***
Юнхо закрыл глаза и полностью заполнил легкие воздухом с нотками раскаленного железа, затем медленно выдыхая через нос. Он знал, что сейчас медлить категорически нельзя. Теперь перед ним лежит не просто какой-то матрос, а офицер, и видит Бог — Чон всем сердцем верит в то, что его повесят, если Пак погибнет у него в каюте. Юнхо подскочил к пирату, и картинка перед собственными глазами поплыла на несколько секунд. Единственное, что знал врач о должности квартирмейстера так это то, что он обязан следить за порядком на корабле, а при абордаже возглавлять команду и первым ступать на чужое судно. Первым. Чону не представить насколько это должно быть страшно, и что в жизни должно случиться, чтобы иметь при себе такую отвагу и бесстрашие. Сонхва же часто дышал через рот и хрипел. Веки он плотно сжимал, брови сводил к переносице — на лице отражались разнообразные оттенки боли, как это любил называть учитель Юнхо по анатомии. В одну из секунд, которые Чон прожигал в попытках унять свои ладони, которые тряслись, как никогда до этого в жизни, дверь в каюту чуть ли не слетела с петель. На пороге появился старший помощник, чьи обычно убранные в хвост волосы мокрыми прядями висели и прилипали к лицу. Еще раз оглядев каюту, Есан закричал, оглядываясь назад: — Он здесь! Быстро сюда! Чон не смог промолвить и слова, как оказался вместе с раненым квартирмейстером в каюте последнего. Есан одним движением смахнул все, что было на столе: книги, карты, монетки, кубки и ручки — все полетело на пол. Пака уложили на стол и разошлись, давая проход Юнхо. Врач же присутствовал в каюте только физически. Столько пиратов вокруг, без преувеличений их было человек двадцать точно. Последний раз столько людей смотрело за операцией на экзамене Чона, да только тело там было уже не способным на жизнь и всего лишь для тренировки. Из головы вылетело абсолютно все, как будто тебя вызвали в школе к доске, а ты так этого страшился. В ушах зазвенели тысячи колокольчиков, противный дым от залпов заполнял легкие вместе с привкусом чужой крови. Если бы не резкий грохот дверей за спиной и крики, хватающие за душу и возвращающие ее на корабль, парень так бы и застрял посреди каюты. — Убирайтесь все!!! Чон стеклянными глазами пронаблюдал, как все пираты покинули помещение и на ватных ногах поплелся ко столу. Влетевшие в каюту Джон с Минги и Саном уже были рядом с квартирмейстером, а первый же чуть ли не лежал на столе, что-то шепча Паку на ухо. — Юнхо! Не стой черт возьми, сделай что-нибудь! Есан вдруг оказался совсем близко, хотя его присутствие в каюте для Юнхо оказалось незамеченным. Старпом вцепился в плечи парня и встряхнул его так, что последний еле удержался на ногах. — Под-дождите, нужно рас-с…. — Сюда иди! — Хонджун вдруг будто прорычал не своим голосом, не поднимая головы. От этого бежали мурашки и не повиноваться казалось просто невозможным. Капитан слету добавил, — Сан, принеси все. Пират быстро выбежал из каюты, мельком оглядев врача у него на пути и толкая его плечом нарочно сильно. Чон же выдохнул еще раз и одернул себя, сосредотачиваясь на раненом. Подойдя в притык к столу перед Юнхо открылась весьма странная картина. Сонхва медленно и практически ровно дышал, лишь иногда выдыхая с некоторыми задержками в несколько секунд. Его ладонь все еще покоилась на правом боку, но не более — он даже не прижимал ее. Джон же качал воздух в легких так, будто за ним гонится чудовище из самых мерзких легенд, а левую ладонь квартирмейстера он крепко сжимал в своих. От последнего у парня по телу разлилось непонятное, но определенно противное чувство, на котором он решил не заострять внимание, а начать действовать. Врач осторожно опустил правый край камзола квартирмейстера вниз. На талии у пирата был туго затянут ремень с прикрепленным к нему кармашком, напоминающим кобуру, внутри которого переливался кремниевый пистолет. Основой оружия служила слоновая кость изрезанная в разнообразных картинках — восхищающая ручная работа. Юнхо видел такие только