When the clouds cover the sky

Я много думала о том, что сказала мне тогда мать Барти в холле больницы. Размышляла, зачем они приходили туда и почему миссис Крауч выглядела такой слабой и больной. На первый взгляд истина лежала на поверхности: арест сына и поступок мужа отразились на её нервах так сильно, что это стало заметно и внешне. Но всё же что-то в её виде не давало мне покоя, и тогда я осмелилась на авантюру – достать записи о ней из Святого Мунго, благо там у меня была прекрасная репутация. Старшая целительница позаботилась о том, чтобы ситуация с допросами и обстоятельства гибели моего отца оставались скрытыми от остальных сотрудников больницы и курсистов, кроме, конечно, Даллис, которой я была многим обязана. – Мне нужна твоя помощь, и тебе не понравится то, что я попрошу. – Что такое, ты хочешь проникнуть невидимкой в Министерство Магии и подложить в кабинет Крауча гиппогрифье дерьмо? Зря ты так, это вполне меня порадует. Даллис сидела на стуле, нога на ногу, в одной руке кружка с чаем, в другой палочка, с помощью которой она лениво заполняла отчёт. Я присела прямо на один из столов, теребя корешок книги "Тёмные существа и последствия встреч с ними", толковый справочник о том, кто и за сколько секунд может сожрать тебя в магическом мире и как этого избежать. – Почти. Если он узнает, что я сделала это, то результаты будут примерно как от осуществления твоей гипотезы. – Ну так говори уже, не тяни, Мед, – она недовольно поджала губы. – Мне нужны последние записи о жене Крауча. – Это нарушение устава о праве пациентов на конфиденциальность, напомню. – она отставила кружку на стол, отложила палочку, поставила локти на колени и соединила пальцы рук. – Насколько это важно? – Для меня, – я прикусила нижнюю губу. – Безумно важно. Мы практиковались в отдельном крыле второго этажа. Там, где лечили травмы от живых существ. Но я сомневалась, что у Миссис Крауч было что-то подобное. Больше всего, конечно, я подозревала магические болезни, и туда мы с Даллис, которая отвлекала на себя внимание, отправились в первую очередь. И потерпели полную неудачу. – Нет настоя златоглазки? Ох, простите, просто миссис Донован потребовала… – я слышала, как оправдывается Стоун, у которой к этому был талант, и думала, где же в таком случае может быть желанная для меня информация. С интервалом в день-два за неделю мы исследовали все этажи, кроме самого последнего из тех, где проходило лечение – пятого. – Запомню, что даже то, что кажется вполне простым, может превратиться в невыполнимую миссию, если об этом просишь ты. – Ты же добровольно мне помогаешь, а? – подмигнула ей я. – Но могу заплатить за тебя в кафе в следующий раз. Наконец, нам повезло. Стоун уже почти привычно отвлекла внимание дежурного целителя. В этот раз это был молодой мужчина, и она вполне искренне с ним кокетничала, пока я прокралась в картотеку. Я воспользовалась манящими чарами и вот трясущейся рукой открывала папку с надписью "Эвфимия Крауч". История болезней у неё была весьма внушительной, даже беременность выдалась тяжёлой и требовалось магическое поддержание жизнеспособности плода и матери. Это всё было крайне увлекательно, особенно при мысли, что речь шла о появлении на свет моего Барти, но мне нужны были последние записи, а время было очень ограничено. Я листала, бегло проглядывая записи и вот нашла последний, судя по аккуратности, совсем недавно вклеенный лист. "невозможно исцеление… наиболее вероятный срок три-четыре месяца… болезнь прогрессирует… пациентка отказалась от вмешательств…" Моё сердце заколотилось всё сильнее, я сунула листок на место, и вернула папку туда, откуда вытащила. Подслушивающее заклинание ещё работало, и я слышала, как болтают Даллис с целителем, поэтому смело выскользнула наружу и отошла к ближайшей палате, чтобы создать впечатление, что выхожу оттуда, если вдруг парень решит