Хранительница счастья

      Хафизе буквально пулей ворвалась в свои покои — ей было не по себе от утреннего спектакля. Нет, того, что Валиде-султан сразу даст Бейхан понять, что решение принято, и оно не в пользу её супруга, женщина не ждала, но то, что Валиде решиться стать участницей этой казни, увезя дочь и не дав ей даже увидеть последних минут жизни мужа, вызвало у Хафизе не лучшие воспоминания.       Когда-то в Манисе Валиде поступила с ней почти так же, как поступала с Бейхан, и тоже из благих побуждений — до последнего не сообщать о принятом султаном Селимом решении о браке Хафизе-султан с Искандером — скрыть правду, которая обрушилась потом не только всей тяжестью самого известия, но и осознанием предательства всех, кто скрывал от нее правду. Хафизе стало дурно и она опустилась на диванчик. Теперь она понимала, что всё обернется куда хуже, чем ей виделось изначально — к боли Бейхан прибавится еще и ненависть к тем, кто специально увез её из дворца, зная, что в нем свершится казнь. Потому Хафизе и сказалась больной, лишь бы не запачкаться в этом, хотя Валиде безусловна поняла причину её отказа и еще не раз ей это вспомнит. — Госпожа, с Вами все в порядке? — Хафизе и не заметила, что рядом с ней вот уже несколько минут стоит Амина-калфа. — Да, все нормально, — светловолосая султанша потерла переносицу, устало жмурясь — Что ты узнала? — Хюррем-хатун с Михримах-султан и своей служанкой уезжают сегодня днем. Их вещи уже уложены, пока они еще в своих покоях. — А как продвигается расследование? — султанша поднялась с дивана и придирчиво осмотрела свое отражение в зеркале. — Ибрагим-паша занимается расследованием, допрашивает всех, но пока ничего не изменилось. Только вот… — Хафизе повернулась к верной служанке и вопросительно приподняла темную бровь — Только вот между пашой и наложницей повелителя отношения весьма напряженные, так что на ход расследования и это может влиять. — Что ж, вполне возможно. Мне нужно увидеться с Хюррем. ***       Гарем оживленно гудел, ссылка Хюррем никому не давала покоя. Не сумев в этот раз избежать гнева падишаха, рыжеволосая дала немало поводов для сплетен и надежд обитательницам гарема. Вот и сейчас девушки оживленно наблюдали за тем, как вещи девушки выносили из дворца. Появление в большой комнате гарема сестры султана заставило наложниц умолкнуть и склониться в знак приветствия. Сегодня Хафизе не была расположена к любезностям с наложницами, быстро пройдя через их комнату, она остановилась рядом с Дае-хатун. — Дае, Хюррем еще у себя? — Да, госпожа, но сейчас она уже спуститься, карета ждет её, — и в подтверждение слов хазендера в коридоре появилась Хюррем-хатун со служанкой, что держала на руках Михримах-султан. Женщины поклонились султанше Династии. — Я уезжаю, Хафизе-султан, — в голосе славянки слышались горечь и отчаяние. — Я знаю, Хюррем, но я постараюсь помочь Ибрагиму-паше с расследованием. — Ибрагим-паша не внял моим мольбам, хотя я уверена, что он знает о моей невиновности, только вот для него это способ избавиться от меня, — женщины говорили тихо, наложницы в гареме их не слышали, но заинтересованно поглядывали в их сторону — Об одном прошу, госпожа, не бросайте меня и берегите моего сына. — Будь спокойна, с шехзаде ничего не случиться, — Хафизе положила свою руку на локоть Хюррем — В добрый путь, и пусть твоя ссылка поскорее закончится. — Аминь, Хафизе-султан, — последний раз бросив на госпожу полный надежды взгляд, Хюррем поклонилась и покинула дворец. ***       Дворец Хатидже-султан и Ибрагима-паши был почти готов принять своих новых обитателей. При непосредственном участии будущих супругов были расписаны своды гостиной, большая часть покоев отделана тканями и заполнена мебелью. Прекрасен был и сад, окружавший дворец. Конечно, он был много меньше