Победа

На этот раз Дженсен пришел в себя в удобной и чистой кровати. Вымытый и забинтованный. Кажется, он был в доме Джареда. Дженсен с болью приподнялся на подушках, осматриваясь. Тут же, как из ниоткуда, возник Джаред, осторожно укладывающий его обратно: — Лежи-лежи… Тебе не стоит сейчас двигаться. Ты потерял много крови. Но органы не задеты. Будет куча красивых шрамов, — с косой улыбкой добавил он. — Кто это был? — первым делом спросил Дженсен. — Медведь. Ты ничего не помнишь? — Срал я на медведя. Кто был тот мудак, который лапал тебя за зад? Джаред удивленно вскинул брови и, отводя глаза, ответил неохотно: — Если ты о том, кто спас наши жизни, то это Джон. Он учил меня охотиться. — Только охотиться? Или еще каким-то взрослым штукам учил? — Перестань. — Точно нет? Как отсасывать и задницу подставлять? Нет? Слава богам. Этому я тебя научу. — Ты ужасен. — Это я-то!.. Не притворяйся невинным младенчиком, я уже видел, какой ты на самом деле. Джаред снова опустил глаза, и Дженсен подумал, что ему все же стало стыдно за свое прошлое поведение, наконец-то. Но дело оказалось совсем в другом. — То, что было в яме… — начал Джей. — Какого хуя ты натворил? — Что я снова сделал не так? — уже ничему не удивляясь, спросил Дженсен. — Еще спрашиваешь? Ты не должен был прикрывать меня! Чем ты вообще думал? — Вообще не думал. Извини, — с иронией покаялся Дженсен, но всё-таки объяснил. — Просто не смог смотреть, как что-то уродует тебя. — Да лучше бы меня медведь подрал, чем я бы оказался у тебя в долгу! — Нет никакого долга. — Есть. То, что ты сделал… — Глупо. Ничего более, успокойся. Джаред передернул широкими плечами, и Дженсен видел, как он все сильнее заводится и нервничает. Как в его глазах снова разгорается тот темный огонь… Разгорается, но тут же бессильно гаснет. — Ты всё испортил, — произнес вдруг Джаред. — Всё. Дженсен ждал продолжения или хоть каких-то объяснений, но Джаред молчал, уставившись в стену, словно там был костер или что-то такое, привлекающее внимание. — Если ты думаешь, что я не сгораю от любопытства послушать, в чем ты меня обвинишь теперь, то сильно ошибаешься, — заметил Дженсен. Джаред обернулся к нему и посмотрел таким открытым и уязвимым взглядом, что у Дженсена дух перехватило. — Всё кончено, — убито произнес Джаред, и продолжил с нотками плаксивой обиды и нарастающей влагой в глазах. — Вот обязательно тебе нужно было вытворять такое? Теперь я… Я больше не смогу ненавидеть и презирать тебя! — выпалил Джей с наездом, явно обвиняя в этом Дженсена, так что тот глубоко вздохнул, поняв, в чем теперь дело. — А когда я тебя не ненавижу… Он запнулся, задумчиво прикусил губу и снова уставился в стену. — Когда ты меня не ненавидишь… — замирая, подтолкнул в нужном направлении Дженсен. — То, что?.. Джаред упорно молчал, как будто был один, наедине со своими мыслями. — Любишь меня? — хрюкнул Дженсен, посчитав это действительно смешным. — Нет, конечно, — невозмутимо заверил Джаред и поднялся с постели, деловито поправляя простыни. — Не двигайся, я принесу тебе воды. И через час нужно будет сменить повязки. В это время по всему Сарри быстро и активно разносились слухи о случившемся, в разных вариациях. Первые из которых — о том, что вурлак спасал Джареда — были высмеяны сразу же. Окончательной популярной версией стала та, по которой неугомонный Дженсен снова пытался изнасиловать Джареда, и тогда на помощь «бедному мальчику» пришел медведь — вполне вероятно, специально посланный для этого богами. Медведь напал на навалившегося на Джареда Дженсена и стал в гневе драть его спину, пытаясь сбросить с «мальчика» похотливого вурлака. Но мерзавец сопротивлялся, даже теперь не желая отказываться от намеченной грязной цели, из-за чего зверь всё больше и больше приходил в ярость. И тогда-то, не разобравшись в сути происходящего, на помощь обоим мужчинам подоспел храбрый Джон и вонзил свое могучее копье медведю в спину (не зря ли он это сделал? Эх, Джон, вечно ты спешишь, не зная точно, во что лезешь…). При этом самым главным и интересующим