Фазирование лени

      Тогата был солнцем в жизни Тамаки.       Начиная с того самого момента, как он подошёл к его парте и улыбнулся ярко-ярко, предлагая дружбу, Тамаки был готов положить к ногам этого человека целый мир. Тогата был искренним, доброжелательным и чертовски сильным; его главной мечтой было стать героем, чтобы охранять людей и их спокойствие, их веру в размеренную жизнь от злодеев, стремящихся это чувство защищенности разрушить.       Тогата принадлежал к той редкой породе людей, которые способны были пожертвовать собой ради всеобщего благополучия. Это было видно уже сейчас – он спасал котов, застрявших высоко на ветках деревьев, не смущаясь того, что сам может упасть и больше не встать, все время вступался за слабых, не способных постоять за себя, и все время действовал на опережение, чтобы никто не получил и отголоска боли. Нередко это заканчивалось медпунктом для самого Тогаты – он лишь смеялся, говорил, что это пустяки, что на нем все как на собаке заживает, что ничего страшного не случилось.       Талантливый лидер, прирожденный герой, грамотный стратег и тактик, Тогата действительно был крайне хорош во всех областях, которые касались его мечты. Он светился ярко-ярко и освещал путь другим людям, которые не могли самостоятельно найти свою дорогу в этой жизни. Вежливый, оптимистичный, умеющий мотивировать, никогда не сдающийся и не унывающий, всегда на позитиве и готовый протянуть руку помощи, Тогата действительно олицетворял собой тот идеал, к которому Тамаки стремился всем сердцем.       Тамаки хотел быть похожим на своего друга. Свет Тогаты окончательно укоренился в его душе и дал росток желанию стать героем – уверенность внутри Тамаки росла и крепла; он хотел следовать за этим человеком и сделать все возможное для того, чтобы быть с ним наравне. Нет, Тамаки никогда бы не сравнился в яркости с Тогатой, но желал стать для него надежной опорой, сломить которую было бы невозможно. Плечо, спина, рука, нога – все, что угодно, Тамаки был готов отдать всего себя, стать верной, преданной тенью для того, чтобы его друг доверял ему так, как самому себе. Он тренировался на износ, выжимал из себя последние соки, становился лучше и сильнее только ради того, чтобы встать с ним на одну и ту же ступень, чтобы Тогата улыбнулся ему ярко-ярко и показал большой палец – как тогда, в детстве, когда они стали друзьями.       Но у Тогаты была одна-единственная самая большая слабость и в то же время – самая великая сила.       Великая сила откликалась на оптимистичное «Мэдока-кун!», предпочитала валяться на полу тюленем, держала людей вокруг себя за идиотов, шарахалась по школе с полоумной истеричной блондинкой и смотрела на мир глазами безумного ученого, который не может проводить свои эксперименты только в силу своей безграничной лени.       Сказать, что Тамаки терпеть не мог Куроками – значит ничего не сказать.       Он был бесцеремонным, нахальным, острым на язык, абсолютно беззастенчивым, игнорирующим чужие желания и просьбы, ведущим себя как король мира, предпочитающим выполнять свою работу чужими руками, ясно выражающий чувство собственного превосходства над остальными людьми – и при этом остающимся совершенно равнодушным ко всему, что его не касалось.       У Куроками были всклоченные кирпично-рыжие волосы, бутылочно-зеленые глаза, мутневшие время от времени, когда парень уходил глубоко в себя, ехидный прищур, делающий его больше похожим на дворового кота, чем на человека, кривая, перекошенная улыбка, ничуть не красящая его лицо, и непомерное самомнение о себе любимом – он был законченным эгоистом, даже не пытающимся считаться с окружающими его людьми, и при этом умудрялся обставлять все так, чтобы никто не считал его стопроцентным засранцем. Тамаки прекрасно понимал, что Куроками был отнюдь не тем, за кого он себя выдавал, и не понимал, почему такой проницательный человек, как Тогата, не видел, каким на самом деле был его лучший друг.       Причуда Куроками была ему под стать – такая же сумасбродная блондинка по имени Химэ, которую тот ленился держать под контролем и которая поэтому могла творить все, что ей вздумается, и не огребать за это там, где любой другой бы получил отменных люлей. Она была истеричной, наглой и капризной, обожала натравливать друг на друга людей, знала все сплетни без исключения и с удовольствием создавала новые, а когда у нее не получалось, прилагала все усилия к тому, чтобы все ее грязные делишки прошли по созданному плану. Иногда Химэ могла впасть в ярость, и тогда страдали все вокруг, а в частности сам носитель Госпожи Болотных огоньков, всегда получающий от своей причуды по орехи ни за что и ни про что. Куроками ругался с Химэ постоянно – та имела свой разум и не стеснялась его использовать, что постоянно выливалось в бесконечные ссоры между этими двумя.       