***
Утром Хэнк был разбужен тяжелыми звуками падающих за окном капель, которые ощущались, будто молоток, бьющий в череп. Он приоткрыл глаза и увидел две таблетки аспирина, лежащие рядом со стаканом воды. С трудом дотянувшись до лекарства, мужчина выпил его и похромал в ванную, где держал голову под водой, казалось, вечность. Когда он смог дойти до кухни, дом оказался пустым: Коннор снова ушел на прогулку с Сумо, не дожидаясь его. Тем не менее, в этот раз, казалось, андроид торопился: помимо привычного кофе на плите дожидалась все еще горячая яичница. Он был здесь всего пару минут назад, стараясь уйти как можно скорее, избегая Хэнка. В памяти вспыхнули все сказанные Коннору слова, и это воспоминание заставило его съежиться от отвращения к себе. Прошлой ночью он был зол; сейчас, механически поглощая яичницу — которая была ровно такой, как ему нравится, но все еще ощущалась на вкус пеплом — он хотел бы остаться таким же. Потому что от злости не было больно. Во время наблюдения за дождем сквозь окно, с кофе, заботливо приготовленным Коннором, его озарило: вся ненависть к андроидам была всего лишь способом справиться с потерей. Ему нужно было винить кого-то; должен был быть виновник, на котором можно было срывать злость, потому что иначе он мог остаться один на один с всепоглощающим отчаянием и разрывающей виной. Эта комбинация обязательно заставила бы его играть в русскую рулетку с шестью патронами. Хэнк сделал еще один глоток успевшего остыть кофе. Идея была прекрасной, но даже перестань он ненавидеть андроидов, какая разница, если они все равно ничего не чувствуют? Или все же… Дождь продолжал разбиваться о подоконник, твердо и безжалостно, будто удары плети, попадающие по спине грешника; у Хэнка все еще не было ответа на вопрос.***
К тому времени, как мужчина приехал в участок, новость об убийствах успела просочиться к журналистам и теперь собирала вокруг себя самые смехотворные теории заговора, которые ему только приходилось слышать: например то, что русские распространяют вирус, заставляющий андроидов сходить с ума. «Опять дерьмо времен холодной войны», — проворчал Хэнк, вынужденный, однако, признать, что между убийством Карлоса Ортиса и тех мальчишек была очевидная связь. Во-первых, полное отсутсвие биологических улик на местах преступлений, будто убийца был приведением. Или андроидом. Второе, все жертвы были юношами, хоть Ортис и был почти на десятилетие старше следующей по возрасту жертвы, да и странно было полагать, что он мог быть сексуальным интересом для своего убийцы. Третье, во всех делах орудием убийства фигурировал кухонный нож, пусть и разных размеров. И эти надписи. Их не было в деле о складе, что вполне логично подводило к мысли о подражателе, написавшем надписи в броунинском деле, чтобы сбить их со следа. Проблема была только в том, что Броунин был убит задолго до того, как пресса могла узнать об Ортисе, так что эта теория даже не обсуждалась. Как долго они ни пытались найти связь, каждый раз что-то не складывалось. Большая часть его коллег была согласна с тем, что у андроида Карлоса — или любого другого — не было причин становиться серийным убийцей, выслеживающим молодых парней. Однако для журналистов наступил настоящий праздник, и они бродили по участку, будто мухи, докучая всем просьбами поделиться своим мнением об убийствах — даже андроиды на ресепшене не остались в стороне. В конце концов, Фаулеру не осталось ничего, кроме как созвать экстренную пресс-конференцию, в ходе которой он предупредил журналистов о возможном обвинении в препятствовании правосудию, если те не перестанут отвлекать его людей от работы. Когда Хэнк добрался до дома, было уже почти десять. Коннор снова подогрел ужин и молча сел напротив, наблюдая за тем, как Хэнк, скорее усталый, чем голодный, вяло поедает свой ужин, скармливая половину кусков говядины Сумо. Мужчина ускользнул из-под молчаливого пристального взгляда. Наверняка Коннор хотел поговорить о вчерашней ситуации, но ждал, пока Хэнк начнет эту тему. Но что ему сказать? «Прости, что обвинил тебя в убийстве моего сына»? «Какой смысл извиняться перед тем, кто не испытывает возможности переживать?» — спросил его здравый смысл, и он не смог найти подходящего ответа на этот вопрос. В конце концов, Хэнк поблагодарил Коннора за ужин и ушел, чувствуя себя отвратительным трусом, несмотря на весь здравый смысл.***
