Хранительница счастья

Осень 1530 года, Стамбул, дворец Буколеон       Переполох, устроенный старшими детьми в ожидании возвращения хозяина дворца из похода, не вызывал у Хафизе раздражения, потому что она сама находилась в радостном ожидании встречи с супругом. Возвращение Бали-паши из персидских земель занимало все мысли обитателей дворца, одних потому, что они были непосредственно заняты в подготовке к приезду, а семью визиря потому, что они ужасно соскучились. — Фахрие, — Бейхан, навестившая сестру, одернула дочь, ибо тринадцатилетняя султанша, превратившаяся в прекрасную девушку, как непослушный ребенок продолжала резвиться с братьями и сестрой — Немедленно прекрати, ты же уже взрослая госпожа, — султанша замерла вместе с Таджией, с которой они играли в догонялки на площадке у фонтана, и тихо фыркнула. — Валиде, я прошу Вас… — В твоем возрасте Хафизе-султан уже была женой визиря, — начала было Бейхан, но хозяйка дворца, отвлекшаяся на младших сыновей-погодок, неуклюже пытающихся подражать игре старших сестер, глянула на русоволосую султаншу осуждающе. — Я была совсем ребенком, когда меня выдали замуж, и слава Всевышнему, что моя жемчужина не разделила мою судьбу, она будет вольна выйти за того, кого полюбит, — златовласая госпожа ласково улыбнулась племяннице и дочке. Пятилетняя Таджия при всей своей дисциплинированности в науках и языка в жизни оставалась абсолютным сорванцом, султаншей-воином, которую одинаково увлекали красивые наряды и украшения матери и упражнения на мечах с отцом и старшими мальчиками Династии. Очаровательное личико и черные кудряшки делали её очень симпатичной, на лице её единственной странной деталью были глаза, два изумруда как и у её матери, в них то вспыхивали искорки, то расплывался холод и безразличие. Девочка была любимицей отца, обожала братьев и ужасно была привязана к матери и Фахрие-султан, не желая проводить ни дня без их общества. — Но ей давно пора повзрослеть, — сетовала жена Капудан-паши, забирая у служанки сына, норовившего догнать мирно гуляющих по двору ручных павлинов. — Она очаровательный сорванец, ни к чему ей взрослеть слишком спешно, — хозяйка дворца завидела у въезда в сад всадника в сопровождении охраны и улыбнулась — Малкочоглу. — Ура, папа вернулся, — Амирхан поправил чалму и одернул кафтан, становясь рядом со своей матерью, лучезарно улыбавшейся подъезжавшему супругу. — Гези, — маленькая черноволосая султанша взяла за руку младшего брата — Зуфар, — самый младший из султанзаде совсем недавно научился ходить и потому цепко схватился за руку сестры — Папа приехал, — Хафизе с нежностью смотрела на своих детей, её гордость — трое здоровых сыновей и симпатичная дочурка были необычайно дружны. — Госпожи, — спешившись, Малкочоглу с улыбкой подошёл к ожидавшим его и поклонился. На лице его, загоревшим под солнцем в походе, счастьем от встречи горели черные глаза. — Добро пожаловать домой, Бали-паша, — Хафизе шагнула навстречу мужу и оказалась в его объятиях. Она так устала и истосковалась в ожидании, что теперь, когда под руками её был живой и улыбающийся визирь, не могла поверить в реальность всего происходящего. — С возвращением, Малкочоглу, — кивнула зятю старшая сестра хозяйки дворца. — Мой Амирхан, — паша потрепал сына по черным кудрявым волосам, мальчик, точная копия его, смотрел на отца с улыбкой, глаза его искрились радостью. — Я так соскучился, — султанзаде пошёл уже восьмой год, это был высокий для своего возраста крепкий мальчик, не по годам смышленый и спокойный в отличии от младшей сестры, ни на минуту не