Победа

[WARNING! Агрессивный Джаред! Маленький, но очень острый момент, так что предупреждаю о возможном стекле, особенно тех, кто любит только Джареда-лапочку. Подготовьтесь морально, а то очень не хотелось бы пробуждать чью-то ненависть к нему из-за колючего начала очередной любовной истории Джеев] Джаред и Лэванни любили друг друга на пустом берегу реки Тэгры. Дженсен прокрался сюда следом за ними от самого дома Падалеки, и теперь грубая ладонь быстро двигалась по огромному твердому стволу, в напряжении увитого выступившими венками. На девушку Дженсену было плевать. Он готов был убить ее всякий раз, когда ее голое тело частично прикрывало от него красоту обнаженного Джареда. Да, Дженсен снова сталкерил за объектом своей непрошеной страсти. Сталкерил почти каждый день, все эти несколько недель с момента их последнего разговора, когда его угораздило проболтаться о специфике своего «семейного положения». Теперь он никак не мог простить себе этой досадной оплошности — и кто, спрашивается, только за язык тянул? Всё злость, эмоции, желание причинить ответную боль Джареду за отказ, похвастаться и посмеяться над ним. Ну и что он с этого выиграл? Конечно, лицо Джареда в тот момент дорогого стоило. Но теперь шансы уложить его добровольно, и так близкие к нулю (нет, Дженсен никак не хотел признавать, что они изначально были совсем нулевые), по ошибке Дженсена опустились в минусовую шкалу, замораживая всё дело разом и намертво. И что делать дальше, он пока не знал. Дженсен ублажал себя, представляя, что руки Джареда так же сжимают сейчас спину не Лэванни, а его собственную. И что губы Джареда так же жарко целуют его грудь, а потом спускаются ниже… и обхватывают его большой, заждавшийся любви, тепла и прикосновений Джея, возбужденный член. Дженсен живо представлял, как этот наивный и высокомерный сучонок принимает его в свой сучий ротик и, не разрывая зрительного контакта, глаза в глаза, начинает жарко активно сосать, глубоко насаживаясь, принимая в самое горло. Снова выпускает и снова насаживается, уже до конца, касаясь лобка… И, когда Дженсен кончает, Джаред всё принимает в себя, нежно лаская изящными пальцами его яйца, глотает его сперму… так много проглатывает, глядя в глаза… А потом Дженсен сам выдаивает последние выплески на это невозможное лицо. Обканчивает, метит своей спермой эту красивую и нежную мордочку заносчивой сучки, о боги… Семя сразу брызнуло на землю, а Дженсен с трудом подавил рвущийся стон. Колени не слушались его, и он сел в траву, привалившись спиной к валуну. Расслабившись, он почти провалился в дрему, когда до его слуха донеслись разгневанные крики и визги. Осторожно выглянув из своего укрытия, Дженсен увидел, что главным источником шума является крупная, коренастая и сердитая женщина с суком в руке. Он ее уже знал: это была мать Лэванни. А причиной шума было все то, чем Джаред с её дочерью здесь занимались. Подумать ведь только, у этих младенцев нельзя было делать этого до свадьбы! Дженсен всегда объяснял это для себя тем, что их мужчины настолько неумелы и ужасны в постели, что справедливо опасаются, что ни одна не пойдет с ними под венец, испробовав в деле хотя бы раз. Но только не Джаред, конечно… Его сладкий малыш — просто чудо и божество, а этой дуре Лэванни незаслуженно повезло. «С женихом, а не с матерью» — злорадно посмеивался Дженсен. Будущая теща Джареда ужасно веселила его. Вурлак со смехом и интересом наблюдал весь скандал. Мать умудрялась что-то сердито трещать и выговаривать без передыха, не замолкая ни на секунду, и то и дело в сердцах ударяя суком то одного, то другого провинившегося «ребенка». Наспех одевшийся Джаред пытался оправдываться и объяснять, что «никто не узнает», на что получал многословные ругательства и упреки, суть которых сводилась к тому, что «есть боги, и они всё видят!» Дженсен, посмеиваясь, подумал, что он хоть и не бог, но тоже всё видит. Лэванни плакала и, как бы смешно это не выглядело, пыталась бороться с матерью, агрессивно выталкивая ее с пляжа обратно, откуда она там появилась. Но силы и массы были комично неравны. Всё кончилось тем, что Джаред и его будущая теща окончательно