Хранительница счастья

      В какой-то момент Хатидже-султан думала, что уже выплакала все слезы, но глаза её, воспаленные от бессонных ночей у постели заболевших близнецов, продолжали плакать. Дайе-хатун, верная до последней минуты своей госпоже, после ухода её из жизни осталась подле Хатидже-султан. Жена великого визиря, изнеможденная страхом за своих детей и болью от потери матери, племянницы, подруги, уже не понимала, что есть правда, а что есть ложь. Луноликая госпожа знала и верила лишь в одно — чума пришла во дворец неслучайно, и как всегда в ситуациях, когда горе врывалось в её жизнь и в жизнь её семьи, дочь Династии обвинила во всем рыжеволосую ведьму, отравлявшую им жизнь столько лет, даже в ссылке своей сумевшую дотянуться и до соперницы, и до всесильной Валиде-султан. — Мама, — тихий голос дочери заставил госпожу вздрогнуть. К очнувшейся девочке тут же бросились лекари, запершиеся вместе с Хатидже-султан и её детьми в покоях. — Хариджихан, — Хатидже потрогала лоб дочери — О Аллах Всемогущий, ты очнулась. Диляр, посмотри, у неё почти нет жара, — лекарь уже склонилась над пришедшей в себя девочкой. Темноволосая султанша и правда чувствовала себя гораздо лучше, казалось, что болезнь, столько дней уносившая жизни обитателей гарема, пощадила девочку. — Ей лучше, госпожа, — кивнула лекарша, и Хатидже-султан вместе с хазнедаром гарема облегченно выдохнули, вознося благодарные молитвы Всевышнему. ***       Чума утихла словно в один день, новых заболевших не было, страшная болезнь ушла из Топкапы также быстро и внезапно, как появилась, и Хафизе не могла не думать, что тут без помощи старой колдуньи Эльмас-хатун не обошлось. Златокудрая султанша стояла на пирсе у своего дворца и смотрела на возрождающийся новый день. Солнце, огромный огненный шар, вставало из-за горизонта, озаряя все вокруг светом, и Хафизе-султан казалось, что свет этот заливает все вокруг, но не может проникнуть в сердце её и душу, где царила беспросветная тьма. — Госпожа, — Фатьма тихо подошла к женщине и остановилась в нескольких шагах — Касым-ага принял гонца и ждет Вас, чтобы передать письмо от повелителя и от Бали-паши. — И даже самый яркий огонь меркнет, когда восходит солнце, — задумчиво произнесла хозяйка дворца с прищуром глядя на поднимающийся все выше огненный шар — Скажи мне, Фатьма, тебе хорошо у меня на службе? — Хафизе-султан, для меня честь служить Вам, — растерянно пролепетала девушка — Я и помыслить не могла, что буду жить так счастливо и в таком достатке, мне у Вас очень хорошо. — А на что ты готова пойти ради меня? — златовласая госпожа обернулась, и зеленые глаза её внимательно впились взглядом в лицо темноволосой служанки. — Госпожа, я ради Вас на всё пойду, — уверенно заявила девушка — Я умру за Вас, если прикажете. — Ну-ну, ты мне хорошо служишь, мне того не надо, — успокаивающе улыбнулась султанша — Пока мне достаточно знать, что ты готова исполнить любой мой приказ, — султанша вернулась во дворец, где её ожидали вести от брата и от мужа. ***       Султан со своими отрядами не вошли в столицу сразу же, как добрались до неё, выехав из Эдирне, Хафизе-султан послала навстречу брату и мужу отряд во главе с Касымом-агой, сумевшим убедить и пашу, и султана в правоте златовласой дочери Династии, и мужчины вместе с отрядами направились в охотничий домик, где и планировали переждать несколько недель, пока не станет безопасным возвращение в столицу. В доме, где Бейхан-султан оставалась с детьми в безопасности, наконец появился хоть кто-то, способный облегчить своим присутствием её боль. Повелитель, пораженный и подавленный полученными вестями о смерти своей Валиде и других членов семьи, стал для Бейхан-султан, сохранявшей остатки мужества лишь ради детей, огромным облегчением. Едва увидев брата, русоволосая султанша оказалась в его объятиях и расплакалась, бессильно разрыдалась горькими