Хранительница счастья

      Айбиге рыдала в своей комнате, а Хюррем, сидя рядом с ней утешала её, но сердце султанши ликовало. Теперь, когда Хафизе-султан будет растоптана и убита изменой мужа, она обязательно разведется с ним, тогда уж у Гюльфем и её сына не будет в совете такой линии защиты, останется только Ибрагим-паша, который рано или поздно сам себя погубит, та Капудан-паша, с которым можно попытаться договориться, перетянуть его на свою сторону, обеспечить себе союзников в совете, чтобы когда придет время, её дети имели опору в войне за трон. — Что я наделала? — Айбиге заливалась слезами — Он муж Хафизе-султан, как я посмела даже думать о том, что это возможно? Он ведь ни словом, ни взглядом мне повода не давал. Какая же я глупая, теперь из-за меня у него будут проблемы. — Если ты его любишь, тебе нужно попытаться быть с ним, — Хюррем погладила девушку по голове — За любовь нужно бороться, Айбиге. — Она меня уничтожит, — обреченно прошептала крымская принцесса — Точно тебе говорю, Хюррем-султан, меня даже Валиде не защитит. Хафизе-султан меня уничтожит. И тебя вместе со мной. — Не говори глупостей, — Хюррем поморщилась, её власть, укрепленная рождением Селима и Джихангира, была велика, хоть Гюльфем и не теряла своих позиций, однако Хюррем была матерью трех шехзаде, она чувствовала, что положение её много выше и не хотела думать, что кто-то, пусть и сестра султана, могут ей навредить — Хафизе-султан после такого разведется с мужем и может быть ты сможешь стать его женой. — Ты правда так думаешь? — карие глаза смотрели на Хюррем с наивностью, рыжеволосая султанша даже удивилась до чего глупа эта девчонка, хоть она и была принцессой. — Ну, конечно, я помогу тебе, вот увидишь, — Хюррем сладко ей улыбнулась. Для неё пришло время заплатить за все унижения и горести, первая, с кем она стремилась свести счеты, была Хафизе-султан. ***       Бали-паша затемно покинул свой дворец, направляясь к Матракчи, чтобы найти в верном друге советчика и слушателя. Не привыкший сдаваться вообще, а в особенности сдаваться без боя, паша собирался использовать все возможности, дабы объясниться с женой. Ему совершенно не было дело до того, почему вдруг крымская принцесса подкараулила его у покоев повелителя и решила поцеловать, хотя он прекрасно понимал, что все это вкупе с появлением Хафизе именно в это короткое мгновение в коридоре явно построено кем-то, разбираться сейчас и искать обидчика у него желания не было. Единственная цель его, ради которой он был пройти все круги ада, объяснить Хафизе, что все увиденное её было случайностью. Если потребуется, он будет клясться на Коране, клясться здоровьем их сына, клясться своей жизнью, что любит её и верен ей, стоять перед Хафизе на коленях — словом, что угодно, лишь бы она простила, лишь бы вновь ему поверила, лишь бы прахом не пошли четыре года счастливой жизни и всё, что они вместе пережили. — Что случилось, паша? — Насух, переставший безвылазно пропадать в кабаках и пить, впустил Малкочоглу в дом. — Матракчи, — темные брови паши были нахмурены, он сидел напротив друга и всё никак не мог начать говорить. Именно в этот момент он понял, как постыдно всё это выглядит со стороны, какими жалкими будут все его слова, выглядящие лишь как попытка оправдаться, переложить с себя вину на женщину. — Бали-паша, ты меня пугаешь, — Матракчи подал другу стакан с напитком и внимательно посмотрел ему прямо в глаза — Расскажи мне, может я смогу тебе помочь. ***       Хафизе остановилась посреди своего уютного кабинета. Большой резной стол с аккуратно разложенными бумагами, красивые вазы, полные цветов, выращенных в их саду, этот уют, эти до боли знакомые интерьеры — всё кричало о том, что оказалось иллюзией, о том, чего больше нет, о счастливой семейной жизни с человеком, которого она любила. С Малкочоглу, который предал её, который сегодня днем целовал другую женщину, Айбиге-хатун.       