Хранительница счастья

      День, неминуемо вступавший в свои права после страшной ночи, разгорался над столицей. В саду Топкапы Валиде-султан ждала приезда сына и дочерей. Единственное, что знала мать султана, так это то, что Бейхан-султан и Хюррем с детьми живы, они смогли укрыться на палубе одного из кораблей Капудан-паши. Собственно говоря, это именно кареты с ними первыми въехали в дворцовый сад. Остановившись рядом с ожидавшими их служителями гарема и Валиде-султан, Хызыр Реис спрыгнул со своего коня и поклонился матери падишаха. — Паша, благодарю Вас и Ваших людей за спасение моих внуков и дочери, — Валиде благодарно улыбнулась моряку и бросилась к Бейхан, только что вышедшей из кареты вместе с детьми — Доченька, слава Аллаху, вы живы, — мать и дочь обнялись. — Валиде, Хафизе вернулась? — Бейхан искала в глазах матери ответ на свои опасения, но ничего утешительного для себя она не нашла. — От неё, Хатидже и Гюльфем нет пока вестей, — Хафса-султан погладила девушку по плечам и повернулась к Хюррем, держащей на руках Мехмета — Шехзаде мой, как хорошо, что ты не пострадал. -Валиде, от повелителя есть какие-то новости? — рыжеволосая султанша вопросительно смотрела на мать падишаха. Ответить та не успела, в сторону дворца, опережая кареты, на лошадях скакали повелитель и его отряд. По мрачному лицу брата, Бейхан поняла, что не все так благополучно, как им всем бы хотелось. — Валиде, — султан спешился и поцеловал руку матери. — Сулейман, какое счастье, что ты вернулся, сын мой, — женщина боковым зрением заметила вышедшую из кареты Гюльфем-хатун и повернулась к ней, следом из кареты вышла Хафизе, растрепанный вид султанши и кровь, засохшая на её платье, заставили всех женщин испуганно вздохнуть, но когда из кареты при помощи сестры, Гюлфем и слуг спустилась бледная Хатидже с заплаканным лицом, Валиде поняла, что в эту ночь с её двумя её дочками случилась страшная беда. — Хатидже, девочка моя, что с тобой? — испуганно глядя на девушку, что едва стояла на ногах даже при помощи сестры и Гюльфем-хатун. — Валиде, — губы султанши задрожали и она залилась слезами, падая в объятия матери. Хафса-султан подняла полные непонимания глаза на Гюльфем-хатун, глаза наложницы были полны слез, она с горечью посмотрела на мать падишаха — Мой ребенок, Валиде, — старшая из султанских сестер тихо всхлипнула — Он не родится. — Хатидже, доченька моя, — Валиде прижала девушку к себе, пытаясь успокоить, но в глазах султанши стояли слезы — Да поможет нам всем Аллах… ***       В покоях Хафизе-султан был приятный полумрак, теплые апрельские дни сменились неожиданно прохладными майскими, когда очнувшаяся было от зимы природа вновь ощутила на себе холодное дыхание ветров с севера. У невысокого столика хозяйка покоев ужинала в компании старшей сестры и Гюльфем-хатун. — Как хорошо, что ты осталась в Стамбуле, Бейхан, — Хафизе с нежностью смотрела на старшую сестру — Ехать в столицу по такой погоде было бы неприятным времяпрепровождением. — После бунта я решила не покидать тебя и Хатидже, — Бейхан отодвинула от себя тарелку с ягненком — Вам обеим была нужна моя поддержка. До тех пор, пока Ибрагим-паша не вернулся в Стамбул, на Хатидже было больно смотреть. — Слава Аллаху, паша вернулся живым и с победой, его присутствие придало сил султанше, — заметила Гюльфем-хатун. — Той страшной ночи мне никогда уже не забыть, — Хафизе поморщилась как от зубной боли — Если бы с вами что-то случилось в море, Бейхан, я бы себе не простила того, что сама посадила вас в лодку. — Всё обошлось, Хафизе, — женщина взяла сестру за руку — Это решение спасло наши жизни, из дворца мы бы не смогли иначе вырваться. — Но слуг они почти не тронули, — Хафизе вздохнула — И дворец не тронули. Их бунт для меня непонятен, они не хотели наживы, они хотели показать свою мощь, причинив как можно больше вреда семьям чиновников, семьям пашей. — Всё позади, не стоит и вспоминать, госпожа, — Гюльфем улыбнулась подруге — Впереди Вас ждет только счастье, — Хафизе лучезарно улыбнулась, зеленые глаза зажглись веселым огоньком. — Волнуешься? — Бейхан с улыбкой коснулась щеки сестры. — Больше, чем когда впервые выходила замуж, — призналась златовласая сестра султана — Валиде настояла на том, чтобы праздник был пышным. Все это сейчас кажется мне таким волнительным, будто бы не было за спиной двух неудачных браков и всех прожитых лет без счастья. — Повелитель и Валиде-султан хотят устроить для тебя поистине грандиозный праздник, Хафизе, — Бейхан с грустью посмотрела на сестру и умолкла. — Это и ваш праздник, — она с радостной улыбкой посмотрела на сестру и подругу — И я хочу, чтобы завтра вы веселились и были счастливы так же, как и я. ***       Хюррем-султан не спала с самого утра, настроение рыжеволосой наложницы портила очередная новость о том, что ночь в покоях падишаха провела его сероглазая фаворитка. Мать шехзаде Мехмета тихо ненавидела эту женщину. Спокойная и неконфликтная Гюльфем, что так тихо и без каких-либо видимых усилий смогла венуть себе возможность бывать на хальветах, раздражала любимицу султана до невозможности. Опьяненная легкой победой над Махидевран, которая добровольно устранила почти все проблемы славянской наложницы, Хюррем было поверила, что теперь сможет быть единственной женщиной султана. Но Хафизе-султан, а в том, что без помощи любимой сестры возвышение Гюльфем было бы невозможным, рыжеволосая рабыня не сомневалась, спутала матери наследника все планы. Беременность, на которую Хюррем возлагала огромные надежды, которая должна была подарить женщине еще большую власть, сейчас стала для неё в некотором роде обузой. Султан не звал её к себе в покои, довольно редко навещал её и детей, сама султанша в покои попасть под предлогам хальвета не могла, а в это время там бывала Гюльфем. — Гюльфем, Гюльфем, Гюльфем, всё время эта Гюльфем, — беременная девушка со злостью отшвырнула от себя поднос с едой, тот перевернулся и все разлетелось по покоям. Испуганная шумом Гюльнихаль выглянула из детской. — Хюррем, что случилось? — карие глаза смотрели на султаншу испугано. — Она опять у него была, — в голосе женщины слышалось отчаяние — Она снова была в его покоях, понимаешь? Раньше они все защищали Махидевран, теперь все на стороне Гюльфем. Все против меня, понимаешь? — Хюррем, успокойся, тебе нельзя нервничать. Подумай о ребенке. — Им все равно, кого поддерживать, лишь бы испортить мои отношения с султаном, — женщина глубоко вздохнула и постаралась успокоить подступающую истерику — О Аллах, пошли беды на их головы, да будут дни их полными слез, — за дверью покоев слова султанши услышала Нигяр-калфа. Женщина не стала входить внутрь, предпочтя оставить Хюррем саму разбираться со своими истериками. Вместо этого калфа направилась в сторону хаммама, где вскоре должна была появиться Фелиса-хатун, готовящая свою госпожу к свадьбе. ***       Свое утро повелитель начал с того, что доводил до совершенства и без того совершенную корону, что он приготовил для своей сестры в качестве подарка на свадьбу. Массивная корона, украшенная символами османской Династии — тюльпанами из небольших изумрудов и алмазов с крупными ровными изумрудами в центре, была поистине достойным его любимой сестры подарком. — Она чудесна, повелитель, — султан и не заметил, как Гюльфем проснулась. Женщина стояла у него за спиной и, положив руки ему на плечи, наблюдала за тем, как Сулейман полирует до зеркального блеска и без того сияющие камни. — Я надеюсь, что Хафизе она придется по душе, — султан притянул к своим губам руку женщины и поцеловал — Сообщишь ей, чтобы она не надевала диадем. Я хочу преподнести ей это на свадьбе, чтобы она провела праздник в ней. — Конечно, — Гюльфем осторожно погладила султана по колючей щеке и поцеловала — Я вернусь в гарем, мой повелитель. — Я буду ждать тебя этой ночью после торжеств, — мужчина нехотя отпустил от себя Гюльфем, проводив её долгим влюбленным взглядом. Эта