на картинках и лишь издалека у кого-нибудь из офицеров еще в его любимом порту. Поверх же был еще один ремень, но с ножнами без клинков, видимо оставленных где-то посреди боя. Чон со всей своей аккуратностью растянул обе пряжки, разбрасывая концы ремней по сторонам, они брякнули о низ стола и повисли. Промокшая рубаха прилипала к чужому телу, красное пятно, до мурашек по пальцам, выделялось на фоне приятного сероватого оттенка ткани. У рубашки не было ни блестящих пуговиц, ни замков, поэтому Юнхо медленно вытянул ее из-под пояса брюк и под судорожный вздох Пака дотащил ткань до ключиц пирата. Резаная рана сама по себе не казалось такой уж и глубокой. Чон слегка наклонился, стараясь полностью игнорировать взгляды, которые так и хотели прожечь в нем дырки. Хвала небесам совершенно ничего не попало в порез, даже рубаху острый клинок разделил на ровные края без торчащих ниток. Юнхо в непонимании свел брови и хмыкнул, проходясь своим языком по внутренней стороне щеки. — Сэр, — он поднял голову и обратился к Паку, — что с вами произошло? Хонджун на чужие слова поднял свой взгляд, полный ярости, и устремил его прямо на врача. Последний же сто раз воспроизвел в голове свой вопрос в попытках найти то, что он сказал не так, как следовало бы. — Он что по твоему, сейчас может отвечать на вопросы? — прошипел капитан сквозь зубы и казалось еще крепче сжал чужую ладонь. — Все хорошо, — Пак приоткрыл глаза и громко выдохнул еще раз. — Я… Квартирмейстеру не дал договорить вернувшийся Сан. Он резво подбежал ко столу, опуская на край слегка покорёженный с боку ящик. — Я все видел, — не дожидаясь ответа Чхве, будучи уверенным, что ему и без разрешений можно говорить, продолжил, — Сонхва был ранят капитаном того галеона, но тем не менее вышел победителем. И я бы даже не понял, что его задели, но когда он спускался на борт, кто-то с того судна дал огонь. Хотя я уверен, что никого живого там не оставалось. Но квартирмейстер неудачно упал с фальшборта и вот! — Как всегда с лишним, Сан, — на лицо Пака мимолетно легла его фирменная ухмылка, а затем он уже совсем серьёзно обратился к Юнхо, уставившегося на рану. — Юно-я, не чувствую, — прошептал пират и встретившись с Чоном взглядом провел его вниз, молча указывая на свои ноги. — Сэр, сначала я остановлю кровь, иначе вы совсем… Парень не договорил, вновь встретившись с Джоном глазами. Пират напоминал сейчас какого-то дикого опасного зверя, почему-то обозленного на врача и казалось готового разорвать его на месте. Юнхо отвел поникшую голову в сторону ящика и поспешил оторвать кусок от лежащий там на вид чистой ткани.***
Квартирмейстер вызывал у Юнхо теперь пожалуй не только страх, но и уважение. Он и правда заслуживал того, чтобы его звали на «сэр», так еще и с большой буквы. Пират даже не дергался на все махинации со стороны Чона — сильно не кричал и не брыкался, что обычно наблюдал врач на разнообразных операциях. Хотя может быть дело в том, что Джон, все это время прибывавший в состоянии ужасающей скорби, которая распространялась на всех присутствующих, забирал на себя всю ноющую боль. Они постоянно шептались и почему-то выходило это так, что кроме них никто ничего не слышал в относительной тишине каюты. А Юнхо ведь старался вслушиваться, потому что это было странно. Зато понятно. Понятно, почему Джон ведет корабль, почему Джон может позволять себе приказы и может сейчас гладить квартирмейстера по голове в самой успокаивающей и убаюкивающей манере. Они несомненно были близки, ведь больше никто из команды так сильно не переживал за жизнь Пака. Об этом Юнхо раздумывал пока делал стежки. Почему-то было неприятно и сыро, когда Чон думал о том, как сильно он хочет чтобы и его волосы разворошили и может обняли после. Хоть в городе такое случалось часто — на корабле о таком не помечтаешь даже про себя. Да и вообще Юнхо еще в детстве отец ругал, что его соседского друга нельзя целовать и обнимать — это не по-мужски, это не по-человечески. Как оказалось после, левую ногу Сонхва вывихнул при злосчастном падении на палубу и, слава всем морям, с вывихами и переломами Чон очень крепко водил дружбу. Все закончилось для Пака даже быстрее, чем он ожидал. Чон перевязал ногу, фиксируя ее, и талию пирата, а затем полностью осмотрел офицера на наличие еще каких-либо ранений. К счастью Сонхва, все было в порядке. И к ужасу Юнхо, как только он сообщил об этом, тут же оказался выставленным за двери. А затем его потащили в трюм, подлатать раненых матросов. От этого хотелось завыть во весь голос и ринуться за борт, пусть даже и под сочувствующие вздохи Минги за спиной.***