желавшей оставаться без движения. — Я тоже скучал по тебе, — паша перевел взгляд на дочь, державшую за руки младших братьев — Моя Хасна, красавица моя зеленоглазая, — девочка тут же забыла про младших братьев, отпустила их ладошки и вмиг повисла на шее отца, ласково прижимаясь к нему. — Папочка, я так соскучилась, я так ждала тебя, каждый-каждый день ждала, — паша с улыбкой прижимал к себе маленькую султаншу, такую похожую на него, и все же дочь своей матери, маленькую копию Хафизе он обожал. Не зная какой его супруга была в детские годы, он почему-то был уверен, что она была таким же милым сорванцом, интересовавшимся всем вокруг. — Гези, мой храбрый львенок, — паша поцеловал второго сына и взял на руки совсем еще маленького карапуза — Зуфар, мой султанзаде, как же ты вырос. — Пойдемте во дворец, — улыбнулась Хафизе — Всё уже готово, поужинаем. — Я привез подарки, Хафизе, — паша улыбнулся супруге и передал ей на руки младшего сына — Фахрие-султан, Амирхан, Таджия, у меня для вас есть подарок. — Один на троих? — смешно сморщила носик Таджия, недоверчиво глядя на отца — И как мы его будем делить? — взрослые рассмеялись, паша ласково потрепал дочь по щеке. — Нет, моя ясноокая госпожа, у каждого свой, — хозяин дворца сделал жест и ага подвел ближе к ним троих скакунов. — У меня будет своя лошадь, — радостно вскрикнула Таджия — Папочка, спасибо, — султанша взялась руками за широкую ладонь отца и подергала его за руку, заглядывая в глаза — А можно мне черного, я хочу черного, он ведь мой, да? — Твой, моя звездочка, твой, — визирь подхватил дочь на руки и вместе с сыном и Фахрие подошёл ближе к арабским скакунам — Белоснежный конь для Фахрие-султан, гнедой для султанзаде Амирхана. — Какой хороший, — Фахрие осторожно протянула руку к изящной морде и дала животному понюхать её ладонь — Красивый, хороший, — лошадь фыркнула, когда юная госпожа погладила её между глаз — Бали-паша, спасибо Вам огромное, — визирь тепло улыбнулся племяннице своей жены. — А эта лошадка для кого? — Таджия удивленно замерла, забыв про своего иссиня-черного скакуна и как зачарованная глядя на укрытую расшитой попоной лошадь, которая казалось отлитой из золота, так шкура её, удивительного кремово-золотистого оттенка, горела на солнце точно Золотое Руно. — Для твоей мамы, — тихо сказал визирь, поставил дочь на землю, сам взял чудесную лошадь за поводья и подвел к Хафизе — Госпожа сердце моего может ездить только на лошадях достойных её величия. — Малкочоглу, — Хафизе осторожно касалась гривы удивительной красоты животного и благодарно улыбнулась мужу — Она прекрасна. Ты угодил мне с подарком, — паша поднес к губам руку супруги и поцеловал, счастливые глаза его не могли оторваться от созерцания до боли любимого лица женщины, по которой он истосковался за время своей поездки в персидские земли. Всё время, что он не думал о делах государства в эти месяцы, он думал об это женщине и об их детях.       Позже, когда Бейхан с дочерью и сыном отправились в свой дворец, а Таджия, не желавшая до последнего расставаться с вернувшимся отцом, заснула, визирь смог наконец очутиться в своей спальне и был разочарован тем, что не обнаружил там супруги, зато обнаружил несколько подносов с яствами и напитками. — Ты вернулся, паша, — голос супруги за его спиной заставил мужчину обернуться. Хафизе был облачена в нарядно платье, руки её были украшены браслетами, в волосах было замысловатый гребень, переливавшийся в свете свечей загадочными бликами. — Хафизе-султан, — паша потянулся к жене, но она не далась ему в объятия, вместо того