женщина, без которой в мятеже могла погибнуть его сестра Хатидже, была для него не просто дарящей радость и счастье, она была для него источником покоя и сил, которые были ему так необходимы сейчас, когда впереди его ждет один из важнейших для него походов. И каждый день, и каждую ночь до своего отъезда он хотел проводить с ней, подле неё, никуда её не отпуская. ***       Хафизе с замиранием сердца смотрела на свое отражение в зеркале — собранные в невысокую прическу кудрявые волосы, подведенные глаза, длинное пышное красное платье, покрытое тончайшей работы золотой вышивкой. Самой себе в этот день султанша казалась неотразимой. — Как ты прекрасна, Хафизе моя, — Бейхан, впервые за долгие месяцы снявшая траурные облачения и надевшая чудесное сиреневое платье, стояла напротив сестры и с восхищением смотрела на неё. — Спасибо, Бейхан, — в вечер, когда по всем обычаям ей полагалось грустить, невеста была до неприличия весела, улыбчива и источала свет и радость. — Госпожа, Вы просто великолепны, — Гюльфем улыбалась подруге — Ваше свадебное платье получилось поистине достойной оправой для Вашей красоты. — Гюльфем, мой милый друг, — Хафизе повернулась к наложнице брата и обняла её за плечи — Как я благодарна тебе за то, что ты была моей поддержкой. Если бы не ты, этого всего могло бы и не быть. — Мы пойдем к остальным, — Бейхан улыбнулась и подошла к сестре — Как будешь готова, приходи. — Мое сердце готово выпрыгнуть из груди, сестричка, — Хафизе прижала руку старшей сестры к груди — Слышишь, как бьется? — Это всё от любви, Хафизе, — женщина поцеловала сестру в лоб и они с Гюльфем покинули покои невесты. — Госпожа, может быть закрепим корону, — Фелиса поднесла небольшую аккуратную диадему и осторожно примерила её к прическе султанши. — Нет, только фату, — Хафизе упрямо покачала головой — Брат хочет преподнести мне корону на празднике в гареме, так что ты поможешь закрепить мне её уже там, прежде, чем мы выйдем в сад. — Как прикажите, госпожа, — девушка убрала украшение в ларец. — Знаешь, я хочу, чтобы ты надела вот это, — Хафизе быстро подошла к столику, где стояли шкатулки с украшениям, и достала оттуда длинное жемчужное ожерелье — К твоему сегодняшнему наряду будет очень хорошо, — улыбнулась сестра султана, собственноручно закрепляя украшение на шее верной служанки. — Благодарю Вас, госпожа, — Фелиса поцеловала руку султанши и счастливо улыбнулась. — Ну все, пора идти, — златовласая дочь Селима Явуза еще раз осмотрела свое отражение в зеркале, смахнула невидимую пылинку с пышного подола своего платья, счастливо улыбнулась своему отражению и направилась к выходу. ***       Малкочоглу, счастливый до невозможности, стоял посреди покоев дворца Буколеон и позволял агам из числа слуг его дворца поправлять праздничный кафтан. Матракчи, удобно расположившись на резном диванчике, украшавшем новый кабинет друга, потягивал прохладный напиток и поминутно усмехался, бросая взгляды на донельзя довольное лицо будущего зятя султана. — Малкочоглу, ты светишься так, что на тебя больно смотреть — Тебе больно смотреть, Матракчи, потому что ты до сих пор холост. Если бы ты женился на любимой, то, уверен, сиял бы не меньше, — черноглазый мужчина пригладил усы и повернулся к другу. — Повелитель собирает совет дивана перед праздником, — Насух-эфенди поднялся и вместе с другом пошел по длинным просторным коридорам дворца — Тебе явно готовят в дар еще и должность паши. — Для меня самым большим даром остается Хафизе, Насух, — мужчины остановились у выхода, ожидая лошадей — Я не могу поверить в то, что этот день наконец наступил. — А я говорил тебе, Бали-бей, — ученый похлопал друга по плечу — Ты баловень судьбы. ***       Высокие своды большой комнаты наполнялись звуками музыки. Женщины османской Династии, жены пашей, родственницы жениха и обитательницы гарема — все были здесь, на празднике, который сулил Хафизе начало новой, счастливой семейной жизни. Осторожно ступая по