***
— По курсу корабль, идет ко дну, капитан! Сердце пропускает удары, Джун подрывается с места, несётся к лестнице, спотыкаясь о ступени. Колени чуть ли не в кровь разбивает о жёсткие доски, руки начинают гореть от царапин, что оставляет плохо обработанное дерево. Судно накрывает темнота, будто стекающая по парусам на борт. Капитан судорожно крутится вокруг себя, заплетаясь в ногах, и все не может найти горизонт, слившийся с чернотой воедино. Голоса матросов в камбузе затихают, и Кима снова бросает в жуткую дрожь, терпеть которую было уже просто невозможно. Он падает на колени, со всех сторон начинают разноситься крики, плачь и будоражащие кровь стоны. Джун ложится на холодные сырые доски, обнимая себя за плечи, глаза жмурит. А толку — под ними та же непроглядная тьма с одним единственным силуэтом в ней, что еле-еле различим от раза в раз. Горькие слезы начинают течь сами, но он плачет тихо, будто боясь, что кто-то услышит. Кто-то услышит и найдёт его, истерзает вновь сердце и плоть, разорвет на кусочки подобно животному, а ведь он попался, опять. Снова повелся.***
Хонджун, дернувшись всем телом, просыпается, прищуривает глаза, уставившись в потолок, а по щеке, словно маленький драгоценный камушек, одиноко скатывается слеза, а глаза жутко щиплет. Раньше просыпаться в своей каюте было намного приятнее, чем сейчас. Сейчас в ней не хватает слишком многого. С палубы доносится раздражающая суетливая спешка, но можно ведь снова провалиться в сон и не вникать в какие-то там проблемы своей же команды? Они могут теперь и без капитана разобраться, разве нет? Джун ворочается, утыкаясь носом в подушку. И он бы рад снова заснуть, но кто сказал, что это так просто? Хорошими и счастливыми сновидениями Ким похвастать не может. Практически все они одинаковы: солнечные дни, которых никогда не было, вперемешку с самым ужасным днем, проклятым Джуном десятки, сотни — тысячи раз. Все это настолько смешивается, что пират и сам не может понять — находится ли он сейчас в его же реальности или продолжает летать в гнеющей тьме разума. Все как будто подделка. Словно смотришь фильм с собой в главной роли, а он оказывается невероятной дешевкой с предсказуемым банальным сюжетом. Он никогда не спускался в камбуз, чтобы мирно беседовать с командой за едой, и уж тем более никогда не заставлял старпома нести вахту — полнейший бред. Дешевка все же. Тем временем корабль начинает наполняться все большим количеством раздражающих звуков, смешков и шёпота. Ким лежит, уставившись в дверь, как вдруг буквально под боком слышится шорох. Воображение у Джуна было отменное, как он считал, и на него же списывал тот факт, что каждый раз в темноте появляется размытый, зигзагообразный в некоторых местах силуэт мужчины. Да и нет ничего плохого в том, что человек может похвастаться хорошим воображением. Разве что есть одна проблема. Его врач погиб месяц назад в том проклятом бою, и Джун уверен всем сердцем — это точно его очертания. Его душа так играет с ним, за все грехи оплачивает, а он каждый раз лежит и наблюдает, как тень хозяйничает на столе, оперевшись на него руками и уставившись в карты, или сидит на стуле, развернувшись прямо к постели. Дрожь по всему телу, жгучие слезы и тихое имя на устах — вот, что получает капитан. Щелчок — Хон одумывается. Чёртова фантазия, пропала бы она вместе с болью в груди! И черт с тем, что без нее не увидеть этот драгоценный силуэт еще хотя бы раз. На плечо опускается тёплая ладонь. Джун клянётся про себя — если бы не вспомнил, о наличие квартирмейстера в своей каюте, то так бы и задохнулся от нахлынувшего страха. — Джун, почему не спишь, снова кошмары? — сонно шёпчет офицер, зашуршав одеялом. — Ты опять дрожишь. Тёплые ладони скользят по спине, после бережно прижимают к горячему телу, скрытому под плотной рубашкой. Когда Сонхва остаётся наедине с Джуном, он позволяет себе заботу, привязанность и чувство долга перед близким человеком. А Ким продолжает только удивляться — спят они в одной постели, но Хва почему-то всегда намного теплее. — Что