взяла за руку и усадила на диван, окруженный золотыми подносами с угощениями. Визирь непонимающе смотрел на златовласую госпожу, та лишь хитро улыбнулась на его вопрос и сделала знак кому-то скрытому ширмой, заиграла легкая мелодия. — По возвращению из дальних странствий храбрым воинам полагается веселый праздник, — сказала султанша, весело глядя на мужа — С музыкой, танцовщицами и угощениями. И танцевать для тебя сегодня буду я, Бали-паша, — мужчина, считавший, что более чем за восемь лет брака он успел узнать уже все, на что была способна султанша, удивленно замер, наблюдая за исполнявшей для него танец госпожой, подумал, что ему и за всю жизнь не узнать всего, на что была способна эта женщина, волею небес и счастливым провидением ставшая его женой и матерью четверых его детей. ***       Семейное счастье, которое султан Османской империи обрел рядом с сероглазой албанской княжной, не могло полностью вытеснить из разума его желания одерживать победы. Две неудачные военные кампании в Европе, не покорившаяся войску падишаха Вена, недовольство собственным поражением — всё это изрядно портило жизнь султана Сулеймана. Ибрагим-паша, верный друг и великий визирь, всё еще не оставлял надежды возвысится в глазах султана, захватив сердце Европы, потому и готовил проекты новых военных кампаний против европейских соседей, однако сам правитель великой империи уже спокойнее смотрел на Европу. Хафизе, не сумевшая остановить брата в обоих походах на Вену, теперь стала куда осторожнее, понимая, что в политике брат её не так прислушивается к ней, как это делал султан Селим или сам Сулейман, будучи шехзаде, потому златовласая госпожа решила действовать через мужа. Бали-паша, ставший для повелителя не только доверенным лицом, но и другом, с которым его связывали совершенно иного уровня отношения, чем с греком, бывшим фаворитом Сулеймана со времен Манисы, смог предложить султану то, что одновременно удовлетворило бы его потребность в завоеваниях и не навредило бы отношениям с европейскими государствами. Пока жена его вполне успешно налаживала контакты с женщинами знатных родов Европы, Малкочоглу преподнес падишаху идею обратить свой взор на восток. Персидское государство, где воцарилась династия сефевидов, было областью, где влияние османов было едва ощутимо, а султан Сулейман, жаждущий военных побед, не мог смириться с тем, что Исфаган, богатый ресурсами и памятниками древнего искусства, и стал следующим регионом, который правитель Династии Османов захотел себе подчинить. Именно в рамках подготовки к большому походу, Бали-паша с несколькими отрядами побывал в Тебризе, дабы разведать обстановку, маскируясь под богатого торговца. — Госпожа, Вы чем-то опечалены? — Гюльфем, державшая на руках дочь, обеспокоенно посмотрела на хозяйку дворца, задумчиво наблюдавшую за тем, как брат с её мужем, сыном и шехзаде Баязидом прогуливаются по саду, о чем-то беседуя. — Нет, — помедлив ответила Хафизе и постаралась улыбнуться беззаботно — Просто я только сейчас заметила, что дети так быстро выросли. — Дети растут очень быстро, — сероглазая султанша с любовью посмотрела на дочь, сидящую у нее на коленях — Вот и Дильшах была совсем крошкой, а и она уже подросла. — Мама, — Таджия, наконец оставившая в покое старших братьев, подбежала к матери и, переведя дух, спросила — Папа опять уйдет в поход, да? — Хафизе недовольно поджала губы, заметив, как помрачнела Гюльфем, тяжело переживавшая два предыдущих похода, в которых османы потерпели поражение. — Таджия, мужчины часто ходят в походы, ибо они должны сражаться на