When the clouds cover the sky

Меня временно отстранили от занятий, дотошно проверяя все сферы моей жизни. Почти месяц я ходила на допросы, на некоторых из которых присутствовал Крауч-старший, и его спасло только то, что у меня изъяли палочку на время нахождения под следствием. Я постоянно принимала успокаивающие эликсиры, но даже они не могли сдержать мою злость на этого человека. Я уже знала, что он отрёкся от сына в зале суда. На все вопросы я отвечала максимально коротко и однозначно, чтобы ничего нельзя было толковать двояко, не в мою пользу. Не знала, не подозревала, были вместе с детства, хотели пожениться, Чёрной Метки никогда не видела, наверное, использовал маскирующее заклинание, жестокость никогда не показывал, политику не обсуждали. Они мне не верили, несколько раз заставляли пить сыворотку правды, но я ждала этого заранее, и всякий раз принимала до этого антидот, который мне передавала мама. – Как вы считаете, он был способен на применение Круциатуса? – Нет. – качала я головой. – Он когда-нибудь кричал на вас? Бил? – Нет. – это, между прочим, было чистой правдой. У Барти были более изощрённые способы наказать меня, если я его злила. – Вы подтверждаете, что не знали о его отношении к Сами-Знаете-Кому? – Нет. – Вы лжёте, вы были с ним столько лет, хоть что-то он должен был вам говорить! – Нет. – Вы знаете, какие могут быть проблемы от отказа сотрудничать с министерством? – Да, меня осведомили. – И что же? – Я сотрудничаю. Мракоборцы были на грани, мои ответы доводили их до белого каления. Говорят, за меня замолвил слово Альбус Дамблдор, потому в конце концов мне вернули палочку и позволили посещать курсы целителей. Майкл (а та записка, конечно, была от него) был прав, у них ничего на меня не было. Мои совершенно неинформативные ответы не могли навредить Барти, но и помочь ему они тоже ничем не могли. Следствие постановило, что он просто скрывал от меня тёмную сторону своей жизни. Я была свободна, он приговорён к пожизненному заключению. Передо мной был открыт весь мир. Но я не знала, как теперь жить в этом мире. Мире, где рядом со мной нет Барти. Он контролировал всё, что я делала, как выглядела, чем должна была заниматься. С самого начала нашего общения он определял, в каком направлении должна двигаться моя жизнь. Меня полностью захватил водоворот из негативных чувств и постоянной боли. Я бросила учёбу, и постоянно пила зелья, которые должны были улучшить моё состояние, но они не помогали. Разве что они делали меня настолько слабой, что я не могла ничего сделать с собой. Моя мама была в отчаянии. Ей пришлось пережить смерть мужа, а теперь её дочь превратилась в живого призрака. Я как-то сказала, что была настолько духовно приклеена к Барти, что моя душа попала в Азкабан вместе с ним, хотя моё тело и оставалось в Лондоне. Интересно, что эту сферу магического здоровья особо не изучали, и вероятно, в этом могла быть доля истины. Я была зла и несчастна, полностью растеряна и сломана, мне снились кошмары, в которых я видела безумно хохочущего Барти, чей смех переходил в истерические слёзы. Он звал меня по имени, требовал помочь ему, умолял, угрожал. Однажды ко мне пришла Афина Гринграсс. Она пыталась поговорить со мной, объясняла, что прошла через нечто подобное, даже хуже. Эван Розье был убит во время дуэли с Аластором Грюмом. Афина была искренней в своём желании помочь, но не понимала, что её отношения с Розье отличилась от моей ненормальной привязанности к Барти. – Я остаюсь живой только из-за мамы. Она не виновата ни в чём и не должна это видеть. – Ты думаешь, твоё жалкое существование сейчас ей легче созерцать? – её тонкие изогнутые брови взметнулись вверх. Я промолчала. Меня навещали Майкл и иногда Даллис Стоун. От этих визитов толку тоже было немного. Мама уговаривала меня лечь в больницу Святого Мунго, на что я отвечала, что здорова. Со дня ареста Барти прошло полгода, постепенно я стала приходить в себя. Я поняла это, когда однажды, сидя в своей комнате, перебирала старые письма от него, и вдруг, кроме боли, почувствовала досаду. Мне было восемнадцать лет и в моей жизни не было ничего стоящего, ничего более ценного, чем эти письма. Я ничего не видела в жизни, ничего не выбирала сама, у меня не было моих интересов. Меня самой без Барти как бы не было. Ему не приходилось подавлять мою личность и я принимала от него всё как должное, потому что этой самой личности у меня то никогда и не было. Она просто не сформировалась. Я никогда не