Победа

Время шло, месяц за месяцем, луна за луной. Выздоровевший от своих недугов (не только физических, но и душевных) Дженсен постепенно снова начал скатываться в тоску и депрессию. Сначала он жил уверенностью, что Джаред заскучает, прозреет относительно их необходимости быть вместе и в итоге неминуемо передумает. Но редкие вылазки в Сарри продолжали показывать, что Джаред живет, как и жил: охотится, общается с друзьями, тайком перепихивается со своей тощей невестой, собирает и читает дурацкие книги, играет с собакой и все в таком духе. А последняя поездка обнаружила, что помимо всего этого, он еще готовится к свадьбе с Лэванни! Это было невозможно. Этот тупой щенок не мог так поступать с Дженсеном. Не переставая удивляться, вурлак каждый день дотошно перечислял в уме всё, что этот сучонок умудрился ему сделать. Для начала, подстрелил его оленя! Раз. Потом, как нефиг делать, едва не выбил Дженсену челюсть грязной подошвой. Два. Отверг его внимание. Три. Едва не вышиб ему мозги камнем. Четыре. Навсегда испортил ему лицо. Пять. И дальше можно без счета, потому что список на самом деле бесконечен. Едва не подверг его мучительной и смертельной расправе кнутами, правда, потом отпустил, сыграл в «святого»… И вот это, пожалуй, было хуже всего предыдущего, так как именно этот великодушный поступок дал Дженсену ложную надежду на какой-то ответный интерес. И именно тогда началось серьезное помешательство. Но далее заносчивый сучонок отверг все его щедрые предложения. Обозвал уродом и высмеял. Потом наоборот, погладил по шерсти с чего-то, поцеловал его у реки, да так, что Дженсен весь вечер мать родную не мог вспомнить… Недоступный и предельно заманчивый объект всё больше завладевал его разумом и сердцем. А потом он же вырвал это сердце и сломал разум. Накинулся ни с того ни с сего, облил дерьмом, именно когда Дженсен был более всего открыт ему, опьянен новыми чувствами и уязвим… При этом еще отверг самый искренний и трогательный подарок, словно дрянь какую-то. И оставил подарочек от себя лично: проклятый чесоточный психоз. Потом, наткнувшись на него обнаженного в лесу, этот гад налетел и бессовестно поимел его, буквально, как дикая зверюга. После этого еще раз унизил. Вырвал и раздавил ему сердце снова. Потом приглянулся медведю и стал причиной очередных жутких повреждений и шрамов на теле Дженсена. Потом пытался быть благодарным… Занудно ухаживал, как порядочная матрона. Устроил ему очередной спермотоксикоз своей мамочкиной заботой. Но трахнуть себя так и не дал… Отверг еще раз, теперь уже прямое признание Дженсена в любви. Издевался и откровенно смеялся над ним. Обвинил в съедении курицы, которую сам же ему сварил. И снова выставил его из дома и из жизни. Прямо перед страшной грозой умудрился, словно знал, гаденыш. Ну, а после всего содеянного, спокойно и счастливо зажил собственной жизнью, и теперь вот даже собирался обзавестись семьей… Так всё выглядело для Дженсена, и он не мог перестать думать обо всем этом. И чем больше он об этом думал, чем больше прокручивал всё в уме, опять и опять, тем больше нарастали в нем возмущение, боль, обида, похоть и ярость. Такой конец истории его не устраивал. А Джареда он с каждым днем хотел всё больше и безумней, буквально одержимый его неповторимым образом — внутренним и внешним. Он и своих мужей имел теперь только с закрытыми глазами или в темноте и во сне в постель изливался, точно подросток. Выход теперь он видел только один: либо он, либо Джаред. И, считая, что раз сам он принес уже немало жертв и немало пострадал за их любовь, то теперь определенно настала очередь Джареда. Пора было и этой эгоистичной твари помучиться и поплатиться за всё то дерьмо, что продолжало творится с Дженсеном. Свои зловещие планы Дженсен продумывал тщательно и вынашивал долго, лелея и смакуя каждую деталь, благо время в запасе было. В конце концов, это же было ради Джареда. Только ради него Дженсену никогда бы не было жалко ни времени, ни усилий. Так что первая часть — «операция по присвоению», как любовно называл ее сам Дженсен — была подготовлена и отточена идеально. Так же, как и последующие, уже более интимные части. В день венчания, за час до главного обряда, люди Дженсена — самые ловкие и тренированные из них воины-вурлаки — незаметно проникли в Сарри и скрутили полностью одетого и готового к венцу Джареда. — Красивый костюмчик, — сразу заметил дожидавшийся его в лесу Дженсен. — Белый тебе очень к лицу, малыш. Непорочный малыш… Наслаждайся, пока можешь. Скоро одежда станет для тебя большой роскошью. В глазах связанного Джареда, как ни странно, не было ожидаемого и привычного гнева. Лишь какая-то усталость и жалость. Дженсен не мог понять кому адресовано последнее — ему или самому себе, и чувствовал раздражение. Такое же, как и из-за удивительной немногословности пленного. Пока Дженсен в окружении своих людей вез его на своей гнедой лошади, Джаред не проронил и пары слов, в то время как Дженсен несколько раз непроизвольно пускался в речи с намерением объяснить свой нехороший и отчаянный поступок. — Ты сам в этом виноват, неразумная бестия, — в третий раз с неловкой интонацией начал он. — Я всего лишь стараюсь, как будет лучше для нас. Ты этого пока не способен понять… Точнее, не даешь себе понять, сопротивляешься. Знаешь, я хоть и вурлак, но признаю, что поступаю неправильно. Это ты меня вынудил! Не оставил