Хранительница счастья

      Первым человеком, с которым султан Сулейман поспешил увидеться по возвращении из похода, стали отнюдь не Валиде-султан, шехзаде, Михримах и их матери, им стала его младшая сестра, многие недели не покидавшая своего дворца, выхаживая получившего тяжелую рану супруга. Во дворце Буколеон, где никто не удивился особо тому, что султан со своим отрядом прибыли прямиком к ним, повелителя встретили, и Фелиса-калфа проводила его в покои, где рядом с больным непрерывно находилась хозяйка дворца.       Сулейман вошёл в просторные светлые покои и замер, вид сестры, измученной, осунувшейся стал для него больным ударом. Хафизе, сидевшая у кровати мужа и державшая его за руку, заметила брата не сразу. Когда женщина почувствовала на себе взгляд родных глаз, она подняла на брата взгляд, полный горечи и отчаяния и на мгновение в зеленых глазах промелькнули радость и облегчения. — Повелитель, — Хафизе поднялась и присела в легком поклоне — Как я рада, что Вы вернулись, — женщина бросилась к шагавшему в её сторону султану и оказалась в его крепких объятиях — Брат мой, какое счастье, что ты жив. — Хафизе, — султан гладил сестру по голове, слезы её всегда вызвали у него растерянность, с детских лет он не мог спокойно смотреть, как златовласая принцесса плачет, каждый раз сердце его изнывало от боли при виде её страданий — Как ты? Как Бали-паша? — Без ухудшений, — любимая дочь Селима Явуза все ещё прижималась к брату и с тоской смотрела на лежавшего без сознания пашу — Яхья-эфенди говорит, что мы должны радоваться, что ему не становится хуже. Только как мне радоваться, Сулейман? — зеленые глаза смотрели на султана в упор, и падишаху казалось, что он начинает тонуть и захлебываться в океане боли, наполнявшем очи его сестры. — Нам нужно молиться, Хафизе, — вздохнул мужчина, отводя взгляд — Аллах милостив, он сохранит Малкочоглу для нас, для тебя, для ваших детей, для империи. — Я неустанно молюсь об этом, — Хафизе всхлипнула и взяла себя в руки, ей необходимо было действовать, дабы из-за ранения паши не потерять всё, что было достигнуто ей во время похода брата — Беды не хотят покидать нас, повелитель, — златовласая султанша усадила брата рядом с собой на диван и крепко держала его ладонь в своих — Пока вы были в походе, в Топкапы случился настоящий ужас. — Ты писала мне, Валиде тоже, — султан нахмурился — Надеюсь, виновные наказаны. — Наложницы, напавшие на Хюррем-султан да, — кивнула Хафизе — А виновных в смерти Гюльнихаль найти сложно, вся эта ситуация с короной странная, девушки решили, что Хюррем захотела избавиться от твоей фаворитки, и когда бедняжка подожгла себя и погибла в страшных муках, боясь попасться в руки беспощадной матери твоих шехзаде, девушки обвинили в её смерти Хюррем. Слава Всевышнему, что кроме неё никто не пострадал, дети ужинали с Валиде и Айбиге-хатун, Гюльфем с сыном ужинали со мной и сестрами в нашем дворце. — Я во всем разберусь, Хафизе, — пообещал султан, но сестра его знала, что наказывать за смерть Гюльнихаль он никого не будет, это и не было желанием султанши, цель её была проста — достучаться до брата, чтобы он понял, что рыжеволосая рабыня несет только беды и зло, и у дочки сербской княжны это получалось неплохо. ***       Гюльфем была абсолютно счастлива, в такие моменты она думала, что всё было не зря, её приезд в Османскую империю и разлука с семьей, её страдания, вся её жизнь в этом непростом месте, именуемым гаремом. Султан возился с сыном, два самых дорогих её сердцу мужчины расставляли фигурки солдат по огромной карте, расстеленной на полу главных покоев, обдумывали планы захвата, смеялись и выглядели абсолютно счастливыми, как и она сама. — Я буду громить неверных во славу Османской империи и султана, — заявил Баязид — Я поведу войска в Европу, — мальчик подвинул фигурки игрушечной конницы — Вот сюда, — шехзаде ткнул пальцем в карту и наклонился, читая по слогам название города — Вена, войска захватят её, и ключ от этого города будет Ваш, отец. — Мой храбрый воин, — Сулейман потрепал не по годам серьезного шехзаде по волосам — С