— Джун, иди к себе. Сонхва прибывал в состоянии между туманным сном и явью, но продолжал водить ладонью по напряженным мышцам шеи и считать чужие позвонки. Капитан все никак не мог оставить Пака, а чувство собственной безнадежности било сейчас в разы сильнее, чем обычно — не смог защитить близкого человека. Конечно это глупо. Сонхва сам знает, на что идет и что за этим может следовать. Но это «глупо» не меняет того, что любой капитан, имеющий при себе хоть кусочек разорванного сердца, будет переживать за команду и чувствовать на плечах эту невыносимую порой ответственность. — Капитан, тут вдвоём не уснуть. Пак было начал смеяться, как тело напомнило о своем состоянии. Нога ужасно болела — то ли ломила, то ли кости просто крошились под кожей — хотелось рубануть ее ниже колена и не мучиться. Юнхо говорил, что будет долго болеть, что нельзя теперь напрягаться и восстановление само по себе обещает быть долгим и тяжёлым. Сонхва тяжело вздохнул, пытаясь снять напряжение в собственных плечах и шее. Мышцы как будто отказывались верить в конец боли и не могли отпустить произошедшее, готовясь к следующим ударам. От живота расползались противные змеи, напоминая про свежую рану, а еще Пак терпеть не мог что-то обтягивающее. Сейчас талию еще как облегало и это не могло не нервировать. В роли вишенки на торте выступал жар — на лбу лежала холодная мокрая тряпка, которую Ким бегал «топить» заново каждые тридцать минут. К слову сказать от капитана тоже было ужасно жарко, он будто разделял температуру с квартирмейстером и все продолжал часто дышать. Пака это беспокоило, особенно учитывая Джуна. Он с легкостью мог скрыть факт того, что тоже ранен и мучается все это время. Кровать Сонхва легко вмещала двоих, но он специально лежал по середине, специально пытался сделать так, чтобы капитан ушел. В душе будто так и светились слова: » С ним что-то случилось… Нужно что-то сделать». Но даже упираясь одним коленом в пол, Хон не отступал. Пак же не был в силах как-то на это повлиять физически, оставалось только подавить на жалость капитана. — Хонджун-а, твое время вышло, оставь меня Есану, — Пак заговорил громче, чем прежде, чтобы старпом точно услышал. Как только Кан поймал свое имя, так за секунду пересек всю каюту, оказываясь возле чужой постели. Его слегка пошатывало от выпитого алкоголя, но соображал он все еще прекрасно. Сонхва же не понимал почему старший помощник решил дать себе волю в такой ответственный момент. Хотя он и сам был не прочь выпить и вырвать из памяти все крики, которые разносились по его сознанию, пока сам он молча принимал все, что с ним делают. — Джун, все иди, — Пак убрал руку с чужой спины и повел ей пытаясь таким образом растормошить замершего капитана. Последний недовольно поднял покрасневшие глаза на квартирмейстера, через секунду молча и стремительно вставая с постели. — Есан. Если что, сразу зови меня, — Ким поплелся к выходу. По ногам начало разбегаться множество колючих шариков — кровь наконец разошлась после этих долгих и самых неудобных поз. Его голос хрипел, но ни на миг в нем не читались нотки сна. — Сразу же, — вторил Кан. Дверь захлопнулась и в каюте ненадолго повисла тишина. Квартирмейстер повернул голову на Есана и жестом попросил наклониться к себе. Пират выглядел крайне обеспокоено, что хорошо читалось на его лице. В голову полезли мысли по типу — больные из палат выгоняют близких, потому что не хотят, чтобы те видели их перед смертью. Все подобные идеи Кана были разрушены Сонхва всего за одно предложение. — Сделай так, чтобы Юнхо сегодня попал к капитану. Кан поник, опуская голову, и еле-еле заметно кивнул в знак понимания.***