благо великой империи Османов, — златовласая госпожа усадила дочь рядом с собой и бросила обеспокоенный взгляд в сторону Гюльфем-султан. — Я тоже когда-нибудь пойду в поход, — заявила девочка с черными кудряшками — Папа и Амирхан научили меня сражаться на мечах, я могла бы быть отличным воином и тоже биться во благо империи, — серьезный взгляд зеленых глаз, устремленных на мать, не позволил сестре падишаха рассмеяться в ответ на заявление дочери. — Султанши Династии иначе служат на благо империи, — Хафизе осторожно поправила украшение на голове дочери — Наша задача мир, а не война. Когда ты подрастешь, то поймешь, что иногда можно договориться о чем-то, что будет благом для османов, если поддерживать хорошие отношения с женщинами других династий. Султанша Династии должна быть опорой правителю, заниматься благотворительностью, помогать нуждающимся, налаживать хорошие отношения с купцами и дипломатами. -Значит, и я, и Фахрие, и Дильшах, и Миримах, и Хуриджихан будем всегда оставаться в столице, а в поход нас не возьмут? — Хасна-султан нахмурила брови и о чем-то задумалась — Ну и ладно, — что-то в зеленых глазах дочери полыхнуло и погасло, Хафизе подумалось, что сложнее всего ей дается воспитание слишком самостоятельной дочери, чем троих сыновей, потому что султанзаде, рожденных ей, она могла читать словно открытую книгу, а свою дочь, впрочем как и своих племянниц, она не могла понять до конца. ***       Служанки Хюррем-султан отчаянно пытались успокоить младшего ребенка султанши — шехзаде Джихангира, но это было абсолютно бесполезно, ибо мальчик, которому шел третий год, вот уже несколько месяцев периодически впадал в такие истерики на несколько дней, и ничто не могло его успокоить. Хюррем сидела на тахте, сживая виски руками, рядом с ней восьмилетняя Михримах обеспокоенно поглядывала на брата и пыталась успокоить мать. — О Аллах, да где же этот лекарь, — не выдержала рыжеволосая госпожа. Ни несколько лет ссылки, ни обиды, нанесенные ей Династией, не ранили её душу так, как крик её ребенка, полный страданий и отчаяния — Джихангир, львеночек мой, — Хюррем взяла шехзаде на руки и стала укачивать, стараясь успокоить, но и у нее не получилось. Наконец в покои вошла лекарша и поклонилась султанше. — Госпожа, позвольте я осмотрю шехзаде, — женщина испуганно взирала на сверлившую её злым взглядом султаншу. — Сколько можно тебя ждать? — возмутилась Хюррем, но уложила сына на кровать, позволяя женщине осмотреть шехзаде. Минуты тянулись для славянской рабыни невыносимо долго, крики Джихангира больно ударяли по ушам, пробираясь вглубь сознания женщины и заставляя её сходить с ума от беспокойства за сына. — Госпожа, — лекарша наконец закончила осмотр поклонилась — Видимо шехзаде простудился, я оставлю для него лекарство, а сама поеду в Стамбул и привезу еще одно, которого здесь нет. — Ладно, — Хюррем прижала к себе рыдающего мальчика — Поживее давай, — лекарша поклонилась и ушла — Тише, сыночек, тише, — Хюррем посмотрела на няню своих детей — Эсма, что ты стоишь? Подай микстуру. ***       Бейхан не любила рассуждать о делах государства и гарема, более того, за годы относительного покоя она отвыкла заботиться еще и об этом, отдавая всю себя мужу и детям. Но эпоха тишины, длившаяся без малого три года, подходила к концу, ибо Хюррем вновь могла вернуться в столицу. Хафизе задумчиво молчала, потягивая кофе и глядя на стоящую у окна её кабинета старшую сестру. — Ты думаешь, что она использует сына, дабы вернуться в столицу? — А ты сама веришь, что может быть иначе? — русоволосая госпожа