Фазирование лени

      Голова была на удивление легкой. Мэдока, проснувшись и еще не открыв глаза, сначала потянул носом воздух, ощущая неприятный запах спиртного, и недовольно поморщился. Кажется, он лежал на кровати, укутанный в одеяло, и его спина по непонятной причине слегка ныла, выражая свое неодобрение.       Было жарко. Дернув ногой, Мэдока откинул с себя одеяло, и прохладный ветер тут же игриво щипнул его за голые пятки. От такого действия матрас неожиданно запружинил, чего не делал раньше никогда просто потому, что был достаточно жестким. Отсюда напрашивался вывод: кровать Мэдоке не принадлежала.       Все еще не открывая глаз, он запустил руку под подушку и ощупал ее. Она была какой-то слишком плотной, в то время как подушка Мэдоки имела меньшую упругость, из-за чего его голова утопала в ней, а шея никогда не болела.       Мэдока резко распахнул глаза и уставился на светлый потолок с расклеенными по нему флюоресцентными звездами, светившимися в темноте. Это окончательно убедило его в том, что эту ночь он провел не в своей комнате. Хотя бы просто потому, что потолок Мэдоки был темно-синим и никаких дополнительных украшений на себе никогда не имел.       Задумчиво рассматривая старые наклейки, Мэдока лениво думал о том, как же он скатился до такой жизни, что ночевал не у себя. А самое главное, не у себя – это где, черт возьми, конкретно? Ветер, влетевший в комнату из приоткрытой форточки, обласкал его лицо и щелкнул по носу, и Мэдока вновь поморщился, рассеянно шаря взглядом по потолку.       В непозволительной близости от его правого уха раздался шумный вздох, и Мэдока тут же развернул голову, нос к носу встречаясь с сонным Мирио, который почему-то сидел на полу около кровати, на которой Мэдока спал. На его щеке отпечатался шов от пододеяльника и складки от простыни, и взгляд мутно-синих после сна глаз был расфокусированным и непонимающим.       – Мэдока? – хрипловато спросил он и с силой зажмурился, а после, высвободив одну из своих рук из плена пальцев Мэдоки, обоими ладонями потер лицо. Мэдока уставился на руку, которая еще недавно держала руку Мирио, как на врага народа, да так и застыл, изучающе глядя на нее. Что-то упорно царапало сознание, но у Мэдоки, всегда спавшего крепко и очень долго приходившего в себя после сна, операционная система пока что еще находилась в стадии загрузки, поэтому желаемых ответов на вопросы не давала.       Мэдока медленно сел на кровати, игнорируя Мирио, и, уперевшись локтями в колени, пространным взглядом посмотрел перед собой, пытаясь понять, какая цепочка событий привела к подобному развитию сюжета. Понимание приходить не хотело, потому что мозг Мэдоки все еще спал, поэтому он попытался по ощущениям тела определить, что происходило недавно.       Голова, его верный друг и мозговой центр, была непривычно легкой, словно вообще ничего не весила, но ее легкость на удивление не способствовала адекватному восприятию реальности. Телу было слегка жарко, видимо, из-за долгого лежания под пуховым одеялом, а живот слегка крутило. Перед глазами плыло, но самую капельку, однако при этом всем Мэдока ощущал себя достаточно выспавшимся, пусть и не бодрым от слова совсем.       Он автоматическим движением потянул за травянисто-зеленую ленту, не понимая, почему Химэ со своими воплями еще не появилась в тот же самый момент, как он только что проснулся. Связь натянулась, и пространство перед Мэдокой вспыхнуло изумрудными клубами дыма, в которых через некоторое время возникла сама Химэ.       Мэдока уставился на нее во все глаза. Химэ выглядела… заспанной, и это было странно как минимум потому, что все те года, который Мэдока провел с ней бок о бок, она не нуждалась ни в еде, ни во сне, ни в воде, ни в прочих малостях. Зачастую Химэ просто копировала человеческие потребности, чтобы казаться более живой, потому что, несмотря на то, что она выглядела, позиционировала и вела себя как девушка-подросток, которая продолжала расти, она все еще оставалась причудой, имеющей человеческий облик.       