При одной мысли о крымской девчонке, что посмела разрушить её счастье, которое Хафизе так долго и старательно создавала, в душе султанши волной поднималась ярость. В те минуты, когда ей было нестерпимо больно и сердце её жгла обида, в ней просыпалось то, что она так старательно долгие годы в себе усмиряла и гасила — жестокий нрав её яростного отца султана Селима. Схватив первую же попавшуюся вазу с букетом, султанша что было сил швырнула её в стену. Тонкий фарфор разлетелся на осколки, вода и срезанные цветы упали на пол. Хафизе на мгновение замерла, а затем схватила ещё одну вазу, которую постигла участь предыдущей. Лишь когда весь мол был усеян осколками разноцветного фарфора и растерзанными букетами, султанская сестра поняла, что гнев её стал стихать. — Госпожа, — за спиной послышался испуганный голос Фелисы, служанка замерла у входа в покои, окидывая взглядам следы истерики хозяйки дворца. — Оставь меня, Фелиса, не сейчас, — Хафизе не узнала своего голоса, грудной и тяжелый, он звучал как рык и как плачь одновременно. — Госпожа, я прошу Вас, — девушка однако не послушалась и не ушла — Из Топкапы приехал Сюмбюль-ага, говорит, что это очень важно, ему нужно с Вами увидеться. — Зови, — Хафизе прижала ладони к лицу, пытаясь собраться с мыслями. Когда главный евнух гарема Топкапы и лично преданный ей ага вошёл в комнату, служившую госпоже кабинетом, он застал внешне абсолютно спокойную, хоть и мрачную султаншу, за рабочим столом. Вид её холодного величия контрастировал с тем хаосом, который царил в комнате. Мужчина невольно поежился, встретившись взглядом с глазами, сиявшими сейчас ледяным блеском изумрудов. — Госпожа, прошу прощения, что побеспокоил Вас так поздно, — мужчина бросил взгляд на калфу, та без лишних приказов госпожи покинула кабинет, плотно затворив за собой двери. — Если ты приехал, значит, это действительно что-то важное, Сюмбюль-ага, я слушаю тебя. — Простите мне мою дерзость, госпожа, но Вы должны знать, я считаю, — дождавшись разрешения подойти ближе, ага сделал несколько шагов и тихо и быстро заговорил. По мере того, как слова лились из его уст, лицо Хафизе преображалось, потухшие было глаза вновь засветились живым огоньком, а губы, до этого плотно сжатые, растягивались во все более и более широкой коварной улыбке. — Сюмбюль-ага, я говорила тебе, что очень довольна твоей службой? — Хафизе поднялась и подошла к окну, выходившему на гавань в Мраморном море. — Говорили, госпожа, но я никогда не устану слышать это из Ваших уст, — улыбнулся евнух — Что прикажете делать? — Ничего, пока ничего, — Хафизе на мгновение замерла, обдумывая что-то, а затем повернулась к служителю гарема — Скажи мне, а эта Гюльнихаль, которую Валиде всё еще посылает иногда к брату, до сих пор служит Хюррем? — Не служит, скорее она проводит иногда время с шехзаде Мехметом, он к ней очень привязан, она же его няня, — мужчина нахмурился, не понимая, что задумала его госпожа. Гюльнихаль была одна из тех немногих обитательниц гарема, к которой главный евнух весьма тепло относился. — Что ж, это очень хорошо, — по улыбке златокудрой сестры султана Сюмбюль понял, что та задумала не просто месть, а страшную месть — Вот что, надо чтобы