выбора, понимаешь? Ни слыша в ответ ни единого слова, Дженсен досадовал и покрывался потом, убеждая себя, что это от жары и всё в порядке, всё идет по плану, как и должно. Но дело было в том, что под маской спокойствия и уверенности он нервничал и не находил себе места. Ведь всё это еще далеко не было победой. Тело Джареда он мог взять давным-давно: волей богов сила власти была на его стороне. Но ему нужно было больше, чем тело. Да хотя бы просто дружба Джареда… Хоть что-то. Ладно, теперь он зато сможет видеть его каждый день. Все к лучшему, потому что хуже, чем разлука, ничего не могло быть. — Так значит, ты действительно собирался жениться на той тощей дуре? — Дженсен не мог долго молчать в такой гнетущий момент. — Серьезно? С тебя потом будет пожизненное пиво, Джаред, когда ты поймешь от какой страшной участи я тебя спас. Уверен, она бы тебе и родить-то не смогла. Полная дегенератка. Дженсен специально несправедливо нападал на Лэванни, чтобы вытянуть из Джареда хоть какое-то слово, пусть даже матерное. Прежний Джаред непременно подъебнул бы что-нибудь типа: «А кто сможет родить? Ты, наверное?» Но Дженсен снова ничего не дождался. О боги, молчащий Джаред — это было что-то новое. Что-то непонятное и, конечно же, как всегда безумно пугающее в этом непонятном и непредсказуемом человеке. Пришлось биться дальше головой о стену. — Так и будешь молчать теперь до скончания века? Если надеешься, что тебя спасут — расстанься с этими иллюзиями. Мы заблаговременно до твоего похищения сменили место лагеря, никто теперь не сможет найти нас. Мои люди умеют заметать следы, не сомневайся. Сбежать я тебе тоже не позволю, не для того я столько ждал и планировал. Слышишь, бросай свои игры в молчанку и привыкай к новой жизни. Ты даже не представляешь, что тебя ждет. — Насильно сделаешь меня одним из своих мужей, — спокойно изрек вдруг Джаред. Дженсен бросил на него удивленный взгляд. Вот значит, о чем он думал? Всё снова про несчастный гарем, будь он проклят. Дженсен решил прощупать эту любопытную почву. — Сначала ты будешь младшим из мужей, — соврал он. — Ты знаешь, что это означает? — Мне плевать. — Ты должен будешь выполнять разные простые обязанности, и… прислуживать, пока я занимаюсь сексом с другими женами и мужьями. Лицо Джареда едва заметно дернулось и побледнело, но он не проронил ни слова. Дженсен внутренне упивался его видом. Ужасно, но эти, как ему хотелось надеяться, ревнивые страдания Джареда были ему как бальзам на душу. — Если ты будешь достаточно хорошо себя вести и стараться, тебя повысят до рядового супруга. У нас будет секс раз в две недели, как и у остальных, не считая парочки любимых, с которыми я сплю почти каждый день. Они мне нравятся, и если хорошо постараешься, то и ты попадешь в эту категорию. Надеюсь, вы подружитесь. — Я не стану с ними дружить. И тем более… прислуживать, — тихо оповестил Джаред и добавил словами самого Дженсена. — Расстанься с этими иллюзиями. — Джаред… — вздохнул тот безнадежно, — ты большой, плечистый, волосатый, двухметровый идиот. Как ты мог поверить в такую полнейшую хрень? Теперь уже Джаред удивленно уставился на него, а потом насмешливо поинтересовался: — Хочешь сказать, что я не буду частью твоего большого и густонаселенного супружеского ложа? — Это… это нет. С этим… всё сложно. Не в моей власти пока что-то поменять. Но если бы я мог… — Понятно, — перебил Джаред. — Очень удобная отмазка. Лучше бы ты ничего не говорил, чем такую чушь. Дженсен прочистил горло, как перед большой речью. — Не говорить правду? Я говорю просто, как есть, и если ты не можешь принять этого или поверить, то это твои проблемы. Я согласен, что ты заслуживаешь лучшего, чем я. Как минимум того, для кого ты будешь единственным… Но, с другой стороны, для меня ты такой и есть. Не моя вина, что я родился тем, кем родился, и имею то, что мне положено по рождению. А вот ты… если ты любишь меня, по-настоящему любишь, то поймешь, и смиришься с таким положением… — Дженсен улыбнулся, словно преподнося величайший дар и честь, — первого и главного супруга в моем гар… — Брось! — перебил Джаред, кисло морщась. — Если бы «любил»? Я тебе тысячу раз дал понять, что не люблю. Для тебя вообще никогда не имело значения, что я к тебе чувствую. — Это имеет для меня огромное значение. — То, что ты там себе воображаешь — не в счет. — Ну вот, начинается… Снова будешь сочинять сказки о том, как тебе нет до меня дела, или как ты меня ненавидишь? Выбрал бы хоть что-то одно. А то эти две лжи как бы противоречат друг другу, большая голова. Но правда была в том, что Дженсен, конечно, не был ни в чем уверен. И более того, он был не уверен так, словно земля под ногами шаталась. Он лишь надеялся и верил, что если Джаред все-таки не любит его сейчас, то полюбит когда-нибудь в будущем. А если нет, ну… ему же хуже — придется жить с нелюбимым человеком. Это было бы очень больно и для Дженсена тоже, но отпускать любимого мальчика он точнее точного не собирался. Даже если придется держать его в кандалах. О боги, он еще никогда не испытывал ничего подобного… самому страшно становилось. Угрюмое молчание Джареда все больше давило на Дженсена. — Если проблема только в проклятом гареме, а я вижу, что это так, — снова попробовал он с надеждой, — то это всё мелочи, поверь. Тебе просто понадобится время, чтобы привыкнуть и понять, что есть что. — Что-то я не могу