***
Сонхва покачивается вместе с судном, уходя глубоко в себя — в раздумья о том, насколько сон далёк от него. Пират в последнее время частенько задумывается об этом. Но сны, как неописуемые картины сознания или страшные его произведения, видит он очень редко — практически никогда. Все они вещие, если быть верным тому, что Пак вычитал в книгах, поэтому Хва редко может похвастаться огромными просторами, возникающими в голове и уже тем более порадоваться им. Мимолетный шорох заставляет вернуться в реальность, и он шумно выдыхает, осматривая каюту и складывая перед собой ладони в замок. Она довольно большая, но будет поменьше их каюты с Есаном. Изысканно отделана — в стиле Джуна. Правда вся мебель, исключая передвижную, кой очень мало, прибита, привинчена, закреплена самыми разными способами, потому что ещё никто на судне не сумел уговорить стихию перестать буянить и судна разносить в щепки. Кровать же вделана в стену каюты прямо до края, с одной стороны окружена книгами, а с другой подобием шкафа. Это конечно сложно назвать библиотекой да и вообще шкафчиком, но Хонджуну нравится. Полки также уходят в стену глубоко, а по краям прибиты дощечки, чтобы книги совсем сильно не раскидывало, ну а шкафчики вполне себе исправны — закрываются и выдвигаются без проблем. Сама постель имеет свойство скрываться под занавесом из двух слоев, первый — вышитая голубыми ниточками ткань, легко пропускающая воздух, но прикрывающая от глаз, и второй — тяжёлый бархат цвета бордо, загораживающий кровать полностью — так, что при входе можно подумать, будто это просто полки с книгами, непонятно зачем висящая красивая ткань и разнообразные шкафчики. Стол, прямоугольной формы с закругленными краями, прибит к полу ровно посередине каюты, параллельно кровати, то есть меньшей частью к стеклам. Как раз окна, что позади, пропускают днем игривые лучи солнца, а ночью застенчивый блеск луны ровно на середину деревянного изделия, а если за ним сидит капитан, то его тень становится длиннющей и будто ложится на стол. На нем навалена куча карт, карандашей, баночек с чернилами. Ким опять все безобразно раскидал, не убрав в ящики. Потом будет бегать по всей каюте и собирать, при этом ругаясь себе под нос, но конечно же не на свою персону, а скорее на самого Посейдона. Рядом со столом крутиться прибитый к полу большой глобус, переливается и светится. Капитан рисует красными чернилами прямо на нем, ставит крестики жирными линиями, всегда отмечает, где и какой корабль они потопили, тоже самое проделывая и с картами. Сонхва ещё не смог узнать точного ответа на вопрос, зачем же Джун «портит» карты и глобус, что стоил весьма внушительно, но и придираться вроде ни к чему. Стульев здесь всегда разное количество, лишь одно не меняет своего места, так называемый «трон» капитана. Это даже скорее кресло — кажется тяжёлым, но это далеко не так, просто очень привлекательно и дорого, тяжело украшено, дабы устрашать всех, кто сюда заходит и показывать свое звание среди всех остальных. За дверью пара крючков, для верхней одежды, но зачем они здесь, Хва до сих пор не понял, ведь Джун кидает одежду буквально перед кроватью или себе в ноги. С другой стороны каюты также есть полки и несколько больших сундуков в углах, Хон здесь так хорошо прячет, что даже Сонхва иногда не в силах найти то, что вдруг стало таким необходимым. Настоящая пиратская душа с великолепным умением спрятать безвозвратно. Кто знает, что еще он мог спрятать здесь. — Хва, закрой, пожалуйста. У Сонхва слух за последний месяц развился выше предела. Давно он не слышал, чтобы говорили настолько тихо, практически глотая последние слоги да так, что внутри все сжимается, будто человек уже на той хлюпкой грани и вот-вот окажется в крепких объятиях смерти. Он быстро встаёт, за секунды добираясь до окон. Высовывается по пояс, вдыхая полной грудью и кидая взгляд на блики, что бегают по воде из-за