Хранительница счастья

      Бали-паша никак не ожидал, что в столь ранний час в его кабинете окажется шехзаде Баязид. Визирь, сосредоточенно собиравший бумаги дабы вернуться в Топкапы, вначале удивленно замер, когда увидел посреди комнаты наследника, а затем поклонился. — Шехзаде, доброго Вам утра, — хозяин дворца отложил бумаги и посмотрел в слишком серьезные для девятилетнего мальчика карие глаза — Вы так рано пробудились. — Я хочу поговорить с Вами, паша Хазретлери, — Баязид подошёл к окну, закинул руки за спину и старательно подбирая слова начал -Я знаю, что смерть моей матери и вся эта эпидемия не случайность, Бали-паша, для того, чтобы это понимать, мне нет нужды знать детали взаимоотношений Хюррем-султан и моей покойной Валиде. Я также понимаю, что то, что в этой эпидемии не погиб я, лишь счастливое стечение обстоятельств. Теперь будьте со мной, пожалуйста, откровенны, я хочу знать в каком состоянии государь, мне нужно знать это как его сыну и как шехзаде, — любимый племянник златокудрой хозяйки дворца повернулся к визирю и устремил на него внимательный взор печальных глаз. — Вы многое понимаете верно, мой шехзаде, — паша был поражен спокойствием и взрослостью речей мальчика, которого он упорно продолжал считать таким же маленьким ребенком, каким считал старшего сына своего — И болезнь повелителя несет для нас не только печаль о его здоровье, но и беспокойство о Вашем будущем. Я не знаю, никто не знает, что с султаном и как скоро он поправится, а до того момента Вы в большой опасности, того скрывать не смею. Вы такой же претендент на престол, угроза для сыновей Хюррем-султан, потому Хафизе-султан и я стремимся обеспечить Вашу безопасность, чтобы те, кто желает Вам зла, не свершили своих страшных замыслов, воспользовавшись болезнью повелителя. — Мне всю жизнь жить в страхе смерти, в ожидании того, что меня убьют, это невыносимо, Бали-паша, — с каким-то жестоким отчаянием вымолвил сын Гюльфем-султан — И что же Вы и тетушки намерены делать, если отец… — Баязид запнулся, но все же продолжил — Если, упаси Аллах, повелитель не оправится от болезни? — Мы будем делать все для Вашей безопасности, — заверил шехзаде зять султана — Если возникнут подозрения, что здесь Вам небезопасно будет оставаться, то Капудан-паша укроет Вас на своих кораблях как только они войдут в столицу. — Они уже вошли, — поправил Малкочоглу мальчик — Я видел их утром, выйдя к Мраморному морю. — Вам нужно быть готовым к любому исходу, шехзаде, — паша посмотрел на долговязого мальчика с сожалением, он знал, что жизнь Баязида может оборваться в одночасье, если только повелитель покинет этот мир. — Я хочу, чтобы отец не умирал, — и в это мгновение серьезный наследник выглядел как обычный глубоко несчастный ребенок — Я не могу остаться совсем один, потерять обоих родителей, всю семью. — Нам остается только молиться о выздоровлении повелителя, — паша положил руку на плечо опустившего голову шехзаде — Аллах милостив, он не оставит нас, мой шехзаде, — Баязид поднял на визиря глаза, полные надежды и тоски, такой всепоглощающей, что паша ужаснулся, как так может тосковать еще совсем ребенок. ***       Третьи сутки у постели брата Хафизе-султан провела в слезах, она уже не находила в себе сил ни на молитвы, ни на проклятья, только на слезы и разрывающее её сердце отчаяние. Едва она осталась с братом наедине, не считая нескольких лекарей, она дала волю слезам, жегшим её глаза все это время, полным боли, страха потери и одиночества. — Сулейман, — султанша стояла у постели брата на коленях, тихо гладила расслабленную руку мужчины и шептала свои воззвания к повелителю, находящемуся в глубоком забытьи — Не оставляй меня, брат, очнись, я тебя умоляю. Как же я буду жить, если не будет тебя? — раздался стук в дверь, женщина вздрогнула и быстро вытерла слезы. — Госпожа, — привратник поклонился — Хюррем-султан пожаловала, хочет видеть повелителя. — Пусть войдет, — Хафизе прокашлялась и поднялась, старательно оправив складки темно-алого бархатного платья. Рыжеволосая султанша вошла в главные покои, зорко осмотрела присутствующих и, убедившись, что кроме султанши и лекарей никого нет, повернулась к сестре повелителя и поклонилась. — Госпожа, — лицо женщины было печальным, и Хафизе на мгновение подумала, что мать старших наследников тоже страдает из-за болезни повелителя, однако мысли эти быстро улетучились из головы любимой дочери султана Селима, едва она встретилась взглядом со славянской рабыней. Хюррем