злилась, она отчаянно не желала возвращения женщины, однажды чуть не ставшей причиной гибели её старшего ребенка. — Если шехзаде действительно серьезно болен, — Хафизе поднялась и подошла к сестре — И болезнь его врожденная, как и говорит Яхья-эфенди, то Валиде запретит Хюррем рожать детей, лекари будут за этим следить, а повелитель возможно и вовсе больше никогда не захочет призвать её в свои покои, Бейхан, он ведь прекрасно понимает, что Династии нужны здоровые наследники. — Или же она вновь его околдует, он забудет и нас, и Валиде-султан, только Хюррем вновь будет править в его покоях, — карие глаза зло сверкнули. — И откуда в тебе столько ненависти к ней, Бейхан? — усмехнулась хозяйка дворца, перебирая на столе бумаги. — Мы должны что-то предпринять, Хафизе, — русоволосая госпожа повернулась к сестре и посмотрела на неё обеспокоено — Ты ведь знаешь, что слухи об Ибрагиме-паше доходят до повелителя, — Хафизе поморщилась, грек, самовлюбленный и возгордившийся собой, раздражал её неимоверно, и терпела она его присутствие в жизни империи лишь по двум причинам — он был великим визирем, не позволявшим Хюррем-султан набрать сторонников в совете дивана, и был горячо любим сестрой повелителя Хатидже-султан, но вел себя абсолютно отвратительно, ибо дипломаты стали уже поговаривать, что он якобы приравнивает себя к султану, когда ведет с ними переговоры. Слухи эти пока лишь тихим шепотом доносились до повелителя, но если Хюррем вернется, то она сделает все, чтобы падишах обратил на них внимание, ибо великий визирь был для рыжеволосой султанши давним врагом. — Я подумаю, что можно предпринять, — пообещала жена Малкочоглу — В конце концов, до похода остается не так много времени, главное, не позволить ей вернуться в этот период, а там у нас будет еще минимум полгода, чтобы продумать план действий, — раздался стук в дверь, Хафизе позволила войти. — Госпожа, — Фатьма-хатун, возвращенная златовласой султаншей из старого дворца и принятая на место выданной замуж Фелисы, поклонилась — Прибыла жена Насуха-эфенди Фелиса-хатун. Она ждет Вас в саду. — Пригласи в гостиную, я сейчас спущусь, — распорядилась младшая сестра повелителя. — Твоя бывшая калфа даже став свободной женщиной, женой верного слуги падишаха, осталась твоим звездочетом, — усмехнулась супруга Капудан-паши — Неужели ты веришь её предсказаниям. — Звезды не предсказывают судьбу, они лишь указывают на возможности, — Хафизе не желала спорить с сестрой, скептически относившейся к астрологии, о том, во что стоит верить, а во что нет. — Тебе надо меньше увлекаться общением с венецианцами и флорентийцами, их пристрастие к предсказаниям и магии греховны, — заметила старшая сестра хозяйки дворца, на что Хафизе лишь фыркнула. На ней было столько грехов, что она не считала необходимым беспокоиться еще об одном. Она знала свой путь, с юности знала, что руки её будут в крови, если хочет она счастья тем, кого любит, потому для неё не была грехом вера во что-то, кроме Всевышнего. ***       Фелиса-хатун давно уже не была служанкой златовласой сестры повелителя, она была женой Насуха-эфенди и сама имела нескольких служанок в доме, где была хозяйкой, однако до сих пор сохранила преданность к Хафизе-султан, устроившей её судьбу. Когда хозяйка дворца вошла в покои, где гостья её ожидала, женщина склонилась и тепло улыбнулась госпоже. — Хафизе-султан, да пошлёт Аллах мир Вашему дому, — хатун поцеловала протянутую ей руку и улыбнулась. — Здравствуй, Фелиса-хатун, — Хафизе была рада увидеться с бывшей помощницей — Как твои дела? — Молюсь о Вас, госпожа