Победа

— Тебе стыдно, — с улыбкой констатировал Дженсен, долгое время наблюдавший за лежащим рядом и покусывающим губы Джаредом. Тот, думая о чем-то своем, полу-осознанно натянул на себя еще одно шелковое покрывало. Когда Дженсен смотрел на своего любимого, и наконец-то отдавшегося… самозабвенно отдававшегося ему всю ночь человека, его прекрасное лицо, которое не портил даже шрам, буквально светилось восхищением и каким-то обоготворением. — Да, тебе стыдно… — повторил он и с сожалением, и с удовольствием. В этот раз Джаред обратил внимание и среагировал срочным возмущением: — Что?.. Нет. Нет, ни капельки. Дженсен слишком много и слишком долго любил в эту ночь Джареда, так упорно и тщательно, как будто это было главное дело его жизни, максимально вовлеченный в процесс, изливающийся через него, как неостановимая река чувств и желаний, прущая напролом. Став самим этим процессом, он продолжал вертеть Джареда во все позы, изощренно лаская, целуя, шлепая его везде, по всему телу, доводя до полуобморочного состояния и снова вбиваясь, заставляя кричать и забывать обо всем на свете, в отчаяние цепляясь за постель под собой, как будто от страха, что его вот-вот смоет волнами чистейшего экстаза в полную нирвану или небытие. Несколько раз Джей и правда ненадолго терял сознание. Вся кожа Джареда пылала, он совершенно не принадлежал себе и в то же время никогда не был настолько собой. Он в жизни еще не чувствовал ничего подобного — всю его сучность выворачивали наизнанку, распинали и взнуздывали снова, опустошая, заполняя, опустошая вновь… Он уже стал слишком просторный и разработанный — идеально раскрытый и выточенный, готовый для Дженсена. Постель была мокрая — вся залитая их спермой, но это не было противно, наоборот, Джареда накрывало восторгом и блаженством от осознания того, что они здесь перемешаны, и что сперма Дженсена повсюду вокруг и внутри него. Ему хотелось больше, и он доил огромный каменный ствол — как темный и дикий ласковый котик, потираясь о него головой, затылочком и всем лицом. Дженсен сходил с ума и кусал губы, запрокидывая голову, умоляя всех богов сжалиться над ним. А Джаред безжалостно касался его налитого члена губами, целуя, а затем беря в рот… насаживаясь, проталкивая дальше в глотку… Дженсен громко матерился, изо всех сил стараясь не двигать бедрами, трахая. А Джаред самозабвенно сосал его, помогая себе руками по неохваченной длине, обеими. Когда изредка страсть становилось тише и глубже, и они оба просто неторопливо целовались, касались, смотрели в глаза друг другу, Джаред четче осознавал в такой интимной тишине одну простую и очевидную вещь. Что он впервые счастлив. Впервые по-настоящему счастлив. Только теперь, только в этой постели, только с Дженсеном. И он теперь еще утверждает, что Джареду стыдно? — …Нет. Нет, ни капельки, — помотал лохматой башкой Джаред. Но ему было стыдно. Не из-за того, что они всю ночь делали это, как одержимые, и Дженсен неизменно был дающим, а он — принимающим… И не из-за того, что ему уже сейчас поскорее хотелось продолжить. Нет, всё то, что делали они здесь, чувствовалось очень правильным. Всё это, включая даже его новое положение — снизу, оказалось на удивление легко принять. И теперь казалось, что так всегда и было, или, хотя бы, должно было быть: он и Дженсен, Дженсен и он, как одно целое, как одна неостановимая машина удовольствия, вечный двигатель наслаждения. И вне постели, просто они оба вместе — источник света, давно искомый дом, наконец-то найденный и любимый. Но вот то, что случилось до этого, вся эта публичность и ритуальная муть… это казалось уже слишком. Не просто перебор. А безумие, за которое ему теперь придется краснеть до конца своих дней. И ведь из-за чего всё это заварилось? Неужели ему так трудно было переступить через себя и… блядь, просто отдаться любимому человеку? Да