торопливо отвела глаза и прошла к постели султана, встав с противоположной стороны, она принялась внимательно всматриваться в лицо мужчины, лежавшего без сознания вот уже столько дней. — Как мои племянники, Хюррем? — помолчав несколько минут, спросила жена Бали-паши — Надеюсь, ты утешила их, и они проводят время в молитвах о выздоровлении нашего повелителя. — Верно, Хафизе-султан, — женщина подняла взгляд на султаншу Династии и губы её слегка тронула улыбка — Мы все лишь об этом и молимся. — Инш Аллах, наши молитвы будут услышаны, — покачала головой младшая сестра султана. В покоях на некоторое время воцарилась тишина. — Госпожа, я давно Вам хотела сказать, — Хюррем посмотрела на женщину в упор и усмехнулась — Я поражена Вашим спокойствием и хладнокровием, так легко убирать с пути всех тех, кто может причинить вред Вашим планам и планам великого визиря, — рыжеволосая мать старших шехзаде поджала губы — Нужно иметь удивительную силу духа и безжалостность. — Не понимаю о чем ты, Хюррем, — Хафизе посмотрела на наложницу брата свысока, хоть и была гораздо ниже ростом — Да и тебе ли говорить мне о хладнокровии. — Мы могли бы быть прекрасными союзниками, если бы Вы с самого начала не поддержали Гюльфем, — мать единственной дочери султана переменилась в лице — Все могло бы быть иначе, мы могли бы жить в мире, если бы она не отняла у меня повелителя. — Покойная Гюльфем-султан одна из всех вас любила брата, может от того, что её происхождение ни с тобой, ни с Махидевран не сравнится, — Хафизе злилась на эту женщину, злилась на её наглые речи о том, что они могли бы быть союзниками, злилась на то, что эта рабыня мыслит себя опасным для неё, дочери Династии, любимейшей сестры султана, опасным противником. — Я тоже любила, — возразила Хюррем и осеклась, тут же поправившись — Люблю нашего повелителя. — Ничего ты кроме власти не любишь и не жаждешь уже давно, Хюррем, — вздохнула Хафизе и перевела взгляд на лицо брата — И от того мне горько и печально, что брат мой для тебя давно лишь источник власти, а сейчас я вижу твои глаза, я знаю, о чем ты думаешь, о чем твои самые сокровенные мысли, — зеленые глаза зло полыхнули, и Хафизе посмотрела на рыжеволосую фаворитку с омерзением — Горько же повелителю будет узнать, что пока он болел, пока мы все молились лишь о том, чтобы он очнулся, чтобы Аллах ниспослал ему исцеление, мать его старших шехзаде вела переговоры с пашами совета, дабы возвести Мехмета на престол, ждала смерти султана, чтобы вознестись на вершину власти, стать Валиде-султан. — Вы нагло лжете, — и по истеричным ноткам в голосе женщины дочь султана Селима поняла, что полученные ей сведения верны — Ничего такого я не думала. — Нужно быть очень осторожной, Хюррем, тебе явно не хватает понимания, что те, кого ты можешь прикормить деньгами, кому можешь обещать несметные богатства, если они помогут тебе достичь власти, достаточно умны, чтобы понимать, что с ними сделает мой брат, когда очнется, и что с ними сделаю я за их подлое предательство, если они лишь осмелятся помочь тебе в твоих грязных замыслах, — фаворитка султана несколько мгновений смотрела на златовласую госпожу, на лице матери четверых детей султана отразилось множество эмоций, но Хафизе не почувствовала ничего, кроме отвращения к этой женщине, давно разлюбившей её брата и неискренней в своих страданиях из-за его болезни. Рыжеволосая султанша поклонилась и стремительно вышла из покоев, и через несколько мгновений вошёл Сюмбюль-ага. — Хафизе-султан, — главный евнух гарема поклонился и обеспокоенно посмотрел на женщину — Что она Вам наговорила? — Ничего, Сюмбюль, ничего нового, — Хафизе посмотрела на брата, а потом, будто бы вспомнив, повернула голову в сторону аги — Сообщи Махмуду-паше, что я благодарна ему за его донесение, и обязательно скажу повелителю о том, как он проявил себя в эти тяжелые времена. — Как пожелаете, госпожа, — слуга бросил печальный взгляд на бледную, измотанную бессонными ночами женщину, и удалился, оставив султаншу в тишине главных покоев. — Что же за гиены подле тебя, брат мой, — османская принцесса тяжело вздохнула и опустилась рядом с повелителем, взяв его ладонь в руки и прижавшись к ней лбом — Сулейман, пусть и она, и дети твои, и враги Династии молятся о твоей гибели, я одна буду молиться, чтобы Аллах даровал тебе исцеление, и шепот моей молитвы будет громче, чем проклятия и мольбы о твоей гибели врагов твоих. ***       Бали-паша застал жену на балконе главных покоев, Хафизе