представить, чтобы ты на моем месте понял, если бы меня регулярно трахала куча народа. Дженсен даже на месте встал от одной такой идеи. Конечно, он бы не понял, без вариантов… Он бы всех убил, задушил, зарезал, а потом танцевал бы на их могилах. От одной только мысли, что Джаред получает удовольствие под кем-то, кто не-Дженсен, к горлу подкатывала тошнота, такая, что хотелось выблевать собственные кишки. — Тогда мы можем просто уйти, — быстро предложил вурлак другой вариант их будущей жизни. — Чисто теоретически… куда? Ни в Сарри, ни где-то еще нашу любовь не примут. Однополые браки — оскорбление всем богам. Кроме ваших. — Мы можем жить только вдвоем, — продолжал искать варианты Дженсен. — Где-нибудь в лесу, рядом с рекой или озером — красота. Будем охотиться и все такое. Будет круто. — И смертельно скучно. Мне еще не семьдесят, чтобы я мечтал о жизни отшельника. — Капризная сучка, — улыбнулся Дженсен. — Так и знал. Но выход всегда есть, не волнуйся. Уже знаю, что тебе действительно понравится. Мы поселимся в каком-нибудь большом городе, где много приезжих, и будем жить там, например, как братья. Никто, кроме разве что несуществующих богов, не узнает, чем мы занимаемся ночами. Джареда рассмешил этот вариант. — Братья, серьезно? Ты нас видел? Трудно найти двух менее похожих людей, чем мы с тобой. А уж когда ты смотришь на меня… в общем, отличные «братишки» из нас выйдут, совсем не странные. — Что, так бросается в глаза, как я на тебя смотрю? — Как кот на миску со сметаной. — Как кот на очень большую миску… да, я понял. А ты, кстати, смотришь на меня тоже как кот. Только на мышь. Это пугает вообще, мурашки по спине бегают. Джаред снова упрямо молчал, и Дженсен вернулся к главной теме: — Так ты не злишься на меня? Ты понимаешь, почему я это делаю? Поверь, я бы не стал увозить тебя силой, если бы не твоя идиотская свадьба и… — Какое же ты ничтожество, Дженсен!.. — не выдержав, выпалил неожиданно Джаред наболевшее. — Раз уж похищаешь, так просто похищай! К чему оправдываться?! Как дракону — кружева, твои заискивающие оправдания. Только всё портят. Дженсен с приоткрытым ртом подозрительно пялился на него: Джареду, что — нравится быть похищенным им? Или нет? Или ему теперь придется выглядеть более крутым и суровым ради Джареда? Мальчишку это заводит? Вашу мать, сколько ж забот с этим царенышем… Джареда похитили из-под венца — эта безумная новость со скоростью света облетела Сарри, вызывая и смех, и ужас, и тревогу, и много интереса. Ведь хищение невест не было редкостью, но в том-то и дело, что — невест. Жениха здесь похитили буквально впервые в истории. И сразу же ни у кого не возникло и тени сомнения в том, кто виновник этого преступного деяния. Дженсен! Неугомонный вурлак Дженсен, которого в последний раз не добил посланный богами медведь, потому что медведя добил Джон… Эх, Джон, вот вечно ты лезешь, сам не зная, куда и зачем. Вон теперь как повернулось дело. И всё, потому что у Джона руки вечно так и чешутся тыкать свое копьецо во все, что движется! Лэванни безутешно плакала. Не столько потому что ее так уж сильно тревожила судьба любимого. И даже не из-за того, что её долгожданная свадьба была сорвана. Нет, ее главная проблема была в том, что Джареда постоянно в наглую домогались, а её — нет. Ведь подумать только!.. Джареда уже два раза пытались изнасиловать! А теперь еще и похитили из-под венца! А это ведь была ее законная роль, это её должны были похищать какие-нибудь сходящие по ней с ума поклонники… если бы они были. Но вместо этого Лэванни осталась перед алтарем одна, никому не нужная и в самом жалком положении. И уже понятно, что эта очередная удивительная история про Джареда и помешанного на нем вурлака выйдет за пределы их селения, сложится в легенду и пойдет дальше гулять во все концы. Будет ли там о ней сказано хотя бы слово? Лэванни не была уверена даже в этом. Угораздило же ее связаться с Джаредом! А ведь говорили все еще со времен их детства, предупреждали и после, что в этого милого мальчишку влюбляются даже животные. Тем временем отряд охотников во главе с Джоном собирались в срочный спасительный поход. Они еще не знали, что по тщательно обдуманному плану Дженсена, вурлаки заранее перенесли свой лагерь на новое место и тщательно замели все следы. Поэтому спасателям Джареда бессмысленно желать удачи в их благородной миссии — их действия уже никак не повлияют на ход дальнейшей истории. Джаред сидел, надежно привязанный, на огромном ложе в роскошной палатке Дженсена. В его голове снова и снова прокручивались воспоминания о том, как они пересекали лагерь. Как все эти люди выходили, вылезали ото всюду, как черви или крысы, собирались и пялились на него: так сально, так похотливо-оценивающе. И еще переговаривались при этом, усмехались глядя на него, словно много были наслышаны, и вот теперь, наконец, увидели «товар лицом». Товар, из-за которого поднялось столько шума… Ох уж этот якобы такой «особенный» Джаред!.. Но то, что они увидели реально нечто необыкновенное и прекрасное — не уменьшило, а лишь подбавило масла в огонь их ненависти. Джаред несколько раз услышал презрительно произнесенное «щенок». А еще: «урод», «страшилище», «ничего особенного» и мерзкое «просто очередная дырка Дженсена». Эти люди прекрасно знали из-за чего, точнее из-за кого, им пришлось в этот раз сниматься с удачно насиженного места. Но даже