разругались, разойдясь во мнениях относительно дальнозоркости и внимания богов. После этого толстуха уволокла за руку сопротивляющуюся Лэванни, всё также беспрестанно отчитывая ее на ходу. А расстроенный Джаред остался на пляже и сел на песок, лицом к реке. Соблазн был слишком велик, и, наплевав на все опасения, Дженсен вышел из своего укрытия, преодолел по песку немалую дорогу и неожиданно уселся прямо рядом с Джаредом. — Дженсен?.. А ты-то здесь как оказался? — потрясенно уставился тот. — Решил завязать с оленями и попробовать себя в качестве рыболова. — Тогда, где твое удилище? — осмотревшись, спросил Джаред. — Ну, раз уж ты сам спросил, — довольно произнес Дженсен, начиная развязывать штаны, — и так хочешь его увидеть… — О, боги!.. — скривился Джаред, а потом весело рассмеялся. — Прекрати уже это. — Что? Не хочешь даже взглянуть на мой уд? — Катись в задницу… Дженсен с удовольствием не мог не подметить: — Всё смеешься. — Ты смешной. «Для тебя хоть какой буду» — подумал Дженсен. — Что ты так смотришь на меня? — спросил Джаред, почувствовав себя неловко под долгим восхищенным взглядом. — Порой забываю, какой ты красивый вблизи… то есть, просто забываю, какой ты красивый. — Не подлизывайся. Джаред непонятно поежился и сменил тему. — Так что, значит, у тебя появился перерыв в твоем гаремном расписании? — Я сам сделал перерыв. — С чего же так? — Надоели они мне все. — Ясно. Решил что-то свеженькое на стороне поискать? — улыбнулся Джаред. Дженсен не сообразил, что на это получше ответить, чтобы не налажать, и просто сказал: — Нет. Джаред… могу я задать тебе личный вопрос и надеяться на честный ответ? — Попробуй. Похоже было, что Джаред просто испытывал скуку, и Дженсен, со своими льющимися через край чувствами и желаниями, изо всех сил старался правильнее подступиться к нему. — Почему ты так среагировал, когда я поцеловал тебя в тот раз? Тебе ведь понравилось. — Не понравилось. Хотя, может, и да. Если честно, не знаю. Я просто не дал себе возможности понять. — И тебе совсем не любопытно? Джаред молчал, грустно глядя на гладь реки, бегущей вдаль издалека. — А зачем это знать? — спросил он. — Просто. Чтобы знать. Как это будет с мужчиной. Неужели не любопытно? Ведь неизвестно, вдруг ваши боги зря такое запрещают? Через пару секунд парень пожал плечами. Дженсен похвалил себя за удачно разыгранную карту с богами, на которых Джаред был зол в данный момент. — Попробуй еще раз, — осторожно предложил он. — Сам. Без принуждения. — Хочешь, чтобы я тебя теперь еще сам поцеловал? — вылупился на него Джаред. — Издеваешься что ли опять? — Неа. Просто хочу расставить точки. Если тебе действительно не понравится, то я от тебя отстану. Но я должен быть уверен. И тебе знать наверняка, думаю, тоже не будет лишним. Слушая, к своему удивлению, вполне разумные доводы вурлака, Джаред снова безразлично пожал плечами: — Ладно. Только если дернешься после этого снова меня поиметь… — Знаю. Ты вырвешь мне яйца голыми руками и засунешь в мою задницу по самый локоть. — Нет. Просто вырву тебе яйца, — поправил Джаред. — В твоей заднице моей руки никогда не будет. — Очень жаль. Самые ужасные новости для моей задницы. — Всё, замолчи… Джаред приблизился к лицу Дженсена и, собравшись с духом, осторожно, неловко прикоснулся к его губам своими. Замер, словно пробуя этот вкус. Чувствуя, что неискушенный щенок вот-вот отпрянет, снова испугавшись самого себя, Дженсен рискнул проявить инициативу. И вся изощренная чувственность его губ и языка обрушилась на Джареда лавиной нежного потрясения. Еще немного и он целовал Дженсена в ответ так увлеченно и жарко, что сам не заметил, как повалил его на песок, наваливаясь сверху. Оба в эту минуту забыли, кто они, где они, и что есть что-то еще кроме них, их жаждущих друг друга губ и настырных, нетерпеливых, глубоких поцелуев. Сильные руки Джареда трогали, нет, лапали Дженсена — не так, как ласкали Лэванни, а жадно, властно, голодно. А потом ладони немало потрясенного Дженсена осторожно легли: одна — на спину Джареда, другая чуть ниже — на задницу. И, словно очнувшись, тот испуганно отскочил. — Что? — приподнялся на локте улыбающийся Дженсен. — Ничего, — с самым