Бесчеловечный выбор

      Как и Бриджит, Крис не пылал от ненависти к англичанам. В конце концов, он служил им, а потому даже испытывал жалость к простым солдатам и не держал на них зла. Рейли прекрасно понимал их, парней из Англии, совсем чужих в Белфасте. Война между здешними общинами казалась некоторым из них совсем чужой. Другие вообще не представляли себе, что происходило в Северной Ирландии. Иной раз чужаки отличались большим здравомыслием, чем опьяневшие от своей звериной злобы местные, чей разум будто затуманил дурман. Разумеется, конечно, хватало среди чужаков и откровенных негодяев и садистов, ничем не уступавшим боевикам из обоих лагерей.       Правда, имелось в британской армии одно исключение — Ольстерский оборонный полк, что комплектовался из североирландских протестантов. А их Крис если не ненавидел, то точно на дух не переносил. Пуритане боролись за сохранение крайне уродливой системы — благодаря ей они имели всё, а презираемое католическое меньшинство — ничего. Происхождение человека решало его судьбу на весь остаток жизни. Идейные солдаты из ольстерского полка воевали за свою правду, что накладывало на них грязный отпечаток. Ждать от них пощады было очень глупо.       Ещё больше Крис не терпел протестантских боевиков-лоялистов. Убийцы в белых перчатках под знаменем красной руки* и креста святого Георгия терроризировали ирландцев-католиков ещё до ввода британских войск, стремясь посеять страх и ужас после череды кровавых убийств обычных горожан. Их убивали словно затравленных животных на африканском сафари. Твердолобые фанатики с маниакальными наклонностями из Ольстерских добровольческих сил* не видели ничего зазорного в том, чтобы убить ни в чем не повинного человека только из-за его принадлежности к католикам.       Военные номинально боролись против обеих ИРА, хоть у них и постоянно выходили жестокие перегибы, что стоили одним свободы, а другим — жизни или потери близких. Зато боевики-лоялисты воевали против самого ирландского народа. Их появление в католических кварталах означало лишь одно — они пришли на «сафари». От пуль пуритан гибли случайные прохожие и любители пропустить кружку другую в пабах. Грубые, варварские расстрелы мирных людей лишь множили ненависть к протестантам среди ирландцев. Акции сторонников единства с короной походили на целенаправленное уничтожение — геноцид.       Крис не верил в победу над британцами. Он воевал, чтобы защитить своих родных и близких от лоялистского террора. За них он был готов прострелить насквозь голову любому пуританину, дав вырваться наружу копившейся с октября прошлого года злобе.       Но английский солдат, с виду крепкий и хорошо сложенный, однако в душе ещё совсем мальчишка, не причинил зла семье Рейли и прибыл издалека. Он вызывал жалость у Криса.       «Я прекрасно тебя понимаю. Ты плевать на всё хотел. Тебе нет дела до того, как одни дремучие уроды из средневековья обмениваются любезностями с другими дремучими уродами из средневековья. Ты хочешь стать нормальным человеком. У тебя своя жизнь, свои планы на будущее, мечты, родные. Они переживают за тебя», — вёл мысленный диалог с солдатом Крис.       «Но тебя затянуло в знатное болото, приятель. У меня для тебя плохие новости. Тебя, как и меня, хотят убить. Тебе плевать на победу, ты хочешь жить. Ты жаждешь убраться отсюда ко всем чертям подальше. Я тебе понимаю. Я не хочу твоей смерти. Будет здорово, если хоть ты из нас двоих выбьешься в люди и не сдохнешь здесь. Мне отсюда уже не выбраться. Со мной всё кончено», — продолжил он.       «Но я тебя толком не знаю, приятель. А мама моя — она для меня всё. Когда ушёл в армию, все меня осудили. Семью мою третировали всякие никчемные сволочи. Однако она, святая женщина, не осудила меня. Ей искренне хотелось, чтобы у меня всё получилось в армии, и я больше никогда не вернулся сюда. Когда садисты, которые под дешёвый трёп про борьбу за свободу готовы убить даже своих, выставили мне ультиматум, мама не побоялась заступиться за меня. Я люблю её. Мне приходится выбирать. Замечательная до омерзения ситуация. Мой выбор очевиден», — мысленно обозначил причины для своего поступка Рейли.       Перед Крисом опять стоял невыносимо отвратительный выбор. Он понимал, что обрекал миловидного солдатика с усами на погибель, но ничего не мог поделать. «Опять выбирать из худшего», — сорвалось у него с языка. На кону стояли бесценные человеческие жизни. И Рейли в любом случае выходил виновником чьей-либо смерти. Он ни в кого не стрелял, но его поступок в любом случае убивал наповал не хуже автоматной очереди. А потом Крису предстояло жить дальше с таким тяжёлым грузом в сердце и осознанием своей вины.       Рейли не сомневался что «прово»* убьют либо его, либо Бриджит, помоги они солдату избежать гибели. За случку с британскими военными «временные» раздевали девушек-католичек догола, обливали их смолой и привязывали к столбу. Воришкам-рецидивистам после нескольких предупреждений простреливали колено. Укрывательство врага и пособничество ему считались предательством. А предателей жестоко карали.       — Я мог бы взять вину на себя, — произнёс Крис на кухне. — Тогда бы убили только меня одного.       Англичанина с проклятиями прогнали из соседнего дома. Перестрелка неумолимо приближалась к дому Рейли.       — Ох, сынок. Какой же ужасный выбор! Я понимаю, ты боишься за нас с папой, — вздохнула Бриджит. — Ты выбираешь из худшего. Но это всё равно так ужасно! Я боюсь, что ты скоро превратишься в чудовище.       — Пойми меня правильно. Мы на войне. Здесь творятся настолько чудесные вещи, что я не хочу о них тебе даже рассказывать. Не хочу тебя шокировать. Тебе и так хватает белфастского великолепия. Я не стану чудовищем, можешь мне поверить. Я даю тебе слово. Да, порой я не чувствую себя человеком. Но я не стану таким, как они все!       — Ну что ты такое говоришь, сынок! Не наговаривай на себя.       — Мне очень хочется почувствовать себя нормальным человеком, — продолжил исповедь Крис. — Я бы впустил его. Мне правда жалко солдатика. Поступить по совести — спасти ему жизнь доказать, что осталось ещё хоть что-то человеческое внутри меня! И я хотел так поступить! Хотел, клянусь тебе! Спасти, помочь, поступить благородно в конце концов! Будто я достойный человек. Но, чёрт возьми, предателей здесь никто не жалеет! Никто! Их убивают! Его смерть я переживу, твою — ни за что, как и ты мою! Прости.       Бриджит внимательно выслушала сына, с пониманием смотря на него.       — Я тебя не осуждаю, — сказал она с тяжестью в голосе. — Ты поступаешь правильно. Но ситуация такая ужасная. Я… мне очень больно за тебя, сынок, ты не можешь вырваться отсюда. И тебе, наверное, каждый день приходится выбирать между плохим и ужасным. Я не хотела, чтобы ты так жил.       — И я не хотел такой жизни для тебя.       — Его убьют, да? Как того бородатого парня в апреле? Я помню, как его убили прямо перед нашей дверью. Мне потом сказали, что он был военным. Из тех, кто ходит в обычной одежде и следит за нами. Ох! Как вспомню, так на душе жутко становится! Они подошли к нему в масках, выстрелили в лицо и ушли, как ни в чём не бывало. А он остался лежать на пороге нашего дома. Иногда я открываю дверь, и мне видится его изуродованное лицо. Ох! Боже мой! Столько крови я ещё не видела! Как же много её было!       