накануне похода помимо султанш в покоях повелителя побывала и эта Гюльнихаль. — Госпожа, что Вы задумали? — мужчина уже однажды видел этот взгляд, когда султанша вернулась из Анатолии, где по ошибке шпионки Хюррем-султан чуть не погибла любимая племянница златокудрой сестры падишаха. И это взгляд сулил беду. — Каждому воздастся по заслугам в свое время, Сюмбюль, — Хафизе подошла к евнуху и потрепала его по плечу — Каждому… ***       Хатидже вновь жила, и сердце её, израненное горестями и печалями, постепенно исцелялось. Паша вновь был с ней нежен, ласков, сестра султана чувствовала себя самой любимой и самой счастливой. Прибыв во дворец брата вместе с великим визирем, она распрощалась с ним и направилась к матери. В гареме османская принцесса столкнулась с рыжеволосой султаншей, направляющейся вместе с детьми на прогулку в сад. — Госпожа, — рабыня склонилась в знак почтения — Доброго Вам утра. — И тебе, Хюррем, — Хатидже не хотела смотреть на эту женщину, её нелюбовь столь сильна, что лишь из-за племянников она сохраняла видимость добрых отношений — Мой Мехмет, моя Михримах, — женщина обняла племянников — Как я по вам соскучилась. А где же Селим? — Шехзаде сейчас спит, — ответила его мать — Может быть выйдете погулять с нами в сад. — В другой раз, — Хатидже потрепала старшего племянника по кудрявой макушке — Я спешу к Валиде.       Мать Хатидже застала в отвратительном настроении. Валиде восседала на тахте и глаза её яростно пылали. Османская султанша настороженно посмотрела на мать и всё же решилась подойти. — Валиде, — Хатидже коротко кивнула сидевшей подле матери султана Гюльфем и поцеловала руку матери — Что произошло? — Ах, Хатидже, лучше и не спрашивай, — Хафса-султан горько вздохнула — Айбиге меня расстроила. — Чем, матушка? — Хатидже присела подле матери и обеспокоенно посмотрела не неё. — Я знала, что Хюррем дурно на неё повлияет, и вот итог. — Да что случилось-то? — османская принцесса с мольбой посмотрела на Гюльфем, в надежде, что та что-то объяснит. — Айбиге-хатун влюбилась в Бали-пашу, — Гюльфем выглядела расстроенной, все женщины пребывали в неведении, как Хафизе пережила эту ночь — И вчера повела себя совершенно непристойно. — Какой позор, — сокрушалась Валиде — Под сводами этого дворца она так опозорила мой род. Это же надо было додуматься подловить пашу в коридоре и накинуться с поцелуями. — Что? — Хатидже смотрела на мать приоткрыв рот — И Хафизе это увидела? — Да, она как раз шла к повелителю в этот момент, — подтвердила мать шехзаде Баязида. — Какой ужас, — жена великого визиря прикрыла рот рукой — И что теперь делать? — Надо ждать, когда Хафизе хоть как-то на это отреагирует, — сказала Валиде — Если она решит разводиться с пашей из-за этого, я клянусь, что вышлю Айбиге из дворца, чтобы её вид не бы мне постоянным напоминанием о позоре моего рода, а Хюррем, без которой тут явно не обошлось, теперь легкой жизни не будет. — Госпожа, — в покои после короткого стука влетел Сюмбюль-ага — Госпожа, приехала Хафизе-султан. — О Аллах, она идет сюда? — женщины дружно поднялись со своих мест. — Нет, султанша пошла к повелителю, не заходя в гарем, — отрапортовал главный евнух. — Дайе, — Валиде-султан грозно сверкнула очами — Скажи Айбиге, чтобы носа из покоев не высовывала. — Слушаюсь, госпожа, — хазнедар скрылась за дверями. — А ты Сюмбюль иди к покоям повелителя и, как только Хафизе выйдет, сообщи мне.       