в яслях. Орган слуха, один из, пытается вникнуть, Но к их беспорядку никак не привыкнуть. Качается стул: надо-бы ножку размерить. Увы, но упасть и проверить, Сознание сможет стирать или нет он, Мешает уставший комнатный тон. Потрёпано дерево — занозы кладёт На кожу. И так красотой не поёт. Но разве есть дело до кожи тут вида? Когда изнутри расщепляет обида. Проигрыш достал. И внимание лишнее. Так что занозы, тем более пришлые, Мешать, волновать не должны и не будут, Зато их студенты никогда не забудут. Закончилось виски — стакан рассыпался в прах. Курогири не видит. На первых порах. А-то бы посуду за неимением беречь, Но кто, кроме Чёрного, будет стеречь? Махровое полотно стенки трёт с силой. Скрипит, разрезая уши пилой. Стеклянный стакан. Стук по дереву, снова. И чуть не раскалывается голова. Шершавые пальцы в дерево входят, След от причуды по бурому вводят. Туман замечает, но ему не добиться. И остаётся только беситься. Стук. Кто-то входит. Кажется трое. И не обходится тут же без боя. Вроде придурки, не хочется в лигу их. Но делать-то что? Недоволен, но смех. Когда-нибудь всех настигает удача. Ах и увы, но уж что-то не часто. Бывают везучие. Или не очень. Предел этой дамы не сильно-то точен. Когда звуки метко врезаются в ухо, А сквозь глаза пахнет испуганным духом, Пытается мелочь, хоть как, препираться Им остаётся только играться. Не то чтобы в лиге всё было неладно, Но стало хоть в баре не так уж прохладно. Злодеи хорошие, спору тут нет, Опыт, достаточен криминалитет. Шумят, правда, много, но это не в счёт. Но, часто, тут каждый проход не даёт. И бесят же, всё-таки, как не суди. Игру, надоевшую, мешают пройти. Въедавшийся запах. Сильнеет назло. Да и в игре, что-то, не повезло. Сдох, как живой. Папаркурил и хватит. И тут же на Томуру лыба накатит. Хах, смерть — смешно. Умер. И ладно. Когда не твоя — наплевать и подавно. Кишки. Симулированы недовольства Искусственных, что шаг делают из посольства. Какой-то "дружбан" плачет из-за придурка. "Game over" кладётся по́верх окурка. Рука затекла. Ну и ладно, плевать. Время 5:20, надо-б в кровать. Но, знаете, сон даже, как-то, не веет. 100 грамм алкоголя быстрее согреет. Замучена стойка, опять в пыль стакан. И руки положены в чёрный карман. Бессмысленно, сидя, на воздух смотреть. Прокручивать в мыслях игральную смерть. Качаться на стуле, что чуть не упасть. Потом, в голове, мысленно ржать. Игра запускается. Снова и снова. В кашу на землю легла голова. С какого ты, вновь, этажа вдруг упал? Шестнадцатый? Снова "Game over" пропал. Паркур надоел. Можно взять на стрелялку. Ну или бои. Попадёт же на свалку. Включает бои, из ружья не спалить. И остаётся бить.