даже этого не требовалось, а хотя бы просто признать, принять эти чувства. Но он вел себя как осел и, кажется, довел Дженсена. Человека, которого любит, да. О боги, почему он впервые сейчас произносит про себя это слово и еще до сих пор пытается отрицать? Почему даже сейчас он всё ещё подозревает, что это какое-то помутнение, что его опоили, одурманили какой-то травкой? Он любит Дженсена и сходит по нему с ума. Вот в чем правда, и только в этом. Но почему же он не мог переступить через себя раньше, почему… Поздно было кусать локти. Теперь в произошедшем Джаред винил и себя, а не только Дженсена, как следовало ожидать. Но не только прошлое заставляло его уходить в себя и чувствовать стыд и раскаяние. Будущее было еще хуже, и о нем как раз и следовало подумать, но так не хотелось, что даже мутило. Может, его все-таки чем-то одурманили? Конечно, и этим дурманом был Дженсен. А он был его сучкой у всех на глазах, блядь... Нет, если ему никогда, до смерти не придется выходить из этого шатра, то тогда еще ладно. Но это маловероятно, не так ли? И когда придется выйти… ему будет вдвойне неприятно показываться на глаза всех этих людей. Пускай они и всего лишь вурлаки, и Джаред все еще ставил их не выше плинтуса, а их мнение значило для него примерно ничего. Но они, блядь, видели, как его отымели, и как ему это понравилось. Хорошо, конечно, что это был именно Дженсен, а не кто-то другой, но теперь этот трогательный факт не вызывал такого оглушающего и всё перекрывающего восторга, как вчера. Да, он хочет Дженсена… Но это, мать вашу, только его дело! Джаред чувствовал себя насильно раздетым и прилюдно изнасилованным. Что, собственно, и имело место быть буквально. Или почти так, учитывая, что разошелся он потом до такой степени, что… И что ему хотелось, чтобы все знали и видели, что Дженсен его взял, открыл и трахает… Нет, нет, нет, не будет он об этом думать. Вот в своем поведении на проклятом помосте он точно не виноват! Это всё Дженсен! Дженсен воспользовался им. Его любовью, его страстностью и его девственностью. Всё самое сокровенное повернул так, чтобы публично продемонстрировать свое полное, абсолютное обладание и власть над своей «строптивой сучкой». Да, виновен в его унижении был только Дженсен! Всё это единолично придумал и сотворил с ним он. Словно из садизма и ненависти. Хотя сам утверждает еще, имеет наглость, что — из слишком большой любви. Джаред не мог этого понять, как ни старался. Что вообще это было — Дженсен так отыгрался за всё одним страшным и гениальным махом? Говорил, что любовь — не игра, но похоже, что это вовсе не Джаред, а как раз Дженсен воспринимал её именно так. А ведь и правда, что в этом удивительного? Да, у Джареда всегда была Гордость и, возможно, крайне высокое мнение о самом себе, потому что, видят боги, у него на то были веские основания. А вот зато у Дженсена — первой титулованной особы после отца, обладателя своего знаменитого гарема — была Гордыня и больное эго, которое Джаред случайно ранил, оставив шрам, точно такой же, как и на его идеальном лице. Так может в этом и было всегда всё дело? Отсюда растут корни такой полной помешанности на нем Дженсена, и любовь тут вовсе не при чем? Не новая мысль, совсем не новая. И, как всегда, в ответ на нее напрашивался простой вопрос: тогда скажите, какого же хрена Дженсен стал бы прикрывать его от медведя ценой собственной сохранности и, возможно, жизни? Этот поступок невозможно было трактовать иначе, он говорил лучше и ярче всех на земле слов. Значит, любовь всё-таки была, и, сколько ни рассуждай, что ни говори, а её наличие на самом деле ощущалось самой изнанкой души, настолько очевидным… даже без всяких доказательств. Они не были нужны, достаточно было взглянуть на лицо Дженсена, когда он смотрел на Джареда, как всё становилось ясно. Значит, Дженсен все-таки