ковру, невеста неспешно шла в сторону приготовленного для неё места подле Валиде-султан. Роскошное платье переливалось в свете ламп, лицо было скрыто под тонкой красной фатой, украшенной изящной вышивкой. — Валиде, — Хафизе остановилась напротив матери султана и слегка склонилась. По восхищенному и радостному взгляду Хафсы-султан, златовласая госпожа поняла, что платье, к подготовке которого она не допускала ни мать, ни сестер, произвело на Валиде хорошее впечатление. — Хафизе, дитя моё, — султанша откинула фату с лица дочери и коснулась губами её лба — Аллах свидетель, ты просто ослепительна. — Спасибо, матушка, — Хафизе поцеловала руку женщины и заняла свое место.       Кружившиеся в танцах рабыни, приятная музыка и яства нисколько не занимали Хафизе-султан, хоть она и ждала этого праздника с замиранием сердца. Любимая дочь Селима Явуза пережила уже ни одно подобное торжество, и хотя она понимала, что сегодняшний праздник для неё особенный, мысли её занимало не это веселье. Душой и сердцем она была сейчас там, где вершилась её судьба, где звучали слова древнего обряда, скреплявшего её судьбу с судьбой Бали-бея. От туманящих её разум мыслей и мечтаний её отвлёк голос Сюмбюля-аги, возвестившего о том, что султан пришёл посетить праздник. — Моя драгоценная Хафизе, — султан с восхищением смотрел на сестру, склонившуюся пред ним в приветствии — Поздравляю тебя, Хафизе Ханым-султан с вступлением в брак с Малкочоглу Бали-пашой, третьим визирем совета дивана. — Благодарю Вас, повелитель, — девушка улыбнулась брату и замерла. Султан достал из ларца, что держал один из слуг, завораживающей красоты корону и водрузил её на голову сестры. — Жемчужина сердца моего, Хафизе, — поцеловав сестру в лоб, мужчина на мгновение залюбовался видом султанши в его подарке — Никогда не забывай, что ты женщина великой Династии османов и моя любимая сестра. Да пошлет Всевышний тебе счастья и благополучия в этом браке. — Аминь, — глаза Хафизе сияли ярче изумрудов, что украшали корону — Благодарю Вас, Повелитель.       Вскоре после того, как султан покинул покои, праздник переместился в разбитые в дворцовом саду шатры. Огромную лужайку на две части разделяли щиты из ткани, отгораживая мужскую половину от женской. Хафизе уже живо вовлеклась в торжество, с удовольствием принимая поздравления от жен и матерей государственных мужей, от сестры венецианского дипломата Моники Гритти, в сторону которой недовольно поглядывала Хатидже-султан, совсем недавно принимавшая эту женщину в своем дворце и оставшаяся недовольной тем, как та позволяла себе общаться с её мужем.       Несмотря на внешнюю беспечность и абсолютно счастливый вид, в голове Хафизе-султан было не так много праздных мыслей. Нет, султанша оценила и подарок брата, и шикарное торжество, которое продлиться не один день, и поздравления гостей, только после того, как она поняла, что никях уже проведен, мысли её потекли совсем в ином ключе. Малкочоглу стал пашей, вошел в совет дивана в качестве третьего визиря, и Хафизе, вопреки тому, что Валиде с Гюльфем явно обрадовались этой новости, расстроилась. Слишком хорошо Хафизе знала, насколько хрупка жизнь любого из визирей, и чем ближе к должности великого визиря, тем опаснее. С одной стороны, Малкочоглу получил должность соизмеримую с его нынешним положением зятя султана, с другой же стороны, Хафизе отчаянно надеялась отсрочить вхождением Малкочоглу в совет, но не успела.       Обладая сильной от природы интуицией, будучи хорошо осведомленной о политической ситуации за пределами империи и уж тем более о ситуации внутри владений османов, Хафизе понимала, что не все довольны возвышением Ибрагима-паши, а значит найдутся те, кто попытаются повлиять на её мужа в своих целях. Рушить же дружбу Ибрагима и Малкочоглу Хафизе не хотела, наоборот, она стремилась сохранить её, вопреки своей нелюбви к мужу старшей сестры. Сделать это она хотела только с одной целью — отсрочить неминуемый передел власти и политическую борьбу между теми, кто поддерживает грека, и теми, кто станет всячески добиваться расположения её супруга дабы сместить Ибрагима с должности великого визиря. Златовласая султанша отчаянно желала для себя счастья и покоя, ей нужно было на максимально долгий срок отгородить их с Малкочоглу семью от внешних потрясений. И всё это теперь было крайне трудно осуществить, потому как повелитель даже не намекнул ей, что сделает его не просто пашей, но третьим визирем дивана.       