там происходит? — капитан спрашивает как обычно — по своей новоообретеной привычке говорить очень мало, но чётко и уверенно. А еще бессовестно отстраненно. — Спи, разберутся… На корабле для этого есть старший помощник. — Пак бы вечно говорил о пользе сна, о вреде, потом опять о пользе, потом уже и не о сне вовсе, может об огромных синих китах, дельфинах, таинственных портах, наикрасивейших русалках с предлинными хвостами, о сокровищах семи морей. А может все потому бы вечно говорил, что капитан заснул впервые за несколько дней под его монотонную болтовню. Кажется и сейчас Пак умело перескочил на другую тему, как дверь в каюту распахнулась, пропуская лунный свет, а за ним ввалился высокий парень с чёрной повязкой на левом глазу, упираясь в верх дверного проёма своей макушкой. Сонхва быстро переключился с режима «сказочник», на режим «беспокойство», обращая внимание на вошедшего. — Чего тебе, Минги? — прохрипел офицер, принимая сидячее положение и выпуская из своих тёплых объятий капитана, заодно стягивая с него одеяло, чему последний, съежившись, оказался очень недоволен. — Простите, что беспокою, но вдали виднеются огни, — отвечает пират, облокачиваясь о дверной проем. — И мы с командой, взвесив все обстоятельства, решили, что это торговое судно. — Туши огни, подойдём тихо, — Сонхва выцеживает слова, попутно обдумывая, правильно ли он поступает. Минги кивает и уже разворачивается, как со стороны кровати доносится хриплый голос капитана. — Остановился, сначала я проверю… Но все равно потушите. — Так точно. Хонджун медленно сполз с постели, попутно засовывая ноги в сапоги и поправляя рубаху, спустившуюся с плеч. Сон же поспешил покинуть каюту капитана, пока Сонхва прожигал в его спине целое отверстие своим взглядом. Прекрасно ведь попросил —Не беспокоить.
Есан тоже отличился, старший помощник называется. Пак душит в себе подкативший к горлу приступ злости и продолжительно выдыхает, разжимая кулаки и примеряя маску спокойствия, прежде чем выговорить: — Капитан, вы спите, я сам пойду. — Не нужно. — Пират затягивает ремень на своем торсе, и ножны с оружием бьются о край постели. — Одевайся и пошли, вдруг это не торговое судно… Надеюсь судьба еще не совсем забыла про меня. — Оставайся в каюте, твоя нога — Сонхва тянется рукой к капитану, хватаясь за чужой локоть, которой тут же грубо оттергивают. Пак видит, как капитан поворачивает на него голову и видимо хочет что-то сказать, тяжело дышит через нос, словно разъяренный бык, и не хватает только цели для вымещения ярости. Но на Сонхва нельзя вешать красную тряпку. — Подай мне, пожалуйста, накину, — фальшиво-вежливо просит капитан, отворачиваясь от офицера. Хва понимает, что проиграл, и молча помогает одеться. В таких сражениях его навыки фехтования, к сожалению, пригодиться не могут.***
Уже спустя минут так пять они стоят на капитанском мостике, в попытках вглядеться в чужие огни и перебегающие тени. Наверх быстрыми и торопливыми движения взбегает старпом, хватая ещё одну подзорную трубу со стола, полного карт, компасов, все ещё освещаемого небольшим фонарем. Этот деревянный столик с ножками, покрытыми золотом в узоре, стоит тут довольно редко — когда Сонхва с Есаном решают, что лучше поработать, наблюдая за тем, как работают все, и приказывают вынести его из своей каюты, в которой последнее время Есану приходится ночевать одному. — Почему этот не погасили? — шёпчет капитан, руша могильную тишину, повисшую на палубе. — Я не вижу необходимости в… — А там ты что видишь? — перебивает Хон в своей самой язвительной манере и машет рукой на горизонт — Торговое судно, это их места. К тому же, мы близко к берегам, а здесь, на островах, есть родники… Думаю половины команды точно на корабле нет. — Нет, нет, нет, нет… Торговое судно и ночью? — Капитан, доказательство! — резко восклицает Сонхва, опуская свою подзорную трубу и оборачиваясь корпусом к капитану. — Английский флаг. Джун закатывает глаза и раздраженно практически рычит при выдохе, но все же принимается всматриваться заново