любит его, и еще как, но это какая-то больная и извращенная любовь. Больная, как и эго Дженсена. И в итоге, постоянно «проигрывая», терпя неудачу за неудачей… Дженсен просто пренебрег всеми правилами? И выиграл. Выиграл. Крупно сжульничал, использовал всё, что у него было, но добился своего. Победил. Только язык не поворачивался похвалить его за такую победу. Джаред проглатывал противное осознание всех этих вещей каждую минуту. Кто это сказал — что в любви и на войне все средства хороши? Наверняка, такой же нехороший человек, как Дженсен. Но главный ужас был в том, что Джареду было уже неважно. Его крупно поимели, и теперь как никогда правильным и единственно верным поступком было бы хлопнуть дверью… Но он совсем не хотел этого. Он хотел продолжать с Дженсеном то, что они так феерично начали. Он просто хотел, наконец, принадлежать Дженсену… Вот и всё, чего он теперь в глубине души и тела откровенно хотел. И до сих пор, даже после всех пережитых за эту ночь откровений, и низких, и возвышенных, какая-то немалая часть его личности считала, что всё это страшный грех и стыд. Что его истекающее бесконечной похотью желание быть под Дженсеном — это настоящий глубочайший изврат, по типу того, что было у Беззубого Тонни, который прославился тем, что трахал бедных овец во всех окрестностях Сарри, пока не исчез «таинственным образом». Какая страшная, отталкивающая история — она вдруг показалась Джареду до боли точной параллелью к его собственной пропащей жизни. Не то чтобы он считал Дженсена какой-то овцой — наоборот, он справедливо оценивал Дженсена как крайне ловкого, хитрого и сообразительного типа. Однако и он сам был далеко не Беззубый Тонни. Он был лучшим охотником в Сарри после Джона, и то, так считалось в основном из почтительности и уважения к старшему, а на самом деле все давно знали, что Джаред его превзошел еще до своего совершеннолетия. Ну, во всяком случае, он надеялся — что умные это знают, а мнение идиотов его не интересовало. И да, он закончил учебу с самыми впечатляющими результатами, и не успокоился на этом, продолжил учиться дальше, для чего ему пришлось покинуть Сарри и два года пожить в настоящем городе. Джаред вернулся домой только за Лэванни, семья которой держала дочь до свадьбы на самом коротком поводке, да еще всегда подозрительно поглядывала на Джареда — слишком «странного» по их недалекому мнению, особенно после его жизни в городе. На то, чтобы они согласились отдать за него Лэванни ушло еще несколько лет. И вот, всё зря, только потому что появляется проклятый Дженсен, и вдруг оказывается, что Джареду ничего кроме него больше не нужно. А ведь у него была впереди вся жизнь, у него были грандиозные планы… О боги, а наверняка Дженсен-то даже читать толком не умел. Ужас. Вот Лэванни умела читать, она даже переписывала для Джареда некоторые редкие вещи. Она даже немножко писала сама — записывала свои и чужие сны, пока не составила сонник. Дурацкая вещь, по не высказанному мнению Джареда, но всё же она показывала в Лэванни зачатки таланта и амбиции. А уж какое у нее было чутье — об этом можно было судить по тому, что этот идиотский сонник стал самой популярной и востребованной книгой в Сарри и не только. Ну почему его тело такое глупое, что больше не хочет Лэванни, а хочет Дженсена?! Какое предательство. Какая досада — вся эта любовь. И ведь неумение читать еще не самое худшее в Дженсене. А хуже всего то, что — он вурлак, грязный вурлак, вонючий, богомерзкий… вот что самое неприятное. Про то, что он — мужчина, снова даже думать не хотелось. Это было еще намного хуже, чем то, что он был вурлаком… Короче, сплошной мрак. И быть с Дженсеном — это означало поставить крест на своей жизни, на той жизни, которая у него была и еще могла быть. На том, кем он был и считал себя. — Тогда, о чем ты сейчас задумался? — не отставал