Фазирование лени

      Изуку Мидория был удивительным – стремление помочь каждому от чистого сердца, достойное лучших из героев, проницательный, острый ум и удивительная многозадачность, потрясающие способности к анализу и широкая, искренняя улыбка. Он хотел стать героем – спасать людей, которые не были способны помочь себе сами, защищать их от всех бед и невзгод и делать мир чище и ярче по мере своих возможностей. Он светился, как маленькое солнышко, – не такое яркое, как Мирио, но тоже очень даже искреннее и светлое.       Изуку Мидория был окончательно и бесповоротно беспричудным – это накладывало на него миллион рамок и миллиард обязанностей, которые он должен был нести на своем горбу до конца своих дней, пока не сломается, и он нес их с яркой, невинной улыбкой, словно они ничего и не весили; это определенно заслуживало уважение.       Но больше всего, конечно, Мэдока ценил аналитические способности Изуку.       – Но подожди, если Каэрта [1] израсходует все свои энергетические единицы, то он же больше не сможет использовать свою причуду, следовательно, станет бесполезен, – настаивал Изуку на своем, экспрессивно взмахивая руками. – Его причуда напрямую завязана на его воображении и мощности его мозга, следовательно, если мощность его мозга превысит все возможные показатели, он попросту выйдет из строя!       – Не выйдет, – ответил Мэдока и скептически приподнял бровь. – Я тебе уже говорил, что герои, причуда которых завязана на особом контроле своего сознания, например, те же самые Фантазия и Ля’Мун, контролируют себя гораздо тщательнее, чем кто-либо еще, потому что одна их ошибка может повести к непоправимым последствиям. Мощь Каэрты огромна, но он ограничен в возможностях ее использования. Его воздействие на окружающий мир может быть чревато не самым хорошим финалом, если он не будет осознавать, что делает.       – Он видоизменяет реальность силой своей фантазии, так? – спросил Изуку.       – Верно, но не стоит забывать про его волшебную палочку, – ответил Мэдока, откидываясь на руки, поставленные за его спиной. Они сидели на полу в комнате Изуку, окруженные тетрадями, учебниками и записями, и уже третий час обсуждали героев и их причуды. Зря Мирио говорил, что его друг не разбирается в кумирах современности – Мэдока знал много чего, просто не видел смысла говорить об этом с Мирио, поскольку тому явно был ближе по уровню, так сказать, Амаджики. Оба одноклассника были в большей степени восхищены героями – Изуку же героев анализировал, можно даже сказать «препарировал», и раскладывал все по полочкам, что импонировало Мэдоке куда больше, чем бессмысленное общение из разряда «кто из топ десяти твой любимчик».       – И правда, – хихикнул Изуку, встряхнул головой и продолжил: – Получается, он должен просчитывать все варианты развития событий, чтобы выбрать оптимальный, потому что в случае неверного воздействия на окружающую среду все может обернуться куда более худшими последствиями?       – Так и есть, – кивнул Мэдока и прищурился, как довольный кот, запрокидывая голову назад и лениво разглядывая приклеенные к потолку дешевые флюоресцентные звезды. – Условные умственно-магические единицы, они же у.у.м.е., они же энергетические единицы, определяют умственные затраты на поддержание причуды. Помимо того, что Каэрта должен колдовать, что тратит львиную долю его сил даже при правильном использовании, он также должен понимать и анализировать, что он может сделать правильно или неправильно, поскольку результат может быть чреват не только для него.       – Поразительно, – выдохнул Изуку и другими глазами взглянул на Мэдоку. – Не представляю, насколько ему сложно. Это же… такой стресс в попытках сделать все верно и не переборщить при этом.       – Именно, – произнес Мэдока и вернул голову обратно на свое законное место, посмотрев на Изуку в ответ, а после, словно что-то как следует обдумав, стек на пол и лег лицом к собеседнику. – Это огромный труд над собой, потому что любое промедление или спешка может повлечь за собой непоправимое для носителя причуды. А возвращаясь все же к тому, что Каэрта выйдет из строя после того, как израсходует все энергоединицы: первое, я могу поспорить, что он готов будет продолжать сражаться даже в том случае, если он останется без причуды, то бишь лишится волшебной палочки – несмотря на то, что у него их очень много в запасе, – или же истратит все у.у.м.е.; второе, у него всегда есть люди, которые готовы прикрыть ему спину в случае чего. Он гораздо умнее, чем мы можем себе представить, Изуку. Видео в интернете не демонстрируют и половину того, с чем ему приходится сталкиваться и что преодолевать.       