полукруглого диска луны, и чудом удерживает равновесие. Ручки у окон весьма интересные — тоненькие, в виде веток какого-то причудливого дерева, которого наверняка и в природе то не существует, а снизу свисают цепочки, что могут соединить окна и удержать вместе. Правда в основном эту задачу выполняют крепкие защелки, но все же смотрится волшебно. Пак берется за них и тянет на себя, закрывая окна. Сонхва ещё раз вздыхает, снимает с себя длинный камзол, гремя пуговицами, что на секунду коснулись пола, и вешает на спинку стула. Расстёгивает ремни, стесняющие грудную клетку и удерживающие его орудия, а также пару компасов, сбрасывает их с себя, кидая к камзолу. Теперь рубашка свободно болтается на нем и съезжает с плеч в разные стороны. Противное для пирата чувство стеснения уходит все дальше и дышать становится немного легче. Пак не любит вещи, которые слишком сильно облегают, не позволяя чувствовать своего рода свободу. Мало кому из пиратов вообще по душе такие вещички, выбирать то обычно и не приходиться, но Сонхва просто ненавидит ощущать ткань максимально близко к своей коже. «Одежда всегда должна быть чистой, мы же не из пещеры вылезли» и этот человек ещё зовёт себя пиратом, ведь «Я лучше буду ходить голым, чем надену это». Хонджун в свои семнадцать рассмеялся на такое заявление, но возражать не стал. По каюте перестает гулять прохладный ветер, но теплее не становится и на градус. Пак подходит к кровати, присаживаясь на край, к ногам капитана. Джун смотрит на него безжизненными, безынтересными, стеклянными глазами, а по телу, словно непродолжительные судороги, бегает лёгкая дрожь. Либо он очень умело скрывает реальную, от которой зубы сомкнуть не получится, либо уже отходит, пытаясь расслабиться. Игра в гляделки с молчанием может длиться у них вечность, поэтому Пак решает быть чуть ловчее и прерывает ее: — Все хорошо? Капитан долго прокручивает в голове вопрос, но все же еле заметно кивает. Хва снимает сапоги, аккуратно выставляя их рядом с постелью, и медленно перебирается назад. Ложиться, боясь лишний раз тревожить, и, мягко потянув за талию, переворачивает Кима к себе лицом. От пирата пахнет чем-то сладким, по судну все ходят слухи, что это дамские духи, но никто уточнить еще не осмелился. Сонхва же наслаждается так, будто вдыхает нежный запах роз и каждый раз немного забывается.Но сейчас что-то не так
Обычно Хон уже либо засыпает, либо горько плачет, конечно возможны и другие варианты развития происходящего, но точно не такой. Сейчас просто смотрит во все глаза, зрачки как ровные монеты, словно кракена перед собой увидел. Губы подрагивают, а дышит практически ровно. Пак голову ломает и все не может понять, что не так, пока Джун не открывает рот. — Обними меня крепче. Сладкий запах будто съедает едкий запах спиртного.Где этот гад берет ром?
Хва перероет все в этой каюте, но найдёт его. Капитан и без того был плох с алкоголем, а теперь, когда напивается, об этом знают все, будто внутри него просыпается настоящий дракон, готовый сжечь свое же судно, готовый кричать так сильно, что сирены в округе рванут в дальние воды и ещё долго будут отлеживаться на дне, и, естественно, готовый устроить любой бунт, мятеж, что угодно, лишь бы это проходило в активных действиях, требующих исчерпания всех сил, что он имеет. Сонхва прокручивает все это в голове и быстро прижимает к себе капитана, замерев. Утром он ещё поквитается за ром, но сейчас совсем не время. Пусть Джун просто попадет в крепкий и спокойный сон. — Хва. Сердце замирает, Пак только и способен на то, чтобы тихим звуком отозваться в ответ. — Он ведь обещал мне, а? Обещал всегда быть здесь, чёртов лжец. Джун шепчет и начинает дрожать сильнее — прекращает сдерживаться. В каюте тихо становится лишь на секунду, пока капитан набирает в легкие побольше воздуха и упирается ладонями в чужую грудь. Квартирмейстер понимает, что дело плохо, и риск получить