неестественным видом выдавил Джаред, краснея до корней волос. — Это было… нормально. — Просто нормально? — Да. Боги точно зря это запрещают. В этом ничего… просто ничего. Удачной рыбалки. Джаред торопливо поднялся и пошел прочь в направлении Сарри. Дженсен смотрел ему вслед, представляя, как догоняет, валит этого идиота на песок и продолжает вечер открытий. Как зажигает звезды в этих невинных, прекрасных, как у какого-то бога, глазах… Джаред что, и правда сказал «удачной рыбалки»? Безнадежный идиот. Джаред ушел, а Дженсен остался сидеть. На его лице блуждала глупая улыбка, в голове прыгали какие-то безумные мысли. В его жизни не было ничего похожего на Джареда, и ничего похожего на эти поцелуи и касания. А целовался он много, даже слишком много и слишком со многими. И всё это вдруг окончательно пожухло, как старая осенняя листва, хотя и раньше не много значило. Весь вечер и всю ночь Дженсен провел в каком-то мареве на этом берегу, почти без сна, в блаженстве и личном мире осаждающих со всех сторон грез. А в Сарри, на ночь глядя, Джаред неожиданно для всех нажрался, смешав многое, что не стоило мешать, так как этим делом он никогда не злоупотреблял и, прямо говоря, пить не умел. Странно было то, что отрубиться у него все равно не получилось. На следующее утро совсем измученный, не выспавшийся, похмельный, растрепанный Джаред босиком выполз в кухню. Налил себе холодной воды из кувшина и начал залпом пить. Краем глаза в это время он увидел всё те же крутые сапоги, уверенно покоящиеся на столе. Джаред перестал пить и медленно повернулся к Дженсену. Отказываясь верить увиденному, пробормотал: — Ты что ли преследуешь меня?.. — Прозреваешь на глазах, — похвалил Дженсен. — Как спалось, малыш? Джаред молча смотрел на него нечитаемым взором. Вероятно, так же он смотрел бы, обнаружив у себя на кухне русалку и кентавра в процессе спаривания. Дженсен прочистил горло, повторно пытаясь завязать беседу: — Долго валяешься. Почему-то в этот раз между ними намертво встала стена из какой-то неловкости и напряженности. Дженсен неприятно осознал, что слишком нервничает просто от чьего-то присутствия, а такого с ним никогда еще не бывало. Обругав себя, он еще раз попытался вернуться в привычное русло «похабного наглеца», но теперь получалось что-то не то: — Так вот какую заспанную мордашку мне придется видеть каждое утро? Джаред молчал, продолжая непонимающе пялиться на него, как на седьмое чудо света. Дженсен почувствовал, что прозвучало тупо и жалко. Наверное, это потому что Джаред всё ещё не понимал, что им суждено быть вместе. — Или ты такой, только когда тебя мало трахают? — поспешно добавил Дженсен, пытаясь вернуть самого себя и разрядить обстановку, но без нужной ответной реакции вышло натянуто и неестественно. — Серьезно, такой сильный недоеб? Это легко можно исправить. Ноздри Джареда гневливо дернулись, в глазах блеснули темные молнии. — Что ты несешь? — буквально сквозь зубы прошипел вдруг этот вылезший из берлоги гризли. — Совсем больной?! Уберешься ты уже когда-нибудь наконец из Сарри, чтоб я тебя больше не видел?! Впервые влюбленного Дженсена слегка подбросило за столом, маска наглеца спала с его лица, и в нем не осталось ничего кроме раздирающей его в данный момент тревоги и неуверенности. — В чем дело? — спросил он. — Всё ведь было хорошо. В ответ на невольно обнаружившуюся мягкость Дженсена вдруг обрушилась сталь такой чистой агрессии и ненависти, которая не оставляет от собеседника и мокрого места: — Что — «всё»?! Ты действительно тупой или притворяешься?! Не получилось изнасиловать тело, и ты решил выебать мне мозг?! Убирайся отсюда! Что встал? Пошел вон, ебучая тварь! Пока меня не стошнило от твоей пестрой рожи! — Ладно, ладно, ладно… — ничего не соображая от шока, повторял поднявшийся Дженсен. — Только замолчи. Я уйду… И он, всё меньше понимая, что происходит, послушно направился к двери, как сомнамбула. Но остановился на половине дороги, вспомнив о цели визита, и развернулся. — Если так… то мы, возможно, больше не увидимся, — произнес он с видимой болью. — Я убью тебя в следующий раз, если еще увижу! — Знаешь, я хотел сделать это когда-нибудь