это было не главное. А что гораздо важнее и хуже, они знали, что этот безродный полунищий чужак из какого-то Сарри посмел больше года отвергать любовь и щедрость их обожаемого лидера, их будущего правителя — всеми любимого и желанного красавчика-полубога Дженсена! Подумать только, великолепный и несравненный Дженсен страдал из-за этого «обыкновенного уебища»! Потому что этот никакой, убогий Джаред «возомнил о себе»! Они от всей души ненавидели его и не сильно скрывали это. Они хотели растоптать, унизить, уничтожить яркого, впечатляющего, безупречного даже просто на внешность чужака, миллион раз Чужака, о котором они почти ничего не знали и знать категорически не желали. Они видели его впервые, но уже безошибочно жопами чувствовали, чтобы между ним и ними нет ничего общего. Когда Дженсен не видел, многие показывали Джареду неприличные жесты или плевались в его сторону. А когда Дженсен отлучился по какому-то делу, эти твари с удовольствием воспользовались возможностью показать свое истинное лицо. Всю жизнь окруженный любовью, уважением и восхищением Джаред чувствовал себя так, словно неожиданно бухнулся на дно самого вонючего сортира человеческой мерзости и на него со всех сторон льются тонны дерьма, словесного, бессловесного, разного. И теперь он сидел в одиночестве на огромной постели Дженсена, пытаясь развязать руки, и странным образом не чувствовал почти ничего. Когда Дженсен вошел, Джаред ему холодно сообщил: — Вы все сдохните. — Ты, что ли, один всех замочишь? — спокойно поинтересовался Дженсен. — Не я, время. Такие, как вы, не выживают. Свет вам не поможет, а Тьма вас высосет. — Вон ты о чем, — улыбнулся Дженсен. — Это ты в своих умных книжках начитался? Возможно, ты прав. Как-нибудь потом я бы с удовольствием поболтал с тобой о таких вещах, но не сегодня. Сегодня у нас другие планы. — На меня не рассчитывай. — Только на тебя у меня и расчеты все, Джаред… — пошло подмигнул Дженсен. — Только на тебя. — Они все ненавидят меня, — перескакивая, вдруг с какой-то детской обидой пожаловался Джей. — В общем-то, да… трудно отрицать. Но зато вон дочка травника в тебя точно втюхалась с первого взгляда. Наверное, вас связывают какие-то ботанские корни, что я ее от тебя и за косы никак оттащить не мог. Джаред посмотрел на Дженсена прожигающим взглядом. — А ты думал, тебя все любить должны? — посерьезнел тот. — Но с чего им тебя любить? Проснись, люди злы, ревнивы и завистливы. А ты глянь на себя — гребаное совершенство и превосходство. К тому же мои люди не идиоты и уже прекрасно поняли, что, если понадобится, я их всех скопом продам за тебя. Променяю все их жизни на одну твою жалкую шкурку, не раздумывая, — произнес Дженсен, пристально глядя в глаза Джареду, следя за реакцией. — Это тоже вряд ли способствует большой любви к тебе. А ты правда считал, что все должны восхищаться тобой? Твоей внешностью, умом? Волосами? Здесь на такое смотрят потребительски. Будут трахать, пока вся красота и свежесть не сотрутся. А начнешь выделываться — камнями закидают. От всей души закидают, я такое видел. Но не волнуйся, сейчас ты под моей защитой. Никто тебя серьезно и пальцем не тронет. — Ты правда способен променять их всех на меня? — спросил все-таки Джаред, не зная верить в это или нет, и интересно ли ему это вообще. — Лучше тебе не знать, на что я способен, — сказал Дженсен. — Ты — больной. — А ты — глупая и заносчивая сучка, которую излечит только большой член в задницу. — Хватит мне говорить, кто я! — Ты сам мне говоришь, кто ты, — произнес Дженсен, осторожно подсаживаясь к Джареду ближе, — когда смотришь мне в глаза этим своим нежным и таящим, любящим взглядом… Он не обманывает, в отличие от твоего змеиного языка. Джаред сжался, когда Дженсен попробовал обнять его, нежно и как-то болезненно, дергано прижимая к себе. Когда также неловко, чувствуя сопротивление, вурлак попытался поцеловать его, Джаред отвернулся и несильно, но настойчиво попытался оттолкнуть от себя. — Ломаешься, прямо как девка, — тихо и завороженно произнес ему в волосы Дженсен. — А ты предпочитаешь, чтобы я снова дал тебе в морду? И что тогда будет — мне прикрутят к кровати и ноги, и ты сможешь спокойно меня трахнуть? Ведь по-другому все равно не получится. — Значит, все еще не хочешь по-хорошему? — понял Дженсен. — Хорошо, как хочешь. Значит, будет по-плохому. Но учти, что будет не так, как думаешь, а очень, очень по-плохому. Так, как ты в своей наивной головке себе и представить не можешь. Последний шанс, Джаред. Тебе нужно просто перестать сковывать себя и лгать. И позволить себе то, что ты так отчаянно хочешь. — Я хочу уйти отсюда. Дженсен помолчал, тяжело глядя на него, словно Джаред все еще мог передумать. — Это всё, что я хотел услышать, — поднялся он наконец с постели. Позади свежо-выстроенного ритуального помоста Дженсен дожидался Джареда, как жених — невесту, только намного нетерпеливее, едва утихомиривая распаляющийся внутри вулкан. Медленный и ритмичный, повторяющийся звук барабанов сводил с ума и одновременно успокаивал. Собиравшиеся вокруг уже потягивали кислое пиво и покуривали дурманную траву. Их становилось всё больше, никто не хотел пропустить такую редчайшую публичную оргию. Наконец его привели… Полностью обнаженный, везде побритый и подготовленный Джаред выглядел так прекрасно, что у Дженсена перехватило дыхание, ослабели колени и что-то острое