всех моментом стал вопрос: как далеко успел зайти Дженсен, прежде чем появился спасительный мишка? Одни считали, что он уже почти заканчивал, а другие (это в основном друзья Джареда) — что Дженсен, конечно же, еще не успел всунуть. Они доказывали это тем, что Джаред совсем не похож сейчас на жертву изнасилования, а посланник богов никак не мог опоздать со своей миссией — он же посланник богов. И в чем бы тогда вообще был его смысл? В конце концов, сторонники полноценного акта с неохотой были вынуждены с ними согласиться. Так честь Джареда была благополучно отстояна. А попытки людей осмыслить произошедшее — удовлетворены новой захватывающей и, главное, не противоречащей их картине мира историей. Дженсен умирал. Умирал от блаженства, когда заботливые пальцы Джареда случайно касались его во время необходимых медицинских процедур. — Никто не знает, что ты здесь. Все думают, что ты снова сбежал, — обронил Джаред, осторожно нанося мазь палочкой и постоянно борясь с желанием прикоснуться губами к этой сильной, и, по мнению Джареда, все еще безумно красивой, хоть и изуродованной, спине. — Джон и Марла будут молчать. Они знают, что ты сделал для меня. — Марла? — Наша знахарка. — Она хорошенькая? — Для тебя в самый раз. — То есть, красотка? — То есть, уродина. — Почему ты такая сучка? — Не люблю придурков вроде тебя. — Жаль. Я вот люблю сучек. Сказать почему? — Я так устал от твоей пошлятины. — Еще потерпишь. А сучек я люблю, потому что они сначала строят из себя всякое, фыркают и сучатся, а потом оказываются самыми горячими, развратными и ебливыми… Ай! Осторожнее нельзя?! Все следующие дни Джаред практически безвылазно провел, не отходя от кровати Дженсена, поя его водой и целебными отварами, кормя лечебным бульоном и фруктами, а главное, тщательно следя, чтобы он поменьше двигался, пока швы срастаются. Ворча из-за дотошности, строгости и занудства обнаружившегося в этих делах у Джареда, Дженсен тем не менее удивительно быстро поправлялся, и не столько из-за самого лечения, сколько из-за этих проявлений заботы Джея. И попросту от того, что это были лучшие дни в его жизни. Не смотря на травмы, он буквально светился от одного только присутствия рядом Джареда. А от их общения у него и вовсе крылья за спиной вырастали. И Дженсен чувствовал себя как беснующийся, перевозбужденный от счастья и восторга пес, нашедший любимого хозяина и, наконец-то, принятый им. Джареда это раздражало, и он всё больше хмурился и зудел, ощущая себя в незавидной роли взрослого, внимания которого бессовестно домогается маленький ребенок. В ответ на это Дженсен демонстрировал еще большую придурь. Джаред уткнулся в книгу, пытаясь игнорировать. Дженсена пробило на конкретное баловство и шалости, и он стал метко кидаться виноградом, на который специально ради него потратился Джаред. Джей разозлился, отобрал виноград и начал мстительно читать вслух — что-то про лечебные свойства ромашки. Дженсен страдал, пытаясь закрывать голову подушкой, а Джаред злорадно улыбался. Потом обеспокоился, что у Дженсена снова поднялась температура, и в тревожных попытках определить её, прикладывали руку или целовал его лоб… Дженсен весь обмирал в эти моменты. И чувствовал, что ради такого точно стоило подставить медведю спину. На пятый вечер Джаред присел на кровать в ногах, ожидая, когда Дженсен проснется, чтобы дать ему очередную порцию того зеленого ночного лекарства. И сам незаметно заснул. Проснулся уже утром, лежа рядом с больным. Скорее не рядом, а под ним, потому что уже проснувшийся Дженсен навалился и обхватил его всеми конечностями. А в поясницу Джареду упирался, конечно же, твердый, полностью готовый член. — Доброе утро, котенок, — вдыхая запах его волос, счастливо поприветствовал вурлак. — Дженсен?.. — удивленно разлепляя глаза, рыпнулся было Джаред, но был лишь сильнее сжат в этих объятиях. — Да-да, знаю, швы… Не воображай, что эта фигня помешает мне сделать с тобой всё то, о чем мы оба давно мечтаем. При этих словах ладонь его мягко и ласково скользнула Джареду под