сада Топкапы, однако и здесь были прекрасные клумбы, беседки в тени деревьев и несколько фонтанчиков. — Хатидже, я так счастлива за тебя, сестричка, — Бейхан стояла рядом с и Махидевран на лужайке и любовалась дворцом, Валиде султан наблюдала за девушками сидя в беседке — Скоро ты выйдешь замуж и будешь жить в этом прекрасном дворце вместе с Ибрагимом-пашой, а вскоре и вашими детишками. — Аминь, Бейхан, аминь. Мне большего и не надо для счастья, — Хатидже заметила как мать подозрительно переглянулась с сопровождавшим их Сюмбюлем и когда Валиде подошла к ним и сказала, что пора возвращаться в Топкапы, если они хотят еще побеседовать перед ужином с Хафизе, для османской принцессы уже не было секретом, что с мужем её сестры случилось непоправимое. ***       Гюльфем застала госпожу в её покоях, золотоволосая султанша сидела за большим рабочим столом в окружении бумаг. Увидев сероглазую наложницу, Хафизе улыбнулась и поднялась ей навстречу. — Госпожа, как Вы себя чувствуете? — женщины вышли на балкон, теплый весенний день располагал к беседам на свежем воздухе. — Все хорошо, Гюльфем, не стоит беспокоиться, — Хафизе глубоко вдохнула соленый ветер с Босфора — Зачем Повелитель просил тебя задержаться в его покоях? — Он беспокоится о Вас, попросил меня сходить к главному лекарю и взять для Вас настойку для восстановления жизненных сил, — женщина протянула султанше увесистый пузырек с темно-красной жидкостью. Хафизе полюбовалась цветом снадобья в лучах солнца и поставила бутылочку на столик. — Я абсолютно здорова, Гюльфем, просто мне не хотелось участвовать в этом спектакле, — подойдя к периллам, Хафизе облокотилась на них и посмотрела в сад, во дворец въезжало несколько карет — Сейчас Бейхан вернется во дворец, узнает о свершившемся и дальше разразится буря её отчаяния, боли и ненависти к тем, кто увез её отсюда на время казни. — Нас всех ждет тяжелый вечер, — Гюльфем встала рядом и тоже посмотрела на прибывающие кареты — Я встретилась с хранителем султанских покоев, когда выходила от повелителя. — Вот как, — слова Гюльфем на мгновение вырвали Хафизе из задумчивого созерцания того, как сестра направляется во дворец, чтобы получить сразу два удара судьбы — весть о смерти мужа и понимание того, что мать специально увезла её. — Он просил передать Вам платок, — Гюльфем протянула госпоже небольшую шкатулку — Вы обронили его в саду во время падения, и в суете никто этого не заметил. — Амина, — Хафизе вместе с Гюльфем вернулась в комнаты и позвала калфу — Узнай, где сейчас Бейхан-султан. И поживее, — султанша поставила шкатулку на рабочий стол и вдруг бессильно опустила голову, положив руки на гладкую поверхность красного дерева. — Госпожа моя, — наложница повелителя обеспокоено подошла к султанше и коснулась её плеча. Хафизе подняла на женщину глаза, полные слез и отчаяния. — Я не помогла ей, я считала и считаю решение повелителя благим для Династии, но душа моя страдает от того, что я не смогла защитить мою Бейхан от боли. — Хафизе-султан, с позволения Аллаха султанша вынесет это испытание и… — Она возненавидит нас всех. Она всегда была покладиста перед семьей, только в ней сокрыто силы больше, чем в гордой Шах-и-Хубан-султан и неунывающей Фатьме-султан, боль от потери и предательства отдалит её от всех нас, уж в этом я уверена. — Возьмите себя в руки, Хафизе-султан, сейчас мы все должны быть стойкими, — Гюльфем налила госпоже воды. — Госпожа, Бейхан-султан у повелителя, — Амина-калфа замерла у входа в покои. — Всё свершилось? — Хафизе уже успела совладать с собой и теперь её лицо вновь застыло в выражении величия и снисходительности ко всему окружающему. Калфа кивнула и сочувствующие посмотрела на сестру султана — Нам пора, Гюльфем, сейчас мы должны быть в покоях Валиде-султан вместе с остальными, чтобы разделить с моей бедной сестрой её боль.       