Чона снова никто не проводил до своей каюты. Парень еле поднимал ноги и собирал все стены с углами по лестнице. Пожалуй именно сегодня его глаза лишились того невинного, еще детского огонька. На собственных руках погибло четверо. Юнхо и не знал, как на судне хоронят. Он представить себе не мог, что трупы засовывают в мешки из самой дряблой ткани на корабле и зашивают. Последний стежок должен был проходить через плоть погибшего, дабы проверить в последний раз точно ли он мертв. Чон не мог понять, зачем они так делают — мертвого ничем нельзя оживить. Спорить с пиратами себе дороже. Чон схватился ладонью за единственную часть так называемого перилла и вложив все свои оставшиеся силы в рывок, быстро перескочил последние три ступени, оказываясь на палубе. В другой руке болталась сумка приличных размеров — теперь это его «аптечка». Пираты, воспользовавшись ситуацией, быстро собрали для врача все необходимое для него, что присутствовало на корабле. Там даже была пила. От нее расходились мурашки раз в сто сильнее, чем от угрожающего взгляда Бэкхена. Парень молился всем Богам, чтобы она просто никогда не пригодилась. К глубочайшему сожалению, она может пригодиться уже завтра одному из матросов, чья рука вряд ли заживет, а только превратится в сине-желтое гниющее месиво. Пираты и правда удивляют. Оказывается руки и ноги у них стоят определённой платы. Правые всегда дороже левых. Так что если кто-то в бою потеряет какую-то часть себя… Не беда — как высказывались матросы. И это было немыслимо, по сути ни с чем не сравнимо. Как собственное тело может стоить каких-то то там монет? Чон вдохнул всей грудью, разжимая ладонь. Сумка упала на пол и склянки в ней зазвенели вместе с разнообразными приборами. Он ринулся к фальшборту, впиваясь в него пальцами, что было мочи, и сжал зубы до боли, что расходилась в десны и отдавала во всю челюсть после. Лишь бы не закричать в голос. Можно было сравнить поход в трюм со спуском в самый настоящий ад. А Дьявол видимо заседал чуть выше — в каюте капитана горел свет. Хотя был ли он Дьяволом или Богом, дарующим команде подобие хоть какого-то существования, можно было долго рассуждать. Сказки очень сильно отличаются от реальности и так всегда. Юнхо лишь душит несправедливость, комом застывшая в горле. Ведь в отличии от всех в этой плавучей преисподние он не продавал свою шкуру и никто не заплатит ему за работу, никто не считает его равноправным членом экипажа. Скорее дорогая тряпка, которой можно вытирать палубу, когда оно того требуется. Парень медленно выдыхает, разжимая свою хватку. Ладони ноют, трясутся от усталости и каждая тонкая косточка будто раздает неприятные импульсы по кисти. Он опускается сначала на колени, а потом и вовсе садится на скрипучие доски палубы. В фальшборте есть пробелы и через них хорошо видно луну, играющую на горизонте. Тени полосками падают на врача, закрывая всю левую часть лица. Создается впечатление, что ты сидишь в клетке и ждешь, когда твой приговор наконец придет в исполнение. Спустя двадцать минут сверления горизонта стеклянными глазами уже не создается никакого впечатления. Это просто самая настоящая правда. И хочется лишь ждать, когда в очередное сражение в убогую каютку залетит такое же круглое ядро, как луна сейчас. Тогда может быть все и закончится. Юнхо спускается еще чуть ниже, прислоняясь плечом к доскам. В свете луны от его движений видно, как крохотные шарики кружатся по воздуху, еле различимые человеческим глазом. Чон сначала думает, что это пыль, а потом понимает, что просто высохшая морская соль отправляется обратно, к себе домой. Уголки губ парня чуть приподнимаются, будто он насмехается над чем-то. Парень прикрывает глаза и пропадает в забытье с весьма навязчивыми мыслями.«Ну хотя бы как дорогая тряпка.»