парочку фингалов возрастает поминутно. — Ты воды в рот набрал, Пак, мать его, совсем обнаглел. — Хон разговаривает уже далеко не тихо и в ужасно гадком, грубом тоне. Правда Сонхва не способны обидеть какие-либо слова в его адрес. В голове лишь крутятся мысли о том, как он сейчас будет успокаивать капитана. — Сонхва! — Ким резко срывается на крик и начинает брыкаться в крепких объятиях, попадая прямо по чужому лицу, в попытках подняться и отодвинуть от себя мужчину. — Тебя капитан спрашив… Сонхва зажимает ему рот одной рукой, второй пытаясь унять тело, которое бьётся чуть ли не в конвульсиях, желая вырваться. Он поперёк груди давит рукой, прижимая к постели, пока по каюте разносятся раздражённое мычание вперемешку с ударами — Ким бьёт его совсем не жалея. И должно быть очень обидно, даже до глубины сердца, но Пак стерпит. В отличие от капитана, квартирмейстер не теряет силу весь последний месяц, а только набирает и при первом же выгодном ему положении, перехватывает руки, резким движением окончательно подминая под себя пирата. Завтра Джун будет очень благодарен за то, что Хва сделал — в который раз не дал окончательно разрушить статус капитана и свой собственный разум. Но сейчас Ким шипит от боли, нелестно отзываясь на все действия пирата. Сонхва за секунды превращается из заботливого друга в жестокого человека — настоящего пирата, коим является всем, кто обижает его самого или же дорогих ему людей. Он смотрит почерневшими глазами во взгляд напротив, бешеный и полный серой печали. Сейчас, пожалуй, и его самого можно сравнить с настоящим демоном из кошмаров Кима. Только острых рогов не хватает, да налившихся кровью глаз. — Успокоился? — Сонхва говорит строго, вполголоса, не отводя взгляд. Честно сказать, такое поведение Пака и боль отрезвляют, Кима опять пробивает дрожь, и он решает не возобновлять бунт, заново охватываемый мыслями. Хва чувствует, как тело под ним расслабляется, насколько это возможно, и руки становится держать легче. Он самозабвенно сидит так еще минут пять, пока Джун не бормочет тихое « Прости» и не начинаетПлакать Снова
Джун попросту осознает, что снова срывается на близком человеке и от этого тоже больно. Гнилое чувство уже настолько прошило его изнутри, не оставив свободного места, не оставив сил сопротивляться этому. Остаётся просто медленно уходить в забвение или тонуть в нем, словно к шее привязан огромный булыжник. Сонхва быстро приходит в себя, медленно разжимая хватку, отпуская запястья и сползая на кровать. Джун в этот же момент сворачивается комочком, словно маленький котенок, забитый и голодающий, измученный судьбой. Всего лишь месяца, всего лишь одного человека хватило, чтобы избавиться от внутреннего демона, убивающего всех, кто не нравится. Квартирмейстер подползает обратно, приподнимая чужое тело, старается положить его так, чтобы на утро все болело и ныло не так сильно. Он все-таки здесь, чтобы помогать. Но Джун застыл в одном положении, прижимая колени к своей груди и отказываясь выходить из него. Хва не хочет применять грубую силу ещё раз, поэтому просто ложиться и приобнимает со спины, слегка сжимая пальцами чужое острое плечо. Начинает свой тихий рассказ, первая фраза которого озвучивается на протяжении месяца постоянно: — Он бы не хотел, чтобы ты так страдал. Твои слезы ненавидел. Дальше могло идти, что угодно, но сегодня Хва решил выбрать очень старую историю, которой было уже порядком двадцати лет. Он стал тихо шептать ее, стараясь согреть капитана и упираясь подбородком в его макушку. — Это было так давно, мы были детьми, бегали по пляжу, хотели найти тот край, лучший в мире… Высоченные пальмы, золотистый песок, русалки плещущиеся прямо с игривыми дельфинами… Помнишь, как побеждали морских чудовищ из самых разных водорослей, залезали в наш кораблик из разбитой лодки на берегу, только ты и я, представляя наш будущий Огрооомный корабль и лучшие приключения Сонхва сильно растягивает слова, кажется и сам греясь в тех давно ушедших деньках, пока Джун наконец выходит из оцепенения и отпускает свои ноги, по-тихонько ложась, как следует.***