Единственный, кого Куроками признавал если не равным себе, то хотя бы более-менее приближенным к себе по интеллекту, оставался беспричудный тощий пацан из класса 1-В средней школы. При виде него равнодушное выражение лица Куроками менялось на нечто более похожее на оживление или восторг, и даже лени в его действиях становилось куда меньше – он всегда с удовольствием общался с этим школьником возрастом младше его на два с половиной года и никогда не отказывал ему в помощи, и разница между отношением Куроками к любому другому человеку и этому мальчишке была видна очень четко и ясно. Мальчишку звали Изуку Куроками – об этом Тамаки узнал уже потом – он являлся исключительным геройским фанатом и был презираем своими одноклассниками за то, что с рождения не имел способности. Одно время его без зазрения совести чморили – зажимали в коридорах, делали мальчиком на побегушках, издевались над ним, оскорбляли и даже поколачивали.       – Мэдока-кун, – как-то раз сказал Тогата, когда они втроем сидели на лавочке на дворе. Куроками в ответ выпустил изо рта струю вонючего сигаретного дыма – еще одна причина, по которой он не нравился Тамаки – и промычал что-то невразумительное. – Это разве не Изуку-кун?       Пластом лежащий на скамейке Куроками замер, с какой-то непонятной неотвратимостью сел и взглянул в указанном направлении долгим и цепким взглядом, а после неожиданно подобрался – в нем изменилось все, вплоть от выражения глаз до осанки, когда он поднялся, швыряя бычок в сторону, бросил сухое «я сейчас» и размашистым шагом пошел в сторону хулиганов, зажимающих подростка метрах в ста от них.       – Кто это такой, Изуку-кун? – спросил Тамаки, глядя на бледного зеленоволосого паренька.       – Его младший брат, – сказал Тогата, откинулся на скамейку, прикрывая глаза, и тут же уточнил: – Сводный.       – А мы… не пойдем? – осторожно осведомился Тамаки, глядя на то, как Куроками замер напротив группы подростков, чуть ссутулившись и засунув руки в карманы, а после по-птичьи склонил голову и перекатился с носка на пятку. – Ему не нужна помощь?       – Не думаю, что ему она понадобится, – легкомысленно ответил Тогата, но Тамаки заметил, как его руки, до этого расслабленно лежащие на скамейке, вдруг напряглись, а пальцы выбили на деревяшке обеспокоенную дробь. – Я не одобряю то, что он сейчас хочет сделать, но притворюсь, что ничего не вижу и не слышу, пусть и нехорошо это, – раздался первый вскрик, и Тамаки вздрогнул, тут же поворачиваясь в ту сторону, в которую ушел его одноклассник, а Тогата шумно выдохнул и закрыл глаза. – Мэдока-кун давно хотел с ними разобраться. Его методы… так себе, но, боюсь, по-другому эти глупые мальчишки ничего не поймут. Изуку-кун беспричудный, он, пусть и ходит на айкидо и джиу-джитсу, в силу неопытности все еще не способен выстоять против своих одноклассников, избравших его жертвой. Пусть хоть Мэдока-кун выпустит пар, а то он чертовски злой ходит в последнее время. Хорошо, что Химэ-чан нет, иначе от них бы живого места не осталось.       С тех пор к личному «послужному списку» Мэдоки Куроками добавилось «чрезвычайно жестокий, когда дело касается того, о чем он заботится» – безжалостно избитые им хулиганы провели в больнице достаточно долго для того, чтобы запомнить то, что к Изуку Куроками подходить не стоит, – а также понимание того, что моральный компас Тогаты отчаянно сбоил на наглом рыжем мальчишке с чрезвычайно взрослыми глазами.       Тогата прощал Куроками все то, что не прощал другим людям: дурацкие шутки, несправедливость, откровенные издевательства, дебильные «эксперименты», как называл их сам Куроками, неподобающее поведение, резкость, неуважение. Все, что делал Куроками, казалось, котировалось по совершенно иной ставке, по которой не проходил даже сам Тамаки. Это обижало и расстраивало, потому что Тамаки не понимал, как такой мрачный человек может заслужить драгоценное доверие солнечного, светлого Тогаты?       Тот даже закрыл глаза на избиение младенцев, оправдав Куроками тогда, когда тот этого даже не просил – ему всегда было плевать на мнение окружающих, – так что же он сделал такого, чтобы не просто в сознании Тогаты встать с ним на одну планку, а даже подняться еще выше?..       