слезами, которые столько дней сдерживала дабы не травмировать и без того напуганных детей. — Повелитель, — в голосе султанши было столько боли, что падишах не мог этого слышать, прижал сестру к себе и погладил по русым волосам. — Знаю, Бейхан, все знаю, тише, — за спиной сестры повелитель заметил сына. Изрядно подросший за последние месяцы мальчик стоял, держа спину удивительно прямо, траурное одеяние его делала образ мрачным, он старался держаться отстраненно, от окружавших его детей султанских сестер, и у него это получалось. — Повелитель, — под взглядом отца шехзаде склонился в знак почтения. Бейхан, взяв себя в руки, отстранилась от брата, давая тому возможность подойти к сыну. — Баязид, — султан стоял в нескольких шагах от ребенка — Мой храбрый шехзаде, — повелитель не знал, что ему говорить, что сказать сыну той женщины, которую он любил столько лет, не знал как облегчить боль мальчика от потери матери и сестры, ибо самого повелителя терзала едва ли менее страшная боль, чем та, что мучила ребенка. — Рад, что Вы вернулись невредимым и с победой, — Баязид поцеловал руку отца, поклонился и вышел, скрывшись в недрах дома. Таджия и Амирхан проводили шехзаде обеспокоенными взглядами и переглянулись, но пойти следом никто из них не посмел. — Повелитель, — Бейхан обратилась к брату — Покои готовы, Вам надо отдохнуть с дороги, — султан коротки кивнул и последовал за сестрой. — Папа, — когда дверь за ними закрылась, черноволосая султанша бросилась к Бали-паше и крепко обняла — Папочка, у нас тут такое, такой ужас, если бы только знали. — Знаю, дитя, знаю, — паша потрепал дочку по щеке и протянул руку старшему сыну. Султанзаде был гораздо сдержаннее сестры, потому, когда паша поприветствовал и остальных детей, он удалился с Амирханом в сад, желая о чем-то поговорить. Таджия и Фахрие остались стоять посреди покоев, где шумел фонтанчик, младших султанзаде забрали няни. Дочь покойного Ферхата-паши все эти дни была мрачна, она лишь слушала, о чем говорила мать, что судачила прислуга, и думала, думала, думала. — Ты знаешь, кто такая Хюррем-султан? — русоволосая султанша посмотрела на младшую сестру сверху вниз, Таджия коротко кивнула, зеленые глаза смотрели на сестру внимательно и спокойно — Это она во всем виновата, поверь мне, только она, рыжая ведьма, да будут дни её полны страданий. — Почему ты так думаешь? — единственная дочь Хафизе-султан смотрела на сестру непонимающе — Разве чумой можно управлять? — Заразились сначала во дворце, первой заболела Дильшах, — Фахрие подвела младшую султаншу к окну и девочки внимательно стали всматриваться в сгущающиеся сумерки, сами не зная, что хотят видеть — Значит, хотели убить Гюльфем-султан и её детей, а это выгодно только одному человеку. И я обещаю тебе, Таджия, однажды эта женщина ответит за всё, что сделала, за все причиненные нашей семье страдания. Она просчиталась, Баязида во дворе не оказалось, теперь он совсем один, у него ни матери, ни даже Валиде-султан, готовой его защищать. — Мама не даст его в обиду, — уверенно заявила черноволосая султанша — И мы не дадим. Ты уже взрослая, ты многое можешь, скоро и я выросту, тогда… — До того времени нам всем нужно еще дожить, — мрачно заявила Фахрие — Но смерти бабушки и остальных я никогда не прощу, — Таджия подняла глаза на сестру, её веселая и беззаботная Фахрие переменилась, лицо её стало казаться удивительно незнакомым, все черты будто заострились, в один миг дочь Бали-паши вдруг поняла, что султанша больше не её беззаботная подруга, проводящая дни в играх и веселье, она стала взрослой, и в глазах Фахрие-султан Таджия видела то, что так часто замечала в матери в те минуты, когда та позволяла ей оставаться в кабинете, пока она отвечает на письма и читает послания, обреченность, ту, которой невозможно противостоять, они все были обречены жить во имя Династии и служить Династии, только для