стояла, облокотившись на перила, и задумчиво смотрела вдаль, белые снежинки медленно кружились в воздухе и оседали на волосах и плечах женщины, тут же тая. — Хафизе-султан, — паша набросил на плечи жены расшитую ткань — Что же ты, простудишься ведь. — Бали-паша, — султанша устало улыбнулась, будто выйдя из забытии — Как наши дети? Как шехзаде Баязид? — Дети в полном порядке, с ними Матракчи, слуги, если будет хоть какая-то опасность, то Капудан-паша придет на помощь, — заверил сестру повелителя Малкочоглу и осторожно обнял её за плечи — Хафизе, тебе нужно отдохнуть, сколько ты уже не спишь, не ешь и не пьешь толком. Я не могу видеть, как ты убиваешь себя, — в глазах мужа женщина увидела беспокойство и бесконечную любовь, замерзшей ладонью она коснулась теплой колючей щеки и нежно погладила пашу по лицу. — Я в порядке, Бали, я не могу оставить брата, — супруги медленно вошли в главные покои, где посреди широкой кровати лежал султан Сулейман, чье состояние за прошедшие дни нисколько не улучшилось — Мне начинает казаться, что вокруг меня беспросветная тьма, ночь, которая никогда не кончится. Будто солнце навсегда потонуло в морской пучине и никогда уже вновь не рассеет эту тьму, окутывающую нашу Династию. — Даже после самой темной ночи, госпожа моя, наступает рассвет, — паша поцеловал жену, устремившую взгляд на брата, в висок и тоже взглянул на султана — И солнце вновь взойдет, Хафизе-султан, повелитель очнется, он вновь будет здоров и воздаст по заслугам всем тем, кто сейчас не молится о его здравии, а строит козни, дабы добиться своих грязных целей. — Инш Аллах, Бали-паша, — тихо молвила женщина, высвободившись из объятий мужа и опустившись на колени подле брата — Если брат мой покинет нас, для меня наступит вечная ночь, холодная и безлунная, — Малкочоглу видел лишь макушку её головы, низко склоненной к руке повелителя, которую она отчаянно сжимала в своих ладонях, и понимал, что если они потеряют султана Сулеймана, то он потеряет жену, а это для него было гораздо страшнее, чем даже гибель шехзаде, которого он поклялся оберегать.       Он не мог позволить себе потерять женщину, единственную женщину, которая была для него выше долга, выше чести, выше веры. Бали-паша тяжело вздохнул и вышел из главных покоев, оставив ничего и никого не видевшую султаншу подле повелителя. Второй визирь совета отправился к единственному человеку, который мог знать наперед, что же ждет их — он поехал в дом Матракчи, дабы его жена Фелиса-хатун сказала ему, к чему готовиться визирю и к чему готовить его жену. ***       Хюррем вошла в покои и без сил опустилась на диван, глаза славянке жгли злые слезы, она ненавидела, ненавидела эту султаншу Династии, всю их Династию за то, что ей пришлось вынести в эти годы. Её травили, бросали в темницу, оклеветали, унижали бессчётное количество раз, напоминали, что она лишь безвольная рабыня, и теперь эта женщина, ничего не знающая о том, сколько Хюррем пришлось вынести, чтобы хоть немного возвыситься в гареме, смеет её обсуждать. Рыжеволосую госпожу злило каждое слово, произнесенное дочерью султана Селима, все потому, что она говорила правду, правду, от которой самой Хюррем, когда-то возродившейся из пепла от любви султана, было горько, больно и страшно. Она знала, что умерла вместе со своими чувствами к Сулейману, и в тот день на свет появилось чудовище, жаждущее лишь власть, стремящееся лишь к тому, чтобы возвыситься до небес, оставив позади все унижения, наказав сполна всех обидчиков, когда-то причинивших ей боль. И дорога к этой власти была для неё ясна и понятна, на трон должен сесть один из её сыновей, она должна стать Валиде-султан, получить всю власть, которую только может иметь в этой империи женщина, и наконец забыть о своем рабстве, о пережитых страданиях и унижениях. — Валиде, — заспанная Михримах застала мать сидящей у окна и опустившей голову, украшенную массивной диадемой, на руки — Что с Вами? Вы так расстроены из-за повелителя? — девочка села рядом с женщиной и заглянула ей в глаза. Михримах была умна, ум ей заключался в хитрости, которой могла бы позавидовать даже сама Хюррем-султан, от того по взгляду матери юная султанша сразу осознала, что причина печали женщины не в том, что что-то случилось с султаном — Кто Вас обидел, мама? — Никто, — Хюррем быстро утерла последнюю слезинку и прижала дочь к себе — Тебя, моя госпожа, никто и никогда не посмеет обидеть, унизить, указать тебе на твое место, ибо ты рождена султаншей