одежду, оглаживая плоский живот. Замирая от этого нежного, пропитанного любовью и трепетом касания, Джаред расслабился, поплыл в потоке тонкой интимной неги и против воли дал Дженсену полностью загрести его под себя. — Да, вот так, расслабься, всё будет хорошо, — горячечно шептал низкий голос, а ладонь продолжала поглаживать низ живота. — Ты такой серьезный малыш… я хочу тебя очень серьезно отлюбить. Не бойся, я знаю, что у тебя первый раз. Буду максимально осторожен. Чтобы тебе было хорошо и приятно. Чтобы ты расслабился и раскрылся для меня… Знал бы ты, как же я этого хочу… Ощутить твой жар и никем не тронутую упругость со всех сторон… И медленно-медленно двигаться в тебе, ловя каждый стон, как откровение… Теперь ладони Дженсена скользнули ему под пояс штанов, направляясь еще чуть ниже. Джаред ощутил, что его собственное белье стало влажным от выделившейся из вставшего члена смазки. Из-за Дженсена и его слов он намок как какая-то девчонка. Так сильно потек от одних только слов и голоса, и близости. А в следующую минуту Дженсен сам почувствовал эту влажность ткани под своими пальцами и довольно усмехнулся. И тут же его чувственные губы припечатали вдумчивый жгучий поцелуй к открытому изгибу сильной шеи, а Джаред судорожно выдохнул, едва не теряя сознание. — Ты такая обалденная мамочка… — слегка покусывая за аккуратное ушко и восхищенно водя руками по его бокам, продолжал шептать Дженсен. — Такая заботливая… теперь я хочу тебя еще больше… Умираю по тебе, с ума сойти… И вы гляньте только, как горячая мамочка течет, в ожидании, когда папочка ее выдерет… Так хорошо течет, как ни одна шлюха никогда не сможет… Джаред вздрогнул, приходя в себя, осторожно свалил с себя тело больного и поднялся. — Всё ещё ломаемся? — понял Дженсен. — Долго еще ты собираешься мучить и меня и себя? — Ты сам себя мучаешь, — ответил Джаред. — Когда отказываешься понимать, что я никогда не дам другому мужчине совать мне член в задницу. — Даже мне? — Тебе особенно. — Потому что я так много значу для тебя? — Нет! Что за?! Почему с тобой так сложно разговаривать? — А почему ты никак не можешь позволить мне тебя любить? Чего ты так боишься? — С тобой бесполезно говорить, — заключил Джаред. — Ты не слушаешь. — Зато ты слушаешь, но не слышишь. А я и не обязан слушать твою ложь. Я видел мой кинжал у тебя в ящике. — Когда ты успел? — удивился Джаред и следом сразу же разозлился, понимая. — Ты вставал?! — Успел-успел, и да, конечно, вставал, не меняй темы. Ты оставил его у себя, — предъявил Дженсен этот факт, словно обвинение в суде. — А нужно было выкинуть? Это же чистое золото и еще эти камни. — Я о том, что ты мог бы продать его. Так бы сделал любой, для кого он не имеет иной ценности. — Да просто… руки не дошли, видимо, — пожал плечами Джареда, стараясь сделать как можно более безразличный вид. — Зато очень даже дошли руки набросать мой портрет. Неплохо рисуешь, кстати, я б его у тебя приобрел. Но, боюсь, тебе тогда дрочить не на что будет. Джаред вспыхнул, возмущенный и смущенный, потом резко побледнел, и в итоге выдавил: — Я думаю, тебе нужно уйти. Ты уже достаточно оклемался, раз так упорно лезешь трахаться. Да еще гуляешь по моему дому, когда я тебе ясно запретил, и роешься в моих вещах! Дженсену стало очень грустно. Очень. Просто сдохнуть захотелось нафиг. Было очевидно, что история повторяется, на этот раз без излишней драмы и истерик, но, по сути, происходило всё то же самое. И сделать с этим было ничего нельзя. Ничего нельзя было поделать с решениями, принятыми Джаредом, хоть лбом об стену бейся. — Ты знаешь, что я всегда сделаю, как ты хочешь, — сказал Дженсен. — Но прежде, может, хотя бы нормально всё обсудим, как взрослые люди? Я люблю тебя, Джаред. Так сильно, что думаю, такая любовь даже грешна перед богами. И я почти уверен, что и ты тоже меня любишь… Ну или что-то типа того, что там может быть у такой сучки… если ты вообще можешь любить кого-то, кроме себя. Так в чем проблема? Не хочешь, чтобы тебе «член в задницу засовывали», значит, не