Химэ сонно потерла глаза, все еще не открывая их, медленно почесала щеку, широко зевнула, обнажая ровные ряды зубов, и только после разлепила веки и посмотрела на Мэдоку таким же расфокусированным взглядом, какой он обычно видел по утрам в зеркале. Краем глаза Мэдока увидел шевеление справа от него – Мирио выпрямился и, кажется, крайне озадаченно уставился на Химэ.       – Мэдока, – вяло пробормотала она и снова зевнула, уже прикрыв рот ладошкой. – Что случилось?       Острое, яркое осознание ударило Мэдоку по затылку кувалдой, и он задохнулся от боли, моментально наполнившей грудную клетку. Один лишь взгляд серых глаз Химэ заставил его в одну секунду вспомнить все, что происходило в последние дни: стажировка, смерть Химэ, пропажа ленты связи, всепоглощающее опустошение, не одна выкуренная пачка сигарет, бутылка коньяка, домашний, уютный Мирио, осторожные, неловкие поцелуи в обнимку…       Но это потом, все потом. Сейчас Мэдока подался вперед, сграбастал Химэ за руку и старательно ощупал ее, трогая каждую фалангу, каждый сустав, после коснулся запястья, нащупал пульс, почувствовал тепло нежной кожи.       – Ты с ума сошел, Мэдока? – все еще вяло спросила Химэ, впрочем, где-то вдалеке в ее голосе послышались рокочущие нотки недовольства. – Что за осмотр? Я что, на приеме у врача?       – Химэ, – насилу выдавил из себя Мэдока, заглядывая в смуглое сонное лицо и ощущая, как его глаза начинает печь изнутри. – О, Ками-сама, Химэ.       – Да что случилось-то? – без особого энтузиазма возмутилась она, тщетно стараясь выдернуть руку из хватки Мэдоки. – Мирио, ты-то хоть объясни, что происходит?       – Ты умерла, Химэ, – с непередаваемой эмоцией произнес Мирио и чем-то хрустнул, но Мэдоке, завороженно глядящему запястье Химэ, было все равно. – А теперь воскресла.       – Чего? – непонимающе крякнула Химэ.       – Я думал, что потерял тебя, – прошептал Мэдока и несдержанно сгреб пискнувшую Химэ в охапку. – Я не чувствовал ни ленты связи, ни какого-либо отклика, я думал, что это все, конец. Прости меня, Химэ, я был слишком слаб, чтобы защитить тебя. Прости меня. Прости.       – Ну-ну, успокойся, – растерянно пробормотала Химэ, растеряв весь свой боевой запал, и неловко потрепала Мэдоку по спине, а после полноценно обняла, сомкнув кольцо объятий вокруг его торса. – Я же здесь, Мэдока. Все позади.       Мэдока рваным движением уткнулся Химэ в плечо и крепко-крепко зажмурился, чувствуя, как бесконечное облегчение накрывает его с головой. Когда-то давно Мэдока клялся сам себе, что никогда больше не будет демонстрировать свою слабость через слезы, но сдержать это обещание сейчас ему было не дано. Мэдока не имел ни малейшего понятия, как он дальше жил бы без Химэ, если бы она вдруг исчезла, даже если три дня, которые он провел без нее, показались ему мучительной, невыносимой пыткой.       Мягко хлопнула дверь – Мирио тактично вышел за пределы комнаты. Мэдока почувствовал, что вместе с тем, как по его щекам соскользнули влажные, горячие дорожки слез, Химэ крепче стиснула ткань рубашки и с силой прижала его к себе.       Химэ дурманяще пахла хвойным лесом, терпкой пряностью тмина и легкой ноткой дикой земляники. Мэдока вдыхал этот запах, стараясь наполнить им свои легкие и убедить самого себя в том, что вот она, Химэ, живая, здоровая, рядом с ним.       – Я помню только твое до смерти испуганное лицо, белое, как бумага, а до этого все как в тумане, – приглушенно пробормотала Химэ. – А потом, наверное, я… спала? Да, спала, если так можно выразиться. Я не ощущала себя и ничего не чувствовала, я находилась в беспросветном нигде, где не было ни звуков, ни запахов, ни света. Просто темнота, в которой я плавала, которая снисходительно позволяла мне восстанавливать силы, которые у меня закончились. И когда я снова обрела физическую оболочку, ты позвал меня. И я пришла.       – Тебе снесли голову, когда ты защищала меня, – тихо уронил Мэдока. – Ты просто растаяла в воздухе, пропала наша связь, и до тебя было никак не дозваться. Люди умирают от такого, Химэ. Я подумал, что ты тоже умерла.       – Люди умирают, – горько хмыкнула Химэ. – Но я же причуда.       – Это и спасло нас обоих, – не менее горько ответил Мэдока. – И тебя, и меня.       Химэ вела себя как человек, и Мэдока воспринимал ее как человека, потому что Химэ была живой. У нее были свои замашки, черты характера, иногда бесящие или же наоборот, умиляющие донельзя, вредные или не очень привычки, методы общения с миром, особенности реакций на внешние раздражители, специфика мышления и прочее, что делало ее похожей на человека. Мэдока воспринимал ее своей сестрой, лучшим другом, частью себя, но никак не причудой, которой она, по сути, являлась.       Именно из-за подобного отношения к Химэ Мэдока не мог мыслить адекватно после ее гибели. Воспринимая ее как живую девушку, а не нечто, порожденное его врожденной способностью, Мэдока решил, что Химэ умерла, как умирают нормальные люди, и слегка поехал крышей из-за своей невосполнимой, как он считал, потери.       Оказалось, что очень даже восполнимой. Когда-то давно Мэдока уже размышлял о чем-то подобном, но, потеряв голову, напрочь об этом позабыл. Если мыслить цинично, то по своей природе Химэ являлась големом – материальным существом, работающим на энергии хозяина, лишенным базовых человеческих чувств и потребностей. Но при этом силой причуды Химэ была наделена разумом, который позволял ей развиваться вне зависимости от носителя, из-за чего она была чуть ли не в большей степени человеком, чем сам Мэдока.       Все причуды имели свойство восстанавливаться со временем либо после того, как организм носителя истощался, либо после того, как запасы энергии подходили к концу, либо после выполнения определенных условий. Для Госпожи Болотных огоньков работали второй и, как выяснилось, третий случай: Химэ уходила восстанавливаться в свое измерение, когда у нее заканчивалось «топливо», на котором она жила, а также когда выполняла условие – умирала.       И если при окончании «топлива» ей нужна была подзарядка, то при «смерти» ей требовалось куда более длительное и тщательное восстановление, которое подразумевало под собой колоссальные затраты на реконструкцию тела и сознания. Поэтому Мэдока не имел никакого доступа к ленте связи – чтобы не мешать энергоемкому и сложному процессу и даже случайно не тянуть из Химэ силы.       Мэдока насилу оторвался от Химэ и вытер рукавом глаза, а после еще раз провел по сильным плечам руками, словно это могло удостоверить его в этом, что он находится в реальности.       – Сходишь домой? – чуть хрипло поинтересовался Мэдока, и Химэ удивленно приподняла брови. – Наши тоже очень сильно переживали. Успокоишь их и скажешь, что я скоро приду, ладно?       – Ладно, – покладисто кивнула Химэ, которая, кажется, все еще не до конца отошла после всего произошедшего. – А ты куда?       – Мне нужно закончить кое-какие дела, и я сразу подойду, – уклончиво сообщил Мэдока, окончательно расцепляя кольцо рук.       Химэ вздохнула совершенно по-взрослому и небрежно растрепала отросшие волосы Мэдоки, а после стекла с кровати на пол и залихватски ухмыльнулась.       – Не разнесите тут ничего, – хмыкнула она, распахнула окно и вышла на крышу. Отсалютовав Мэдоке, Химэ спрыгнула со второго этажа вниз и бодро поскакала по улице по направлению к их дому. Вообще-то Мэдока не очень хотел отпускать ее, но у него было одно незаконченное дело, которое нельзя было откладывать, а наличие Химэ в доступной близости наверняка могло бы испортить все планы. Поэтому Мэдока и отправил ее домой – разумеется, для того чтобы успокоить родных, но и не забывая при этом о собственной выгоде.       Мэдока вышел из спальни и огляделся в поисках ванной комнаты. Интуиция толкнула его в первую дверь справа и не ошиблась. Смазанно осмотрев раковину, туалет и ванную, Мэдока нашел полотенце с кучей изображений лица Всемогущего, висящее на крючке, и понял, что оно принадлежит Мирио. Понадеявшись на то, что Мирио не будет в обиде, Мэдока намазал на палец зубную пасту и таким образом небрежно почистил зубы, а после для достоверности еще несколько прополоскал рот водой только для того, чтобы избавиться от неприятного привкуса на основании языка.       