обернуться. Прекрасно, когда система построена на доверии, но очень небезопасно. Я получила информацию, но применить её мне было некуда. Итак, мать Барти была смертельно больна и умирала. Что если она сказала именно то, что я расслышала? Но в таком случае, особенно учитывая обстоятельства, это больше всего было похоже на бред несчастной и близкой к сумасшествию женщины. Я не могла никому открыться, потому что если… если крошечная надежда, которая у меня была, могла оправдаться, мне нужно было молчать, молчать даже под пытками. Оставалось одно: забыть. Но надолго забыть я не могла. О смерти Барти я узнала в декабре. Перед рождеством он скончался в Азкабане, приснившись мне накануне. – Тебе хорошо без меня, да? – Ты же знаешь, что нет. – Почему ты не помогла мне? Ты не пришла за мной, ты ничего не сделала, ты жила, пока я умирал. – Что же я должна была сделать, по-твоему? Что я могла сделать, Барти? Я никогда не была такой храброй и умной, как ты… – Ты всегда была лучше, чем думала о себе. – Это не так. – Так. И сейчас ты будешь нужна мне, как никогда. Помоги мне. Помоги мне, Меди. Меди, спаси меня! Меди!! Я проснулась в холодном поту и в ушах звучал его истошный, жуткий крик. Он очень часто мне снился, почти постоянно, но этот сон был совсем не такой, как другие. Я словно проснулась и лежала в своей кровати, слыша его голос, но не могла пошевелиться. Через несколько дней сова принесла мне письмо от Афины. С соболезнованиями. Но я не плакала, когда его читала, потому что пазлы из болезни Эвфимии Крауч, ее слов тогда в холле, странный сон и внезапная смерть Барти в тюрьме состыковались воедино в моей голове. Барти жив. Может быть, я должна была что-то сделать, раз уж не открестилась от него до сих пор, но я не сделала ничего, потому что у меня началась практика по специальности, и я попала на пятый этаж в качестве помощницы дежурного целителя. Там я увидела Фрэнка и Алису Лонгботтомов, тех самых, за пытки которых Барти был отправлен в Азкабан. Это перевернуло моё мировоззрение. Все эти жертвы Волдеморта, его последователей, и в том числе Барти, прежде были для меня какими-то безликими силуэтами. Я знала о них, но это не трогало меня, потому что я была зациклена на своей зависимости и не обращала внимания ни на что другое, словно пьяница, который видел вокруг лишь бутылки и думал только о них, так и я видела только Барти и переживала только за него. Мои глаза открылись и сердце защемило от другой боли, не той пустой дыры, что была внутри. Я испытывала сочувствие и жалость к кому-то, кроме Барти и себя. Впервые в жизни. Я становилась собой всё больше и больше. Окончательно убедилась в своём желании выбрать специальностью исцеление от повреждений рассудка и занималась настолько усердно, что старшая целительница сказала, что у меня есть шансы закончить курсы досрочно. Мама снова беспокоилась обо мне, но уже по более приятному и прозаичному поводу: её тревожил мой возросший в разы энтузиазм, граничащий с трудоголизмом. Я даже обращалась к Альбусу Дамблдору с просьбой достать редкую литературу, которая хранилась в хогвартской библиотеке, и он ответил на мою просьбу согласием. Я изменила своё отношение к жертвам Волдеморта и тем, кто его поддерживал. И должна была теперь сообщить мракоборцам о своих подозрениях в отношении смерти Барти, ведь я была честной британской ведьмой. Для того, чтобы окончательно доказать, что я изменилась. Несколько раз я доставала бумагу и чернила, чтобы послать сообщение Майклу, который стремительно продвигался в министерской карьере. Комкала бумагу и выкидывала в мусор. Я не могла. Перед глазами вставал тот мальчик, возле пруда. Тот, который взял меня за руку в библиотеке. Тот, который поцеловал в коридоре Хогвартса. Тот, с кем мы лежали на смятых простынях в моей комнате. Я осознала всю его порочную, жестокую сущность практически психопата. И всё ещё любила его.