Смех разносится по чистому берегу, солнце ласкает тёплые волны, ложась на них и играясь с водой. Двое мальчишек бегут по мягкому песку, покорно расступающемуся под их силой, и голые ступни приятно утопают в нем. Тот, что пониже бежит за другим, кидаясь зелёными водорослями и заливисто смеясь, а второй в свою очередь пытается возмущаться, убегая так быстро, насколько это позволяет сделать песок. — Хонджун! Не смешно, это не смешно! — Хва кричит, в попытках достучаться до друга, но почему-то все слова уходят в пустоту и тонут в заливистом смехе. — А ну стой Пак Сонхва! Пока ты не остановишься и не примешь пытку, я ни за что не сдамся! И Джун падает. Чуть ли не в воду, волны начинают подбираться к нему, но мальчик быстро перекатывается подальше от воды и садится, сжимая руками ногу и корча лицо. Хва не останавливается ещё метров пятнадцать, пока не осознает, что за ним больше не гонятся. Он оборачивается и видит спину мирно сидящего человечка. Не теряя ни секунды, Пак подбегает обратно и присаживается на корточки рядом. — Ты чего? — Всё хорошо, — Джун прижимает ладони ещё плотнее к месту рядом с лодыжкой. — Руки убери тогда, — Пак серьёзно дует губы в обиде, фактически ни за что, а Джун не сдаётся так легко, но в этом они очень похожи. Сын самого известного пирата — наследник всего пиратства, которому уже с рождения привязали все это и ребёнок простой служанки в типичном борделе, не имеющий даже и скотину отца. — Пожалуйста, тебе же больно, я вижу. У Джуна и правда на лице все написано, и он даже виновато опускает глаза, потому что заставляет волноваться, а это плохо. Спустя минуты мирных переговоров, Ким сдаётся, и Пак уже сидит, дуя на рану, оставленную ужасным камнем, которому не помешало бы выучить правила этикета, как там где-то в Лондоне, и не валяться везде, где захочется, поэтому как только Джун встаёт, камень благополучно летит в синеву и утопает вместе с последними лучами солнца. В пропахший тухлой рыбой порт они возвращаются поздно. Отец бьёт Кима.Просто так бьёт
А Сонхва получает от матери за грязную одежду, мокрые штаны и кусочки зелёных водорослей в волосах. И это все по детским меркам и правда стоит того, чтобы наблюдать за яркой звездой, за огромными кораблями, мечтать и играть, находить в друг друге поддержку, которую никто не может им обеспечить. Бескрайний для детства пляж с бесконечными мечтами и два ребёнка, которые ещё не понимают, что такое настоящая свобода.***
— Потом мы повзрослели и все бежали в погоню за солнцем, таким влекущим, — Сонхва останавливается, глубоко вздыхая и прижимая язык к небу. — А ведь нельзя достать до него, Джун’и. Оно обжигает, и ты сгораешь дотла. Привычная тишина повисает в каюте, Ким ложиться на спину, отчего Пак убирает свою руку, прижимая к груди. — Наверное, это вечно. Квартирмейстер снова сводит брови в непонимании о чем именно говорит капитан и немного приподнимается, вглядываясь в чужое выражение лица. — Вечна погоня за тем, что в итоге тебя же убьёт. Пак видит, как капитан закрывает глаза и пару раз хлопает ресницами, по щеке бежит слеза, оставляя после себя дорожку. Квартирмейстер откидывается на спину и старается сильно не углубляться в раздумья и не поддаваться чувствам. У Кима таких срывов последнее время уйма, и если бы только Хва думал обо всех словах, что за эти дни наговорил капитан, бросился бы за борт от такого потока разнообразных рассуждений. Поэтому думает он лишь об одном — помощь.***