позволения Всевышнего, мы вместе одержим победы во многих походах. — Баязид, — султанша ласково улыбнулась сыну и поднялась с подушек у камина — Уже поздно, пора ложиться спать. Храбрые воины соблюдают режим, чтобы быть сильными. — Ну, ещё чуть-чуть, — вся серьезность с лица шехзаде вмиг спала и он смешно надул губы — Ну, пожалуйста, я хочу поиграть ещё. — Сынок, — султан поднялся на ноги — Мы поиграем завтра вместе, я поеду к Хафизе-султан в гости, поедешь вместе со мной. — А моя Валиде? — шехзаде вопросительно посмотрел на отца. — И твоя Валиде поедет с нами, — распрощавшись с сыном и отправив Гюльфем уложить ребенка спать, султан вышел на балкон и в ожидании фаворитки задумчиво созерцал освещенный круглой луной осенний сад.       Малкочоглу, спасший его в сражении при Мохаче, герой и верный его соратник, тяжело оправлялся от полученного ранения. Только сегодня утром из дворца Хафизе-султан пришла весть, что паша пришёл в себя. После почти двух месяцев тревожного ожидания, его сестра наконец могла вздохнуть свободнее, ибо Яхья-эфенди докладывал, что самое страшное уже позади, скоро паша сможет вернуться к привычной жизни, рана его затянулась, а с ядом, которым был смазан наконечник стрелы, организм визиря сумел справиться. Султану впервые после победы в походе стало спокойнее, ибо боль Хафизе казалась ему в сотню раз страшнее любой боли, которую причинили бы ему. Златовласая султанша почти всё время проводила с супругом, однако исправно сообщала султану о важных вестях, полученных ей в ходе переписки с некоторыми европейскими особами, в частности, именно благодаря сестре стало известно повелителю о том, что Папа Римский готовит несколько групп шпионов, целью которых являются жизни самого султана и его ближайших соратников. И каждый раз навещая сестру или встречаясь с ней по делам империи, Сулейман все больше погружался в уныние и беспокойство, ибо вид женщины, такой прекрасной, но словно высохшей, бледной и уставшей приводил султана в тяжелое состояние. — Повелитель, — Гюльфем вернулась в покои и вышла вслед за султаном на балкон, где падишах стоял уже неизвестно сколько времени, ибо в думах о сестре он терял счет минутам — Хафизе-султан завтра готова принять гостей? — Малкочоглу стало лучше, — кивнул султан, в обнимку с женщиной возвращаясь в покои — Я хочу поблагодарить его, он спас мне жизнь. И Хафизе, она так мучилась все это время, что сердце мое разрывалось из-за её боли. — Хафизе-султан пришлось непросто, — кивнула сероглазая султанша — Но она справилась, и благодаря её любви Бали-паша пошёл на поправку. Она сильная женщина, она черпает силы из своей огромной любви… — Сильных женщин не бывает, Гюльфем, — усмехнулся султан, нежно касаясь щеки любимой наложницы — Бывает тяжелая судьба и вынужденная борьба за счастье, я судьбы любимой сестры легкой сделать не смог, я султан, но это во власти Всевышнего… ***       Хафизе впервые за последние месяцы могла дышать полной грудью и сердце её, так много вынесшее, и глаза, пролившие столько слез у постели любимого мужа, и душа её, терзаемая страшными мыслями, наконец обрели покой. Опасность миновала, и хотя Малкочоглу все ещё был слаб, ему было нужно время, чтобы окрепнуть, он был жив, и это давала Хафизе силы не сдаваться. — Повелитель скоро приедет, — тихо сообщила хозяйке дворца Фелиса-калфа — Всё готово, как только прикажете, подадут ужин. — Хорошо, Фелиса, — златовласая султанша с улыбкой смотрела на дремавших на кровати мужа и детей. Таджия, не желавшая оставаться без брата, лежала рядом со старшим сыном султанши, уютно свернувшимся под боком у отдыхавшего отца. Хафизе смотрела на свою семью и благодарила Всевышнего за то, что отвел от них беду. — Хафизе, — паша открыл глаза и улыбнулся жене — Может отнести детей в их комнату, они утомились. — Попробуй только, — усмехнулась госпожа — Таджия закатит истерику, если её от тебя унести, да и Амирхан ждет шехзаде Баязида, пусть пока подремлют рядом, — султанша осторожно села у изголовья подле мужа и ласково погладила его по голове — Как ты себя чувствуешь, паша? — Ваша любовь