Фазирование лени

      Мэдока ходил мрачным и угрюмым последние три дня. Химэ обеспокоенно ходила вокруг него кругами, пробовала расшевелить его с помощью сарказма и прочих раздражающих мелочей, которыми она обычно выводила носителя из себя, но натыкалась на неприступную броню из колких слов, бьющих прямо в цель, и отступала, глядя встревоженно и затравленно.       Мирио честно попытался намекнуть Мэдоке на то, что тот всегда может к нему обратиться, но был одарен хмурым взглядом, облит ядовитым сарказмом и послан на все четыре с пожеланием попутного ветра. Обычно Мэдоке не составляло сложностей поделиться своими проблемами: он не стеснялся говорить о том, что его беспокоит, но при этом ни за что не признавался в слабости. Для него поделиться наболевшим означало очистить душу и облегчить сердце, а после, преодолев все трудности, смело шагнуть вперед и пойти по своей дороге дальше.       Но не сейчас.       Попытавшись спросить у Химэ, что конкретно беспокоит Мэдоку, Мирио наткнулся на бешеный взгляд и плотно сжатые губы, которые не могли разомкнуться: Мэдока, позволявший своей чрезмерно самостоятельной причуде практически все, запретил ей говорить что угодно на этот счет.       Мирио догадывался наверняка: как бы Мэдока ни позиционировал себя как человека, причуда которого не подчиняется его приказам, это не отменяло того факта, что он находился на том уровне, когда ему не доставляло никаких проблем подавить волю Химэ и заставить ее делать то, что требуется, а не то, что она хочет. В данной ситуации это было долгосрочный запрет на затрагивание определенной темы; Мирио страшно было представить, на каком уровне находился контроль Мэдоки, раз он мог так филигранно моделировать поведение Химэ.       Путем нехитрым расспросов Мирио понял, что даже косвенно ничего не сможет добиться – скорее, Химэ убьет его прежде, чем он сможет до чего-то докопаться, потому что ее разъяренный вид на грани того, чтобы перейти в боевой режим, уверенности не прибавлял. Химэ эта ситуация раздражала чуть ли не больше всех – с ее оговорок становилось ясно, что Мэдока получит отменных люлей, когда ослабит поводок, который накинул на свободолюбивую причуду.       Попытки аккуратно расшевелить самого Мэдоку тоже ничего не дали: он стал значительно жестче, агрессивнее и был готов рвануть в любую секунду. Одноклассники обходили его по широкой дуге, потому что Мэдока источал такую темную, страшную ауру, что находиться рядом с ним опасалась даже Хадо, которая, казалось бы, была совсем непробиваемой и отмахивалась от негативных людских настроений с завидной легкостью.       Мирио очень хотел подловить Куроками-младшего, но не смог – тот каждый раз ускользал из пальцев, словно песок, и найти его было невозможно, не задействовав при этом для поисков его старшего брата.       Вообще по своей природе Мирио был очень тактичным и никогда к такому человеку, как Мэдока, со своим уставом не лез. Несмотря на то, что с возрастом и с изменившимся кругом общения характер Мэдоки сгладился, он по-прежнему оставался тяжелым и колючим даже в самые спокойные времена. Для Мэдоки естественнее, чем дышать, было относиться к другим людям с некоторой надменностью, а также думать в первую очередь о себе – последнее, впрочем, было достаточно спорным с момента начала восхождения Морфея как героя.       Мирио старался относиться к поведению Мэдоки проще. Первые пять-семь лет ему и правда было очень обидно, но он копил все в себе, боясь, что потеряет друга, если выскажется, но при этом осознавая, в какой-то определенный день это будет невозможно выдержать, вследствие чего произойдет взрыв. А потом в определенный момент к нему пришло понимание: Мэдока не стремился никого обидеть. Несмотря на то, что Мэдока прекрасно знал, куда нужно ткнуть, чтобы попасть по больному, чаще всего он плевался ядом без какого-либо особого подтекста, словно по привычке, доведенной до автоматизма.       