зашевелилось внутри. Стараясь запихнуть подальше свои чувства, вурлак подошел к своей жертве и, похлопывая её по голой заднице, усмехнулся: — Ну что, Джаред, ты ведь этого добивался? Чтобы я лишил тебя анальной девственности публично? Спорю, что ты только и видел в снах, как я при свидетелях раскрываю твою драгоценную дырку. Потому что… не говори, что я не давал тебе шанса. Дело в том, что ты им не воспользовался. Я буду расценивать это, как то, что ты сам захотел быть оттраханной сучкой Дженсена Эклза в одном из самых унизительных вариантов. — Ты прекрасно знал, что я не воспользуюсь таким «шансом», — с упреком глядя ему в глаза, произнес Джаред. — И правда, знал, — признал с наглой улыбкой Дженсен. — Но это ничего не меняет. Потому что шанс отдаться мне спокойно и по-тихому в моей постели у тебя был, и моя совесть чиста. Хотя, конечно, я был почти уверен, что всё так кончится. Потому что ты — упрямая сука. Я с большим удовольствием посмотрю, как эта твое гребаное упрямство наконец-то поставит тебя раком на виду у всех моих людей, как последнюю шлюху. — Да мне плевать на них всех! — заносчиво выпалил ему в лицо Джаред чуть ли не с улыбкой. — Их для меня не существует. А вот тебе без группы поддержки, похоже, никак. Не справиться. Такая толпа придаст тебе наконец-то уверенности в себе? Чтобы у тебя все-таки получилось, ну… выполнить свою мужскую задачу? Теперь яростно сжавшиеся губы Дженсена тронула натянутая недобрая улыбка. — Ты уже пиздец как доигрался, малыш, так что можешь засунуть свою сучность себе подальше в тугую дырочку, которую я скоро тебе раздолблю с большим удовольствием. И за меня не беспокойся. Уверенность, что рано или поздно я засуну в такую цацу свой здоровый член, меня никогда не покидала. А толпа только поможет тебе захлебнуться собственным ядом и гордостью, когда ты с радостными стонами и слезами кончишь на моем стволе под сотнями глаз. Джаред фыркнул и отвернулся, дернулся, прямо как сноровистый жеребец. Но выхода в этот раз не было. Только ему до последнего было трудно поверить, что всё происходящие — реально, и что все эти странные люди и их дикий мир — не яркий кошмарный сон, вызванный какими-то галлюциногенными грибами. Такое ощущение нереальности преследовало его с момента, как его схватили в Сарри, не оставляло всю дорогу и усилилось, когда они въехали в этот недружелюбный лагерь. И окончательно захлестнуло, когда ему пришлось пройти унизительную процедуру очистки и подготовки в руках совершенно незнакомых, но отнюдь не беспристрастных и не безразличных мужчин и женщин, которые засовывали ему трубки в задницу и накачивали водой под завязку. Снова чьи-то сильные, вооруженные, отвратительные руки, не принадлежащие Дженсену, потащили Джареда по задним ступеням вверх, на ритуальную площадку, похожую на сцену, только повыше и поменьше. Связанные руки пленного прикрутили веревками к кольцу в полу, и то же самое сделали с каждой его ногой, оставляя их так зафиксированными и достаточно широко разведенными. — Ты же понимаешь, что я тебе этого никогда не прощу, — еще на что-то надеясь, произнес стоящий так на коленях Джаред, как только рядом с его опущенной головой снова возникли мощные кривые ноги. — Много я имел с твоего прощения, — ответил Дженсен. — Или с твоей благодарности, или с твоего великодушия. В лучшем случае — еще одну жирную курицу. А в худшем… всё как обычно. Мог бы долго перечислять все унижения и выгоны, но впереди ждет дело поинтереснее. Джаред крупно вздрогнул, когда услышал, как на пол рядом упало набедренное ритуальное одеяние Дженсена, оставляя его таким же голым, как и его жертва. Демонстрируя абсолютное безразличие, Джей по-прежнему не глядел в сторону Дженсена. Тогда тот встал прямо перед ним во всей своей мужественно красе и мощи, обмазанный каким-то блестящим бальзамом или салом, и больно вздернул его голову за длинные лохмы, заставляя поднять на себя надменно-сучий взгляд. Джаред смотрел с вызовом, но его всегда слишком живое лицо постепенно менялось на глазах, выдавая своего хозяина, как открытую книгу. В этот напряженный, откровенный миг Джаред не мог скрывать восхищения, граничащего с восторгом и поклонением. Дженсен был прекрасен. Как еще одно божество, только слишком грозное, слишком правильное и слишком сексуальное, чтобы хотя бы на секунду обратить свой прямой изумрудный взгляд на такого порочного и лживого грешника, как Джаред. Да, Джаред почувствовал себя прогнившей насквозь, порочной букашкой под прямым, непреклонным и осуждающим взором своего божества, потому что имел грязные желания и непристойные мысли о нем… о его теле, лице, губах и не только. А как же было не иметь таких мыслей, особенно теперь? Огромный и налитой член Дженсена торчал вздыбленным в такой дикой эрекции, что на него, казалось, можно вешать пятикилограммовую гирю. Словно вся мощь этого накаченного крепкого тела сливалась и концентрировалась в этой его устрашающей, нацеленной прямо на Джареда части. Под нарастающий гул возбужденной толпы этот литой член потерся о его нежную щеку, потом об другую, а затем огромная и сочащаяся смазкой головка прошлась по его нежным приоткрытым губам. И это завораживающее ощущение прошило Джареда от этих губ во все концы тела, возбуждая до боли и дикости. О боги, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой… Джаред против всех ожиданий и волевых усилий всё сильнее