Дженсен. — Если не о стыде? О чем? Дженсен как всегда видел его чувства едва ли не лучше, чем он сам. Это раздражало. — Мало тебе моего тела, ты еще хочешь забраться и в мои мысли? — отмахнулся Джаред. — В мысли. В душу. В тело, в сердце, в голову… Хочу, чтобы ты весь был моим, — произнес Дженсен, завороженно пройдясь ладонью по его широкой груди. — Хочу знать всё, что ты думаешь… «Да ты сразу состаришься, дорогой Дженсен» — подумал Джаред и промолчал. — Так что давай, колись, малыш… О чем так задумался? — Ладно. Я тут подумал насчет твоего гарема, — выдал Джаред кое-что из своего мыслительного смерча. Вурлак слегка помрачнел. «Только не о гареме… Только не сейчас, Джаред, пожалуйста…» — про себя взмолился он. Джаред поспешил успокоить: — Да нет, я к тому, что думаю, что смог бы примириться с твоим «семейным» положением. Мне кажется. — Правда? — недоверчиво спросил Дженсен. — Даже не знаю, рад ли я это слышать. Ты что, больше не ревнуешь меня? Джаред улыбнулся, привалившись вплотную к Дженсену всей длиной своего божественного тела. — Еще как ревную. Но для меня сейчас важнее просто быть рядом с тобой. И любить тебя. И чтобы ты любил меня. А всё остальное… это, как бы сказать… незначительные детали. Я знаю, что мне будет больно и хреново. Но ради нас с тобой я бы мог терпеть не только это. Дженсен, слегка онемев, смотрел на него, как на какое-то сверхъестественное чудо или гениальный шедевр. А потом скинул его руку, с досадой сел на постели и процедил сквозь зубы, словно желал умереть в этот момент: — Ты заслуживаешь гораздо лучшего. Но это не значит, что я готов отпустить тебя. — Считаешь себя подонком? — заметил Джаред. — Думаю, с этим мы оба согласны. — Не знаю… Не думаю, что я захотел бы встречаться с подонком. — А ты хочешь?.. — снова недоверчиво поглядел на него Дженсен. — Встречаться со мной?.. — Я думал, что я теперь, типа, твой муж. — Это да… Но сам бы ты хотел? Если бы я не заставлял? Джаред тоже принял сидячее положение и поцеловал ошеломленного Дженсена в соблазнительные приоткрытые губы. — Ты мне сразу понравился, — искренне признался Джаред. — Я еще никогда не встречал таких красивых и… светлых… и мужественных, сексуальных мужчин. И с такой улыбкой, и веснушками… Клянусь, для меня солнце померкло, когда я увидел тебя впервые. — Кончай врать. — Правда! Ты такой идеальный, что я серьезно какое-то время подозревал, что повстречал одного из богов. — Да ты издеваешься!.. — не верил ушам Дженсен. — Такой я идеальный, что ты решил заехать мне сапогом в рожу? — Я был потрясен, — оправдался Джаред. — А ты был не только неотразим, но еще и нагло пер напролом. Бог ты или нет, мне стало страшно. — Я тебя напугал? — Не ты, скорее, мои ощущения от тебя. Особенно после нашего второго поцелуя, у реки. Ты просто невероятно целуешься. Я тогда всю ночь так и не смог уснуть, и не мог думать ни о чем кроме тебя. Как будто большая часть меня дремала, а ты ее разбудил. И это высвободило какой-то тайфун энергии. Но я не мог позволить такому беспределу войти в мою жизнь. Дженсен не то чтобы сам не догадывался о внутренних конфликтах Джареда. Но одно дело догадываться и предполагать, и другое — слышать личные признания, да еще такие. — После того, как я прогнал тебя и запретил приходить, я стал часто ходить на охоту, ну, в ту сторону, где мы встретились, — продолжил откровенничать Джаред. — Я делал также. То есть, мы могли пересечься еще раньше? — Наверное. Я не хотел этого и… хотел. Я так ненавидел тебя. А потом увидел, как ты стоишь на том обрыве, без одежды. У меня буквально в голове замкнуло от твоей красоты. — Вот это было заметно, — усмехнулся Дженсен. — А потом, после ямы, когда ты отключился, и мы с Джоном тащили тебя, истекающего кровью, через лес… — Джаред замолчал, заново переживая этот страшный момент. — Я чувствовал так, как будто спасаю