***
Юнхо просыпается из-за чужого вскрика. Он мигом выпрямляется, хочет вскочить на ноги, но эта идея быстро испаряется из головы. Все тело ноет от ужасной позы, в которой он прибывал неопределённое количество времени, а грубое дерево под телом только усиливает эффект. — Почему ты здесь?! Парень не может понять чей перед ним силуэт, но как только тот начинает говорить в голос становится сразу ясным, что по палубе ходит никто иной, как Сан. — Напугал меня… сидишь, как призрак, — пират подходит вплотную и протягивает правую руку. Юнхо сначала пытается разглядеть ладонь, затем недоверчиво кося глаза на Чхве. Парень сам поднимается, слегка пошатываясь, а Сан только начинает махать кистью в воздухе, мол больно надо было. — Тебя капитан хочет видеть, — пират замолкает, подходя к периллам и прижимаясь к ним корпусом, добавляет уже громче, — прямо сейчас. Юнхо не везет. Совершенно не в этой жизни, не в этом обличии. Казалось день нельзя было сделать еще хуже, но в него вписалось самое жуткое и отвратительное. Чон мог только догадываться зачем понадобился капитану в столь поздний час, когда луна уже прошла больше половины своего пути. Мог только предполагать кто же все-таки заседает в капитанской каюте. Версия с Джоном теперь не так уж и подходила. Как показывали наблюдения Юнхо, он был просто близок с самим квартирмейстером. Естественно он мог делать что захочет. Что если капитан этого судна и правда тот самый страшный и старый волк, с длиннющей бородой, а может еще и слепой, обезумевший от такой скитальческой жизни. Воображение парня, что только начинало отходить ото сна, подкинуло уродливых картинок. Врач пытался себя не накручивать, не думать. В конце концов, что может страшного произойти? Что он сделал, чтобы что-то приносящее ему вред произошло? Хотя сегодня погибло четверо, капитану уже точно донесли, что если за это накажут? И почему так поздно, капитан не спит? А самым страшным происшествием оказалось бы только то, что капитаном будет тот самый «Джон». Как себя вести в таком случае Юнхо даже не представлял, хотя… — Эй, прямо сейча-ас. Врач вздрогнул, обращая внимание на пирата, продолжавшего стоять рядом. Он настолько сильно ушел в свои мысли, что совсем забыл про него. Как и про то, что должен уже подниматься по лестнице к штурвалу. От живота по всему телу рассыпались иголки. Юнхо почему-то вспомнил отца — идти к нему всегда было до чертиков страшно. Всегда думалось — а вот, он приедет только через год, еще долго. А вот, он уже сидит в кресле, а тебя толкают в комнату. Одно дело знать, что произойдёт и временами накручивать себя, потом наоборот забывать, другое — быть в этом происходящем. Совершенное опустошение с горечью, оседающей на языке. Сон сняло как рукой. Врач не стал расспрашивать Сана ни о чем больше. Почему-то захотелось умыться и привести себя в порядок, как говорит Сонхва. Ведь раз квартирмейстер такого мнения, значит и капитан должен быть? Чон не стал рисковать и понесся в свою каюту, исполнять задуманное. Там у него был и кувшин с водой и даже небольшое зеркальце с гребнем — Пак не всегда отказывал Юнхо в каких-то просьбах. На палубе парень оказался уже через несколько минут, как называлось — «в порядке». В руках он сжимал ручки своей аптечки, таким образом хотелось показать, что он вроде как занимается делом и не зря ест. Чон глубоко вздохнул, задерживая дыхание и самым медленным шагом, который только мог из себя выдавить, отправил к двери капитанской каюты. Куда идти он без всяких сомнений знал, потому что на судне осталось всего одно