Утром Ким просыпается не один, что в роде своем удивительно. Сонхва всегда поднимается первый, будто по внутреннему будильнику, и никогда не остаётся. Видно он серьёзно заставил его нервничать ночью. Хон ложится на бок и наблюдает за безмятежным выражением лица мужчины. Вчерашняя тревога притупилась и стало чуточку легче. Хотя бы мысли пришли в порядок, ведь Киму впервые за это время снилось детство, а не очередной кошмар. Единственный минус утра — тело побаливает, на запястья виднеются блеклые синяки, а нога вообще ужасно ломит. Когда Хонджун садится в кровати и пытается понять, где его сапоги, а где сапоги Сонхва — обувь они носят слишком похожую — дверь в каюту поскрипывает. Джун резко поднимает голову, в проёме виднеется светлая макушка, как бы спрашивая разрешения войти. Капитан кивает и, наконец разобравшись в сапогах, встает с постели. В каюту тихо проскальзывает Уен, прикрывая за собой дверь, с синяками под глазами и ужасно уставший, как отмечает Джун. — Капитан, солнце практически в зените, команда очень просит, чтобы вы уже встали и осмотрели вчерашнюю добычу… Без вас старпом не разрешает, — Уен говорит тихо, потому что прекрасно видит спящего квартирмейстера, что удивляет его не меньше капитана, который умудряется слушать и при этом одеваться, затягивая ремни и немного прихрамывая, на что молодой лекарь сразу же обращает внимание. — А ещё, мне нужно вас осмотреть, — по какой-то непонятной для Джуна причине, это прозвучало весьма радостно, а после Чон продолжил, — я вчера дежурил, и уж. Простите меня, по палубе такие звуки разбегались и… Что у вас с руками? Почему вы так сильно опять хромаете? На Джуна обрушивается лавина из тысячи и одного вопроса от Чона — единственного на корабле, который считает, что у капитана можно спросить, что угодно. Хон лишь поворачивается, размеренными шагами доходит до врача, что с интересом уставился на капитана, и даёт тому подзатыльник. — Ну ты и мелкий засранец, Уен. Прикуси свой язык. Уен вжимает голову в плечи и делает максимально виноватый взгляд, будто ненароком кого-то подстрелил. — Простите, но это же вроде неплохая тема? За что Уен получает ещё один подзатыльник, но уже не такой сильный, как первый. — За что мне такое, — Хонджун тяжело вздыхает и встряхивает головой, после смахивая концы своих косичек с плеч. Уену всего лишь восемнадцать с половиной. По меркам Джуна он невероятно маленький, хотя сам себя пират в восемнадцать лет считал самым взрослым на свете. Чон точно сам не ведает о чем говорит, если конечно, Сан ещё не устроил ему весёлое времяпрепровождение. Но Ким просто отказывается в это верить. О их отношениях на корабле знают все, и чего скрывать? Да и Ким вправе поженить их в случае чего, но тут он лишь ждёт, пока Уен не ляпнет про это во время осмотра, пусть это и поставит на них в команде то еще клеймо. Если вспоминать былые года, Ким до последнего не хотел оставлять его в команде, но Юнхо настоял, Сонхва конечно же поддержал, а Чон так быстро влился в команду, хвостиком бегая, то за врачом, обучившим его медицине, то за Саном, научившим драться также хорошо, как и он сам. Так и пришлось его оставить на этом проклятом корабле. — Так вы спуститесь или все же я вас осмотрю? — уже более застенчиво спрашивает Чон, потирая шею и зевая. — И я же никому ничего не говорил, — шёпотом продолжает Уен, уже готовясь к третьему удару и напрягаясь всем телом, но его не следует. — Ох, пошли уже, сундуки с бочками осматривать будешь. Хонджун подталкивает парня к выходу, прикрывая за собой дверь, мельком оглядывая Сонхва и тихо посмеиваясь над совсем зажавшимся мальчишкой впереди.***