не тебя, а самого себя. Потому что если бы ты умер, то и я бы не смог жить — я не понимал почему, но в этом был абсолютно уверен. Думаю, я люблю тебя. И уже давно. — Если так… То тогда какого хрена ты так долго шел к этому открытию? — проворчал Дженсен. Глаза Джареда глядели на него бесконечно открыто и доверчиво. Дженсен чувствовал, что вот-вот прямо здесь и сейчас может умереть от любви к этому мальчишке. Потому что он слишком невероятный, чтобы всё это было правдой, а не очередным сном. — Там много чего было, — признался Джаред. — Я, как и все у нас, вырос на историях о грязных, тупых, жестоких и развратных вурлаках — проводниках темных богов. А спать с мужчиной… это… ну, это вообще. Ты понимаешь? — Значит, тебе всегда будет стыдно за наши отношения? — прямо спросил Дженсен, чувствуя себя, как будто его ледяной водой обдали. — Мне уже сейчас ни капельки не стыдно. Джаред сказал это так, словно сам пытался себя убедить. Дженсен не стал давить на него, понимая, что здесь наверняка потребуется время. Убеждения могут сломаться в один день, но, чтобы совсем исчезнуть, им необходимо куда больше времени. — Но это всё? В смысле, было только это? — спросил Дженсен. — Или еще что-то, что стояло тогда между нами и… сейчас, может быть, стоит? — Нет, это всё, — неуверенно произнес Джаред. — Ты любишь свою белобрысую? — Любил. Это прошедший этап. — То есть, я — просто твой следующий этап? — Ой, заткнись уже… — устал Джаред от этих тревожных расспросов Дженсена и снова потянувшись к заманчивым губам. Дженсен блаженно прикрыл веки, забывая дышать, пока губы Джареда легко касались его, спускаясь ниже, целуя по всему сильному накаченному торсу и плечам. Отдельно Джаред остановился на исполосовавших спину грубых шрамах, задумчиво проводя по ним пальцами. — Не смотри … — низким от желания голосом выдавил Дженсен, стараясь отвернуть спину. — Они уродливые. — Шутишь? — мягко улыбнулся Джаред. — Это самое красивое в тебе. Ну, ты понял, что я имею ввиду. — Да, я понял, что ты считаешь тот мой поступок сказочно красивым и пиздецки романтичным. Но только забываешь при этом о всем том дерьме, которое я тебе делал… Напомню: последней мой «фурор» был только вчера! — Поверь, такого не забыть до конца дней, — усмехнулся Джаред. — Дженсен, я ничего не забываю. Я просто прощаю это тебе. — Но… как? Вурлак никак не мог взять в толк поведение Джареда. Снова он отчудил что-то странное и неожиданное. Откровенно говоря, Дженсен был уверен, что, немного поостыв от бурно вспыхнувшей страсти, разъяренный Джаред придушит его во сне, прямо в этой же кровати. Это в лучшем случае. А в худшем — сначала наорет, наговорит смертельно ранящих слов, как он это замечательно умеет, а уже только потом придушит. Но вот время шло, а Джаред всё ещё оставался в его постели — горячий, любящий и ласковый, как котенок. Это не просто удивляло, но и настораживало. И в то же время Дженсен не ждал от Джареда никакой хитрости, подлости или подвоха, потому что это совершенно не вязалось с его образом. Джаред не стал бы так делать, несмотря на то, что легко мог бы провернуть что-то такое. Мог и притвориться, и обвести его вокруг пальца, и сбежать, и даже изощренно отомстить… Но это был бы не Джаред. Дженсен догадывался, что у этого большого мальчишки очень сильный и незаурядный ум, но вот работал этот ум, похоже, совершенно в других направлениях, не как у него самого. И если теперь что-то и вызывало беспокойство в той легкости, с какой отнесся к его поступку Джаред, то это было лишь опасение, что тот и сам всё еще не до конца осознал всю низость и мерзость содеянного с ним. Но тогда со временем он осознает, и… потерять его будет еще намного больнее, чем раньше. — Как? Как ты можешь так просто взять и простить мне это? — спросил поэтому Дженсен еще раз. — Вот так, — в ответ нажал Джаред пальчиком