Из отражения на Мэдоку, прищурившись, смотрел он сам – всклоченный, чуть помятый после сна, но все же достаточно бодрый. Насколько Мэдока знал, люди, которые перепивали, могли и блевать, и опухнуть лицом наутро, и ловить вертолетики, и не помнить то, что они говорили и делали в процессе пьянки.       В случае с Мэдокой так не работало. То ли он слишком мало выпил, то ли алкоголь на него не действовал, но, помимо привычной заспанности и легкой рассеянности, Мэдока чувствовал себя превосходно. Проверять, нужно ли большее количество алкоголя, для того чтобы его свалить с ног и заставить страдать от головной боли или пробелов в памяти, Мэдока не собирался. И так уже позволил себе попытаться запить горе алкоголем, чего в здравом уме и трезвой памяти он никогда бы не разрешил.       Выйдя из ванной, Мэдока услышал рокот закипающего чайника и шипение масла на сковороде – кажется, Мирио готовил завтрак. Мэдока прошел по коридору и спустился по лестнице максимально бесшумно, но, впрочем, Мирио всегда имел хороший слух, поэтому моментально напрягся, но продолжил делать вид, что все отлично.       Мэдока подавил злорадную ухмылку и особо громко топнул по последней ступени, чтобы Мирио точно не мог отвертеться. Мирио обернулся, притворяясь, будто он только сейчас услышал передвижения незваного ночного гостя, и ослепительно улыбнулся:       – С добрым утром, Мэдока! Как чувствуешь себя? Сильно болит голова? Прости, умебоши [1] нет, если ты вдруг предпочитаешь их, зато есть мисо-суп, он скоро будет готов, как и тамагояки. [2] Хочешь чаю или, быть может, просто воды? Есть шоколад, если хочешь, есть онигири, есть…       – С добрым утром, Мирио, – хрипло ответил Мэдока, с трудом исхитрившись вклиниться в поток непрерывной болтовни. – Чувствую себя хорошо, голова не болит, умебоши не ем, мисо-супу буду рад, как и тамагояки, как и зеленому чаю. Ты чего такой напряженный с утра пораньше?       Мирио застыл, и его улыбка дрогнула, обнажая растерянность и даже боль. Он похлопал глазами, рассеянно осмотрел кухню, словно она могла помочь найти ему выход из безвыходной, казалось бы, ситуации, потом улыбнулся чуть шире и развернулся к плите, принимаясь деловито помешивать суп. Только сейчас Мэдока понял, что Мирио носил умилительный зеленый фартук со смешными лягушками, корчащими различные рожи. В какой-то степени это было даже… забавно.       – Ах, у нас на носу итоговые экзамены, естественно, я волнуюсь, – неловко произнес Мирио и фальшиво рассмеялся над своими же словами, а после резко стих, вжимая голову в плечи. Мысленно Мэдока отметил, что ведущий себя подобным образом Мирио ему претил, потому что наигранность так и перла из него в разные стороны, не давая ни единого шанса принять его игру за чистую монету.       – А еще? Что-то ты недоговариваешь, Мирио, – покачал головой Мэдока, а после подошел к столу, сел на стул и цепким взглядом уставился в спину Мирио, который каждый раз нервно дергал плечом, стоило Мэдоке издать особо громкий звук вроде царапанья ножек стула по полу. Ради эксперимента Мэдока хрустнул костяшками пальцев и с любопытством пронаблюдал за тем, как Мирио крупно вздрогнул, но от плиты не отвернулся.       – Ну, еще у меня есть некоторые сложности со стажировкой, – нехотя ответил Мирио, и в голосе его прозвучала тоска. Мэдоке было бы очень интересно увидеть его лицо в данный момент, но это порушило бы все планы.       – А еще?       – Я потерял ключи от дома.       – А еще?       – Моя геройская форма требует солидной доработки, я не сдал сочинение по литературе, Сущий Мик хочет от меня невозможного, а Хадо, кажется, готова терроризировать меня днями и ночами по самым разным причинам.       – И все?       – Да, все, – резко ответил Мирио и развернулся лицом к Мэдоке. Он выглядел рассерженным и грустным и очень сильно сжимал несчастный половник, словно он был виновен во всех бедах.       – Сломаешь половник, – рассеянно заметил Мэдока и пронаблюдал за тем, как Мирио прикрыл глаза, шумно выдохнул и опустил голову ниже, намереваясь развернуться обратно к плите. – Ты хочешь сказать, то, что я, будучи пьяным, лез к тебе в ночи с поцелуями, а ты, будучи трезвым, охотно на них отвечал, и то, что ты признавался мне в любви, когда думал, что я спал, не имеют совершенно никакого отношения к твоей спонтанной утренней напряженности?       Секундой позже Мэдока вынужден был уклоняться от половника, который полетел в его голову. Кухонная железка с оглушительным стуком влетела в стену и со смачным звоном рухнула на пол. Мэдока обернулся и задумчиво посмотрел на дыру, которую оставил половник, а после снова взглянул на Мирио.       Мирио был красным. Нет, не так – он был помидорно-красным, и краска эта заливала его щеки и уши сплошным цветом. Столкнувшись взглядом с Мэдокой, Мирио резко закрыл лицо ладонями, а после, оперевшись локтями о столешницу рядом с плитой, глухо застонал.       – Так ты помнишь, – несчастно проговорил он, алея ушами.       – Ну да, – непонимающе произнес Мэдока. – Конечно я помню. А что, не должен был?       – Ты был вусмерть пьян, Мэдока, – ответил Мирио, который все еще стоял, склонившись. – Я и подумать не мог, что ты запомнишь хоть что-то. Я бы пережил это, и все было бы нормально, как раньше. А тут!.. – он резко вскинулся и посмотрел на Мэдоку огромными глазами, в которых было написано неподдельное отчаяние. – У тебя в памяти все сохранилось!       – Мама всегда говорила, что я особенный, – равнодушно отозвался Мэдока и весело добавил: – Обе мамы.       – И что теперь? – сдавленно продолжил Мирио, словно не слыша слов Мэдоки. – Что теперь ты будешь делать после того, как узнал об этом? Ты наверняка считал меня своим лучшим другом, а в итоге оказалось, что твой лучший друг в тебя влюблен! Я все пойму и приму, Мэдока, любое твое решение, правда, потому что у тебя есть на это право, и…       – Мирио, скажи еще раз, пожалуйста, что ты ко мне испытываешь? – с любопытством попросил Мэдока. Мирио рухнул на стул на противоположной стороне стола и обреченно произнес, тем не менее, твердо глядя Мэдоке в глаза:       – Я люблю тебя.       Мэдока откинулся на спинку стула и задумчиво побарабанил пальцами по тыльной стороне ладони. Мирио сидел напротив, заранее смирившийся с любым решением, но не собирающийся отступать от сказанных слов. У него был больной взгляд, совсем ему не свойственный, и Мэдока чуть склонил голову вбок, изучая этот феномен.       – Хм, что там говорят в подобных ситуациях? – пробормотал он, и Мирио напрягся, чуть склонив голову вперед и поджав губы. – Ты меня любишь… Ну, а ты мне не противен. Это… давай встречаться, что ли?       В повисшей тишине Мирио звучно икнул и тут же прикрыл себе рот рукой, а после задержал дыхание, круглыми глазами таращась на Мэдоку. Мэдока, ухмыляясь, смотрел в ответ, глядя на то, как краснеет лицо Мирио от нехватки кислорода в попытках остановить икоту.       Наконец, Мирио шумно выдохнул и снова втянул ртом воздух, затем уставился на Мэдоку. В его взгляде было половина на половину недоумения и возмущения, будто бы Мэдока не оправдал какие-то его сокровенные ожидания.       – Я… согласен? – вопросительно произнес Мирио.       – Ты что, у меня спрашиваешь? – развеселился Мэдока.       – Но… я думал… – пробормотал Мирио, нахмурившись. – Что все будет по-другому. И как-то сложилось… слишком легко, я как-то такого не ожидал.       – А чего ты хотел? – поинтересовался Мэдока. – Чтобы я дрался за тебя на дуэли? Или расколотил о твою башку все тарелки в этом доме? Или, быть может, чтобы я совершил прыжок веры в твою честь?       – Не надо мне прыжков веры, – ужаснулся Мирио и экспрессивно взмахнул руками. – И так сойдет… наверное.       – Ну, сойдет так сойдет, – благосклонно кивнул Мэдока и с любопытством вгляделся в лицо Мирио, которое, если было бы экраном компьютера, точно выдавало бы синий экран смерти. – Так вот, сейчас ты меня покормишь своими супом и тамагояки и напоишь чаем, а после мы пойдем с тобой на свидание. Или как там называется эта штука для парочек?