и находит то, о чем ему говорит квартирмейстер. Хитрые торговцы нынче пошли — опускают флаг ночью. Однако не настолько, чтобы спрятать его дальше, чем верхняя палуба. Может это какая-то остроумная ловушка? Ким не придает этим мыслям важного значения, к тому же команда уже никаких приказов, кроме как «Вперед», принимать не будет. — Есан, все как обычно, — Ким отводит от лица подзорную трубу и аккуратно разворачивается спиной к горизонту. — Так точно. Недовольный и в какой-то степени обиженный взгляд скользит по старпому, останавливаясь на фонаре, что продолжал освещать стол. — Стой. Потуши, сказал же, — приказывает Ким, безыинтересно разглядев своего офицера. Есан резким движением исполняет поручение, сжимая зубы до скрежета, и убегает вглубь корабля. — Хва, принеси мою шляпу, на абордаж идём, нужно презентабельно выглядеть, — уже с улыбкой просит пират, но все с той же обреченной и невыносимо тяжёлой к исполнению.***
Корабль подходит все ближе и ближе, вся команда уже на своих местах. Обычное дело и, как выяснилось, весёлое — забавное. Сердце начинает биться быстрее, а чувство скорой добычи мотивирует. Сначала подходим впритык, затем кидаем крючья, цепляясь за такелаж бедного судна, перекидываем доски, до дрожи пугая команду. Первыми, обнажая шпаги, тем самым показывая свои намерения, идут Есан, оберегая тем самым квартермейстера, Уен с Саном, которые, как правило, стараются быть рядом, и, как нестранно, Чонхо с еще парочкой людей из абардажной команды. Обычно к этому времени, матросы захватываемого корабля уже мечутся от страха, пробирающегося даже в кости, заставляющего дрожать всем телом, а органы в животе скручиваться и стараться выпихнуть все содержимое наружу. Или же на чужом борту царит хаос с готовностью к смертельной и жестокой битве. Корабль «Короля» в этих водах знают все лишь по рассказам — Величественный, будто угольный, мол из самого ада, с песочными часами на флаге, вышитыми золотом и таким же отдающим золотом штурвалом, быстрый, на отливающих кровью парусах. И в сказках всегда присутствует одна важная деталь.От него не уйти.
Сказки, жаль, никогда не передают точной истины и уйти от пиратов было возможным, но лишь до того момента, пока по судну ходило собственное обезболивающее для капитанской души. Увы, теперь истории вполне себе правдивы.***
Сонхва стоит на палубе своего корабля, уставившись прямо в глаза «капитана» соседнего, позади которого собралось человек так двадцать трусливых псов — скорее всего, вся команда, что осталась на корабле. Хотя и на островах не видно огней. Неужели это и есть вся команда? — Хей, чего застыли, вас что не учили, вы безродные твари и грязные шавки?! — кричит тот самый «капитан», выставляя перед собой дрожащую саблю, и уж точно не тряслась она от холода озорного ветра, что пробирался даже под кожаный камзол квартирмейстера. А капитана? Разве можно называть его после этого «капитаном» корабля с живыми людьми? Может он о пиратах не слышал? Да и орудий у них особого нет, сдались без боя или поздно очухались. Как это возможно? Все это и правда походит на глупую ловушку, в которую пираты угодили по своей воле. Однако Хва стоит, стискивая зубы, и вся команда держит пост молчания. Запрещено ведь. Нововведенный приказ Капитана. Без него. Никогда. Ничего. Никому. — А вы давно плаваете мистер? Хм, как вас там? — из-под парусов выходит Джун, опирающий на шпагу и хромающий на правую ногу-происшествие с королевским флотом не даёт о себе забыть ни на секунду. Его голос кажется таким сладким и успокаивающим, по сравнению с тем, что прозвучал минуту назад — трясущимся и брезгливым, пусть Ким в нем и читал прекрасно страх смерти и желание поскорее сбежать от зверей. — Ахахахаха, вы что о себе возомнили, ходите под чёрным флагом, и так вижу, убирайся с моих глаз и прикажи своему отребью сворачивать все это представление, если не хочешь битвы! Командор ищет тебя! Ким подходит к Сонхва, опираясь на плечо того и с довольной улыбкой разглядывая соседний корабль — смотрится он ещё как богато. Белые