на нос Дженсена, вызывая у мужчины новое недоумение. — Перестань трогать мой нос, — попросил он, так как неожиданно ему показалось, что Джаред делал так уже миллион раз. — А ты хочешь, чтобы я разозлился, наорал и наказал тебя? — Да! — откровенно выпалил Дженсен и сам обалдел от этого. Неужели он действительно нуждался в чем-то подобном? Точно, нуждался, причем остро. Потому что с какой стати он должен оставаться один на один с мерзким дерьмом, которое отмочил?! Они так не договаривались!.. — Извини, но нет. Я лучше буду помнить, как ты героически прикрыл меня от медведя, — решил для себя Джаред. — И как я тебе за это должен исполнить еще не одну фантазию… — Хватит твердить про какой-то долг! — перебил Дженсен с раздражением. — Ты ничего мне не должен! Если бы не я, ты бы вообще не упал в ту яму! И пойми, наконец, что та наша первая встреча в лесу… для меня это — самая большая удача в моей гребаной жизни. И она же — самая большая неудача для тебя. Из-за меня ты только теряешь всё хорошее, что у тебя есть. А у тебя много хорошего, я всё про тебя знаю. Ты серьезно хочешь от всего отказаться из-за меня? А у тебя ведь должна быть нормальная семья, и конечно же — дети… У такого, как ты, обязательно должны быть дети. Слишком большая потеря для мира, если их не будет. А с другой стороны — я… Просто нагло присваиваю то, чего не заслуживаю. Потому что тупо не могу без тебя жить. — Всё ты заслуживаешь, — уверенно буркнул Джаред. — Но, признаюсь, что вначале я тоже думал как-то так… что ты меня не заслуживаешь. Но потом ты спас меня! Прикрыл собственным телом!.. Дженсен обреченно закатил глаза. — …И тогда я начал бояться, что, может быть, это я не заслуживаю тебя, — честно закончил Джаред. — Да что ж ты заладил об одном? Что в этом такого для тебя? Возбуждает это тебя что ли? — Как это — что в этом такого? И, да, возбуждает… — Тогда тебе приятно будет узнать: будь у меня и миллион жизней, я бы их все до последней отдал за одну твою, не жалея и не раздумывая, — спокойно признался Дженсен с каким-то обреченным видом. — И, кстати говоря. Именно это я и должен сделать сейчас. Пусть это самые трудные слова в мои жизни, но… ты должен уйти, Джаред. И не беспокойся, я попрошу своих отвезти тебя до твоего Сарри, и больше не стану ни… — Ты — что?! — перебил Джаред, на глазах превращаясь из цветущего парня в несчастного побитого щеночка. — Выгоняешь?.. Я не уйду. Ошарашенный в сотый раз Дженсен не моргая смотрел в эти невероятные глаза и испытывал удивительное и уверенное чувство, что Джаред — это его смерть. — Что значит… то есть… Почему не уйдешь?.. — Как ты еще спрашиваешь, сволочь?! — уже со слезами на глазах произнес Джаред. — Ты это изначально всё так спланировал?.. Напичкал меня наркотой! Обесчестил! Причем публично! А теперь, попользовав, просто вышвыриваешь?.. Выбрасываешь меня как ненужную больше вещь?! — Что?.. Ты… блядь, что?! — никак не мог взять в толк Дженсен. — Ты издеваешься? Как ты мог подумать такое? — Потому что именно так всё и выглядит! А от тебя и не такое дерьмо можно ожидать. — Перестань, ты не можешь говорить этого серьезно. Не можешь не понимать, почему я это делаю на самом деле. — Я всё понимаю. Ты меня наконец трахнул. И потерял интерес… — Хватит бредить! Я приношу самую большую жертву в жизни ради тебя! — Не надо, я не вчера родился! Ты прикрываешься своей «жертвой» и «благими намерениями»! — с самой детской обидой выдал Джаред. — Я думал, такая херня только с девчонками прокатывает. Никогда бы не подумал, что такое произойдет и со мной. То, что ты меня трахнул, не значит, что я девчонка, Дженсен! Я не позволю так с собой обращаться — выгонять… Никуда не уйду. Сам ты лучше иди куда-нибудь. — Это же мой дом. — Так попрощайся с ним, вали. А я остаюсь. И вот увидишь, когда вернешься, мне тут все ноги лизать будут и пылинки