моя, — карие глаза холодно прошлись по замершей у входа Фатьме, жена Матракчи не любила эту девушку, когда-то свершившую месть Хюррем-султан и за то высланную из Топкапы, рабыня была ей неприятна. — Пройдем в мой кабинет, — Хафизе повернулась к служанке и сказала — Фатьма, подай нам щербет и фрукты. — Ты видишь беду для Династии? — позже, когда недлинный разговор о жизни был завершен, Хафизе сидела в своем кабинете, попивала прохладный щербет и перебирала листы с расчётами и чертежами. — Я вижу, что есть угроза для шехзаде Баязида, — Фелиса сложила руки на слегка выпиравшем животе и внимательно смотрела на сестру султана — Поход может стать удачным, беда будет здесь. — Уж не Хюррем-султан ли к нам вернется, — Хафизе отложила привезенные Фелисой бумаги и откинулась на спинку кресла — Вот что, сделай мне прогноз для Ибрагима-паши и для повелителя. — Как пожелаете, госпожа, — кивнула женщина — Позволите спросить? — Слушаю, — Хафизе подняла на бывшую помощницу пронзительные зеленые глаза. — Фатьма-хатун, — жена Матракчи немного помялась — Почему Вы именно её призвали. Почему не Фидан? — Она понесла наказание за то, что исполнила мой приказ, время наградить её за верную службу, — Хафизе недовольно повела плечами, она сама пока не признавалась себе в том, зачем ей понадобилась эта девчонка, столь жаждущая власти и столь безжалостная — Не беспокойся обо мне, Фелиса, я знаю, что делаю. ***       Хафизе прибыла в Топкапы вместе с супругом и детьми, распрощавшись с пашой, отправившимся заниматься государственными делами, златовласая госпожа направилась в покои Валиде-султан. Хафса-султан встретила дочь и внуков с радостью, лишившись возможности растить старших внуков, отправленных вместе с матерью во дворец Эдирне, женщина находила утешение лишь в детях Гюльфем, постоянно живших во дворце, да в том, что навешала дочерей и их семьи. — Мой Амирхан, — Валиде с улыбкой смотрела на султанзаде — Как ты возмужал, ты уже настоящий воин. — Я буду таким же храбрым воином, как повелитель и как мой отец, Валиде, — мальчик поцеловал руку султанши — Не ведая усталости и страха буду сражаться с неверными. — Конечно, мой лев, — Валиде посмотрела на Хафизе-султан, с улыбкой наблюдавшую за общением детей с бабушкой, и улыбнулась. — С Вашего позволения, Валиде, я оставлю детей у Вас ненадолго, — жена второго визиря совета потрепала младших сыновей по головам — Мне хотелось бы увидеться с повелителем. — Мне только в радость, — мать падишаха улыбнулась старшим внукам — Мы найдем чем себя занять, правда? — Амирхан и Таджия кивнули. Хафизе поклонилась и вышла, в коридоре её встретил верный Сюмбюль-ага. Хафизе кивком подозвала евнуха к себе и улыбнулась. — Расскажи мне, Сюмбюль-ага, — госпожа медленно шла в сторону главных покоев — Какие новости в гареме? Все ли спокойно? — Госпожа моя, в гареме никогда не бывает совершенно спокойно, — улыбнулся ага — Теперь все говорят о болезни шехзаде Джихангира. Повелитель поедет в Эдирне вместе с Яхьей-эфенди. Молочный брат султана говорит, что дела плохи, у шехзаде растет горб, кости его неправильно располагаются с рождения, потому он плохо так растет и страдает от болей. — Бедный мой львенок, — вздохнула султанша — За грехи матери своей расплачивается.       О её приходе султану доложили незамедлительно, он принял сестру сразу же, но настроение его от прихода султанши не стало лучше. Повелитель молчал, мрачно вглядываясь в простиравшуюся до горизонта столицу империи. Хафизе-султан молча подошла и стала рядом с братом, устремляя свой взор в том же направлении.