Когда повелитель покинул гарем и Хафизе опустилась на свое место, она поймала взгляд Бейхан и с облегчением осознала, что сестра понимает её реакцию на эту новость. В глазах русоволосой старшей сестры в тот момент она нашла поддержку, понимая, что всё не так печально, как если бы султан вдруг назначил мужа Хафизе вторым визирем, первым пашей после Ибрагима. Тогда не миновать бы беды с двух сторон — и с политической, и с семейной, ведь напряженные отношения и ревностная слежка за тем, чтобы Хафизе уважительно говорила об Ибрагиме, со стороны Хатидже продолжалась и по сей день, несмотря на все пережитые события и наступающие иногда потепления в отношениях. — Хафизе-султан, — Моника Гритти присела перед шатром, где расположилась невеста, в глубоком реверансе — Позвольте еще раз засвидетельствовать Вам мое почтение. Сердечно желаю Вам счастья в браке с Вашим мужем. — Благодарю Вас, синьора Гритти, — Хафизе вежливо улыбнулась венецианке. — Примите от меня в дар этот скромный подарок, — слуги раскрыли перед Хафизе сундук, полный искусно украшенных фолиантов — О Вас говорят как об истиной ценительнице поэзии. Надеюсь, Вам придутся по вкусу творения европейских писателей. — Для меня большая радость получить от Вас столь ценный дар, сеньора, — Гритти улыбнулась сестре султана и вернулась в шатер к другим гостям. — Книги, книги, книги, — Хатидже усмехнулась, проводив взглядом слуг, уносящих подарки — Хафизе, ты весь дворец свой ими наполнишь, не для чего больше месте не останется, — перевела насмешливый взгляд на сестру султанша. — Хатидже, — предостерегающе протянула Валиде-султан, строго глядя на дочь. Темноглазая султанша улыбнулась матери и вновь перевела взгляд на невесту. Валиде-султан в этот момент нутром почувствовала, что Хафизе злится. — Не беспокойся за меня, сестра моя, — Хафизе лучезарно улыбнулась султанше и чуть склонив голову на бок и невинно хлопнув глазами произнесла — Среди книг в моем дворце скоро будет разноситься детский смех и древние фолианты этому никак не помешают. — Как сегодня распогодилось, не правда ли? — Бейхан постаралась замять опасный момент, бросая на младшую сестру предостерегающие взгляды, а на Хатидже, зло смотревшую на невесту и прячущую слезы на глазах, взгляды одновременно осуждающие и сочувствующие. — Инш Аллах, тепло вернулось насовсем, — Хафса-султан с готовностью бросилась поддерживать разговор о погоде и о том, какое должно быть чудное будет лето. Хафизе же устремила свой взгляд на танцующих рабынь, стараясь унять в себе желание побольнее уколоть старшую сестру. Хотя бы сегодня златовласая султанша уговаривала себя оставить все в покое, обещая себе обдумать всё — от поведения Хатидже до ситуации с новой должность Малкочоглу позже. Сегодня она должна быть счастлива, она покинет Топкапы, чтобы стать полноправной хозяйкой собственного дворца Буколеон, где сможет обрести долгожданное счастье. ***       Просторные покои со светлыми расписными стенами и высокими окнами освещали большие подсвечники. В центре комнаты, стоя в окружении двух своих служанок, Кевсер-хатун и Фелисы-калфы, получившей новую должность в этом дворце, Хафизе счастливо улыбалась, пытаясь успокоить отчаянно рвущееся из груди сердце. Оставив позади и торжества во дворце, и шикарный салют, и прощание с Валиде, Хафизе сейчас жила одним лишь ожиданием, когда она наконец останется наедине со своим мужем, чтобы могли быть сказаны все те слова, что не могли быть