И этот человек хотел стать героем, что оскорбляло Тамаки до глубины души.       – А тебе вообще какое до этого дело? – насмешливо фыркнул Куроками, когда Тамаки задал ему прямой вопрос. – Хочу и хочу. Тебе какая разница?       – Нет уж, ответь, – упрямо мотнул головой Тамаки и прищурился. – Я должен знать.       – Никому ты ничего не должен, – театрально вздохнул Куроками и драматически заломил руки, лежа на полу; сидящая рядом с ним на парте Химэ прыснула от смеха и закатила глаза, чем взбесила Тамаки еще больше. – Причина одна, – произнес он, поднял руку и, приложив мизинец и безымянный палец к ладони, потер большим пальцем о средний и указательный, а после расплылся в крайне дружелюбном оскале.       – Деньги? – задохнулся от возмущения Тамаки. – Ты хочешь стать героем только ради денег?       – А почему бы и нет? – пожал плечами Куроками, словно в этом не было ничего постыдного. – Деньги правят миром, герои хорошо зарабатывают, несложно поставить знак равно, верно? Кто герой, тот правит миром, однако это не всегда верно и в обратную сторону, – зачем-то добавил он и хмыкнул, кажется, крайне довольный собой.       – Да ты!.. – вспыхнул Тамаки от гнева. – Как ты можешь так говорить? Герои рискуют своими жизнями ради спасения других людей и мира во всем мире, а ты хочешь стать героем только ради денег?       – Могу, хочу и стану, – равнодушно ответил Куроками, и в голосе его неожиданно лязгнула сталь. – Прошу прощения, вынужден вас покинуть, мои меркантильные делишки не ждут, – язвительно произнес он, явственно намекая на то, что прекрасно понял ход мыслей Тамаки, а после неспешно поднялся, демонстративно отряхнулся и вышел из класса, не оборачиваясь.       – Придурок, – высокомерно и язвительно хмыкнула Химэ, в точности повторяя интонации своего носителя, блеснула сердитым взглядом в сторону Тамаки и последовала за Куроками.       Тамаки тут же вскинул голову, всматриваясь в лицо Тогаты, сидящего напротив, – тот вздохнул, устало потер глаза, а после резко поднялся с места, стремительно подошел к Тамаки и с привычной улыбкой произнес:       – Я скоро вернусь, подождешь меня здесь, ладно?       И ушел, так и не дожидаясь ответа, а Тамаки остался сидеть в кабинете один в толпе незнакомых одноклассников, брошенный и забытый.       В глазах Тогаты не было ни намека на улыбку.       С тех пор он начал чувствовать, что ему не хватало внимания Тогаты, человека, которого он назвал своим солнцем и за которым был готов идти хоть на край света; все свое свободное время Тогата, казалось, уделял нахальному Куроками, не делавшему ничего, чтобы это внимание заполучить, и со стороны это смотрелось так, словно общение с Тогатой тому вообще не сдалось – мол, придешь, прогонять не буду, уйдешь – догонять не стану. Такое отношение Куроками к Тогате крайне раздражало Тамаки, но его друг молчал, и он молчал тоже, хотя, видит Ками, как сильно ему хотелось встряхнуть дурного рыжего одноклассника!       А потом Тамаки увидел – или понял, или и то, и другое вместе, неважно, – то, что до этого момента ускользало из-под его внимания, тот недостающий кусочек пазла, из-за которого картинка казалась кривой и неполной.       Тогата на Куроками смотрел. Нет, не так – смотрел.       И во взгляде этом было столько чувств, запечатанных глубоко-глубоко под сердцем, так, чтобы не высказаться ненароком, чтобы не выдать себя неосознанным движением, чтобы не проколоться на самом очевидном.       Тогата всегда был рядом, чтобы помочь Куроками с любой его просьбой, выполнить любое предложение, подсобить с какой угодно затеей, подбодрить добрым словом, утешить в момент поражения, разделить радость после победы, забрать весь негатив себе. Он ненароком старался прикоснуться, оказаться в поле зрения или же увидеть самому, находиться как можно ближе, но в то же время предельно четко уважая границы чужого личного пространства, шутить шутки, понятные только им одним, жадно впитывая в себя кривоватую, но искреннюю улыбку, разговаривать обо всем и ни о чем и просто осознавать, что в жизни этого конкретно взятого человека он занимает весомое место.       Тогата этого наглого, беспардонного, эгоистичного, сумасбродного, дурного, ленивого, жестокого, странного Куроками любил. Любил окончательно и бесповоротно, да так сильно, так отчаянно, так крепко, что сам себе боялся в этом признаться.       В этой битве у Тамаки с самого начала не было ни единого шанса на победу.       От этой мысли хотелось выть.