О чем за закрытыми дверями султан разговаривал с любимой сестрой никто так и не узнал. Однако репрессий в сторону Айбиге и Бали-паши не последовало. Хафизе так же молча покинула дворец, не заглянув к матери. В дворцовом саду беременная султанша столкнулась с Хюррем-султан, которая возвращалась во дворец вместе с детьми. — Хафизе-султан, — Хюррем склонилась и сочувствующе улыбнулась сестре повелителя — Слышала о Вашем несчастье, Вы так стойко его переносите. Я восхищаюсь Вами. — Хюррем, — Хафизе посмотрела на мать своих племянников с улыбкой — Когда ж ты успокоишься? Тебе вернули детей, позволили жить в гареме, а ты всё никак не успокоишься, — зеленые глаза недобро поблескивали — Хотя я понимаю твое состояние, лишившись любви султана, ты ненавидишь всех, кто счастлив и любим. Только мой тебе совет, не унижай себе в глазах повелителя ещё больше. Он уже не желает тебя как женщину, не нужно делать того, что заставит его жалеть, что ты мать его детей, — дружески похлопав рыжеволосую рабыню по плечу, Хафизе прошла к ожидавшей её карете и покинула дворец. ***       Бали-паша понимал, что ему нужно действовать. Насух-эфенди, сам страдающий из-за того, что жестоко обидел любимую, не знал, чем помочь другу. Зять султана был вызван в Топкапы, он ожидал, что султан освободит его от должностей или казнит, если ему всё известно, но вместо этого повелитель встретил его в своих покоях, сидя за столом и мастеря очередное украшение. — Повелитель, — паша поклонился и замер посреди комнаты. — Что делать будешь, Малкочоглу? — спросил зятя султан, любуясь незаконченным колье. — Я не знаю, — честно ответил визирь, мрачно глядя на султана — Нет за мной греха, повелитель, а как это объяснить любимой женщине, если она собственными глазами видела этот позор, я не знаю. Нечем мне себя оправдать, не стану я под ярость госпожи подставлять племянницу Валиде-султан. — Как благородно, — усмехнулся падишах — Только бесполезно. Хафизе найдет способ сорвать злость на Айбиге, и тут даже я её остановить вряд ли сумею. Ты паша неправильно мыслишь, ты хочешь ей объяснить, что ты невиновен, она это и так знает, чувствует и обязательно доберется до твоего врага, кто пожелал тебя с ней рассорить, а ты должен её обиду и боль от этого иссушить. — И как я могу это сделать, повелитель? — паша вздохнул — Госпожа горда, она никогда меня не простит, сколько бы я не умолял. — Ну, ты же не умолял, хотя стоило бы, — султан поднял на зятя голубые глаза и веселые огоньки в них плясавшие вселили в Малкочоглу веру в то, что всё закончится благополучно — Моя сестра очень любит тебя, Малкочоглу, покажи и ты ей, насколько сильно ты её любишь. — Вы не злитесь на меня? — удивленно смотрел на султана верный воин. — Если бы я знал, что за тобой есть грех и ты оскорбил мою сестру, я бы тебя уже казнил, Бали-паша, — султан поднялся из-за стола и подошёл к зятю — Ты впредь просто знай, что и у тебя, судя по всему, есть враги, а потому ваше с Хафизе счастье, вашу любовь ты должен оберегать гораздо тщательнее. ***       Вернувшись в Буколеон к моменту, когда Хафизе обычно пила кофе в большом зале на первом этаже дворца, паша решительно вошел в покои, приказав слугам оставить их. Хафизе встретила его ледяным молчанием и вопросительным взглядом зеленых глаз, которые были ему дороже жизни. — Госпожа, позвольте мне поговорить с Вами о вчерашнем инциденте, — Хафизе молча кивнула и опустилась на диван, не сводя с него внимательного взгляда, хотя Бали-паша ожидал, что она тут же уйдет и ему придется её останавливать — Вы должны знать две вещи — Вы единственная женщина, которую я люблю, и я Вам верен, верен был и верным до конца дней моих останусь, — не увидев на лице