дает мне силы жить, моя госпожа, — паша прислонился головой к жене, позволяя ей нежить его, и улыбнулся, погладив спавших детей — И наши дети. Ради вас я вернусь даже с того света. — Я предпочла бы, чтобы ты не оказывался на грани жизни и смерти, — тихо сказала Хафизе — Не хочу проверять, сколько раз ты сможешь вернуться к нам, Бали-паша, — женщина прислонилась щекой к макушке мужа и голос её прозвучал умоляюще — Потому будь осторожнее, любимый мой… ***       Во дворце великого визиря Ибрагима-паши готовили грандиозный праздник, ибо сегодня вся султанская семья и сам повелитель приедут на ужин в честь рождения близнецов паши и Хатидже-султан. Пока сестра повелителя беспокойно кружила над Османом и Хуриджихан, счастливый отцовством паша раздавал последние указания прислуге. — Я оставила с детьми нянь и кормилиц, паша, — Хатидже, ставшая после этой беременности еще краше, спустилась в гостиную к мужу — Надеюсь, что они справятся, но все равно надо будет их пару раз проконтролировать за вечер. — Не волнуйтесь так, госпожа моя, — паша с улыбкой поцеловал руку жены — Всё будет хорошо, кормилицы и няни у наших детей опытные. — Я всё же очень беспокоюсь, Ибрагим, — положив руки на плечи мужа и заглядывая ему в глаза, вздохнула Хатидже — А если опять что-то случится? — Хатидже-султан, — Ибрагим обнял жену за талию и ободряюще ей улыбнулся — Не стоит Вам думать о плохом, всё плохое оставим позади, и будем счастливы.       Дверь отворилась и в гостиную, где супруги стояли в объятиях друг друга один за другим вошли члены султанской семьи. Повелитель, радостно улыбнувшись картине счастливой сестры и друга, поприветствовал хозяев дворца, следом за ним Валиде обняла дочь. — Валиде-султан, — Хатидже улыбнулась матери радостно и счастливо — Добро пожаловать, — мать повелителя поприветствовала зятя, а хозяйка дворца обратилась к остальным прибывшим — Гюльфем-султан, рада тебе. — И я счастлива видеть Вас, госпожа, — улыбнулась мать младшего наследника — Поздравляю Вас и пашу с рождением близнецов. — Благодарю, — с улыбкой кивнула султанша Династии — Хюррем, — Хатидже глянула на лицо женщины, еще хранящее следы ожогов, но уже не прикрытое тканью — Добро пожаловать. — Благодарю Вас, госпожа, — казалось, что рыжеволосой султанше в тягость этот вечер и она совершенно не рада быть здесь — Поздравляю с рождением близнецов. — Спасибо, присаживайся, — жестом указала на один из стульев молодая мать — Айбиге-хатун, — Хатидже улыбнулась племяннице Валиде-султан, но в голове её мелькнула мысль, что вечер будет напряженным — Ты так прекрасно выглядишь сегодня, — девушка, казалось, преобразилась, облачившись в изысканное платье, подчеркивающее её юность и красоту, а глаза её, лукавые и темные, горели странным огоньком. — Поздравляю Вас, Хатидже-султана, — крымская принцесса просияла улыбкой — Да пошлет Аллах счастья и здоровья новорожденным. — Аминь, — кивнула Хатидже, заметив у входа младшую сестру в компании мужа — Хафизе-султан, Бали-паша, добро пожаловать, — пока все приветствовали прибывших последними гостей, Хатидже про себя отметила, как полыхнули глаза Хафизе, когда сиявшая в этот вечер дочь Сахиб Гирея бросила взгляд на её мужа. — Прошу всех за стол, — Ибрагим-паша заметил обеспокоенный взгляд жены и решил взять ситуацию в свои руки, намереваясь сделать все, дабы вечер был веселым и прошёл без ссор.       Пока мужчины беседовали о прошедшем походе и о государственных делах, Хафизе, обычно внимательная к такого рода разговорам, не слышала ровным счетом ничего. С самого начала вечера она непрерывно наблюдала за тем, как Айбиге-хатун, наглая и безбашенная девчонка, вырядившаяся точно невеста, бросала взгляды на её любимого мужа. И златовласую османскую султаншу приводили эти взгляды в бешенство, но отчаяние захлестывало её всё сильнее, когда она увидела, что Бали-паша заметил взгляды крымской принцессы и покраснел, несмотря на смуглость загорелой кожи. — Хатидже, — Хафизе нашла в себе силы говорить спокойным и беззаботным голосом — Можно мне взглянуть на малышей? — Конечно, — улыбнулась хозяйка дворца — Повелитель, позволите? — Да, конечно, — кивнул султан, увлеченный беседой с визирями. Женщины поднялись и вышли из гостиной, направившись на второй этаж, где рядом с покоями паши и султанши разместили детскую для новорожденных близнецов. — Они просто чудо, Хатидже, — покачивая колыбель с Османом и смотря на люльку, где мирно спала Хуриджихан, молвила златовласая госпожа. — Я тоже никак не могу привыкнуть к тому, что они у меня есть, они для меня дар Всевышнего, — улыбнулась счастливая мать. — У меня есть амулеты для них, — из складок платья Хафизе достала небольшую шкатулку — Они защитят малышей от дурного глаза, — младшая султанша протянула шкатулку сестре. — Спасибо, — Хатидже приняла подарок и удержала руку сестры в своей — Хафизе, что с тобой? — Я… Я не знаю, что мне делать, Хатидже, — всегда сильная и сдержанная, сейчас любимая дочь султана Селима выглядела растерянной и несчастной — Мы с Малкочоглу только пережили все горести, он оправился от ран, султан назначил его вторым визирем, у нас двое прекрасных детей, казалось бы, я могу быть счастлива, но мне плохо, Хатидже, — зеленоглазая султанша вскинула на сестру несчастные глаза — Я ревную Бали-пашу, я до одури ревную его к Айбиге-хатун. Ты же видишь, что она ведет себя бесстыдно, даже сегодня. — Я видела, — кивнула Хатидже и осторожно погладила сестру по руке — Но паша очень любит тебя, он никогда, слышишь меня, — Хатидже повернула к себе лицо сестры — Никогда не посмеет даже подумать о другой женщине. Он как и Ибрагим паша любит только свою жену, — слова сестры ничуть не успокоили султаншу, заставив её еще больше терзаться сомнениями, ибо ей было известно, что Ибрагим, в чьей любви была так уверена её старшая сестра, не только смел думать о другой женщине, но и сделал её своей любовницей. — Хафизе, оставь свои дурные мысли, Айбиге глупая маленькая девочка еще, она скоро уедет в Крым, а паша о ней как ни думал, так думать и не будет. Ему самому не комфортно от её поведения, а мы с тобой ушли, оставив его стыдливо краснеть от наглого поведения крымской принцессы. ***       Хафизе готовилась ко сну, стоя перед большим зеркалом и расчесывая искусно украшенным гребнем золотистые пряди. Ей минуло двадцать семь лет, она была в расцвете своей женской красоты и силы, обе беременности и роды ничуть не испортили её тонкого стана, сделав её формы лишь более женственными. Лицо её было молодо и свежо как прежде, морщины еще не тронули её кожи, она определенно была хороша, даже лучше, чем в юные годы, и всё же у неё не было того, что было у Айбиге-хатун — свежести, какая бывает лишь у юных невинных особ. От того Хафизе и ревновала, ревновала своего мужа, красивого, статного, молодого, к этой девчонке, наглой взбалмошной девчонке, посмевшей не только единожды повести себя недостойно, но и продолжавшей пожирать пашу взглядом всякий раз, когда он оказывался в поле её зрения. — Хафизе, — паша вернулся из детской, где спали два их ангела, и подошёл к жене, с улыбкой обнимая её и вдыхая аромат её тела — Дети уже спят. — Скажи мне, паша, тебе ведь льстит её внимание, — Хафизе продолжала расчесывать свои волосы и неотрывно следила за отражением в зеркале. Второй визирь совета замер от её слов и непонимающе посмотрел на неё в отражении — Айбиге-хатун, тебе ведь нравится, что она не тебя так смотрит. — Хафизе, я тебя прошу, — предостерегающе молвил паша, отчаянно надеявшийся, что после сегодняшнего вечера его жена не станет злиться, но видимо надеявшегося напрасно. — Признайся, паша, — Хафизе высвободилась из объятий супругу и подошла к небольшому столику, возвращая гребень на место — Она так молода, так прекрасна собой, так смотрит на тебя, — повернувшись к супругу султанская сестра полыхнула зелеными очами — Любой бы на твоем месте растаял и сдался на её милость. — Ты ревнуешь меня к Айбиге-хатун, Хафизе? — паша усмехнулся и подошёл к жене. — Пусти меня, — Хафизе скинула руки мужа и отступила назад, свалив со стола шкатулку с украшениями, с грохотом покатившимися по полу — Я же не слепая, Бали, я вижу как она на тебя смотрит, и сегодня