На капитанском мостике запах моря пробирается в лёгкие, будто оглаживая их, и тёплый ветер копошиться в волосах. Джун прикрывает глаза, спасаясь от резкого света и вдыхает полной грудью. Уен же быстрыми махинациями оказывается около лестницы, а затем и на палубе, спрыгивая с последних ступенек. За штурвалом красуется Есан, на палубе кипит работа, но как только Хон подходит к старпому, все сразу же поднимают головы.По всему судну слышится «Доброго утра, Капитан». Хон надевает свою шляпу, предварительно найденную на столе — довольно широкую с чёрными перьями по правый бок. Косички Джуна выглядывают из-под неё и парочка все же ложиться на плечи, когда он вертит головой. Пора бы их состричь. — Я ждал Сонхва, — с некой долей недовольства высказывается Есан, не поворачивая головы на капитана. Джун в непонимание смотрит на старпома, начиная хмурить брови, и в душу, как обычно, просачивается обида. Но так было всегда, Кан всегда ждёт Сонхва, а может ещё и радуется, что капитану плохо. Последнее, скорее всего, глупые выдумки Кима. — Вы никогда мне поспать не дадите нормально, вас там что, морской черт побрал? — Есан все же поворачивает голову на капитана, который понимает, о чем говорит его старший помощник и было уже хочет извиниться, как его снова затыкают. — Или вы думаете, что я ничего не слышу, находясь у вас под ногами? Отвечать уже как-то не хочется, поэтому Джун просто переводит взгляд на палубу, под до непристойности громкие и полные все того же недовольства вздохи старшего помощника. Похоже это его побрал черт морской. К слову сказать, Кан единственный кто на корабле лишь пытается уважать капитана. Хонджун перепробовал уже все варианты «сближения», но люди не меняются. Или просто не хотят. Есана на корабль затащил Сонхва, а не Джун. Дружбу с ним водит Сонхва, а не Джун. Он пригодится нам Он очень умен, тактичен, да к тому же хитрее самого Дэйви Джонса Не обижайся, тебя то не перехитрит Есан же оказался парнем по делу, один из самых ответственных на корабле людей, хорошо сложен, силен и неподдельно красив, словно кукла. Это очень странно, особенно для пиратов, поэтому нередко при захвате кораблей его принимают за капитана, иногда даже за пленного, а новые матросы в шутку называют Кана «русалочкой» и жалеют об этом все оставшееся плавание. Старший помощник не забывает абсолютно ничего, и это пугает, пожалуй. Пугают его глаза, когда он убивает — в них нельзя увидеть трепещущую жалость, сострадание, проблески боли или искры радости. Ничего. Джун терпеть не может этого, они не такие. Сонхва не такой. В голове вечно один вопрос «Как они вообще сдружились?». И сколько бы не искать — ответа нет. Похоже Есан, это и есть отличный пример пирата с каменным сердцем. Кан отличный старом и это все, что нужно. Пусть они поладили с Сонхва, это даже к лучшему, да и с ним он обычно не так уж и груб. Сравним с волком, которого человек приводит в дом, кормит, ласкает и играет. Но как только хозяин становится слабее, волк, не теряя шанса, перегрызает тому глотку. — Ты должен это увидеть, — шепчет Кан в спину капитана и от этого неприятные мурашки разбегаются от позвоночника. — Что именно? — Джун складывает руки за спиной, выпрямляясь, как по струнке, полубоком разворачиваясь к старпому. — Я приказал без тебя не трогать. Честно, не знаю, что делать, — все с такой же непоколебимостью продолжает Кан, не отрываясь от штурвала и чистого горизонта. — Говори, как есть. — Джун напрягается всем телом, и одновременно его будоражит это «что делать» в исполнение Кана, ведь если старпом не знает, как решать проблему, то ситуация обещает быть сложной. Капитан разворачивается полностью, но даже не пытается заглянуть в глаза собеседнику, останавливаясь взглядом на парочке чужих светло- пшеничных прядей, выпавших из хвоста. — Спустись, посмотри и подумай, а я разбужу Сонхва, решим все вместе. Лёгкое молчание возникает на капитанском мостике, пока Джун обрабатывает услышанное, а после подпрыгивает на месте от внезапного крика старпома: — Минги-я! На капитанском мостике быстро становится на одного человека теснее, и Сон с улыбкой до ушей перехватывает большими ладонями штурвал, и Ким уверен, уже чувствует себя капитаном на несколько часов. Спускаясь на палубу, Джун ловит на себе до ужаса радостные, слишком возбуждённые происходящим взгляды. Что такого случилось, пока капитан позволил себе отдых в коем-то веке? — Капитан, зря мы вчера пустили на