паруса, такое ощущение, что из самого настоящего шёлка, струящегося на ветру, все на борту в такой красивой одеженке, маленькие флажочки, украшеньица… Пираты падки на такую добычу — легкую, глупую и вкусную. Пусть и с каким-то настораживающим привкусом. — Сонхва, это что же… Как его там, — Джун рукой машет в воздухе, прикрывая глаза и щелкает пальцами, будто изо всех сил старается вспомнить слово, крутящееся на языке. — Мы недавно обсуждали… — Театр? — Да! Точно, точно, — капитан расплывается в еще более зловещей улыбке, открывая всем вид на свой ряд ровных акуратных зубов, что в принципе для пирата было достижением — сохранить все свои зубы. Сразу создавалось впечатление, что он не какой-то там глупенький малый, что зовёт себя пиратом. Нет, больше он напоминал хищного и опасного зверя, от которых в дикой природе зверюшки убегают, не оглядываясь и не останавливаясь. — А что вы тут собственно забыли, мистер, что перевозите? — Джун наслаждается процессом, продолжая слушать самые разнообразные оскорбление на свой счёт и счёт своей команды. В каком-то плане, это поднимает ему настроение до предела, и он продолжает изображать радость. А ведь улыбка капитана, это флаг корабля — такая же чёрная, гадкая, пропитанная ненавистью с ненормальным удовольствием.Нет, Джун вовсе не плохой.
— Да как вы смеете? — повышает свой писклявый голос мужчина, делая шаг назад. Да они все там такие. Никто и слова вставить не решается, молчат, словно зайцы, пока лисица рыскает по округе. Хотя, какова вероятность того, что это потому что и пираты, скалятся молча и пугают до чёртиков перед глазами? — Ладно, не хотите говорить со мной, поболтаете с рыбками, хватит с Вас, Ооооо Синьор, — насмехается Хон, совершая неуместный наигранный поклон. — Я бы попросил вас, уважаемые, приземлить ваши грязные задницы на палубу, а руки завести за головы. — Что… что вы себе позволяете! У меня… У меня есть бумаги, которые запрещает вашу деятельность, будьте уверены это не останется безнаказанным! — соседний корабль охватывает всеобщий взволнованный шёпот, вместе со звоном клинков, что весьма опрометчиво покинули свои ножны в угоду хозяевам. Глупости, которые Ким терпеть не привык. — Сонхва, я не намерен, — четко и громко произносит Джун. Давно они не встречали таких глупых торговцев. И правда целый плавучий театр. Хва же знает две главные команды на этом судне. Первая — «Я не намерен, отпусти их» и вторая — «я не намерен, убить их всех». В любом случае, все с корабля, само собой, необходимо забрать, но сегодня придётся его топить, это Сонхва понимает по глазам, наигранному поведению и тону капитана. — Уберите свои… доски, такие же прогнившие, как и вы… убирайтесь отсюда, — выкрикивает кто-то из команды английского голеона и тут же замолкает. Пираты начинают оборачиваться на Пака, всем своим видом намекая на готовность к захвату, а тот в свою очередь поднимает голову к парусам и мимолетно кивает. Меткий выстрел прилетает ровно в лоб так называемого капитана, и он падает навзничь. Чужая кровь вместе с мозгами разлетается по лицам ошарашенных матросов, что начинают судорожно крутить головой, сплевывая в разные стороны и вытираясь рукавами своих рубах. Паника окутывает корабль, кто-то в испуге падает на колени, уже моля о пощаде, парочка пытаются ухватиться за свое оружие, но данный жест точно своего не стоил. Сан пулей срывается с места, как цепной пёс, ждавший лишь одной команды, в считанные секунды добираясь до особо смелых, перерезая одному горло, а второму со спины вонзая шпагу практически до рукояти. В глазах начинает блестеть тот самый азартный огонёк, а пиратская душа упивается чувством власти. Чхве с силой пинает матроса в спину, тем самым вытаскивая лезвие, с которого стекает темная кровь. Уен же не отстает и оказывается рядом, добивая ещё одного «отважного», ударом в грудь. На пиратском корабле, с вант спрыгивает Минги с повязкой, что носят морские волки — старые и повидавшие слишком много негодяи-пираты, но с ослепительной улыбкой и отнюдь меткими навыками. — Морские