произнесены прежде. — Госпожа, все готово, — Кевсер поднесла султанше средних размеров зеркало. Хафизе придирчиво осмотрела свое отражение. Золотистые волосы волнами ниспадали не плечи, простое платье молочно-белого шелка облегало грудь, расходясь к полу свободно струящимися складками, зеленые глаза поблескивали как в лихорадке, а обычно бледная кожа покрылась легким румянцем. — Хорошо, можете идти, — Хафизе нервно поправила расшитую золотом алую фату, что Фелиса накинула ей на голову и неподвижно замерла сидя на кровати. Время слилось для султанши в единый поток, она не знала, сколько времени прошло прежде, чем двери в покои открылись и внутрь вошёл Малкочоглу, — минута, десять, час.       Как во сне, Хафизе поднялась с кровати и замерла посреди комнаты. Бали-паша бесшумно ступал по старинному персидскому ковру, подойдя совсем близко к султанше, мужчина склонился перед сестрой султана и коснулся губами подола её платья. Поднявшись, молодой воин осторожно поднял фату, открыв лицо султанши. Внимательный взгляд зеленых глаз следил за каждым его движением. Стянув с женщины расшитую фату, паша замер, глядя в бездонный омут зеленых глаз. — Госпожа моя, как долго я ждал… — Хафизе прервала его коснувшись тонкими пальцами его губ. — Тшш, никогда, — не двинувшись с места она смотрела в карие глаза и сама удивлялась всему, что делает — Никогда в этих покоях не обращайся ко мне с этим титулом. Здесь я не твоя госпожа, Бали, здесь я твоя жена и ничего другого. — Хафизе, — счастливые карие глаза смотрели на неё с такой любовью, что Хафизе хотелось и смеяться, и плакать до того это все было ей ново — Ты госпожа моего сердца, повелительница моей души здесь и в любом другом месте этого мира, — сильные руки медленно легли на тонкую талию, осторожно притянув её к себе, Малкочоглу начал покрывать её лицо поцелуями, неспешно спускаясь к губам — Я люблю тебя, Хафизе, — мужчина нежно коснулся губ легким поцелуем и тут же отстранился. Султанша, потянувшаяся было за желанными губами любимого, остановилась, открыла глаза и внимательно посмотрела в искрящиеся счастьем карие глаза паши — Больше всего в мире этом и том я тебя люблю, — султанша собиралась было что-то ответить, но теплые губы накрыли её губы жарким поцелуем, и Хафизе решила, что разговоры, в принципе, могут подождать и до утра. Тонкие руки легли на широкие плечи мужчины, стянув с его чалму, Хафизе погладила его по коротко стриженному затылку. — Если ты еще раз меня так поцелуешь, я задохнусь, — усмехнулась Хафизе, когда их губы наконец разомкнулись и в легкие султанши попал воздух, которого стало не хватать. — Этого я не допущу, — руки ловко сновали по лифу платья, расстегивая длинный ряд пуговиц. Хафизе плохо понимала, что вокруг неё происходит. Залпы салюта, разносившиеся над Босфором и долетавшие до замка, не могли пробить завесы, которая, казалось, образовалась вокруг супругов. Кроме слов и горячих прикосновений мужа, контрастирующих с прохладным шелком простыней, для Хафизе сейчас не существовало ничего. И каждый раз в стенах этих покоев весь мир вокруг для нее будет исчезать, рассыпаясь на осколки, если рядом будет Бали, человек, которого она любила больше всего в этом мире, тот, что стал для неё дороже жизни и даже дороже столько лет обожествляемой ей Династии. Лишь его любовь и его близость были ей важны в стенах этих покоев, где ей не будет дела ни до политических интриг, ни до великой османской Династии. — Я люблю тебя, Хафизе, — шептал мужчина, засыпая. Султанша мирно лежала на широкой груди и до самого рассвета не могла уснуть, не сводя глаз с красивого лица своего мужа, стараясь запомнить все мельчайшие черты, чтобы в её памяти при мыслях о нем всплывали не только его светящиеся счастьем и любовью к ней глаза. Лишь когда солнце уже осветило Стамбул своими первыми яркими лучами, счастливая женщина уснула на груди любимого, что во сне крепко прижимал её к своему боку, боясь, что она испарится как видение.