место куда его еще не пустили. Врач считал ступеньки, пока поднимался к штурвалу. Он впервые поднимался сюда, и в груди закралось чувство, будто на самом деле его там не ждут и это всего лишь обманка, на которую он повелся. Штурвал вблизи был еще больше, чем казался с нижней палубы. Как его вообще можно было удержать руками? Юнхо медленно повернул голову в сторону двери, находившейся прямо напротив руля. Красивая. Разнообразные узоры бегали по ней, казалось будто их выжгли, а не вырезали. Какие-то напоминали ветки, другие волны, третьи цветы, а четвертые… Чон очень хотел бы сейчас стоять и ещё тысячу всяких рисунков увидеть в интересном узоре. Но нужно было постучаться и зайти. Обязательно постучаться, вдруг ему крикнут, что он больше и не нужен сегодня. Тогда можно будет с облегчением выдохнуть и так быстро слететь с лестницы, укрываясь затем в своей каютке. Врач обернулся на лестницу, затем еще раз на дверь. Мало того общее состояние не приносило радости, так руки снова начали трястись, а ноги теперь состояли из ваты. Юнхо уверен, если он сейчас заговорит — голос дрожать будет так, словно он снова устроил заплыв или, не дай Бог, порвал страничку книги квартирмейстера. Ладонь будто сама начала подниматься, потому что казалось каждая минута прибавляет шанс быть повешенным на реях, если не хуже. Постучаться. Чон глубоко вздохнул, прикрывая глаза, затем прерывисто выдыхая через рот. До ужаса сильно захотелось разреветься и убежать — как хорошо, что никто не видит и палуба совсем пустует. Три удара в дверь. Возможно вышло намного тише, чем задумывалось — парень уже начал винить себя еще и в том, что сейчас опять придется стучать, как по ту сторону раздалось громкое и раздраженное » Что надо?!» Юнхо поджал губы и толкнул от себя дверь. Сердце опустилось в пятки, оставляя в грудной клетке далеко не приятное ощущение похожее на то, что человек испытывает в свободном падении. Чон устремил взгляд прямо, приготовившись ко всем возможным исходам, но никого не нашлось за блестящим столом, усыпанным картами. Каюта была чем-то похожа на каюту Сонхва, разве что менее заставлена, что было приятно глазу. Здесь намного сильнее выделялись окна, они были шире и продолжались по краям каюты без деревянных вставок, как то было у квартирмейстера. Из-за этого вид был целым, прекрасным и пугающим одновременно — вода такой эффект производила на Юнхо всегда. Парень так сильно засмотрелся на все украшения, что были в каюте, на чудесный вид и тяжелые шторы цвета вина, вовсе забывая с какой целью пришел. Верно он бы и не вспомнил, если бы не услышал шуршание ткани с правой стороны. — Ты что тут делаешь?! Юнхо словно кипятком облили и по инерции он сделал шаг вперед, явно ожидая вместо такого заявления, приказ о немедленном закрытие двери, через которую гулял ветер. За спиной раздался хлопок, на что парень вздрогнул. — Кто дал тебе разрешение сюда подниматься?! Этот голос был слишком похож на такой знакомый и давно изученный… — Капитан… Приказал, — как и ожидалась — собственный голос дрожал. Но уже не от страха перед смертью — было страшно подтвердить свои догадки. — Я никого не звал! Убирайся отсюда! Шторы правой стены вдруг распахнулись, открывая врачу вид на целую постель о существовании которой он не догадывался еще минуту назад. Среди подушек сидел Джон, он тяжело дышал, что было заметно даже с такого расстояния. Пальцами пытался удержать бутылку желтоватого цвета, в которой то и дело переливалось содержимое — руки его тряслись. Встретившись глазами с врачом, он будто еще сильнее