черти, неужели! Там невозможно ждать! — низким голосом проговаривает парень, задрав руки к небу, разгоняя кровь по телу и покачивая головой из стороны в сторону. Не просто ведь сидеть наверху и ждать своего выхода да ещё и такому, как Сон, порядком любящий участвовать в самой гуще событий, не жалея собственной шкуры. — Смотрю вы не из здешних вод, парни, — ухмыляется Минги, выделяя последнее слово насмешливой интонацией. По пиратскому кораблю проходится волна скрипучего и надменного смеха. — Меньше болтовни, больше дела. — Есан оборачивается на команду, которая тут же замолкает, а затем на квартирмейстера, что все никак не отдаст приказ. — Ну раз так, — заговорил Сонхва, внимательно оглядел судно противника и кивнул — больше сам себе, потокая своим личным мыслям. — Всем по местам! Пираты быстро перебираются на корабль с белоснежными парусами, заставляя сгруппироваться в кучку его команду. — Обыскать все и забрать соответственно, — громким и приказным тоном выдает Есан, спрыгивая на борт с трапа и перекидывая мушкет из одной руки в другую. Команды начинают литься со стороны то старпом, то квартирмейстера. И в итоге на корабль уже заносят бочки с чем-то вкусным, скорее всего ящики с провизией, и самое интересное — сундуки. Что внутри сегодня знают только Есан или Чонхо. На судне же всегда остаются всего несколько людей: Минги и некоторые матроса, готовые атаковать в случае внештатных ситуаций, что спрятаны в трюме у орудий и готовые палить при одном только слове от офицеров. Что насчёт Джуна? Вообще-то он не любитель бездействия, но сегодня по очень чётким и настойчивым уговорам квартирмейстера и теперешнего врача судна, Уена, он просто сидит около стола, покачиваясь на стуле, заведомо принесенным туда Сонхва, для более удобного просмотра «спектакля». Пират кусает красное яблоко, наполненное соком, стекающим после с губ капитана. Будто специально с максимальной силой челюсти вонзает зубы в мякоть, практически отрывая кусок от фрукта, такого же красного и сочного, как представшая композиция напротив. Пятнадцать минут и на захваченном судне не остаётся ничего интересного или ценного.Есан, как хозяин своей территории, ходит по нему взад да вперёд, следя за порядком. На этом судне столько фонарей, что отчётливо виден его уже достаточно длинный хвост светлых волос, завязанный кожанным шнурком. Да и в глазах можно утонуть, голубых как воды тёплых морей, в коих обитают милейшие маленькие тропические рыбки. Пойти ему в принцы, никто бы не догадался, что он бороздит моря под чёрным флагом, но увы. Судьба распорядилась иначе. Сонхва стоит в стороне, на него падает лунный свет, и серьезное выражение лица отчетливо видно. Квартирмейстер хмурит брови, а за этим наблюдает капитан, развалившийся все там же, не шевелясь. Хва знает, что он следит за каждым его движением, за каждой мышцей в теле, что может что-то выдать для Джуна и поведать какой-нибудь секрет. Еще Пак знает, что недовольным взглядом — обиделся, не дают принимать участия. Старший помощник ещё раз оглядывается и кивает ему, продолжая удерживать в руках окровавленный клинок. — Все на корабль! — командует Сонхва, отрываясь от фальшборта и уходя ближе к мачтам. — Да пошевеливайтесь! — доносится с капитанского мостика. Ким улыбается и сидит теперь широко расставив ноги, упирается локтями в колени, корпусом наклоняясь вперёд. Голову то вниз опускает, то поднимает вверх, оглядывая соседний опустошенный галеон. Уже как месяц настроя и настроения капитана не дано понять никому. Он не знает, чего желает и уж тем более не понимает, куда теперь нужно держать свой курс.***