Лицо Бриджит покраснело от боли. На её глаза наворачивались слёзы, и она прикрыла их ладонью.       — Не плачь, мама. Не надо. Твои слёзы всегда прошибают меня. Я сам тогда хочу рыдать. Твои слёзы жалят намного сильнее пуль, — приобнял мать Крис. — Я сейчас здесь сижу с тобой. Давай выбросим всё из головы и притворимся до вечера счастливыми людьми.       Рейли помнил апрельский случай и даже знал, кто руководил убийством военного. Оперативники армейской разведки в штатском наносили болезненные удары ирландскому подполью, оставаясь в тени и вне досягаемости. Их было невозможно отличить от обычных жителей Белфаста, из-за чего в рядах ИРА царила нервозность. Никто не знал, когда разведчики нанесут удар. В апреле один из них что-то вынюхивал на Фоллс-Роуд. «Прово» повезло вычислить его до нападения и убить.       — Мне казалось, будто он стоит на пороге нашего дома по ночам, — продолжила Бриджит. — Живой. Ох, не хватало нам ещё одного мёртвого мальчика!       С улицы донеслись ругательства, затем три раза стукнула одиночным винтовка. На слух Крис определил, что стреляли прямо перед входной дверью. Бриджит в отчаянии снова прикрыла глаза, подперев голову руками. Она думала, что пули стрелков ИРА настигли солдата на пороге её дома.       Крис считал иначе. И когда дверь с громким стуком распахнулась, его догадки подтвердились.       — Что случилось? — удивилась Бриджит, вытиравшая слёзы.       — Отсюда ни ногой. Спрячься в углу, — сказал матери старший сын. Им овладел животный страх. Однако виду он не показывал. В жилах стыла кровь, а сердце Криса бешено заколотилось. Его пробрала дрожь от осознания того, что произошло. — Он в доме.       Бриджит поняла Криса, после больше не задавала лишних вопросов. В коридоре стучали солдатские ботинки. Крис кивнул её головой и поднялся из-за стола.       — Осторожнее, сынок, — простонала Бриджит. До коридора Рейли провожал испуганный взгляд матери.       Крис встретил рядового у лестницы. Едва солдат завидел, как тут же прицелился из винтовки L1A1. «Выстрелит или нет? Знакомая игрушка, я с ней неплохо управлялся», — думал ирландец, собравший всё оставшееся мужество в кулак, чтобы выйти к врагу и прогнать его из родного дома. Рейли держался намного спокойнее бледного рядового. Крис сейчас просто не имел права на трусость.       — Стоять! Не подходи ко мне! Я здесь не подохну! — закричал рослый солдат, смотря на Рейли свысока, но не из-за раздутого самомнения размером с Юпитер. Он оказался выше Криса на целую голову. — Я хотел нормально зайти! Вы могли впустить меня! Я не собираюсь здесь подыхать!       По словам и голосу англичанина Рейли понял, что тот перешёл грань. Робкий мальчишка под страхом смерти принял облик затравленного волка. Им двигало одно желание выжить, необычайно сильное и ужасное одновременно. Именно оно разрушило все барьеры и выключило его боевой ограничитель, некий ориентир дозволенного.       Рядовой перешагнул тот незримый рубеж, что разделял человечность и жестокость. Теперь британец с длинными бакенбардами мог пройти на что угодно, лишь бы выжить. Его больше ничего не останавливало.       «Насколько далеко ты готов зайти?» — промелькнуло в голове у Рейли.       — Провали… — он осёкся и решил подобрать более мягкие слова. — Уходи отсюда. Я тоже подыхать здесь не намерен. Иди обратно.       Крис пытался говорить с показным дружелюбием. Однако голос звучал его твёрдо, а нежное лицо с утончёнными чертами выражало холод. Большие голубые глаза Криса напоминали две льдины.       — Я туда не пойду! Они меня ищут! Я точно знаю! Здесь все хотят убить меня! — ответил рядовой.       Перестрелка на улице затихла.       — Я не хочу тебя убивать. Уж поверь мне. Ты оторвался от своих, да, приятель? — задал вопрос ледяным тоном Крис. Слово «приятель» прозвучало скорее как издёвка.       — Засада! Проклятая засада! На нас напали!       — Я слышал. Ты убежал?       — Называй меня трусом! Мне всё равно!       — Раз так, значит убежал. Знаешь, мне чихать хотелось на всякую лабуду вроде доблести в бою. Дешёвый трёп для идиотов.       — Сержант говорит, вы все подонки и трусы! Проклятые террористы!       — И где теперь твой сержант? Ты сам что думаешь?       — Я ничего не думаю! Я не хочу здесь подохнуть!       — Прекрасно тебя понимаю.       Крис решил убедить рядового силой слова вместе с голосом разума оставить их с Бриджит в покое. Другого выбора не оставалось, винтовка в руках солдата здорово остудила пыл Рейли.       — С чего ты взял, что понимаешь меня? — гневно спросил англичанин. — Вы нас ненавидите! Каждый на вашей улице жаждет моей крови!       — С чего я взял? С того, что если я не выставлю тебя на улицу, меня прикончат те же самые ребята. Да, да, те, кто хотят твоей крови, — раздражённо проговорил Крис. — Пока ты болтался снаружи, ты ничего плохого мне делал. А теперь сделал — влез ко мне домой. Нет, даже влез в мою жизнь.       — С чего ты взял, что тебя убьют?! Откуда они вообще узнают?!       — У них очень длинные уши. Соседи любят чесать языком. А ещё тут все друг друга знают. Уловил, к чему я клоню?       — Где тут телефон? Меня заберут отсюда, - задал вопрос, пропустив слова Рейли мимо ушей, рядовой.       — Я на небеса не тороплюсь.       — Что ты сказал?! Где телефон?! Я тебя спрашиваю! Не они тебя убьют, так я! Винтовка у меня! Ты никто!       — А ты попробуй, приятель! Давай! Думаешь, легко убить человека?! — вспылил Крис. — Почему ты решил, что за тобой гонятся?! У тебя плохо со слухом?! Уши дерьмом забились?! Там дружков твоих стреляют! Про тебя забыли!       — Нет! Ты там был?! Ни черта подобного! Заткнись! Я всё видел! За мной гнались двое! Даже трое! Я оторвался от них. Но они видели, куда я побежал!       — Они про тебя забыли, угомонись.       — Нет! Я всё вижу! Где телефон? И где в твоём проклятом доме можно нормально спрятаться?       Попытка достучаться до разума солдата не увенчалась успехом. «Ты либо слишком сильно навалял, либо ребятки решили отыграться на тебе за всё хорошее и за всех сразу», — подумал Крис. Он не знал, действительно ли за рядовым гнались боевики, или англичанину всего лишь хотелось спрятаться в доме от собственных страхов. Он напоминал прятавшего голову в песок страуса. Рейли же точно не собирался уступать чужаку.       — Я думал, с тобой можно нормально поговорить, — с досадой произнёс Крис.       — Кого волнует, что ты думал?! Мне всё равно! Где телефон?!       — Твои дружки сами тебя найдут. Они тебя не бросят.       — Тебе руку отстрелить?! Где телефон?!       — А какая мне тогда разница, приятель? Ты меня убьёшь, они меня убьют. Нет никакой разницы. Все вы трусливое трепло. ИРА, лоялисты, армия, полиция — все до единого. Горазды только беспомощных убивать! Вот и ты такое же дерьмо, — выпалил Крис, у которого сдали нервы.       — Я пристрелю тебя, вышибу мозги! — с яростным криком солдат прицелился в лицо Крису.       — Мозги вышибешь? Пристрелишь? Я всё равно не жилец. А ты жалкий трус! Ничтожество! Что, испугался воевать, да? Убежать, жить захотел! Какая жалость! И теперь ты тыкаешь в меня своей винтовкой в моём доме! У меня даже жалкой пукалки нет, чтобы тебе ответить! Посмотри на себя! Мама моя нас слышит! Ты и её убьёшь, да?! И кто ты после этого?! — буквально взорвался от злости Крис.       