разгневался, а щеки покраснели чуть ли не до цвета самых ярких красных яблок. Он грубыми движениями попытался убрать со своего лица мокрые пряди, стараясь заправить их за уши. Когда спустя пару попыток это занятие утратило прогресс, пират вновь посмотрел на врача и будто оскалился. — Почему ты… еще здесь! — казалось, что каждое слово дается ему с трудом или же он старался быть более сдержанным. Юнхо хотел бы и дальше не верить всем своим догадкам, но это «дальше» уже не могло существовать. Получается капитана он знал еще с первого дня неудачных приключений. Получается он и есть вина всех страданий — он потопил корабль с замечательными людьми, у которых были семьи, он заставлял рыдать в подушку, заставлял сидеть в каюте днями напролёт, оставлял одного в компании команды и пугал одним своим званием. А еще он был единственным, кто отличался все это время — рассказывал истории со сказками, общался и хоть как-то контактировал, баловал фруктами, коих Юнхо уверен на корабле не так уж и много, чтобы тратить на какого-то… врача. Чон запомнил, что у него улыбка весьма привлекательна, и она казалось даже доброй. Такого быть не может. Сколько он бы не пытался пазл из двух деталей не хотел складываться воедино. — Чон Юнхо! Выйди отсюда! Хонджун быстро разогнал все мысли парня, застывшего возле двери с пустым взглядом. Капитан скинул ноги с постели и попытался подняться. Чон хотел было от испуга и стыда отвернуться, ведь пират оказался в одной лишь рубашке, к его счастью прикрывающей все достоинства. Однако, Юнхо в глаза бросилось то, что правое бедро капитана было перевязано — очевидно, он был ранен. И врач бы не сказал, что это был простой пустяк — повязки продолжали впитывать кровь, что само по себе очень сильно настораживало. Пират зашипел, вставая на ноги. Он сделал вперед всего лишь несколько шагов ко врачу, прежде чем с измученным стоном осесть на пол. — Уйди! — приказал капитан. Бутылка с грохотом разбилась где-то справа от Юнхо, который тут же присел. хватаясь за голову. Осколки с алкоголем растеклись по полу, но Чону стало совершенно не до них. — Сэр, вы ранены, — быстро протараторил парень и поспешил подбежать к капитану. — Мне нужно… — Ничего тебе… не нужно… я тебе приказываю уйти или, — Джун поднял голову. Глаза его были красными и заплаканными, а в белке точно лопнул капилляр, создавая красную точку. У Юнхо по телу пробежали мурашки, и теперь он не был так сильно уверен в том, что хотел сделать. — Или твои мозги украсят… мою палубу… Чон рывком поднялся на ноги, делая шаг назад. В душе заиграла обида, вытесняя оставшийся страх полностью. После сегодняшнего дня бояться было уже совершенно нечего, ведь все чего он так опасался уже являлось реальностью. Понимание, что этот корабль со своим дьяволом теперь его вечная тюрьма, будто с силой вдавили в тело, и оно ярко отображалось в сознании. — Хорошо, можете ждать гноения, — как можно более отстранённо проговорил Юнхо. Парень выпрямил складки на своих брюках и покрепче сжал в руке свою сумку. — А затем вам кто-нибудь да отсечет ногу. Я одолжу инструменты и думаю в команде найдутся желающие, сэр. Чон протянул обращение к капитану и развернулся к нему спиной, готовясь выйти. Выброс эмоции всегда проходил также быстро, как и накрывал. Все нутро тряслось и уже чувствовало саблю в груди или пулю в голове, как и было сказано. Юнхо застыл, услышав щелчок, характерный для самого обычного мушкета. Он прикрыл глаза, потому что бежать на этом корабле было некуда, а пальцы сами ослабели, с грохотом опуская аптечку на пол.***