Когда все пираты оказываются на своём судне, доски убирают и корабли немного расплываются. Хонджун с абсолютным равнодушием отдает приказ расстрелять всех, кто остался в живых, а сам корабль пустить под воду любым способом. Сейчас на ухо Кима должно было прозвучать «Капитан, не нужно» или «Джун, оставь их», а на плече он должен был почувствовать тепло родной ладони. Но такого больше не будет. Все, что доносится до ушей Хона, так это крики и мольбы о пощаде. Пощада? Что такое на самом деле пощадить? Ему никто не давал второго шанса. Пираты становяться в линейку к фальшборту своего корабля, по команде заряжают ружья, по второй — наводят на цели. Все моряки, в ужасе пытаются уползти в трюм своего судна, будучи связанными по рукам и ногам. Сан прицеливается и на команду «Огонь» спускает курок. Уену же остается только с ужасом и беспомощностью посмотреть на капитана, которой совсем не замечает его. Когда крики затихают, раздаётся еще несколько залпов орудий, и теперь выглядит все так, будто корабля тут не было и в помине. — И где твое милосердие сейчас, где твоя справедливость, Юнхо-я, — бубнит себе под нос Ким, наблюдая за тем, как последний кусок белой ткани утопает под тяжестью мачты. Он встаёт и уходит к себе в каюту, плотно закрывая дверь, уходит с огромной ношей на плечах. Его мучает совесть и мучает покойник, а если быть точнее — мысли о нем и ледяные ладони, что капканом смыкаются на шее. Сонхва смотрит на закрывающуюся дверь, но ничего не предпринимает. Только тяжело вздыхает, застывая на месте, пока его не одергивает старпом, предлагая продолжить сон уже в их общей каюте.***
На корабле решают разойтись спать, оставив все как есть, особо не рассматривая и не вникая — просто занеся в трюм. На судне сразу же становится тихо и лишь в воздухе остается напоминание о том, что произошло — запах пороха и металлического привкуса крови. Практически все матросы отдыхают в трюме, однако не все они должны спать. Например, Минги несёт вахту, но зато спит, как младенец и не просыпается даже после нескольких толчков от квартирмейстера в бок. Последний сдаётся и поднимается на капитанский мостик, где в спокойной наконец обстановке оглядывает все вокруг. Неубранный и никак не закрепленный на случай шторма стол и половинчатое яблоко. Опять не ест И что он планирует… Мысли прерывает сдавленный смех с нижней палубы. — Сан, прекрати, Ахаха, хватит! — А ты не смейся, — шепчет Чхве, не прекращая щекотать парня, что уже готов задохнуться от истерики, еле-еле сдерживая себя. Хоть что-то на этом корабле остаётся неизменным. Парни слишком поздно замечают квартирмейстера, и в итоге Уен чуть ли не падает перед ним на колени, только бы не докладывал и не загонял работой. К их же счастью все, что они слышат от зевающего Сонхва это: — Ну раз вам так сильно не хочется спать, то назначаю вас главными на этой палубе на целую ночь. Вот и замена горе вахтеру — Минги, как по щелчку появилась. Пираты лишь молча расходятся по палубе. Сану приходится лезть наверх и сидеть на марсе целую ночь, Уена же он оставляет снизу, у носа корабля, ловить, так сказать, ветер. Хва же поднимается обратно на мостик, в эту ночь ему и самому не спиться, — как обычно в последнее время, поэтому он встаёт за штурвал. Когда Солнце уходит под воду и купается в морях, он становится капитаном на корабле. Ему страшно представлять будущее, вдруг Джун не сможет справиться? Знать человека с детства и даже не представлять себе насколько сильно он может измениться и уйти в себя всего лишь из-за одной простой души. Нужно было быть жестче, нужно было бросить врача или пристрелить его, нужно было больше говорить капитану. Нужно было. А время не ждет никого и никогда, беспощадно словно огонь, пожираюший сердце квартирмейстера в муках о родном человеке. Сонхва глаза прикрывает и водит руками по лаку, который покрывает штурвал. Он дёргается, когда чувствует холод сзади, резко открывает глаза и оборачивается. Никого нет, а дверь в капитанскую приоткрыта. Он точно помнит, что Джун ее закрывал да еще с каким стуком. Пак ежится, повернувшись обратно и оглядывая свои бордовые паруса. Шорохи поползли из-за двери, Хва в испуге оборачивается вновь, сразу же начиная медленно красться к ней, машинально ведя рукой по шпаге и готовясь выхватить ее в любой момент.***