Следующие несколько дней погода оставалась холодной и дождливой, а настроение мужчины было таким же темным, как ночи, в которые он возвращался домой, снова засиживаясь на работе до последнего. Он пытался найти больше информации о жертвах, понять, что связывает их, найти место, где убийца находил их и как выманивал их в эти пустынные места. Работа полицейским была единственной вещью, которая держала его живым после смерти Коула, но он делал ее механически, не ощущая настоящего желания. Сейчас же его было полно: Хэнк хотел найти убийцу этих мальчишек любой ценой, пока этот ублюдок не успел забрать очередную жизнь. Чего Хэнку не хватало, так это молодости и энергии: тело с трудом справлялось с новой нагрузкой и работало на износ, в то время как Хэнк спал и ел все меньше. Наверное, Коннор заметил, но решил не комментировать. Общение дома свелось к минимуму. Хэнк проводил там так мало времени, что они успевали обсудить только самые важные вопросы, касающиеся их сосуществования. Больше не было ленивых вечеров, проведенных перед телевизором, совместные прогулки стали совсем редкими. Но куда более заметным было то, что Коннор пытался держать свои руки при себе. В общем, он давал Хэнку личное пространство, за что тот был благодарен, но в то же время он обнаружил, что скучает по времени, проведенном с андроидом, и его прикосновениям. Андерсон скучал по этому так сильно, что начал ненавидеть себя за свою слабость. Вместо прикосновений к Хэнку, Коннор начал играть с монеткой, сворачивать бумагу в идентичные кубы и рисовать симметричные узоры на выброшенной бумаге; это было невыносимо. Но что было даже хуже, так это то, что мужчина и сам начал суетиться: если он ничего не делал долгое время, его руки начинали трястись. Хотя, это могло быть последствием отказа от алкоголя — Хэнк пытался перестать пить во время этого дела. Выпивка замедляла его, а он не мог себе этого позволить. Дрожь в руках сводила его с ума, напоминая, каким он был старым и слабым. Прямо сейчас, когда буквы в рапорте начали плыть перед глазами, и у него не осталось выбора, кроме как сделать себе еще чашку кофе, его руки затряслись так сильно, что напиток разлился по всей стойке. Что, если бы ему пришлось стрелять в кого-то в этом состоянии? Он никогда не чувствовал себе более бесполезным, чем сейчас. Хэнк отпустил успевшую треснуть кружку в свободное падение, в бессильной ярости наблюдая, как она перекатилась с боку на бок, но осталась целой. Кружки полицейских были куда крепче, чем выглядели. — То, что это комната перерыва, не означает, что тебе нужно прерывать жизнь этой кружки, — послышался спокойный голос. — Очень смешно, Бен, — сказал Хэнк, оборачиваясь на голос коллеги и чувствуя себя до странного пристыженным. — Твой парень все еще злится на тебя с той недели? — мягко спросил он. — Как… — только начал мужчина, как вспомнил, что Коннор звонил на станцию, пытаясь найти его, и, скорее всего, говорил именно с Беном. Хэнк устало вздохнул: казалось невозможным держать личную жизнь в секрете в коллективе, полном гребаных детективов. Хотелось бы ему возразить, что андроид не был его парнем, но эта версия звучала куда предпочтительнее правды. — Чтобы ты знал, он сильно переживал за тебя, — продолжил Бен. — Хотя сначала мне показалось, что он звонил по работе — голос у него формальный, прямо как у федералов. Он ведь не?.. — в его голосе была слышна встревоженность. — Боже упаси, — ответил лейтенант с удивленным смешком; Бен издал преувеличенный выдох облегчения. — Но я понимаю, почему тебе так показалось, — добавил Хэнк, вспоминая неожиданную силу Коннора, которую он продемонстрировал в баре, его способ анализа окружающего мира, хваткие замечания и пытливую натуру. — Некоторые начинают вести себя официально, когда волнуются. — Да, Коннор таким переодически промышляет, — заметил мужчина и неожиданно почувствовал себя намного легче от возможности поговорить с кем-то о Конноре. Он даже и не подозревал, что это ему понадобится. — Так он все еще злится из-за того, что ты не пришел тогда домой? — Коллинз вернулся к изначальному вопросу. — Наверное. Слушай, только между нами: для меня это ново и сложно, Коннор… «Пластиковый робот, спроектированный для секса, которого я нашел однажды на кухне». Бен, вероятно, все еще считал его шпионом, подосланным русскими, поэтому вслух он сказал другое: — Молодой, еще и нездешний. Не то чтобы он врал. — Хэнк, ты знаешь, я не большой любитель раздавать непрошеные советы, но даже минуты разговора с ним хватило, чтобы увидеть, как он беспокоится за тебя. А исходя из того, что я вижу сейчас, кажется, это взаимно. Мы оба знаем, что жизнь коротка, поэтому мой непрошеный совет — дорожи тем, что имеешь. Не только у Хэнка были проблемы: жена Бена скончалась от рака поджелудочной чуть больше года назад, и сейчас ему приходилось самостоятельно воспитывать двух дочерей-подростков. Тем не менее, не будь они друзьями, Андерсон и не подумал бы, что подобное могло произойти с его коллегой; Коллинз всегда держал эмоции при себе, не давая им портить рабочую жизнь. Он уважал Бена и ценил его мнение, поэтому, при всей своей ненависти к людям, сующим свои носы в чужие дела, Хэнк смог выдавить из себя «Спасибо» и некоторое время обдумывал слова Бена, после того, как тот покинул помещение.