Вспоминая о биологических родителях Мэдоки, Мирио с уверенностью мог сказать, что эта особенность досталась Мэдоке от матери: та тоже была очень острой на язык, не стеснялась говорить то, что думает на самом деле, и пользоваться этим для достижения своих целей. Возможно, Мэдока действительно продолжал так вести себя по привычке, будто это связывало его с матерью, которую он, хоть и любил, но сумел отпустить без особых страданий.       В голову Мэдоки Мирио залезть не пытался, потому что прекрасно осознавал, что делать ему там нечего – все равно ничего не поймет. Однако ничего не предпринять в те моменты, когда Мэдока в своей депрессии слетал с катушек, он не мог.       – Мэдока, подожди, – Мирио сумел поймать ставшего неожиданно неуловимым Мэдоку после уроков и притормозить его уход на улице. – Давай поговорим, пожалуйста.       – О чем? – проскрежетал Мэдока. Взгляд мутных глаз прошелся по лицу Мирио и, не найдя на нем ничего любопытного, соскользнул куда-то в сторону окна.       – О том, что с тобой происходит, Мэдока, – вздохнул Мирио и чуть крепче сжал запястье Мэдоки, осторожно погладив его большим пальцем по выступающей косточке. Мэдока вырвал руку и уставился на Мирио как на врага народа. – Ты же прекрасно знаешь, что я всегда буду рад тебя выслушать и помочь тебе, я…       – Не знал, – выплюнул Мэдока и упрямо склонил голову. У Мирио создалось впечатление, словно еще немного, и Мэдока оскалит клыки, как дикий зверь. – Теперь знаю. Приму к сведению. Спасибо. Могу идти?       Яд сочился из слов Мэдоки и, будь он физически реальным, запросто мог бы плавить железо и камни. Мирио нахмурился: Мэдока источал неподдельное нежелание общаться с ним и буквально приказывал оставить его в покое, но Мирио не мог этого сделать.       Не сейчас, когда где-то на дне темных зрачков плескалась безмолвная просьба о помощи.       – Не можешь, – отрезал Мирио, и Мэдока вскинулся, всем видом показывая, что готов отстаивать свою честь. – Я тебя никуда не отпускал.       – Мне что, придется надрать тебе зад, чтобы уйти? – процедил Мэдока.       – Быть может, и так, – легкомысленно пожал плечами Мирио, и глаза Мэдоки вспыхнули недобрым зеленым огнем.       Мирио знал, на что шел, когда внаглую провоцировал Мэдоку. Будь Мэдока в обычном своем расположении духа, он бы не задумываясь отмутузил Мирио словесно и провел бы добивающий удар просто ради проформы, но сейчас Мэдока находился на взводе, и ему срочно требовалось выпустить пар, о чем он никогда бы не сказал.       Мэдока бросился в атаку не раздумывая: вот он стоял в пяти метрах от Мирио, а вот оказался вплотную к нему и попытался провести джеб. Никто из них не говорил о негласных правилах боя, все и так было понятно: никаких причуд, только голая сила и ничего больше.       Мирио поддавался Мэдоке, и он прекрасно это знал. В конце концов, из них двоих именно Мирио был бойцом ближнего боя, а Мэдока, наоборот, предпочитал держаться дальней и средней дистанции, поэтому в спаррингах один на один постоянно ему уступал. Впрочем, назвать его слабым Мирио не мог даже при всем желании, потому что свои недостатки Мэдока компенсировал с головой: он имел гибкий, аналитический ум и умел филигранно применять его в схватках, не тратя при этом время на раздумья, а также являлся владельцем превосходно подвешенного языка, умевшего бить по самым больным точкам противника. Даже не имея достаточной физической силы, Мэдока был гибким, быстрым и ловким; в сочетании с его мозгом это давало ужасающую комбинацию, из-за чего некоторые из их одноклассников предпочитали избегать спаррингов с ним.       Но сейчас Мэдока был раздавлен и разбит: это читалось в его дерганых движениях, в которых отсутствовала любая присущая ему хищная грация, в ярости и боли, которую можно было почувствовать чуть ли не физически, в темных мешках под слегка покрасневшими глазами, искусанных в кровь губах и выражении глубокого отчаяния, отпечатавшегося на осунувшемся лице. Его взгляд застилала мутная, непроницаемая пелена не то слез, не то горя.       У Мирио сжалось сердце, когда Мэдока оскалился: не хищно, как загнанный в угол зверь, а с нескрываемой болью не физической – душевной.       