султанши ни злости, ни ненависти, мужчина подошел к диванчику, на котором она сидела и опустился перед ней на колени, как в ту ночь, когда пробрался в её комнату в охотничьем домике, чтобы сделать ей предложение — То, что произошло вчера, для меня такой же шок, как и для Вас. Я ровным счетом не понимаю, что Айбиге-хатун хотела и зачем она меня поджидала у покоев повелителя. Клянусь своей жизнью и жизнью нашего сына, что меня не связывают с ней никакие отношения. — Бали, — Хафизе казалось отмерла, лицо её вновь перестало быть холодной восковой маской, а вновь стало тем живым и ярким лучом, что согревал его и освещал ему путь — Я знаю, — она прислонилась лбом ко лбу мужа и одинокая слезинка скатилась по её щеке — Если бы ты знал, что я в тот момент почувствовала. Мне будто вонзили в сердце тысячу кинжалов, я… — Хафизе всхлипнула и отстранилась — Я будто умерла в тот момент. — Хафизе, — паша, увидев слезы жены, прильнул к её губам, стараясь своей нежностью прогнать от них обоих всю ту боль, что они пережили за последнее время — Я думал ты меня не простишь. Я так боялся, что ты даже слушать меня не захочешь. — Я так боялась, что это правда, — Хафизе гладила мужчину по лицу и все смотрела в его глаза, с каждой секундой убеждаясь, что никогда, чтобы ей не говорили и даже чего бы она сама не видела, не будет правдой, всё ложь и клевета, лишь эти глаза, глаза, в которых она видела океан любви, нежности и пережитой боли, не лгут. Никогда, теперь она в этом уверилась точно, никогда её муж не изменит ей и не полюбит другую. Так было суждено, что он её, а она его — мактуб, так предначертано было задолго до того, как они пришли в этот мир. — Хафизе, — достав из складок кафтана шкатулку, паша протянул её жене — Розовый кварц, говорят, древний символ любви. Эта друза кварца так же чиста и нежна, как моя любовь к тебе. Никогда, знай это, никогда я не предам тебя и не заставлю больше плакать. — Он прекрасен, — Хафизе улыбнулась, касаясь причудливых прохладных кристаллов — Давай поставим его в наших покоях, — султанша поцеловала мужа долгим горячим поцелуем — Ему там самое место, — женщина поднялась и вместе с мужем направилась в спальню. — Госпожа, — путь супругам преградила испуганная Радан — Паша, там Фелиса-калфа. — Что случилось? — Хафизе настороженно смотрела на служанку. — Она на крыше дворца, госпожа, — девушка испуганно смотрела на сестру султана — Мне кажется, она собирается прыгать. — О Аллах, — златовласая султанша решительно направилась в сторону лестниц, ведущих наверх. — Хафизе, подожди, тебе нельзя так бегать, — пытался остановить жену паша — Подумай о ребенке. — Приведи мне сюда Матракчи, — Хафизе схватила мужа за руку и посмотрела ему в глаза — Если он настолько труслив, чтобы идти против приказа Ибрагима, пусть хоть найдет в себе смелость прийти и поговорить с женщиной, которая его любит и страдает из-за него. Я не собираюсь терять верную помощницу из-за трусости и слабости Насуха-эфенди, — Хафизе отпустила мужа и повернулась к служанке — Радан, показывай, где она, — девушка торопливо поднималась наверх, помогая беременной султанше преодолевать пролеты лестниц. Оказавшись на плоской крыше дворца, выходившей в сторону Мраморного моря, женщины замерли. Фелиса-калфа сидела на самом краю спиной к ним, а под её ногами, спущенными с крыши, на широкие гранитные плиты накатывали воды волнующегося моря. — Фелиса, — Хафизе испуганно вскрикнула, девушка повернула к ней голову и улыбнулась. Радан испуганно прижимала руки к груди и смотрела на калфу, сердце её бешено билось.