Тихие сдавленные стоны разносятся по каюте. Киму сложно дышать, рот прикрывает горячая ладонь, вторая крепко удерживает за бедро, но даже не намериваясь оставлять каких-то следов, не впиваясь пальцами и не причиняя боли. Капитан упирается локтями в подушки, покорно прогибаясь в спине, а колени как назло разъезжаются и скользят по простыням да и ноги предательски дрожат. — Пожалуйста… будьте тише. — Толчки замедляются, и ухо шекочет чужое разгоряченное дыхание. — Нас могут услышать. Джун ощущает неприятную пустоту внутри себя и недовольно мычит, поддаваясь бедрами назад, на что его аккуратно переворачивают на спину, заставляя согнуть ноги в коленях и входят одним плавным движением. Капитан пальцами впивается в простыни до треска ткани, когда тело прошибает словно током, и запрокидывает голову назад, заставляя подушку отодвинутся к изголовью кровати. По телу пробегают мурашки, ощущения уволакивают на дно, как в шторм волны забирают корабли.Теперь всем на судне точно ясно, чем занимается их любимый капитан. А какой же позор — на корабле нет ни одной женской особы. Стыд и только стыд. Пират никогда не должен ложиться под свой же пол, разве что быть исключительно сверху, быть за роль мужчины. Как же команда сможет понять его сердце и проклятую душу? Чужие губы накрывают собственные, такие сладкие, можно поклясться, что на вкус, как фрукты с чужих берегов, и прерывающие дыхание снова и снова. Эти губы исследовали уже все, до чего смогли достать, до мурашек нежные и заботливые, словно он все это заслужил. Все сделал верно и его любят до сумасшествия и бликов в глазах. — Позволь помочь Звучит скорее не как вопрос, а утверждение, но Хонджун фактически уже ничего не слышит, кроме стука собственного сердца. Он способен лишь чувствовать — чувствовать тёплые ладони, которые водят вверх вниз по телу, мягкие мягкие губы… Но почему же слышен стук всего лишь одного трепещущего сердца? Хон приподнимает веки и пытается разглядеть такое любимое и до боли знакомое лицо с мягкими чертами. Тянется руками, чтобы почувствовать тепло, но перед глазами появляется туман, такой в котором прячутся страшные сирены, русалки и давно затонувшие корабли. Пират и сам уверен — он тонет, тонет уже очень долго. Его потопили, как ничтожное суденышко, и он знает об этом. Ким стоит на своем судне, но вот оно далеко не качается на волнах, скорее волны теребят его паруса, — все, что осталось от них — заставляя мачты, словно стволы дервевьев в урагах, неистово ходить кругом. Джун обходит весь корабль, но никого на нем нет — ни фонарей, ничего кроме гниющих досок и жутко свисающих сверху лохмотьев. Вдруг Хон находит свет, кажется в его же каюте мелькают маленькие огоньки, завораживают и заманивают зайти. Джун обходит весь корабль, но так и не решается приблизиться к мерцающим зазывающим звездочкам. Вокруг становится все темнее, краски сгущаются, словно противный художник рисует картину и нагло замазывает на ней Джуна. И тогда, сердце сжимается, уходит в пятки, дыхание становится слишком частым, прерывистым и бешеным. Корабль будто оживает и заставляет подняться на капитанский мостик — зайти. Сверху начинают сыпаться золотые монеты, короны с драгоценными камнями, алмазы, сундуки и дорогие ожерелья— все, что могло составить счастье Кима несколько лет назад. Остаётся лишь метаться в поисках убежища, и Джун на автомате забегает в свою каюту, подталкиваемый неведомой силой в спину.Черт черт черт черт
Дверь с противным звонким скрипом захлопывается. Капитан подпрыгивает на месте и замирает. Его каюта, такая же белая, такая же красивая — величественная. Огоньки, что казались маленькими, представляют из себя полноценные свечи и фонари — все хорошо освещается, никаких гниющих досок, никакой тени, стол и его же кровать за небесными покрывалами. Ким моментом закрывает глаза, как только дело доходит до рассматривания спального места, где он замечает чёрный-родной силуэт. Джун не двигается, и слезы вновь сами начинают капать, оставляя мокрые дорожки на лице, он чувствует, как его толкают вперёд, совсем не церемонясь, и чуть не падает, споткнувшись. Холодные руки, от которых мурашки расползаются по позвоночнику, резко поднимают