возбуждался, и во рту у него обильно выделилась слюна. Пальцы Дженсена ободряюще и нежно потерли его по мягкой щеке, и Джаред правильно почувствовал в этом движении просьбу открыть девственный ротик и впустить большой и твердый… Головка плавно толкнулось в послушно разомкнутые губы, которые тут же обхватили ее, растягиваясь вокруг огромной и пошлой буквой О. Так приятно, так правильно. Сначала неглубоко, только так, чтобы Джаред мог ознакомится с целеустремленной формой и объемом этого увесистого конца, почувствовать его вкус. И Джаред почувствовал, юрко и жадно обследуя языком каменно-напряженную плоть, активно вылизывая щелочку и крошечную дырочку… Которая вдруг оказалась не такой уж и крошечной. Мысль о том, что Дженсену и туда вставляли какие-то предметы и растягивали его уретру, ударила новой волной возбуждения прямо в яйца, и Джаред тихо застонал. Из этого не узкого протока на его язык тут же обильно вытекла смазка. И далее Дженсен не сдержался и начал потихоньку трахать эти несносные губы, которые доставили ему столько боли и несчастья. Которые ему хотелось надеть на себя миллион раз или зацеловать, или затрахать до дыр. Джаред неожиданно почувствовал, что готов провести вот так всю оставшуюся жизнь — просто ощущая, как этот член натирает его ненасытный до Дженсена рот, снова и снова. Чувствовать, как он проникает всё дальше, заставляя давиться, но желать большего и стараться принять, хотеть принять его как можно глубже и полнее. Ритмично двигая бедрами, Дженсен спокойно трахал его рот, пожирая горящим взглядом эту картину. И несмотря на весь шум, Джаред на какой-то момент забывал, что они не одни. Как будто весь мир слился для него в одном Дженсене и его взгляде. Джей слышал, как смеются стоящие поблизости стражи, как раздается пошлое голодное чмоканье, и с ужасом понимал — что это он сам. Сосет у Дженсена, как самая распоследняя блядь. — Да ты тот еще членосос, — произнес брутальный голос Дженсена. — Подумать только, у тебя уже полностью встал член и поджались яйца. Ты вот-вот сольешь от одного только минета, Джаред. Плохой мальчик… Но это редкий дар, между прочим. Джаред только жалобно с мольбой смотрел в эти прекрасные и холодные зеленые глазищи, продолжая насасывать, молча умоляя не отнимать… — Я хочу, чтобы ты сосал мне, пока не обкончаешь эти доски, — к его успокоению произнес Дженсен. — Так ты принесешь свое первое подношение на этот алтарь. Размерено двигая бедрами, Дженсен продолжил неторопливо вколачиваться в предоставленную дырку. Захлебываясь слюнями, Джаред умирал от ощущения, как потрясающе хорошо член бьется ему в горло и давит, давит… Как только головка с усилием неожиданно проскочила в его нежное горло, Джаред высоко замычал и кончил. Не прикасаясь к себе. С унижением спустил у всех на глазах из перенапряженного члена. — Молодец, Джаред. Я в тебе не сомневался, — снова этот голос, насмешливо, невыносимо… После Дженсена в его только что оттраханном рту стало пусто, но непривычно приятно. Только было мало, хотелось еще. Большой загрубевший палец прошелся по припухшим губам. — Мне понравилось, — сообщил Дженсен. — Я надеюсь, теперь ты будешь радовать меня этим почаще. Джаред затрясся в беззвучных всхлипах, чувствуя такую обиду и желание, что самому становилось страшно. А Дженсен уже был позади него и его грубые ладони невероятно сладко легли, поглаживая, на крепкие ягодицы Джареда. Наигравшись, эти руки с силой сжали и хорошенько растянули половинки в стороны... нагло и бессовестно выставляя всем напоказ самое сокровенное. Туго-сжатая дырочка Джареда заметно пульсировала, как будто была слишком возбужденной и умоляла себя растрахать. — Надо же, как нехорошо, — усмехнулся Дженсен. — Прирожденная сучка… я так и знал. Что, не осталось едких ответов? Может, какие-то возражения? — Ублюдок… — Допустим. А ты — моя шлюшка. И самое интересное, что тебе это нравится. Джаред молча облизал свои только что оттраханные губки, потому что сказанная гадость в каком-то смысле была правдой. И прямо сейчас он изнемогал и тек по этому мужественному, блистательному идеалу, едва ли веря, что это божество сейчас наконец выебет его своим шикарным стволом и сделает своим, да еще при свидетелях. Так что все буду знать и видеть, как Дженсен присваивает его, делает своей очередной женой. Клеймит самым диким и примитивным способом. Просто взяв его, овладев им и выдолбив, как еще одну из своих многочисленных сучек обоих полов, которые выстраивались в ряд и задирают раскрытые задницы, мечтая, чтобы Дженсен оттрахал именно их. Готовые на все, чтобы снова почувствовать внутри его член, испытать на себе его желание и силу, и принять от него всё, что он пожелает дать. И Джаред хотел быть среди них. Джаред ненавидел себя за то, что должен был, но не мог сопротивляться этим своим чувствам и желаниям. Не мог перестать течь и пульсировать от жажды этого огромного, неебически прекрасного члена внутрь себя, не мог перестать умирать от необходимости долгой и интенсивной долбежки Дженсеном. Два грубых пальца Дженсена вошли в него на удивление легко, сразу же небрежно проталкиваясь в Джареда до костяшек. Внутри было влажно и смазано, все как надо, только Дженсен никогда еще не чувствовал, чтобы чья-то дырочка так отчаянно сжималась и пульсировала вокруг него. Дженсен долго, месяцами смаковал в мечтах эти мгновения. Но когда они наконец настали, мечты