Таджии это было просто фразами взрослых пока, а для Фахрие стало реальностью, которую она приняла и в которой будет жить. — Я очень хочу в маме, — тихо пролепетала Хасна, отведя взгляд от лица старшей сестры — Она так давно уехала, я так хочу к маме… ***       Когда султан всё же вернулся в столицу, то первым человеком в Топкапы, с которым он встретился, стал отнюдь не Ибрагим-паша. Падишах стремительно вошёл в покои, принадлежавшие его Валиде, и замер — перед ним в траурных одеяниях склонились две младшие сестры. Хатидже, выходившая обоих детей своих и сумевшая не заболеть сама, стояла перед братом точно призрак. Бледная и исхудавшая, она выглядела болезной и вымученной, Сулейману даже казалось, что если бы Хафизе не поддерживала сестру за локоть, то та бы упала без сил. — Хатидже, — с горечью молвил повелитель — Хафизе, — обе женщины в мгновенье ока очутились в объятиях брата, тихи всхлипы нарушали мрачную тишину покоев. — Брат мой, найди виновных, — как в бреду шептала жена великого визиря — Повелитель, не спроста чума бушевала практически лишь только в Вашем гареме, это дело рук тех, кто враждовал с Валиде, я прошу Вас разберитесь, — женщина отстранилась и посмотрела на брата взглядом, в котором было что-то безумное — Избавьте нас наконец от этой змеи, что погубила и нашу мать, Гюльфем, и Дильшах. Она хотела погубить Баязида… — Что ты такое говоришь, Хатидже? — Сулейман отстранился от сестры и смотрел на нее с непониманием — При чем здесь Хюррем? — Она во всём виновата, — голос Хатидже звучал безжизненно — Беды не оставляли нашу семью с тех пор, как она появилась в нашей жизни, — Хафизе с отчаянием смотрела на сестру, заставить её замолчать, не говорить всех этих слов султану, она сейчас не могла. — Повелитель, Хатидже-султан немного не в себе, — Хафизе при помощи прислуги отвела султаншу в сторону и усадила на тахту — Она такое пережила здесь, разум её сейчас немного болен, ей нужно время, — но по лицу брата и его глазам Хафизе уже понимала, что он не верит, не хочет верить словам сестры, даже несмотря на объективное наличие в них здравого зерна, и это расстроило Хафизе, лелеявшую надежду без особых усилий вложить то, что произнесла Хатидже в голову брата. Видимо сделать это будет сложнее. — Хафизе, пойдем со мной, — повелитель направился к выходу из покоев — Я хочу услышать от тебя как всё было. ***       Покои повелителя освещались лишь камином и несколькими свечами, султан стоял у огня, не поворачиваясь лицом к женщине, что сидела на диване, скрестив бледные руки на подоле траурного одеяния. Хафизе уже пережила и гнев брата на Ибрагима, и его -за слов Хатидже, теперь же златовласая госпожа просто молчала, глядя на широкую спину брата, и мысли её были невеселы. Убедить теперь Сулеймана в том, что это всё дело рук рыжей ведьмы, не представляется возможным, уж отрицать очевидные вещи, которые не желал видеть, султан умел. Срыв Хатидже разрушил изначальные планы любимой сестры повелителя, и теперь жена Бали-паши собиралась действовать иначе, осторожнее, но жестче. — Ты тоже считаешь, что в этом замешана Хюррем? — не оборачиваясь к сестре, спросил повелитель. Хафизе несколько мгновений молчала, губы её исказились недоброй усмешкой. — Никто не может найти доказательств вины Хюррем-султан, — мягко сказала женщина, султан было облегченно выдохнул и обернулся, но зеленые глаза смотрели на него прямо и безжалостно — Равно как никто не может доказать, что она тут не при чем. — Хафизе, — повелитель поморщился как от зубной боли — Она мать четверых моих детей, она не стала бы так делать, зная, что могут пострадать дети. Она ведь мать, как и ты. Ты же никогда не причинишь вреда ребенку, — он говорил уверенно, но в голубых глазах Хафизе увидела вопрос и поспешно кивнула. — У Хатидже есть поводы злиться на Хюррем, повелитель, — Хафизе поднялась и подошла к брату — Но она успокоится, ей