Они кружили друг вокруг друга, как большие, хищные птицы, и обменивались хлесткими, мощными ударами на грани сил. Мирио намеренно бил слабее, чем мог на самом деле, потому что боялся причинить Мэдоке боль, хоть и знал, что это необходимо в данный момент. Стань он несопротивляющейся грушей для битья, Мэдока просто послал бы его к черту и снова закрылся, но чем дальше они дрались, тем больше эмоций появлялось на его лице, позволяя Мирио вздохнуть с облегчением.       У Мирио болели челюсть, выбитое плечо, пара пережатых болевых точек и ушибленная голень – Мэдока его не щадил, и Мирио это понимал. Впрочем, сам Мэдока щеголял разбитой бровью, кровь из которой заливала один глаз, хромал на одну ногу и дышал со свистом; кажется, один из ударов Мирио пришел ему прямо по ребрам. Мирио знал, что таким образом Мэдока должен был выпустить пар, поэтому терпеливо ждал, пока Мэдока либо выдохнется, либо закончит поединок по своему желанию.       Но Мэдока в очередной раз удивил: он резким движением схватил Мирио за локоть, прижимая его предплечье к своему боку, обнял за спину… и стремительно перебросил на землю, сделав бедро главной точкой опоры. Мирио охнул, растягиваясь на земле, но Мэдока уже сел сверху, не давая ему пошевелиться и занося руку для очередного удара.       Взгляд у него был совершенно диким.       Но вдруг Мэдока посмотрел Мирио в глаза, а после моргнул, и его отчаянный оскал дрогнул. Мэдока опустил занесенную руку, сгорбился, будто у него больше не осталось сил поддерживать осанку, и скатился на землю рядом с Мирио, растягиваясь в полный рост. Было слышно его тихое, посвистывающее дыхание и то, как периодически он сглатывал слюну; наверное, со стороны они представляли странное зрелище – два побитых студента Юуэй, валяющихся на асфальте друг рядом с другом.       – Каэрта умер [1], – тусклым голосом произнес Мэдока, и Мирио замер, игнорируя ноющую боль, растекающуюся по телу. – Точнее… убили его. Я даже не знаю, кто это был, – Мэдока горько хмыкнул, и Мирио медленно, осторожно повернул голову для того, чтобы увидеть его профиль.       У Мэдоки были стеклянные глаза, неотрывно смотревшие в небо, и помертвевшее выражение обычно живого, пусть и не очень эмоционального лица. Кирпично-рыжие волосы прядями спадали на лоб и виски и прикрывали уши – Мирио все еще помнил их гладкость и мягкость. На скуле наливался синевой синяк, а на переносице виднелась смазанная капля крови.       Мирио знал, что Каэрта был для Мэдоки не только кумиром, героем, которым он восхищался, но и мудрым наставником, учившим Мэдоку овладевать его причудой, а также усмирять нелегкий характер в общении с людьми. Мирио считал, что большая заслуга Каэрты была в том, что Мэдока стал сдержаннее и источал куда меньше презрения и надменности, чем в начальной и средней школе и первом году обучения в Юуэй.       Мэдока единожды посещал практику у Каэрты, а также дважды стажировку: один раз на первом курсе, один раз на втором. Однако Мирио догадывался, что, помимо этого, у Мэдоки также хватало наглости заявиться к про-герою в Агентство с какими-то своими вопросами и ответами на эти же самые вопросы. Насколько он понял с некоторых оговорок, Каэрта покровительствовал Мэдоке и собирался по окончанию обучения в Юуэй взять его к себе под крыло.       А теперь человека, которого Мэдока уважал и любил, больше не было.       Мирио не стал ничего говорить. Он просто наощупь нашел руку Мэдоки и осторожно сжал ее, и Мэдока чуть крепче сжал его пальцы в ответ, заставив сердце Мирио затрепетать с удвоенной силой.       Некоторое время они лежали и молчали. Тишина, повисшая над ними, была уютной и совершенно уместной. Лишь спустя долгие, тянущиеся минуты Мирио тихо, но искренне произнес:       – Я соболезную твоей утрате, Мэдока.       – Спасибо, – коротко ответил Мэдока, и уголки его губ дернулись в подобии привычкой надменной усмешки. – За… вот это все. Мне стало немножко легче. Пойдем домой.       Мирио молча кивнул и начал подниматься на ноги. Спина, на которую его швырнул Мэдока, болела, но говорить об этом Мирио не собирался, чтобы не разрушить воцарившуюся атмосферу. Мэдока встал с горем пополам, прижимая руку к травмированным ребрам, но на обеспокоенный взгляд Мирио просто отмахнулся и поковылял к брошенному неподалеку рюкзаку.       