будем. Я могу быть всегда снизу. Или можем вообще не трахаться, просто поживем немного вместе. Нам же так хорошо вдвоем. — И зачем тогда… — начал Джаред и запоздало заткнулся. — О, так ты все-таки хочешь, чтобы тебя хорошенечко выебали большим членом? — подъебнул Дженсен с издевкой. — Просто смущаешься, да? Очень зря. Потому что по мне, так ты просто создан для этого. — Для чего? — насторожился Джаред. — Раздвигать ноги перед мужчинами, — Дженсена снова понесло в любимую степь. — Быть затраханным и залюбленным, зацелованным, всегда раскрытым, течным, покорным, принадлежащим… Да будь ты моим, я бы тебе ноги сдвинуть не давал и из постели бы никуда не выпускал. — Знаешь, что… Шел бы ты домой, к своим сородичам-извращенцам. — Уйду. Как всегда, уйду, не волнуйся. Но давай-ка я тебе сначала опишу, что буду с тобой делать, когда ты наконец одумаешься и сам ко мне явишься. — Мне не интересно. — Я же слушал про твою ромашку, а представь, как мне было неинтересно. Не напрягайся, я буду краток. Для начала я сниму с тебя всю эту твою бесконечную лишнюю одежду. Потом нагну задницей кверху и уткну твой острый носик в койку. Медленно стяну с тебя вниз твое вечно промокшее, как у девки, бельишко. Поглажу, как законный хозяин, твою несносную, но хорошенькую сучью задницу, и посильнее раздвину ее. Плюну на твою не тронутую никем, туго закрытую дырку. Буду медленно целовать и вылизывать ее, дразнить, и долго разрабатывать пальцами. А потом, ты уж не обижайся, резко впихну в нее весь свой твердый и огромный хер. Сразу и до конца. Тебе будет больно, Джаред, очень больно… Но ты переживешь, потому что зато почувствуешь себя наконец-то широко открытым и заполненным мною. И, когда я начну двигаться, постепенно тебе станет хорошо. Ты сам начнешь насаживаться на мой член, до тех пор, пока не кончишь, задыхаясь от удовольствия с моим именем на губах… Ну, что скажешь? Можно перейти к этому сразу, не выжидая еще полгода. Подумай хорошенько. К его немалому удивлению Джаред вдруг весело и от души рассмеялся. — Да ты всё мечтаешь, всё только бахвалишься и болтаешь, — прокомментировал он, насмешливо поглядывая свысока. — А взять-то всё никак не можешь. Слабак. Дженсену как под дых ударили, и он, вздрогнув, ощетинился, глубоко и остро переживая такое новое оскорбление. — Вот когда ты себя так ведешь, мне даже не хочется тебя брать, — обвинительно высказал он. — Как — так? — Сам знаешь, как. Как высокомерная сука. Не во мне проблема. — Конечно, «проблема» во мне, — нехорошо улыбнулся Джаред. — Что, ноги у меня не так широко и приветливо раздвинуты, как тебе бы хотелось? В какую позу мне надо встать, чтобы тебе было удобнее меня взять? Если бы Дженсен не был снова так больно ужален и, даже можно сказать, опять напуган Джаредом и его новыми сучьими выкидонами-выебонами, он бы, наверняка, смог уловить в его словах и нечто вроде неосознанного отчаянного крика «да оттрахай же меня уже, блядь!..» Но Дженс только злился и побаивался этого зверя-переростка, а потому лишь сердито выпалил: — В любую позу с закрытым ртом! — Ну, вот, я молчу. Давай, — уже с садистской и какой-то безумной улыбочкой пригласил Джаред, даже раскидывая руки. — Давай-давай, Дженсен, не стесняйся. Вот он я, здесь, перед тобой, чего ждешь? Ты знаешь, что я не способен оторвать яйца своему спасителю. Даже обещаю не сильно сопротивляться. Что же ты встал? Дженсен сглотнул и сделал пару нерешительных шагов к нему, но буквально наткнулся на смеющегося глазами Джареда, как на отвесную массивную скалу или стену. Стену из неудержимой силы, неподдельной уверенности, превосходства, упоения собой, открытой насмешки и чего-то еще, безумно жаркого и непередаваемого. Такой Джаред нависал над ним, как бастилия, которую, заранее понятно, никому было не взять никаким штурмом. — Ладно, я скажу… — решился Дженсен, едва ли в силах даже смотреть на эту бьющую фонтаном мощь и любовь к собственной персоне. — Проблема в том, что ты — сплошной характер. Ты невозможен. На тебя как залезешь, так и слезешь! В жизни не встречал