Но в покои Валиде-султан до возвращения Бейхан-султан из покоев повелителя женщины попасть не успели. Хафизе поняла это еще не дойдя до дверей покоев матери султана. Отчаянные слова и всхлипы Бейхан были отчетливо слышны уже на подходе к покоям. — … Никогда! Под одной крышей с убийцей я жить не буду! — Хафизе и Гюльфем вошли в покои Валиде-султан и увидели Бейхан, полную боли, отчаяния и жестокой решимости. Хатидже бросилась к сестре, всё ещё пытаясь её удержать. — Умоляю, не уезжай, сестра… — Отпусти меня, Хатидже, — Бейхан оттолкнула сестру — В этом дворце я не могу остаться… — Может всё же останешься? — Хатидже умоляюще смотрела на сестру, но в глазах Бейхан не было сейчас ничего кроме презрения и яростного желания покинуть этого места, что были растворены в океане её боли и отчаяния от потери мужа. — Ибрагим-паша казнил его, лучше умереть… — Хафизе отшатнулась от той решимости, что горела в глазах дочери Хафсы-султан. — Бейхан, перестань, я тебя умоляю, моё сердце не выдержит, дочка, — на Валиде было больно смотреть. — Сестра, я все понимаю, — Хатидже пыталась говорить с Бейхан как с маленьким ребенком или больным человеком, только вот Бейхан в этот момент не была больна, она была уничтожена новостью о казни мужа и болью от того, как мать и сестра это от нее скрыли, увезя из дворца, как они запачкали свои руки в крови отца её детей. — Останься, Бейхан. — Тебе не понять, Хатидже, может поймешь, когда брат казнит и твоего мужа, — Бейхан подняла взгляд на Хафизе-султан и увидела в её зеленых глазах понимание. Златовласая сестра султана одна из всех присутствующих могла понять чувства вдовы — Тогда ты меня вспомнишь, — слова Бейхан звучали зловеще. Хатидже замерла как от неожиданного удара и отшатнулась от сестры. Бейхан не обратила на это внимание. Даже не взглянув на Валиде и замершую за её спиной Махидевран, женщина вышла из покоев.       Валиде-султан тихо заплакала. Гюльфем бросилась к ошарашенной Хатидже, по лицу которой скатилось несколько слезинок. Хафизе окинула женщин взглядом. Встретившись глазами с Хафсой-султан, златовласая сестра султана поняла, что Валиде не осуждает того, что она не захотела участвовать в утренней поездке. Поклонившись матери султана, султанша Династии выскользнула из покоев, оставив женщин утешать друг друга и направилась в сад, зная, что Бейхан и минуты лишней не пробудет сейчас в Топкапы. — Бейхан, постой, прошу тебя, — она нагнала сестру уже у кареты. Темноглазая султанша обернулась и в глазах её Хафизе увидела боль, но злости на нее там не было — Сестра моя, — златовласая султанша сама чуть не плакала. Сердце её не могло смириться с решением, принятым её разумом. И почему решения, верные для Династии, обычно ужасно несправедливы к султаншам Династии? — Хафизе, — Бейхан бросилась к сестре и разрыдалась, уткнувшись ей в плечо. Хафизе ничего больше не говорила, она только тихонько раскачивалась из стороны в сторону убаюкивая Бейхан как маленького ребенка — Как мне дальше жить, Хафизе? Как мне жить, зная, что мой брат убийца моего мужа? Как?! — У тебя хотя бы остались дети, Бейхан, ради них ты должна быть стойкой, ради них ты сможешь жить, — златовласая султанша гладила старшую сестру по голове. По бледному лицу Бейхан-султан градом катились слезы — Мне не дано и этого. — Поехали со мной, сестра, в этом кровавом дворце никому из нас не будет счастья. — Я обязательно приеду тебя навестить, но мое место здесь, в Топкапы, оно всегда было здесь, Бейхан, подле султана. Сначала рядом с нашим отцом султаном Селимом, теперь рядом с нашим братом султаном Сулейманом. Я никогда надолго не покину столицу, мое место рядом с троном, я родилась под сводами этого дворца, когда здесь правил наш дед султан Баязид, и я умру под сводами