сдувать. Но ни за что не поеду в Сарри как попользованный товар… чтобы меня там теперь все считали подстилкой вурлака… жалели и презирали… Наблюдая и слушая этого упрямого и никогда не сдающего свои позиции цареныша без короны, Дженсен испытывал кучу разных эмоций. Недоумение. Умиление. Смех. Любовь. Жалость. Удивление. Обожание… «Нахрен всё, — подумал Дженсен. — Деточка не хочет уходить. Малыш решил поиграть в большую и великую любовь, хотя вряд ли даже отдаленно представляет, что это такое… А у меня все равно только два пути: сдохнуть без него или хотя бы попытаться сделать его счастливым. Но сдохнуть без него я всегда успею» — Не уйдешь, значит? — прорычал он, наваливаясь и жадно подминая под себя вожделенный объект. — Ну, смотри… Ты сам не знаешь, на что подписался. Не говори потом, что я не давал тебе еще одного шанса. Что, совсем не боишься оставаться со мной? — А что ты еще сделаешь? — кривенько ухмыльнулся Джареда. — Опоишь и отымеешь перед всеми кулаком? Это был болезненный удар ниже пояса. — Не искушай меня, сучка… Джаред светился счастьем, целуясь с Дженсеном и поздравляя себя с тем, что ему удалось остановить святой и благородный порыв своего любимого. Впрочем, если бы «праведный гнев» не подействовал, у него еще стояли на очереди: и вдумчивые вразумляющие речи, и умоляющий щенячий взгляд, и небольшой истерический припадок, и на худой конец стандартные сопливые клятвы в большой и вечной любви… хотя последнее было не в его вкусе и вызывало тошноту. Но, что и сказать: без охраны, без плана и безо всякого оружия, Джаред всегда был идеально вооружен и смертельно опасен. Больше недели влюбленная парочка даже не показывалась наружу, снова и снова по-разному предаваясь своим бесконечным любовным утехам, придуриваясь, наслаждаясь друг другом во всех позах, ролях и вариантах. Потом жизнь потихоньку, понемногу начала вливаться в новое русло. Джаред обживался с мужем на вурлачий манер. Нет, конечно, на свой неизменный манер в чужом мире. Дженсену нравилось угождать ему, исполнять его желания, видеть улыбку и восторг на его лице. Он лично ездил в ближайший город, где накупил своему мальчику подарки. Еще он снова побывал тайком в Сарри, где взял по памяти, что нужно, вещи и книги, и главное, осторожно увел у семьи Лэванни оставшуюся после Джареда Джун, которую побоялся прихватить сразу в момент похищения. А также оставил небольшой золотой презент и «успокоительное» письмо от Джареда. Дженсен посмеивался над тем, как Джей обошел все скользкие темы, ограничившись фразой «счастлив и любим в законном браке с Дженни» («Кто эта Дженни?» — угарал Дженсен в первый раз услышав содержание послания) и далее занявшись подробным перечислением добра, которое у него теперь имелось. В отличие от других представителей гарема, с которыми Дженсен кое-как уладил проблемы, повесив «заботы» о них на своих младших братьев, Джаред обычно везде сопровождал Дженсена, потому что проводить время друг без друга им обоим не нравилось. Вурлаки всё еще поглядывали на чужака с ненавистью и неприязнью, но потихонечку-помаленечку начинали привыкать и к его выделяющемуся росту и слишком шикарным волосам. Одни просто стали делать вид, что его не существует, а другим он даже начинал нравиться. Ведь не высовывался, а скромно, тихо и почти неброско держался в тени Дженсена, да таким любящим взглядом смотрел на него… А то просто сидел мирно со своими книжечками, или думал о чем-то с загруженным видом. Иногда охотился с Дженсеном. Странный, зануда, но милый — решили и успокоились. В такой почти идиллии друг с другом прожили Джаред и Дженсен девять месяцев. И если бы была на то физиологическая возможность, то появился бы у них к этому времени ребеночек — живой плод их безмерной страсти и любви. Но по понятным причинам ребеночка не было, а ждал их совершенно другой сюрприз… Кьюдук.