опять, — златовласая султанша понимала, что близка к истерике. Она столько пережила в последние месяцы, день и ночь сидела у постели мужа, лила слезы, она знала, что Айбиге была моложе, свежее, даже краше её, и смотрела на её мужа как кошка, это заставляло любимую султанскую сестру страдать. — Хафизе, — паша притянул брыкающуюся женщину к себе — Я тебя люблю, кроме тебя нет для меня женщин, не будет уже никогда, все умерли в тот день, когда я спас тебя в саду. — Пусти меня, паша, — Хафизе попыталась отпихнуть от себя мужа, но тот осторожно, но настойчиво притянул её к себе и впился в губы, удерживая извивающуюся султаншу в своих руках до тех пор, пока она не прекратила брыкаться в его объятиях. — Никогда я тебя не пущу, — темные глаза смотрели на неё в упор и сияли в ночи как яркие огни — Ты моя жена, моя любимая, других для меня нет и не будет. — Она на тебя так смотрит, — со слезами в голосе сказала Хафизе и попыталась высвободиться их крепкого кольца рук. — Ты невыносима, жена, — хрипло произнес паша, подхватывая артачащуюся султаншу на руки, — Пусть другие смотрят, сколько угодно, я смотрю только на тебя, — голос Малкочоглу походил больше на рык, Хафизе удивленно замерла, прижатая телом мужа к постели — И люблю я только тебя, — горячие губы заткнули ей рот поцелуем прежде, чем она успела что-то возразить. ***       Бейхан вошла в детскую и застала картину, от которой сердце её наполнилось неимоверной нежностью к мужу. Гроза морей задремал, прислонившись к изголовью кровати Фахрие, рука паши покоилась на перекладине колыбели, стоявший рядом, все трое — её муж, её дочь и новорожденный султанзаде Искандер мирно спали. Впервые после смерти Ферхата-паши Бейхан поняла, что наконец-то счастлива. Она было до безумия любима супругом, души не чаявшем в её дочке от первого брака и обожавшем их новорождённого сына, она снова стала матерью, жизнь её была спокойна и полна счастья, впервые она поняла, что не только благодарна этому человеку, однажды спасшему её и детей в море, а позже спасшему её от одиночества и вечного траура, она его любит, и пусть любовь к нему не вспыхнула одномоментно, как было это с Ферхатом-пашой, а долго расцветала, старательно взращиваемая нежность, любовью, заботой и уважением паши, она все равно была прекрасна, и Бейхан улыбалась, глядя на бородатого моряка, ставшего для неё любимым мужем. И почему-то вспомнился ей тот сон после смерти Мустафы, ей снилось море и она ощущала покой, вещий был сон, в море она встретила человека, вернувшего ей покой и подарившего счастье. — Хызыр, — Бейхан тихо позвала мужа, коснувшись его плеча. Корсар открыл заспанные глаза, и султанская сестра увидела, как они просияли, едва увидев её перед собой. — Госпожа, — паша говорил шепотом, чтобы не разбудить детей — Я задремал, когда рассказывал Фахрие-султан о дальних берегах. — Пойдем спать, — женщина взяла за руку мужа и, бросив взгляд на спокойно спящих детей, улыбнулась — Наши дети спят, и нам пора, — Капудан-паша, ещё до конца не веривший в реальность свалившегося на него счастья в виде любви жены и рождения наследника, счастливо улыбнулся и поцеловал руку женщины, нежно сжимая её в своей. ***       Хафизе сидела в своем кабинете и задумчиво смотрела на написанные ей строки. Она верила мужу, сомнения, что у неё были, паша с легкостью развеял, истерик Хафизе больше не закатывала, ибо в том, что кроме неё Бали-паша никого больше не полюбит, уверили её не только его слова, но и его действия. Они были женаты почти пять лет, но он как прежде заботился о ней, между ними была страсть, пылавшая, казалось, год от года лишь сильнее, было уважение, понимание и любовь, но была и взаимная ревность, впрочем, добавлявшая лишь больше огня в их отношения. Двое детей были свидетельством их любви, а третий ребенок, что уже шевелился у неё под сердцем, должен был стать очередным её доказательством, но Хафизе продолжала беспокоиться из-за Айбиге, не желавшей вести себя прилично, потому златовласая сестра султана и решила, что крымской гостье пора бы покинуть столицу и отправиться восвояси. Решительно