этого дворца в столице Османской империи. — Однажды, когда и ты полюбишь, Хафизе, тебе захочется бежать отсюда как можно дальше, чтобы кровь и вечная обитательница этого дворца смерть не забрала бы у тебя то, что ты любишь, — Бейхан понемногу брала себя в руки — И султан, и Династия, о которой ты так печешься для нас всё, мы же для неё лишь разменные монеты, мы и для султана разменные монеты, — овдовевшая принцесса вновь начинала горячиться. Хафизе вновь крепко обняла сестру. — Пиши мне, как можно чаще пиши мне все, что тебе вздумается. О боли своей, о погоде, о детях, даже о том, как тебе спалось, пиши мне обо всём, моя Бейхан. Я всегда с тобой сестра, все мои владения всегда открыты для тебя. Хочешь летом приезжай с детьми в мой дом в Анатолии, и я приеду тоже. — До свидания, сестра моя, береги себя в этом проклятом дворце, — Бейхан поцеловала сестру и скрылась в повозке. Хафизе простояла у садовой дорожки, пока даже шум уезжающих карет не стих, а сумерки окончательно не поглотили дворцовый сад. Вернувшись в гарем, Хафизе подозвала к себе Сюмбюля-агу. Главный евнух гарема почтительно склонился перед султанской сестрой и внимательно выслушал её. — Я не могу знать, госпожа, я не присутствовал на казни… — Ответь мне, кто исполнил приказ султана или я очень сильно разозлюсь на тебя, ага, — голос султанши был спокоен, но в глазах плясали искорки, не предвещавшие ничего хорошего гаремному слуге. — Я клянусь Вам, что я не знаю этого. Нужно спрашивать у тех, кто там присутствовал — у хранителя покоев, у Насуха-эфенди, у пашей. — Разыщи Матракчи Насуха-эфенди и скажи, что завтра я хочу видеть его во дворцовой библиотеке. Пусть заодно захватит свои миниатюры о Белграде, он так и не успел показать мне их в саду, — рядом с султаншей и евнухом появилась Дае-хатун — Валиде и Хатидже в покоях Валиде-султан? — Валиде-султан у себя, а Хатидже-султан с Махидевран-султан и Гюльфем-хатун вернулась в свои покои, госпожа, — Дае-хатун выглядела такой же несчастной, как и остальные приближенные к Валиде женщины. Хафизе поразмыслила несколько мгновений и отправилась в покои Валиде-султан, решив, что Хатидже сейчас и так будет утешена наложницами повелителя. ***       Валиде-султан сидела в своих покоях одна. Ни о каком ужине и развлечениях речи быть не могло — сегодняшний день заставил всех женщин Династии пережить тяжелые минуты. Сердце матери султана болело из-за того, что её Бейхан так страдала. Боль её дочери обернулась жестокими словами, что та произнесла сегодня в этих покоях, и хотя Валиде надеялась, что слова эти лишь следствие пережитого женщиной потрясения, они все равно не могла избавиться от ощущения, что потеряла прежние доверительные отношения с Бейхан навсегда. — Госпожа, к Вам пришла Хафизе-султан, — одна из служанок стояла рядом с Валиде. — Пригласи, — Валиде внимательно посмотрела на вошедшую и поклонившуюся ей султаншу. Сколько бы она не старалась быть ей матерью, сколько бы любви и поддержки она не дарила ей, а все равно златовласая султанша оставалась далекой и отчужденной, хотя её нельзя было упрекнуть в неуважении и неискренности. На фоне ласковых и привязанных к матери дочерей Хафсы-султан дочь любимицы Селима Юлдуз-хатун выглядела холодной, гордой и сдержанной. — Я рада, что ты зашла ко мне, Хафизе, — Валиде пригласила султаншу присесть рядом. — Как Вы, Валиде-султан? — Хафизе расположилась подле матери султана и с беспокойством посмотрела на госпожу. — Ах, Хафизе моя, если бы ты знала как мое сердце разрывается от всего, что случилось сегодня. Я не знаю как мы все это вынесем… — Я поговорила с Бейхан-султан перед отъездом, — немного помолчав, сообщила светловолосая — Её боль утихнет нескоро, и до того лучше не напоминать ей своим сочувствием обо всем произошедшем. — Ты считаешь, что я