приняли иной облик. Дело в том, что Джаред так сильно и откровенно хотел его, и пульсирующая плоть так сладко и охотно принимала пальцы Дженсена, что тому этого показалось мало. Он спланировал всё это, чтобы Джаред страдал. Хотя бы раз пострадал по-настоящему по представлениям Дженсена. Он хотел видеть хоть какую-то боль Джареда, хотел слышать его крики. Но все, чего он пока что добился — это лишь какой-то весьма слабый намек на унижение. Потому что Джаред, видите ли, высокомерно заявил, что ему на всех здесь наплевать и эти люди для него — никто, не существуют. В этом плане всё шло не совсем так, как хотелось. Но хотя бы первое вторжение должно был запомниться этому сучонку настоящей болью! Поэтому наскоро и кое-как растянув тремя пальцами тугую и узкую, горячую дырочку, Дженсен сразу же приставил свой толстый налитой член к минимально подготовленному отверстию. Толпа громко требовала крови, но Дженсен не хотел порвать Джареда. Он просто хотел, чтобы Джей хорошенько его почувствовал, испытал на себе, принял, наконец… Весь его размер и всю силу его желания. Всё, от чего он столько времени так пренебрежительно отмахивался, не желая даже хоть раз подумать всерьез. Очередная горькая мысль об этом и стала главной толкательной силой. Бедра Дженсена сами резко и жестко двинулись вперед, проталкивая немыслимое бревно в нежную и сладкую, возбужденную дырочку почти сразу наполовину. Дженсен застонал от наслаждения: ох уж эти девственные дырки — такие узкие и крепкие, что можно сойти с ума от их сжимающей силы. Дженсену самому было больно. Его всегда рабочий, перетрахавший несметное количество дырок, мощный член как будто стиснули железные тиски — так натянувшиеся мышцы Джареда обхватили его со всех сторон, но эта боль была самой прекрасной из всех болей, что он испытывал. Только к его разочарованию этому большому мальчишке удалось сдержать в себе крик. Хотя и не удалось сдержать брызнувших слез, но Дженсен их не видел. Рыча и в настоящей звериной ярости, Дженсен с трудом проталкивал свою напряженную дубину в проклятую дырочку этой сучки, которая была слишком крошечной, небольшими толчками. Потому что даже прикладывая всю силу, и даже по смазке, слишком тугая узость Джареда не давала возможности войти в него сразу до конца, одним резким движением, как хотел Дженсен. Впрочем, для таких размеров он и так добился фантастически результатов. Когда поджавшиеся большие яйца Дженсена прижались к широко раскрывшемуся, растянувшемуся анусу, зрители подняли оглушительный шум. У Джареда мутилось в голове от шока, ужаса и… удовольствия. Никогда еще он не чувствовал такой дикой смеси из мучительной боли, унижения и наслаждения. Причем его проклятое тело всё больше склонялось в сторону последнего. Потому что Дженсен был внутри, и Дженсен был невозможно огромный. Разрывающий его точно на две половины, раскрывающий его сокровенное тугое местечко так немыслимо широко, что хотелось орать во все горло. По ощущениям девственной задницы, Дженсен засунул в него не член, а всю руку, распирая не только несчастный зад, но и живот. Но это была не рука, а просто огромный член. Просто член Дженсена, мать его, Эклза. Будущего наследного вождя и неотразимо прекрасного мужчины, по мнению Джареда. И этот член нетерпеливо начал толкаться в натянутом нутре Джареда, пытаясь скорее двигаться в нем, стремясь поскорее растрахать свою новую дырку, которая так долго мучила его, не даваясь, не желая его… Сучка, проклятая сучка. Ярость толкала Дженсена в бешеный растрах, заставляя как возможно больше увеличивать частоту и размах вторжений. Джаред уже не мог сдерживать своих высоких вскриков — и боли, и радости, и зашкаливающего возбуждения. Да и в оре и завываниях толпы они были не так сильно слышны и различимы, как хотелось бы Дженсену. Но все-таки были слышны и действовали на него самым опасным образом. Вурлак снова рычал, как сорвавшийся с цепи зверь, безудержно трахая свою новую прирученную «жену» уверенными и ритмичными выпадами бедер, мощно засаживая Джареду грубыми, таранящими движениями своего слишком сильного тела. Жестко растрахивая, немилосердно всаживая свое жуткое бревно в его пока еще очень тугую дырку. Нетерпеливо раздалбливая Джареду крепкий зад своим слишком огромным мужским достоинством. Джаред уже откровенно и также несдержанно изнывал под ним, мучительно и удивленно стонал, как последняя сучка, с распахнутыми, округлившимися губами. Такие ритмичные, высокие, удивленные стоны и вскрики, которые выбивал из него мощный ствол Эклза, отлично заводили не только обезумевшего Дженсена, но и нетрезвую, обкуренную толпу вурлаков. Джаред так сладко и удивленно стонал, с трудом веря, что это и вправду Дженсен. И вправду трахает его. И что может быть что-то настолько необходимое и прекрасное, как эта его бесконечная жесткая долбежка таким размером. Настолько невыносимое удовольствие, чистое откровение, которое он получал со смиренным стыдом, постепенно перерастающим в развратное бесстыдство. Джаред прогнулся, вызывающе вздергивая свой заебанный зад навстречу долбящемуся в него члену. Чтобы Дженсену было удобнее трахать его перевозбужденную дырку, и чтобы Дженсен видел, насколько желанен ему — насколько Джаред готов и как сильно хочет быть его сучкой. Бессмысленно расфокусированные глаза затраханного Джареда уже не видели ничего вокруг и начали закатываться под