В такой же тишине они отряхнулись, приводя себя плюс-минус в приличный вид, и неспешно пошли в сторону дома Мэдоки. Вообще-то они жили в разных местах, но сейчас Мирио чувствовал, что оставлять Мэдоку одного крайне нежелательно, и тот факт, что Мэдока не отказывался от его сопровождения, как делал обычно, когда у них не было совместных планов, это только подтверждал.       – Я с тобой, Мэдока, – негромко произнес Мирио, и Мэдока, скользнув по нему взглядом, коротко кивнул.       – Я вижу, Мирио, – хрипло уронил он с едва заметной долей насмешки, но в этих словах Мирио услышал неподдельную благодарность.       У самого дома Мэдоки Мирио с удивлением обнаружил Куроками-младшего в спортивной форме, который разминался перед, видимо, пробежкой, и с досадой подумал, что раньше, когда мальчишка был необходим, его было не найти. Сбоку полыхнуло темной и злой аурой, и Мирио, нахмурившись, перевел взгляд на Мэдоку – он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на младшего брата холодно и пристально, словно стремился залезть ему в мозг и тщательно все просканировать.       – О, Мэдока, – неподдельно удивился Куроками-младший и хлопнул зелеными глазами. – И Тогата-семпай! Здравствуйте, рад видеть вас двоих. А вы к нам, да?       Мутная зелень во взгляде Мэдоки вспыхнула изумрудными брызгами, когда он прищурился и качнулся с носка на пятку, будто примеряясь, как именно ему следует начать атаку. Куроками-младший это почувствовал и выпрямился, напрягаясь; без особых усилий Мирио увидел у него перетянутые эластичными бинтами запястья, когда он закатал рукава, и синяки, рассыпанные по предплечьям.       – Что-то случилось, Мэдока? – спросил Куроками-младший, чувствуя подвох.       – Каэрта мертв, Изуку, – сказал как отрезал Мэдока и угрожающе склонил голову вперед, рассматривая младшего брата. – Его убили. Он защищал гражданских.       – Но… – Куроками-младший жалобно вскинул брови и приоткрыл рот, он растерянно перевел взгляд с Мэдоки на Мирио и обратно. – Ох, я…       – Изуку, – прохладно произнес Мэдока и сделал два чеканных шага вперед. – Если ты не забыл, мир не вертится вокруг тебя. Если ты и дальше будешь продолжать думать только о себе, герой из тебя выйдет отвратительный.       – Мэдока, – предостерегающе произнес Мирио, имеющий представление о том, насколько эта тема болезненна для Куроками-младшего и как далеко Куроками-старшего может заносить.       – Девочка есть. С бледно-розовыми волосами и глазами разноцветными. Помнишь еще? – процедил Мэдока, сузив глаза, и в два прыжка оказался рядом с младшим братом, нависая над ним. – Или уже все на свете со своими умопомрачительными тренировками позабыл?       – Ками-чан, – пробормотал Куроками-младший, с которого мигом слетел весь норов, и вскинул паникующий взгляд на Мэдоку. – Как я мог… Я же ее подругой считаю, а сейчас…       – Завали, Изуку, – холодно сказал Мэдока. – Она в больнице неподалеку от вашей школы. Дальше, надеюсь, разберешься сам, не идиот ведь.       Куроками-младший влетел в дом, провел там около минуты, а после выбежал в ветровке и с рюкзаком на плечах.       – Спасибо, спасибо, Мэдока, – прошептал он, чуть ли не плача. – Я пошел.       Мирио долго смотрел вслед убегающему мальчишке, а после перевел взгляд на Мэдоку, который, игнорируя все правила общественного порядка, вынул из кармана пачку сигарет и зажигалку.       – Ками-чан? – осторожно спросил он.       – Лучшая подруга Изуку, приемная дочь Каэрты. [2] Я встречался с ней на практике и стажировке, – небрежно ответил Мэдока, прислонился к кирпичной кладке и выпустил изо рта облако тяжелого, пахучего дыма. – Мой брат, к сожалению, немного дурит. Моя задача как старшего – не дать ему совершить непоправимого, того, о чем он будет потом жалеть.       Мирио ничего не ответил. Он прислонился к стене рядом с Мэдокой, вдыхая раздражающий запах сигарет, и безмолвно уставился в высокое небо, затянутое хмурыми тучами.       Начинался дождь.