поступила неправильно, увезя её на время казни из дворца, так ведь, Хафизе? — Валиде пыталась понять, почему у нее за столько лет так и не получилось разрушить стену, что стояла между ней и Хафизе еще с тех пор, когда она была девочкой, потерявшей мать. — Ваши благие намерения часто ранят больнее, чем правда, неминуемое проявление которой Вы пытаетесь отсрочить. — Почему ты никогда не относилась ко мне как к матери, Хафизе? Разве я не любила тебя и делала отличия между тобой и своими детьми? — Я уважаю и по-своему люблю Вас, Валиде-султан, но у меня была мать, и забыть её и считать своей матерью Вас я не могу, для меня это предательство её памяти. И я всегда была для Вас отдельно, не только для Вас, вообще для всех в гареме. Пожалуй, только Сулейман никогда не отделял меня от остальных своих сестер и я не чувствовала себе чужой. — Ты никогда не была мне чужая, Хафизе, с первых твоих лет после смерти Юлдуз ты была для меня таким же ребенком, как и остальные. Для меня ты тоже моя дочь, да, ты и правда отличаешься от остальных султанш, но не потому что у тебя была другая мать по крови, а потому что ты совершенно иная личность, нежели любая из твоих старших сестер. Пожалуй, вы с Шах в этом похожи — вы обе осознаете себя частью Династии, но понимаете это не только как свои права и обязанности в поведении, но и как свою миссию. Гордость, осознание своего происхождения, ум и образование — вот, что отличает тебя от остальных султанш, Хафизе. Для тебя всегда политика, история и война были интереснее материнства, семьи и типичных женских развлечений — музыки, вышивки, молитв. -Вы правы, мне не интересны так сильно вещи, которыми живут другие женщины, но с Шах-султан мы непохожи. Во мне меньше смирения и больше жажды жизни, чем в любой другой султанши Династии, может от того и султан позволяет мне гораздо больше в плане образования, общения с послами и учеными, чем остальным сестрам. — Ты не похожа в одном — зная устои, ты не держишься за них, ты слишком европейка, чтобы чтить все традиции и догмы османов, но ты слишком мусульманка, что выходить за рамки приличия. — Вот видите, Валиде, Вы и сами ответили на вопрос, почему я никогда не считала Вас своей матерью, — Хафизе невесело усмехнулась — Я слишком выделяюсь среди Ваших дочерей, да все не тем, что могло бы Вас обрадовать. — И тем не менее, я люблю тебя как и всех остальных своих дочерей, потому что для меня ты моё дитя. Может быть и ты когда-нибудь перестанешь считать меня чужой и полюбишь так же сильно, как любишь моих детей — своих сестер и брата, — Валиде говорила это с такой искренностью и надеждой, что сердце Хафизе невольно сжалось от нежности к этой женщине. Она не могла считать её матерью, а притворяться не хотела, но если Валиде готова ждать, то может быть однажды в сердце златовласой госпожи рядом с образом её рано ушедшей матери появится место и для Хафсы-султан. — Сегодня у нас всех был тяжелый день, но завтра солнце взойдет вновь, Валиде, — Хафизе поднялась со своего места и собралась уходить — Спокойной Вам ночи, — крымская принцесса обняла Ханым-султан и тоже пожелала ей спокойных снов, молодая султанша вышла из покоев и отправилась к себе.       Тяжесть дня навалилась на Хафизе внезапно, придя к себе, она почти без сил рухнула в кресло у рабочего стола и приказала Фелисе приготовить хамам. Несколько минут посидев с закрытыми глазами и попытавшись справиться со всеми мыслями, что роились у неё в голове, Хафизе открыла глаза и посмотрела на стоящую перед ней шкатулку. Мысль о том, что Бали-бей хранил эти дни у себя оброненный ей платок вызывала у нее улыбку против её воли. Открыв шкатулку, женщина достала из нее аккуратно сложенный платок, расшитый замысловатыми узорами и вздрогнула. На дне шкатулки лежала маленькая трубочка свернутой бумаги…