Мэдока помолчал некоторое время, давая Изуку переварить полученную информацию, и, увидев светлый проблеск осознания в зеленых глазах, продолжил:       – Более того, он крайне хорош в ближнем бою. Не знаю, кто его учил или у кого он учился, но постарались его преподаватели явно на славу – у Каэрты есть свой собственный стиль боя, сочетающийся с его причудой. Заслуживает уважения.       – Он твой любимый герой, я ведь прав? – в лоб спросил Изуку, наконец-то поймавший старшего товарища на особой привязанности к одному из про-героев, которую он раньше все время отрицал. Мэдока скривился, как будто съел кислый лимон, и неловко перекатился с бока на живот, утыкаясь щекой в пол и прижмуриваясь.       – Да, ты меня подловил, – раздраженно заявил он и сердито сверкнул взглядом. Изуку сделал самое серьезное лицо, но даже с пола Мэдоке было видно, как уголки его губ подрагивали. – У меня хотя бы вся комната не уставлена его мерчем, в отличие от тебя!       Мэдока всегда превращался в катастрофического брюзгу, когда дело касалось каких-то его секретов и привязанностей; совсем одно – это самостоятельно рассказать о чем-то личном, и совсем другое – спалиться и дать о них узнать кому-либо самостоятельно. На памяти Мэдоки такой «чудесной» способностью обладали только двое: Мирио, потому что он всегда был крайне чуток к перемене настроений лучшего друга, и Изуку, умеющий делать правильные выводы из предоставленной ему информации.       – Вообще-то у тебя отведена целая полка под немногочисленный мерч Каэрты! – возмущенно заявил девичий голос, и появившаяся в зеленых клубах дыма Химэ свалилась на кровать Изуку, сразу же занимая положение, достойное благопристойной девицы. Мэдока скептически закатил глаза и вздохнул, а после сердито сказал:       – Почему бы тебе не вернуться туда, откуда ты пришла?       – Мне там ску-у-учно, – протянула нахалка и приветливо улыбнулась владельцу комнаты: – Привет, Мидория-кун!       – Кажется, ты ей понравился, – язвительно произнес Мэдока, недовольно сдувая с лица надоедливую рыжую прядь. Химэ нагло показала ему язык, изящно закидывая одну ногу на другую, и заправила выбившуюся из сложной прически светлую косицу за ухо. Изуку покраснел и вытянулся в струнку, старательно отводя глаза от девушки, рассевшейся на его кровати, как на королевском троне. – Химэ, меньше наглей. Ты в гостях, вообще-то.       – Ты от темы-то не увиливай и не делай вид, что ты белый и пушистый, – фыркнула она и насмешливо прищурила серые глаза, кинув на своего носителя скептический взгляд. – Вы с Мидорией-куном на равных, потому что не ты один так же тащишься по своему кумиру.       – Как же ты меня раздражаешь, – проворчал Мэдока, впрочем, без особой злобы, и медленно дотянулся до своей головы, чтобы так же медленно подложить ладонь под щеку.       – Это взаимно, – Химэ снова некультурно показала ему язык и, хмыкнув, скрестила руки на груди. – Как дела твои, Мидория-кун?       – Х-хорошо, – дрожащим голосом ответил Изуку, но потом, встряхнувшись, исподлобья глянул на Химэ и продолжил уже куда более уверенно: – А твои, Химэ-чан?       Мэдока скрыл ухмылку за своей ладонью. Поначалу его новый друг страшно пугался симпатичной и дружелюбно настроенной к нему причуды, проявлявшей к нему повышенный интерес, – кажется, Изуку никогда раньше не общался с представительницами прекрасного пола столь тесно, поэтому любопытство Химэ было ему непонятно и интересно. При первом появлении своенравной девицы Изуку и вовсе потерял сознание от смущения – сказать, что Химэ и Мэдока удивились этому, значит ничего не сказать. К счастью, чрезмерно стеснительного друга удалось привести в чувство и клещами вытянуть из него признание по поводу причины его резкого отключения; с тех пор Изуку был вынужден в качестве эксперимента привыкать к постоянному нахождению причуды Мэдоки рядом – она появлялась в любой момент, когда хотела, чем значительно осложняла задачу Изуку, если он умудрялся найти в ее действиях какой-то распорядок.       Сейчас же, постепенно свыкнувшись, Изуку мог спокойно общаться с Химэ на любые темы – оба были отнюдь не глупыми, и поэтому их разговоры всегда были достаточно интересными, из-за чего Мэдока, всеми силами преодолевая свою лень, присоединялся к ним в дискуссиях. Вот и сейчас они обсуждали усиление Госпожи Болотных огоньков – Мэдока сверял свои ощущения с Химэ, та тоже выдавала определенную порцию ощущений и измерений, а Изуку анализировал их и сопоставлял с предыдущими данными.       – Надо бы спуститься покушать, – сказал во время короткой паузы Изуку, переводя дух, и улыбнулся светло-светло, так, что у Мэдоки зарябило в глазах. – Или принести сюда?       – Принести сюда, – проскрипел Мэдока.       – Ты ленивая жопа, Мэдока, – возмутилась Химэ, и ее носитель закатил глаза, с места, впрочем, не сдвинувшись.       – По чьей вине? – закономерно поинтересовался он.       – По моей, что ли?       – Какая ты догадливая.       – Ты что, смеешь меня в этом обвинять?!       – Тише, тише, – успокаивающе произнес Изуку и, когда два взгляда – серый и зеленый – обратились на него, добавил: – Я думаю, что твой отец приехал за вами, Мэдока-кун. Я слышал его голос.       – Придется подниматься, – недовольно проворчал Мэдока и медленно, но верно принялся вставать: из лежачего положения в сидячее, из сидячего оперся на кровать, сел на кровать, оперся о столик, неспешно встал на ноги. – Все, я готов.       – А еще медленнее не мог? – зашипела Химэ, нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу, и сердито уставилась на носителя.       – Мог, – издевательски ухмыльнулся Мэдока и тряхнул головой, отбрасывая рыжую прядь назад. – Если бы ты ушла в свой мирок, мне было бы немного легче.       – Хмпф, – многозначительно сказала Химэ и испарилась в клубах зеленого дыма, а угнетенный ленью Мэдока почувствовал себя немного бодрее.       – Можем идти, – оповестил он Изуку, и вместе они пошли вниз, неслышно спускаясь по лестнице. Изуку не соврал – действительно были слышны два голоса: мягкий и высокий голос Инко Мидории-сан, матери Изуку, и низкий, размеренный голос Атаго Куроками, отца Мэдоки. Пока Изуку не видел, Мэдока усмехнулся – все шло так, как и было им задумано; родители-одиночки двух детей, вынужденные общаться между собой в силу дружбы их любимых чад, постепенно сближались, находя друг в друге то, что никто другой не мог им предоставить.       Отец Мэдоки был спокойным, уверенным и надежным, пусть и немного сдавшим назад после смерти жены и не до конца пережившим мучительную потерю – он представлял собой именно ту опору, которой не хватало Мидории-сан.       Мать Изуку была мягкой, ласковой и заботливой, глубоко опечаленной разводом с мужем и разочаровавшейся в себе, но продолжавшей держаться ради сына – она была ярким примером тех женщин, которые отогревали даже самые холодные сердца.       Как только Мэдока почувствовал, что отец оправился после гибели матери, он сразу принялся исполнять план: искать новую жену для своего родителя, которая могла бы в должной мере обеспечить его любовью, заботой и поддержкой. Матерей-одиночек было не очень много – по данным Мэдоки, собранным им с помощью анализа, во всей средней школе только Наи-чан, Киеми-чан, Тецуя-кун и Сендо-кун жили в неполных семьях. Тогда его взгляд переметнулся на младшую школу – там-то таких образцов было значительно больше и выбор был куда разнообразнее.       Так Мэдока и познакомился с Мидорией Изуку, храбрым, беспричудным мальчиком-солнцем. Конечно, такое решение было обусловлено двумя немаловажными факторами: первое – он жил в неполной семье с матерью-одиночкой, второе – он бесил его… немного меньше, чем все остальные. Думал Мэдока недолго – и вскоре начал свое сближение со своей потенциальной жертвой эксперимента.       Мирио не знал, хотя догадывался – от него вообще было сложно что-либо утаить, – но молчал; то ли не знал, как друга отговаривать, то ли просто не хотел лезть не в свое дело, однако это нехитрое дельце Мэдока проворачивал сам. Немножко надавить, немножко намекнуть, немножко поговорить, и вуаля – Мэдока оказался познакомлен с Инко Мидорией-сан, замечательной, душевной, доброй и милой женщиной. Идеальной во всех отношениях, имеющей сына, искренне желающего ей обрести свое счастье. Первичное одобрение Мэдоки и Химэ она получила без особых усилий – ей осталось завоевать симпатию Куроками-старшего.       И справлялась с этой безмолвно возложенной на нее обязанностью Мидория-сан просто замечательно.       Сейчас, любопытно выглядывая из-за угла кухни на пару с не менее любопытным Изуку, Мэдока с удовольствием наблюдал, как тихо, мирно общаются взрослые между собой, с какой осторожной нежностью смотрят друг на друга, как ласково и невзначай касаются рук собеседника.       Химэ удовлетворенно вздохнула у него в голове, а после умиленно запищала, когда отец аккуратно поцеловал пухлую, мягкую ладошку зардевшейся Мидории-сан.       Мэдока улыбнулся, чувствуя, что скоро сможет назвать Изуку своим братом.