веки, как будто он мог вот-вот совсем отключиться прямо здесь от непереносимого кайфа и наслаждения. За то долгое время, пока Дженсен вот так шикарно трахал его, он кончил еще много раз, захлебываясь потрясенными вскриками. И все видели и слышали это, и бурно приветствовали каждое его унизительное семяизвержение на этом толстом стволе, точно забитый противнику гол. Уже весь пол под Джаредом был залит его спермой, в то время, как Дженсен еще не кончил ни разу, и его переполненные яйца, как будто стальные, так и продолжали биться о промежность Джея громкими пошлыми шлепками. Когда круг вечернего солнца коснулся горизонта, Дженсен вышел из Джареда и стал себе надрачивать на его не закрывающуюся, выдолбленную дырочку… На это новое, готовенькое дупло несносной сучки, которая столько раз прокатывала его и насмехалась. Но час справедливости все-таки настал и Дженсен упивался им от всей души и как только мог, во всю дроча на этот бесстыдно зияющий анал. Все враз затаив дыхание смотрели на это действо. На эту раскрытую и раздолбленную девственную дырку и на этот мощный надрачиваемый ствол. Наконец толстая тугая струя брызнула в раскрытое колечко ануса. А за ней еще одна, и еще, еще… Дженсен продолжал небрежно и брутально дрочить свой налитой ствол, обильно кончая на эту не способную прикрыться, слишком хорошо и жестко растраханную дырочку. Джареду, которому уже было очень пусто внутри без Дженсена, понравилось принимать в себя и его сперму, так что он только тихо и молча, покорно прогнулся, охотно принимая всё. Когда зрители подумали, что Дженсен закончил, он обошел Джареда и продолжил себе надрачивать, кончая теперь Джареду на заплаканное слезами счастья лицо. Джаред смирно принял всю обильную сперму с затаенным восторгом. Окружающий мир снова начал понемногу проступать вокруг него, но почему-то уже не чувствовалось унижения, по крайней мере, причиняющего боль. Только удовольствие и гордость от всего, что сотворил с ним Дженсен. И да, публичное унижение, но только подчеркивающее эти чувства. Пометив это прекрасное личико, Дженсен снова вернулся к тылам своей ново-открытой сучки. С силой ухватив ягодицы своими жесткими пальцами, он грубо и небрежно развел половинки в стороны для всех присутствующих, максимально натягивая — с гордостью демонстрируя выдолбленную его толстым членом пустоту в Джареде, уходящую глубоко внутрь… И снова Джаред ощутил только огромную гордость и бесконечное, непередаваемое удовлетворение. Дженсен бесстыдно выставлял его хорошенько растраханное им нутро всем на обозрение, а Джаред чувствовал только глубокую правильность этих действий и затапливающее его довольство тем, что Дженсен так ведет себя с ним — как хозяин, полноправный собственник, властный владелец. И пусть все смотрят и запоминают, что именно Дженсен сделал с ним. Пусть все видят и знают, что именно Дженсен трахал его, что именно он раскрыл его дырку и сделал своим. Дженсен придвинул руки ближе к раскрытому входу и просунул в Джареда свои сильные пальцы обеих рук, совсем распахивая ему задний проход, растягивая анус до предела, демонстрируя этот потрясающий размер. Джаред удовлетворенно застонал. Внутри стало еще свободнее, а прохладный лесной воздух, казалось, проник до самого желудка. Розовые разомкнутые стеночки подрагивали, залитые спермой Дженсена и выставленные перед всеми, как еще одно доказательство новой роли и положения Джареда. Толпа вурлаков сходила с ума, подначивая и требуя большего — ебать его дальше, оттрахать чем-нибудь покрупнее, заставить его сесть на пивную бутылку и так далее, тому подобное непотребство. Многие из них всё это время надеялись, что после Дженсена перепадет и им. Давно уже поступало предложение пустить Джареда по кругу всем желающим, только теперь это предложение стремительно превращалось в требование. У Дженсена страшно исказилось лицо, и он приказал поскорее отвязать Джареда. Немедля больше ни секунды, Дженсен сгреб совершенно разомлевшего, освобожденного и на все готового Джея в охапку и поволок в свой шатер, где у входа за ними сразу же встала вооруженная охрана из четырех вурлаков суровой наружности. Оставшийся у костров народ расходился всё сильнее, жуя и куря свою проклятую траву, бухая, спариваясь без разбора и всё громче наигрывая музыку предков, если ее можно было назвать музыкой. Но вся эта дальнейшая вакханалия, плавно переходящая в оргию, продолжалась уже без Дженсена и Джареда. Дженсен швырнул пошатывающегося, едва переставляющего ноги Джареда на свое широкое лежбище так грубо, как будто это была его инициатива — раздвинуть ноги перед всеми желающими. — Только мой! — прорычал Дженсен, нависая сверху и сразу же крепко целуя и покусывая доступную кожу любимого. — Твой, твой, твой, твой…- повторял Джаред, с запоем трогая Дженсена жадными руками, прижимая его к себе длинными ногами, весь отдаваясь в каждом распутном движении, обожая, полностью принадлежа. Дженсен мог бы сказать в этот момент, что наконец-то стал абсолютно счастлив. Мог бы… Если бы не логичный страх того, что начнется, что еще выкинет этот опасный и непредсказуемый гигант, когда жар поутихнет и его большие мозги встанут на место. Впрочем, в ближайшую ночь Дженсен не собирался давать ему такой возможности. С ритуалом было покончено, и теперь Дженсен собирался показывать нечто другое. Он собирался подарить Джареду ночь своей бесконечной любви.