таких… диких и непрошибаемых. Даже среди наших ублюдков и головорезов. Ты как будто не человек вообще. Думаю, на самом деле тебе тяжело жить с такой гордыней. Любовь — это не соревнование! Если ты хочешь выиграть и быть чемпионом даже здесь, то тебя ждут большие разочарования. И в конце концов ты умрешь в одиночестве, никому ненужный, странный, упрямый и оставленный даже мной! — Вот значит, как? — удивился теперь уже задетый за живое Джаред. — Уже мне всю жизнь наперед предсказал, и чем она кончится? К твоему сведению, у меня нет проблем с близкими отношениями. А вот насчет тебя не знаю, сильно сомневаюсь. Как ты вообще додумался говорить мне что-то о любви? О предмете, в котором ты меньше всего разбираешься? Вурлак… Лжец. Убийца. Насильник. И потаскуха. Дженсен грустно и смиренно, уже как должное, принял на себя очередную грязь, удивляясь, как ненадолго Джареда хватило быть трепетным и заботливым, после того, как он, между прочим, спас его от медведя ценой собственной шкуры. В израненном и разочарованном сердце теснилось множество невысказанных слов, но Дженсен смог сказать только: — Прощай, Джаред. Джаред вздрогнул и замер, словно его только что пронзила и парализовала резкая боль, особенно хорошо отразившаяся в его невозможных глазах. — Я для тебя лучшую курицу зарезал! — не понятно к чему в сердцах вдруг высказал он новое обвинение. — Лечил тебя, заботился о тебе, сидел рядом с тобой целыми днями… А ты за моей спиной вставал и рылся в моих вещах! — Бляяядь, какой же ты зануда… И всегда только о себе, только о себе. Да, еда была хороша. Я так и знал, что это ты так вкусно готовишь. Та твоя дурочка тощая ничего нормально делать не умеет, зуб даю. — Не твое дело. — Ясен пень. Дальше Дженсен молча принял выделенную ему скромную одежду, взамен той, что осталась у озера, и небольшой паек на дорогу. Всё было тщательно сложено и аккуратно упаковано Джаредом. Не тратя за бесполезностью, раздражением и разочарованием ни единого лишнего слова, Дженсен оделся и вышел за дверь, кинув на прощание: — Спасибо за курицу. Едва дверь захлопнулась, Джаред убито ничком повалился на кровать, на которой лежал Дженсен, и которая пропахла не только лекарствами, но и этим мужчиной, и сгреб в объятия осиротелую подушку. Полежав какое-то время, отчаянно глядя в пустоту полными слез глазами, он так и не смог с собой совладать и сунул руку в штаны. Нижнее белье было уже совсем влажное и липкое. Оставляя без внимания стоящий колом член, Джаред сразу скользнул пальцами на мучительно жаждущую Дженсена, тугую девственную дырку. Ввел в себя два пальца, и в этот раз всего лишь за несколько ненавистных толчков внутрь, кончил, выгибаясь и сильно заливая себя и постель спермой. Полежав еще пару минут уткнувшись вниз лицом и придя в себя, Джаред поднялся и, как ни в чем ни бывало, принялся спокойно и методично приводить в порядок кровать и самого себя. Словно всё это было самым нормальным и обычным делом. Словно ничего не поделаешь, и так и должно быть. Практически сразу после этого разразилась страшная гроза, которая, казалось, могла смести и смыть всё Сарри с лица земли. Ветер гнул и ломал даже старые дубы, по крышам молотил град с голубиное яйцо, а в небе без конца били молнии. Одна ударила совсем близко с Джаредом — в высокое дерево, росшее в двадцати шагах от его дома. Джареду, сидевшему в глубине комнаты в обнимку с Джун, и переживавшему о том, что Дженсен теперь наверняка простынет, было страшно и неуютно. Он чувствовал себя не просто виноватым, но и осужденным. Словно все боги до единого были разгневаны его поведением и теперь обрушивали свою великую мощь против безмерно раздражающей их букашки. Но даже спустись к нему весь пантеон богов лично и потребуй передумать и быть с Дженсеном… не помогло бы. Упрям и принципиален был Джаред в любом вопросе, а в этом особенно. Нашла коса на камень, что называется. И уж тем более не был он настолько суеверным, чтобы задуматься еще раз о своем выборе после такого явно предупредительного и устрашающего знамения…