потом… но, если это всё… — бормотал Дженсен, роясь у себя в шнурках вокруг шеи. — Я хочу, чтобы это осталось у тебя. Сняв с шеи небольшой и изящный, золоченный, украшенный драгоценными камнями кинжал в ножнах, Дженсен несмело протянул его, предлагая и объясняя, словно извиняясь за то, что делает: — Бери. Его подарил мне отец… Это самая дорогая мне вещь. Самое ценное, что есть у меня. Я хочу, чтобы он остался у тебя. Бери, Джей, — так как Джаред почему-то не брал, Дженсен продолжал предлагать, снова и снова повторяя. — Пусть он станет твоим… Возьми его. Бери, Джаред, он твой. Наконец осознав, Джаред по виду совершенно обалдел от этой новой выходки Дженсена, и вместо того, чтобы приблизиться и взять, отпрянул от подарка назад, как от проказы, и уставился на красивого и особенно прекрасного в этот момент мужчину напротив себя, как на чудовище с семью головами. — Я уже говорил, что мне не нужно твоего барахла, — сдержанно произнес он. — Ты не понял… это просто подарок, — еще раз объяснил Дженсен. — На память. От меня. Можешь просто взять его… Он теперь твой. Что не так? Просто хочу, чтобы он был у тебя… Так как злой мальчишка и не думал брать, Дженсен сам приблизился, и попытался вложить драгоценный сувенир ему прямо в руку. От одного его прикосновения Джаред взвился и отдернулся как ошпаренный, шипя: — Не смей трогать меня, грязный вурлак!.. Вонючий насильник!.. Не нужно мне от тебя никакой «памяти»! Дженсен сразу сдался перед этим клубком дикого бешенства, быстро положил подарок на стол и быстро пошел к двери. Что-то пролетело из-за его спины и ударилось впереди о стену. Его кинжал. — Забирай своё дерьмо! — объявил голос Джареда. — Мне ничего не нужно от такого урода! Дженсен почувствовал столь всеобъемлющее равнодушие ко всему, что и не подумал нагибаться и поднимать подарок отца. Всё стало бессмысленно, к чему он ему теперь? — Мерзкий ублюдок! — еще яростнее прилетело ему в спину. — Да с чего ты взял… как ты посмел дарить мне свои сраные подарки?! И прикасаться ко мне своими развратными руками?! Дженсен в последний раз повернулся лицом к Джареду, просто желая лишний раз убедиться, что это сделал и сказал действительно он — его милый мальчик с таким нежным, полным тепла и любви взглядом. Дженсен не мог понять, как такое может быть, и что случись с Джаредом: даже принимая Дженсена за врага, за насильника, даже после его нападения, он не превращался в настолько ядовитую и злобную тварь, едва ли похожую на человека. Но к его новому удивлению, Джаред выглядел уже не столько взбешенным, сколько попросту измученным и несчастным. — Просто уйди. Из дома и из жизни. Пожалуйста, — произнес Джаред уже тихо, и последнее слово было сказано со слезами на глазах. Дженсен оторопел, глядя на это. Из него совсем дух вышибло и последнюю почву из-под ног выбило. Он молча вышел и захлопнул за собой дверь. В эту ночь Джаред спал еще хуже, чем в предыдущую. На этот раз перед ним так и стояло то убитое лицо Дженсена: это его тихое выражение отрешенности, поражения, бесконечно глубокой боли и смирения. Сказать, что у Джареда сердце кровью обливалось, было бы преуменьшением. Ему как будто раскаленную кочергу в грудь всадили и медленно проворачивали. Видеть такое лицо отвергнутого Дженсена, не меркнущее даже перед закрытыми глазами, ему почему-то было невозможно, невыносимо. Это лицо… Это у Дженсена-то такое лицо!.. Это было так мучительно неправильно, так безумно больно. Джаред впервые в жизни так орал и оскорблял человека. И кого!.. Дженсена! Дженсена. Дженсена… Страшно мучаясь, совершенно не понимая, что с ним происходит, и за что ему всё это, Джаред крутился в кровати, пока на рассвете с отчаянием не уткнулся в подушку раскаленным лбом и не затрясся от рыданий, выплескивая всю скопившуюся боль, причины которой он даже не понимал. «Точно, как девчонка» — грустно подумал Джаред. И после слез немного успокоившись, провалился, как в пещеру, в глубокую и чистую, безумно яркую дрему, похожую на сад богов. Там были яблоки, и солнце, и небо, и вишни, и вино, и заставленный стол, и его родители, и брат с сестрой, и Лэванни с довольной матерью, и веселый Дженсен, и даже живой олень.