жила. И это чувство досады и обиды на саму себя, посвятившую всю себя человеку, который, в свою очередь, посвятил себя служению величайшему злодею современности, дало мне силы, с которыми я уже попрощалась. Вечером, придя с работы, моя мать, похудевшая и постаревшая, как внезапно бросилось мне в глаза, обнаружила меня на кухне с волшебной палочкой и поваренной книгой. Она заплакала, я заплакала следом за ней и бросилась к ней на шею. Мы плакали, обнявшись, и со слезами из меня вытекала моя прежняя безвольная сущность. Мне было очень сложно понять, кто я вообще такая, но я старалась. Я отправила Даллис сову с просьбой о встрече и она согласилась. Мы договорились встретиться в кафе на Косой Аллее, и я аппарировала туда почти на час раньше. Я слонялась там в одиночестве, наталкиваясь на прохожих, и разглядывая своё отражение в витринах. Я была одета в чёрное, тёмные волосы спутались, лицо было удивлённым, словно я не узнавала саму себя. И это действительно было так. Я застыла возле одной из витрин, на которой были выставлены головы манекенов в ярких разноцветных париках. Одна из голов лукаво мне подмигнула и я вышла из ступора. Потом взглянула на вывеску, и решительно шагнула внутрь. Через полчаса я показалась из дверей магической парикмахерской, ещё раз взглянула в витрину, откуда мне улыбнулось отражение коротко стриженной миловидной девушки, и отправилась на место встречи с подругой. Ветерок приятно обдувал мою открытую шею. – О! Меди! – вырвалось у неё, когда она узнала меня. – Здравствуй, Даллис. – Прекрасно выглядишь, давно ты… – она замялась. – Не выглядела, как человек? Да, это точно. – Я уже боюсь спрашивать, но, судя по всему, тебе всё таки легче. – предположила она, потягивая свой напиток из бокала. – Похоже на это. Я хотела спросить у тебя… как ты считаешь, я смогу снова вернуться на курсы? – Ого! Я думаю, что сможешь. Ты пропустила почти полгода, но могла бы нагнать к началу учебного года, с твоими мозгами это реально. – Не уверена, что это так. – Брось. На своём потоке ты была самой талантливой студенткой. – она сморщила нос в знак того, что считает мои сомнения ерундой. – Ты говоришь это, чтобы меня утешить. – я усмехнулась и сделала несколько глотков сливочного пива. – Да хватит, ложная скромность никого не красит. На какую ты собиралась идти специальность? – Недуги от заклятий. – Это будет сложнее, чем другие, особенно, если ты захочешь работать с памятью, помутнением рассудка и тому подобным. – Ну… если у меня не получится, я могла бы быть привет-ведьмой. – я слабо улыбнулась. – Ты можешь быть кем захочешь, Меди. Я рада, что ты возвращаешься. – она обняла меня. Я подала документы на зачисление, и мне разрешили присоединиться ко второму курсу, с условием, что сдам все пропущенные зачёты. Мне удалось сдать всё пропущенное к оговоренному сроку, и я была принята в ту же группу курсистов, откуда ушла в феврале. В мою жизнь снова вернулись бесконечные сочинения, практикумы и лабораторные. Теперь я словно впала в другую крайность: старалась заполнить своё время настолько, чтобы мне некогда было думать о Барти. Я не могу сказать, что дыра в моей груди исчезла. Но я была так занята, что не давала себе сосредоточиться на этой боли. Однажды, я столкнулась с его родителями в больнице, когда у нас были практические занятия. Его мать очень тяжело переживала после его ареста. Я знала, что Крауч-старший запретил мне приближаться к ней, но в тот момент мне было всё равно. Она выглядела ужасно, если бы она сказала, что к ней только что применяли Круциатус, я бы поверила. Мать, потерявшая сына, она страдала куда больше, чем я. – Миссис Крауч! – окликнула я и пошла к ней навстречу. Несколько секунд женщина недоуменно на меня смотрела, а потом выражение её лица изменилось. – Меди, – выдохнула она и пошла ко мне навстречу. – Меди, это ты? – Да, миссис Крауч, я… я… – у меня не было слов. Она и раньше не отличалась ростом и статью, но теперь будто высохла. Она сжала мою руку и шепнула мне на ухо. – Я знаю, что ты не предавала его. Я видела как позади неё Барти Крауч-старший едва ли не метал в меня искры взглядом, но мне было плевать. После короткой фразы его матери дыра внутри меня на короткий миг затянулась и я ощутила тепло. И вдруг она неразборчиво произнесла что-то очень похожее на "дождись его" и пошла обратно к мужу, а я застыла посреди холла, ошарашенная. Нет, она не могла сказать "дождись его", ведь Барти был осуждён пожизненно. Но что же тогда она сказала?