Он не понимал, что на него нашло. Когда британец начал угрожать Рейли, его охватило какое-то буйство, настоящая вспышка ненависти, успевшей смешаться с яростью в один взрывоопасный коктейль. Наружу вырвалось всё зло, что копилось внутри Криса почти целый год. Перед глазами у Рейли стояли ужасные дни из прошлого октября, когда Кевин Дойл загнал его в угол, грозя кровавой расправой. У Криса началась настоящая истерия — эмоции затуманили голос разума. Он напрочь забыл об осторожности.       — Вы все просто мрази! Вы загубили мою жизнь! — вырвалось у ирландца. — Что ты сопли жуёшь, урод?! Кишка тонка?! Тогда опусти свою дуру и вали из моего дома! Катись отсюда к чёрту!       — Ты думаешь, я не выстрелю?! — ярость Рейли по-настоящему испугала рядового. Он терял контроль над ситуацией, но старался сохранить лицо. С его стороны было очень глупо показать свою слабость в ответ на решительный напор Криса, потерявшего всякий страх, подобно бешеному псу.       — Я ничего не думаю! Проваливай, если хочешь жить!       — Чего?! Что ты сказал?! Ты мне условия ставишь?! Рехнулся?! У меня винтовка!       — А за мной мой народ! Смешно, да?! Я вижу, смешно! Звучит, как дешёвый патриотический трёп для тупых! Но я не вру! За меня отомстят. Я защищал свой дом. Это поймёт любой, кто увидит мой труп. Ты влез ко мне и убил меня. Боевики сейчас злые. Они жаждут мести! Валяй, подпиши себе смертный приговор! Сделай людей здесь ещё злее! Тебя убьют в отместку за меня! Ты убьёшь безоружного человека прямо в его доме. Да вас, солдатню, даже калеки со слепыми стрелять начнут за такое! А «прово» будут убивать вас до тех пор, пока не доберутся до тебя! Или твоей семьи!       По чистой случайности пылавший огнём, точно улицы Белфаста и Дерри, Крис подобрал очень весомый и рациональный аргумент, представив последствия собственной гибели.       — Я стану мучеником! Как одиннадцать ирландцев, которых вы, сволочи, убили десять чёртовых дней назад! — продолжил Рейли. — Улицы будут гореть! Хочешь разжечь пламя и сдохнуть здесь?! Буря никого не пожалеет! Она всё равно начнётся! Не сегодня, так завтра! Люди хотят убивать! Месть, чёрт возьми! За все восемьсот проклятых лет! Мне чихать, но остальные спят и видят, как прогнать вас отсюда мощным пинком под зад, да так, чтоб вы потом ходить не смогли!       Солдат слушал Криса, не зная, что ему ответить. На его лице застыл страх. Гневная речь Рейли напугала британца. Растерявшись, он молчал, будто лишившись дара речи. Чужака не могло не поразить бесстрашие Криса. Ирландец смело смотрел в лицо опасности без капли страха. Рейли так хотел выжить, что тоже перешёл грань. Ни страха, ни волнения, одно дикое желание выжить и готовность идти до конца.       Если бы Дойл отпустил Криса с оружием, пусть даже пистолетом, ситуация сложилась бы иначе. Рейли без труда пустил бы в ход оружие. Однако за пистолет в штанах давали пять лет тюрьмы. Потому Криса отпустили с пустыми руками. Обыски и досмотры обычно начинались внезапно и проводились слишком часто.       — Уходи. Иначе ты увязнешь, — добавил Рейли.       Они оказались в сложной ситуации. Она до боли напоминала обстановку в Северной Ирландии: армия ворвалась в чужой дом, столкнувшись с необходимостью убивать, а Крис, словно от лица католического меньшинства, говорил британцам уходить, угрожая затяжной войной. Никто не собирались отступать, их решимость напоминала готовность обоих лагерей стоять на своём до самого конца.       — Я просто хочу нормальной жизни, — сказал Крис.       — Оставьте нас в покое. Уходите. Не трогайте моего сына, — в коридор вышла, нарушив запрет Криса, Бриджит. Она специально громко шагала, чтобы её услышали. Понимала, что её столь неожиданное появление могло испугать нервного солдата и стоить им с Крисом жизни. — Мы не можем поступить иначе.       