запечатав письмо, султанша убрала его в тубус и призвала верную Фелису, дабы та отправила письмо адресату. — Ты с раннего утра опять вся в делах, — наигранно строго сказал хозяин дворца, едва калфа вышла из кабинета — Такое ощущение, что это ты на государственной службе на благо империи, а не я, Хафизе. — Я султанша Династии, — улыбнулась женщина, поднимаясь навстречу супругу — Я круглосуточно всю свою жизнь служу этой империи и повелителю. — Тебе нужно больше отдыхать, — Бали-паша нежно поцеловал жену и положил руку на едва выступающий живо — Ребенку вредно твое переутомление, любовь моя. — Я прекрасно себя чувствую, — Хафизе неотрывно смотрела в глаза мужа и улыбалась — Ты приедешь сегодня раньше, паша? — Постараюсь, Хафизе, — Малкочоглу погладил жену по щеке — Не скучай. Матракчи собирался привезти тебе новые книги сегодня. Будь с ним поласковее, он огорчается, что ты к нему строга. — Он обидел мою калфу, — фыркнула султанша — Незаслуженно обидел, просто потому что струсил, а я не выношу трусливых мужчин. — Ты и безрассудных не выносила, — улыбнулся паша — Но тем не менее, стала моей женой. — Это было предначертано, — Хафизе прижалась к мужу и тихо попросила — Возвращайся сегодня поскорее, я буду скучать. ***       Фелиса-калфа была правой рукой почти всевластной Хафизе Ханым-султан и по факту управляющей дворца Буколеон. При этом она была молодой девушкой, ей только исполнился двадцать один год, она стала красиво одеваться, выглядеть ухожено и умело скрывала все свои недостатки, была умна, умела предсказать по звездам, но была глубоко несчастна. Пережитое ей разочарование в Насухе-эфенди наложило на её молодое лицо отпечаток грусти, и теперь калфа и думать забыла о замужестве, твердо уверившись, что всю жизнь посвятит службе у Хафизе-султан, но у верного друга хозяина дворца Буколеон на этот счёт было иное мнение. Почти год Матракчи не беспокоил её, стараясь даже не бросать на неё взгляда, когда бывал во дворце, однако в этот день что-то переменилось. Фелиса возвращалась длинными коридорами в свою комнату, когда столкнулась с воином повелителя нос к носу. Матракчи казалось ничуть не переменился, только глаза его стали ещё более несчастными и полными печали. — Эфенди, — Фелиса коротко кивнула, не поднимая глаз на Насуха, и сделал попытку обойти его, но сделать у неё этого не получилось. Вскинув на ученого черные как ночь глаза, девушка замерла, не зная, как себя вести. Матракчи медленно опустился перед ней на колени и тяжело вздохнул, опустив голову — Эфенди, Вы с ума сошли. Встаньте немедленно, — испуганно и удивленно пролепетала калфа — Увидит кто, что подумают? — Пусть что угодно думают, — тихий, но уверенный голос разносился по коридору — Не могу я так больше, Фелиса-калфа, лучше умереть, сгинуть где-нибудь, чем жить мне так, как я живу. Я измучился, не идешь ты у меня из головы, ничего не помогает, — Фелиса молчала, ошарашенно слушая признание мужчины — Что мне делать, скажи на милость? Я забыть тебя не могу, я люблю тебя, я жениться на тебе хочу, а ты на меня даже не смотрела все это время. — Я не знаю, что нам делать, эфенди, — казалось, что против её воли рука её с бронзовой кожей легла на плечо стоявшего на коленях мужчины. Тот вскинул на неё глаза, полные надежды и мольбы, рука его легла сверху, прижимая её руку к своему плечу. — Прости меня, Фелиса, — в голосе было столько мольбы, что калфа сделала над собой усилие, отгоняя подступивший к горлу комок — Я тебя люблю, никого уже любить не буду так. Я жениться на тебе хочу, только бы ты согласна была. — Эфенди, — помолчав, сказала помощница Хафизе-султан — А если тебе опять прикажут жениться на другой, ты снова меня оставишь? — Я клянусь, — Насух поднялся с колен, сжимая в руках ладонь девушки — Что никогда больше не предам тебя, не причиню боли, Фелиса-калфа, только ответь мне. — Женись, Насух-эфенди, — улыбнулась девушка — Я против не буду. Только вот Хафизе-султан проси о том сам, я не стану, — высвободив свою руку, девушка поклонилась и устремилась в сторону своей комнаты, на лице её сияла счастливая улыбка.