нужно время, ведь на её глазах умерли они все — безвинная наша Дильшах, Гюльфем-султан и Валиде, — султанша положила руки на плечи мужчине и заглянула в глаза — Хатидже оправится от этого, я молюсь за неё. — Я не переживу, если и с ней случится горе, — тихо сказал падишах. — Нужно решить, как быть с Баязидом, — вот они и подошли к главному вопросу, ответа на которого у Сулеймана не было. — Он так страдает, я не могу утешить его, — мужчина отошёл к письменному столу и опустился в кресло — Хафизе, и он, и я чувствуем себя ужасно одинокими и опустошенными. — Повелитель, — султанша подошла к брату со спины и положила руки на плечи, слегка сжав их — Хоть он и выглядит уже окрепшим мальчиком, хоть он и умен, но он еще дитя, нуждающееся в Вашей ласке и заботе. Не оставляй его одного, вместе, Сулейман, только вместе мы все сможем пережить эту потерю. — Я думаю над тем, чтобы вернуть из Эдирне Хюррем с детьми, — Хафизе молчала, она знала, что это решение будет им принято, но надеялась, что это произойдет нескоро — Что скажешь? — Ваше решение для меня закон, — голос звучал ровно, и Хафизе ничем не выдала своего отношения к этому решению султана — Мехмету скоро отправляться в санжак, а до того в столице он сможет освоить все необходимое. Я уверена, что Ибрагим-паша и Бали-паша с радостью помогут старшим шехзаде. Только вот… — Что только, Хафизе? — султан поднял на сестру глаза, она явно подбирала слова или вовсе не хотела говорить. — Баязиду будет сложно осознавать, что у его братьев и сестры есть Валиде, они все вместе, а он один. Он будет чувствовать себя одиноким. — К чему ты клонишь? — нахмурился султан и поднялся с кресла. Хафизе замерла, не сводя с лица брата внимательного взгляда. — Сулейман, — и в эту минуту она более всего надеялась, что это сработает, — Ты знаешь, что я его очень люблю, — Хафизе смотрела на султана в упор, мужчина замер, не смея отвести взгляда — И он так дружен с моим Амирханом, мой султанзаде ужасно переживает за Баязида. Пусть он поживет какое-то время в Буколеоне, не стоит ему возвращаться в гарем, в покои, где он был счастлив с Гюльфем-султан и Дильшах-султан. — Это решительно невозможно, — заявил повелитель, Хафизе сделала шаг навстречу и взяла брата за руку, в голубых глазах мужчины плескалось недовольство. — Пока в гареме будут обустраивать для него новые покои пусть погостит у нас, а потом у Хатидже, — Хафизе улыбнулась — Наши дети будут так счастливы. — Ну, хорошо, — согласился султан — В гареме и правда стоит навести порядок. Я даже не знаю как нам теперь, — Сулейман замолчал и отвел глаза. — Я с Вами, мой Повелитель, — Хафизе обняла брата, пряча довольную улыбку — И никогда Вас не оставлю. Вместе мы справимся. — Ты единственная, кто теперь дарит мне покой, сестра моя, — тихо сказал султан — Больше никого не осталось. ***       Ибрагим-паша вернулся домой мрачнее тучи, он ожидал получить хотя бы минимальную благодарность от султана за то, что не допустил в городе черного мора, спас столицу, а вместо того повелитель обвинил его в бездействии, в том, что он вовремя не вывез Валиде и Гюльфем из зараженного гарема. — Госпожа моя, — увидев жену, паша поклонился. Хатидже, его нежная супруга, выстрадала сполна, на её руках умерли её близкие, она выхаживала двоих детей своих, она видела столько смертей, что разум её будто помутился. Султанша стала молчаливее обычного, взгляд её был потерянным, но великий визирь верил, что скоро она вернется в норму. — Ибрагим, — женщина оживилась, увидев мужа, и поднялась, протягивая ему руку — Как хорошо, что ты вернулся. Как хорошо снова видеть тебя каждый день, — султанша оказалась в нежных объятиях супруга — Ты виделся с повелителем? — Да, Хатидже-султан, — паша поморщился — Я отчитался перед султаном за весь период его отсутствия в столице. — Он не захотел меня слушать, — Хатидже погладила мужа по колючей щеке — Он не поверит в её вину даже сейчас, — султанша смотрела паше прямо в глаза, и Ибрагим понял, что разум её был абсолютно здоров, просто она переживала свою внутреннюю трагедию и осознавала, что причиной этой беды был вполне конкретный человек — От нее пора избавиться, Ибрагим. — Госпожа, Вам не стоит сейчас думать об этом, — грек поцеловал жену в лоб, но она упрямо отодвинулась и заставила пашу посмотреть себе в глаза. — Если ты и Хафизе не найдете способ её извести, я придумаю как это сделать, — и по голосу жены паша понял, что османская принцесса не шутит, она сделает все дабы уничтожить мать старших наследников, чего бы это не стоило самой султанской сестре. ***       Хафизе переступила порог своего дворца лишь ближе к ночи. Она ещё не видела детей, она не встречалась с мужем, она так по ним соскучилась, измучилась в страхе за них, что увидев, не смога сдержать слез. Трое султанзаде и маленькая госпожа тут же оказались подле матери, и Хафизе на мгновение почувствовала себя абсолютно счастливой от того, что её дети рядом. — Госпожа, — паша улыбнулся ей и поклонился в знак приветствия. — Бали-паша, добро пожаловать домой, — в глазах мужа она прочитала всё — и любовь, и испуг его, и немой укор, что она так опрометчиво бросилась в столицу, рискуя своей жизнью.       Дети уснули глубоко за полночь, Зуфар отказывался ложиться в постель, и в итоге задремал только на руках матери. Когда наконец все четверо спали, родители покинули детские комнаты и скрылись за дверьми своей спальни. Едва массивные резные двери захлопнулись, паша сгреб жену в охапку, отчаянно прижимая к себе и вдыхая аромат её волос. — О Всевышний, Хафизе, если бы ты только знала, как я сходил с ума всё это время, — султанша тихо всхлипнула, прижимаясь к мужу. Она так устала, ей было так страшно одной, так больно, когда она теряла одного за другим дорогих её сердцу людей, что теперь вся её выдержка, спокойствие и сдержанность рассыпались в прах словно глиняная маска разлетелась. — Я так боялась, что больше никогда тебя не увижу, Бали-паша, — Хафизе заглянула мужу в глаза, и слезинка тихо скатилась по её щеке. — От одной подобной мысли мне было невыносимо, — паша поцеловал женщину и слегка отстранился — Сколько же ты всего вынесла одна, как же ты справилась, — всё повторял визирь, касаясь осунувшейся щеки и бледных висков, на которых проступала синева вен. — Как же мне тебя не хватало, Бали-паша, — Хафизе вновь прильнула к мужу — Мне нельзя без тебя, я тебе уже говорила, как только ты не рядом, со мной беда, вокруг беда, и я с этой бедой одна. — Ты никогда не одна, я всегда с тобой, — Малкочоглу коснулся соленых от слез губ султанши. Она была такой несчастной, такой измотанной, такой потерянной, что он поклялся себе, что если в этом и правда замешана Хюррем-султан, то она станет врагом его до конца его дней.       Ночь отпускала город из своих объятий, небо уже светлело на востоке, Хафизе не спала всю ночь, она лежала в плотном кольце рук мужа и думала. Паша тоже не спал, молча смотрел на жену, не мешая ей, просто находясь рядом. Когда первые лучи солнца проникли в покои, Хафизе смешно зажмурилась, а потом повернулась к нему лицом, и в глазах жены он прочитал всё то, что и без того уже предчувствовал. Впереди долгая и кровавая война, выиграть в которой им нужно не ради Баязида, а ради самих себя и своих детей. Малкочоглу знал, что настало время исполнять клятву, данную Хафизе-султан на заре их брака, и теперь паше, столько лет державшемуся вдалеке от всех грязных интриг, придется забыть о собственных интересах и принципах ради того, чтобы единственная любимая им женщина была счастлива. — Я рядом, Хафизе, я с тобой до конца, — тихо сказал Бали-паша и поцеловал руку супруги, на которой в лучах рассветного солнца ярко сиял сапфир. Златовласая госпожа благодарно улыбнулась и кивнула, сердце её теперь было спокойно.