Рядовой растерялся и застыл на месте, как статуя. Его дикое стремление выжить столкнулось с точно таким же твёрдым желанием Криса и Бриджит. Сложилась тупиковая ситуация, выход из которой был неразрывно связан с убийством и смертью. Никто не хотел умирать.       Бриджит вышла вперёд, но старший сын сначала остановил мать, а затем встал перед ней. Они переглянулись. Им не понадобились лишние слова, чтобы понять друг друга. Что Бриджит, что Крис как бы сказали: «Я закрою тебя от пуль, если понадобится».       — Слушайте, я не хочу никого убивать. Я тоже хочу жить, как и вы, — дрожавшим голосом произнёс рядовой. — Мне нужно выбраться отсюда.       — Мы не можем вам помочь. Нас загнали в чудовищные рамки. Никто на нашей улице вам не поможет. Мне очень вас жаль. Я не хочу вашей смерти. Но и жертвовать сыном я тоже не хочу, — озвучила свою позицию Бриджит.       — И что же, мне идти на улицу? Меня хотят убить! За мной гонятся! Скажите им, что я вам угрожал, вам пришлось мне подчиняться.       — Будто ты нам не угрожаешь сейчас, — ухмыльнулся Крис.       — Вам должны поверить. Что вам ещё оставалось делать? — задал закономерный вопрос солдат.       Он говорил довольно убедительно. Между добровольной помощью и принуждением под дулом винтовки была большая разница. Во втором случае Рейли мог даже упрекнуть «прово»: «Что ж вы, герои и защитники, улицу так хорошо держите, что ко мне в дом лезет солдатня?»       — Или дайте мне выйти в задний двор. Отсюда недалеко до Шенкилл-Роуд, — предложил иной вариант англичанин.       «Мы так громко орали, что нас слышала вся улица. Все слышали меня. Ты знатно орал во всю глотку. Каждый именно так и скажет твоим дружкам. Не поверят тебе, не поверят маме — зато поверят остальным. Или вся улица вдруг решила меня покрывать, да?» — здраво рассуждал Крис. — «Никто нас не тронет. Нужно ещё поорать для отвода глаз. Что он якобы угрожал маме. И тогда я сломался». Казалось, он нашёл компромисс.       На улице слышались шаги. Кто-то бежал, отчего у Рейли прихватило сердце. Он догадывался, кто именно неумолимо, точно посланник смерти или злой рок, приближался к их с Бриджит дому.       — Я видел его. «Лайми» вон туда побежал, — далее с улицы донёсся уже ярко выраженный говор ирландских работяг из Ольстера.       — Куда конкретно?       — Он от нас не уйдёт.       У Криса больше не оставалось сомнений: «Охотнички пожаловали. Ты не врал, они гнались за тобой. Проклятье! Мы почти договорились!»       — Солдат ворвался в дом Рейли! Вам туда! Он в дверь стрелял! — соседка помогла боевикам Временной ИРА в их поисках. Капкан захлопнулся.       — Спасибо.       — Прогоните его отсюда, ребята. Пусть забудут сюда дорогу. В доме Рейли кричали. Их убить хотят.       — Идём.       — Сейчас он получит за Бэллимёрфи. Смерть британским собакам.       «Проклятье!» — Крис понял, что дальше без крови не обойдётся. Теперь и он, и Бриджит, и англичанин находились на прицеле. Погибнуть могли они все без исключений, чего только не творилось в перестрелках между озлобленными и озверевшими людьми. Боевики собирались совершить возмездие, ими двигала ненависть. Солдат собирался бороться до последнего, чтобы выжить. Крис и Бриджит оказались у них в заложниках. О жалости и сострадании в жестоких схватках вспоминали в последнюю очередь.       «Молчи ты, усатый школяр! Мы ещё можем избежать резни! Надо спрятать тебя. Иначе тут такое начнётся!» — подумал Рейли. Он не хотел, чтобы родительский дом превратился в арену яростного столкновения между страстным желанием убить и безумным стремлением выжить. Но время работало против Криса.