дно суденышко. — Даже знакомый голос сейчас не успокаивает, а только заставляет обострить все свои чувства. — О чем ты, — Джун весь напрягается изнутри, искренне не понимая, почему никто на собственном судне не может объяснить ему, что происходит. Он кидает взгляд на матроса и подходит ближе, проходясь языком по нижней губе. — Лучше б вам уже объясниться. Что происходит, Чонхо? В ответ лишь молчание. Названный Чонхо скрещивает руки на груди и твёрдо смотрит прямо на капитана, будто оценивая его. Джун не из тех, кого так можно запугать, но сейчас на него смотрят пятнадцать пар глаз точно. И лишь одна мысль о бунте отдаётся в каждую клетку тела слабостью. — Отвечать, — рявкает на команду капитан и угрожающим взглядом пробегается по палубе, готовясь кричать Паку о спасении. От такого тона у Уена в груди все сжимается, и он, все это время стоявший позади Джуна, хватает его за камзол и мотает головой Чонхо. Джун оборачивается и совсем запутывается в происходящем. — Чонхо шутит. — Уен смотрит молящими глазами, прежде чем Сан подбирается сзади и хватает. Капитан уже готов хвататься за шпагу — психика ни к черту, а глаза начинают судорожно бегать по палубе. — Мелкий, ты опять испортил все, — недовольно фыркает Чонхо, глаза закатывает, одну руку заводя за голову и зарываясь пальцами в свои отросшие волосы. Уен не отстаёт в ловкости и вырывается из наикрепчайшей хватки Чхве, подбегая обратно к капитану. — Кто так делает?! — Вы видите до чего его довели? — Может уже расскажешь о том, про что твердил всю ночь а? — Да чего вы все заладили вообще? — Что там такого?! — А ты забыл, что я тут теперь врач? — Молчать! — Джун не ожидал, что голова закружится от такого количества содержимого внешнего мира и уже забыл, что собственный голос, может быть таким устрашающе грубым, но это все еще работает. Палубу накрывает тишина и даже те, кто продолжали работать, натягивая канаты, оборачиваются в страхе уж если не за свою, то за чью-то жизнь. — Капитан, успокойтесь. — Чонхо выставляет перед собой руки, будто показывая, что безоружен. И сам напугался, жалея о том, что затеял маленькую игру с огнём. — Вам лучше самому увидеть. Пират свистит звонко и несколько матросов прибегают из трюма, притаскивая с собой среднего размера сундук. Он с грохотом опускается около ног капитана и матросы сразу же расходятся по сторонам. — Открывай. — Джун уже не злиться, его тяготит только желание поскорее узнать, что скрывает в себе квадратного вида ящик, так сильно вздбудоражущий команду. Чонхо лишь повинуется, как будто намеренно возиться с замком, пока вся палуба в ожидании замирает. — Да заберёт меня русалка, если глаза мне врут… Голос Сана становится первым, что слышат все после того, как замок падает на деревянные полы. Кажется, половина команды перестаёт понимать, как дышать, прежде чем залиться смехом полным восхищения. — Там ещё штук десять таких. Джун искренне не понимает, как такое возможно, и каким богам он там угодил, но улыбка до ушей, говорит сама за себя. — Почаще бы так шутили.***
Есан аккуратно прикрывает за собой дверь и проходит глубже в капитанскую каюту. На столе валяются карты. Кан далеко не фанат таких вещей, а от мысли, что это придётся убирать именно Сонхва, злится и слегка скалится, пыхтя себе под нос. Но с этим ничего нельзя сделать, поэтому он сгребает все карты и полотна в свои объятия, разносит по шкафам, надёжно запирая. С чернилами справиться легче, Кан просто убирает их в стол и выдыхает, стулья задвигая до краев стола. Старпом оборачивается и видит, как безмятежно спит квартирмейстер, даже не поворочавшись от разнообразных звуков, что создавал в каюте Кан. Он подходит ближе, доски все ещё предательски скрипят под ногами, и Есан снова тяжело вздыхает, забегая в лабиринт своих мыслей и проклиная пол за то, что не дал ему возможности налюбоваться безмятежным сном квартирмейстера. — Джун, сколько сейчас?***