его и несут к кровати. — Прекрати… Прекратии…прекрати… Джун не открывает глаза. Страх с болью заодно заняли весь его разум, не оставив спокойствия. Он может поклясться всеми сокровищами морей, что предпочёл бы застрелиться, чем находится сейчас здесь — в его руках. Капитана мягко опускают на кровать и целуют в лоб холодными, как лёд, губами, но мягкими и мокрыми, от чего он вжимается в подушки под собой. Джун продолжает лежать, не осмеливаясь открыть и одного глаза, а становится только холоднее, намного холоднее. Капитан всем телом ощущает прожигающий все его тело чужой взгляд пустых стеклянных глаз, в которых нынче и зрачка не разглядеть. Хон снова дёргается, когда чувствует, что на его грудь ложиться тяжёлая рука, дышать становится ещё сложнее, а на левое ухо веет холодом. Осознание того, что его пытаются обнять приходит только несколькими секундами позже.***
Капитан просыпается в холодном поту у себя на корабле, в своей постели. Пытается наладить ритм дыхания, успокоиться, остановить порядком надоевшие слезы и опять закрывает глаза. Ладони продолжают подрагивать, словно пробыли в ледяной воде больше минуты, и он накрывается с головой одеялом в надежде хоть как-то согреться, заодно грубо проходясь им по щекам, вытирая свои слезы. Он снова запутался. Если сны — это просто картинки в голове, почему они способны так безжалостно бросать душу из стороны в сторону?Джун
От этого шепота все внутри умирает и задыхается в сотый раз. Сердце чуть ли не выпрыгивает из груди, Хон слышит, как сильно оно бьется, будто хочет убежать без хозяина. Тишина пригоняет огромные жуткие изуродованные картины того, что может скрываться за спиной, и с каждой секундой они окрашиваются в еще более страшные оттенки. Знали ли вы, что секунды длятся очень долго, если чего-то ждёшь, пусть Ким их и считает. Показалось ведь? Такого не может быть Джун всячески старался отогнать противные мысли, пока луна своим светом пробегала по оконным рамам, наблюдая за страданиями пирата.Хонджун, зачем ты это сделал?
Хонджуну словно нож в спину вонзают, и он рот открывает в глухом крике, боится и правда задохнуться — так сильно сводит грудную клетку, что терпеть уже невыносимо. Каждую ночь эти кошмары становятся все ярче и ярче, все хуже и хуже — это сводит с ума. Джун сбрасывает одеяло на пол, слезая с кровати так быстро, как то было возможно и летит к двери, чувствуя, как за волосы кто-то хватает и будто срывает с них одну из бусин. Она прыгает по доскам и в конце куда-то закатывается. Как только капитан хватается за ручку, дверь в каюту распахивается. Ким не успевает остановиться, только в испуге распахнуть глаза и вздохнуть поглубже, а после приземляется прямо в руки квартирмейстера. Сонхва пытается устоять на ногах быстрыми шажками отходя назад, дабы не уронить их обоих. Джун горячо дышит прямо в грудь Пака и жмется ближе, пальцами сминая рубаху квартирмейстера. Какое счастье, что он здесь, стоит перед ним — настоящий, с тёплым дыханием, без пустого взгляда … Живой. Сонхва молча опускается, заводя правую руку под ноги капитана и поднимая его. Каждый раз он удивляется насколько тот беспомощен ночью, насколько он худой и лёгкий. И каждый раз его пугает тот факт, что ему придётся спать в капитанской каюте. Все это время, после взбучки с королевскими кораблями, Хва слушает про эту чёртову каюту от капитана такое, что становится страшно и самому заходить туда. Но и полностью верить, тоже не верится. Сам он из всех гипотез проверил лишь одну. Ведь уходя он зажигает всё, что есть в каюте, а приходит в полную темноту. Он медленно заносит дрожащее тело обратно, укладывает на кровать, которая несколько минут назад представляло собой место пыток, и поднимает с пола белое, тяжёлое и ужасно тёплое одеяло, отряхивая его, и накрывает капитана. — Сейчас, — бормочет пират и идёт к столу практически на ощупь, чтобы найти хотя бы одну свечку. Миссию можно считать успешной, спустя минуты три. Загорается маленький огонёк, и теперь Хва ходит, зевая, по каюте, зажигая остальные свечи.***