крови, ты всегда будешь защищена от всех нападок своей принадлежностью к этой Династии. Ты будешь счастливее, чем я, Михримах, ты будешь счастливее… ***       Капудан-паша хмуро взирал на столицу в вечерних сумерках, корабль грозного корсара покачивался на волнах в некотором отдалении от берега, и муж Бейхан-султан терпеливо ждал вестей, которые должен был доставить ему от великого визиря и от Бали-паши Хасиб Реис, верный помощник, со временем выросший в достойного памяти своего отца воина и моряка. Лодка медленно плыла от берега к флотилии османской империи, вошедшей в проливы, и по мере приближения гонца, сердце грозного Барбароссы билось все чаще. Он знал, что если султан не оправится от болезни, то и корсар, и его супруга, и их дети могут пострадать в жестокой и кровопролитной бойне за престол, где русоволосая госпожа будет до конца стоять за младшую сестру, отстаивающую интересы шехзаде Баязида, а печально известная Хюррем-султан будет бороться за власть для своих сыновей. — Капудан-паша, — взойдя на борт, молодой корсар склонился перед дядей в знак почтения — Послания из Топкапы, — закаленный морскими странствиями возмужавший юноша протянул зятю султана три послания и молча стал ждать дальнейших указаний. Хасиб знал далеко не все, что происходило сейчас в столице, знал гораздо меньше грозного Барбароссы, но даже того, что было известно молодому человеку, оказалось достаточно, чтобы понять, что сразу после возвращения из дальней морской экспедиции к берегам Индии, корсар попал в гущу политических событий Османской империи. — Хасиб, — дочитав последнее письмо, паша спрятал послания в складках одежды и повернулся к племяннику — Как только стемнеет, бери нескольких людей и плывите ко дворцу Бали-паши, доставишь сюда шехзаде Баязида и остальных детей Династии. Надеюсь, Бейхан-султан успела отправить в Буколеон султанзаде Искандера, — паша помрачнел пуще прежнего и устремил свой взгляд на видневшийся издали Топкапы. Муж управляющей гаремом султанши был готов к тому, что его корабли станут укрытием для шехзаде в это непростое время, но новость о том, что Хюррем-султан, то ли от отчаяния, то ли из холодного расчета начала склонять на свою сторону пашей совета и убеждать их, что повелитель уже практически мертв, была для Барабароссы шокирующей, ибо он был не чужд слухам об огромной любви этой женщины к султану, и поверить в то, что она вместо вознесения молитв о выздоровлении повелителя ищет союзников, дабы возвести своего сына на престол, он не мог. ***       Бейхан не могла уснуть, сердце женщины было не на месте, и она все никак не могла понять, как такое могло произойти, как Хюррем смогла покинуть дворец вместе с сыновьями и Михримах и укрыться в янычарском комплексе. Сюмбюль-ага, раздосадованный собственным промахом и злостью управляющей гаремом, стоял рядом, виновато опустив голову. — Ты сообщил Хафизе-султан? — Бейхан подняла на слугу обеспокоенные глаза — Почему же она ничего не ответила тогда, — пробормотала жена Барбароссы, нетерпеливо теребя украшавшее её шею колье — О Аллах, убереги нас от беды. — Бейхан, — Хатидже вошла в покои сестры стремительной походкой, мрачное лицо жены великого визиря выражало глубокое беспокойство — Как такое могла случиться? Что это, она решила возвести Мехмета на престол, пока брат еще жив? — Я не знаю, не знаю ничего, Хатидже, — Бейхан беспомощно сжала руками виски и опустилась на тахту — Это похоже на какой-то кошмар, они смогли покинуть дворец, Ахмет-паша помог им. — Мерзкий шакал, — старшая дочь Хафсы-султан опустилась подле сестры и сжала руки в замок — Предатель, если только повелитель очнется, не сносить ему головы. А если будет бунт? — в карих глазах мелькнул испуг, султанша еще помнила ужас восстания янычар, помнила боль от потери ребенка, и липкий страх сковывал все её существо. Бейхан смотрела на сестру такими же испуганными глазами и молчала, им оставалось лишь возносить молитвы о том, чтобы все это быстрее закончилось. ***       Фахрие считала себя уже абсолютно взрослой султаншей Династии, ей минуло четырнадцать лет, она пережила смерть многих близких ей людей, видела, хотя детально и не была посвящена, то, что делает её мать и тетки дабы сохранить относительное спокойствие для них всех, но решительно не была готова к тому, что ей самой придется стать для юного шехзаде Баязида защитницей в это непростое время. Но в эту темную зимнюю ночь, когда казалось, что весь мир опутан липкой как смола тьмой, дочь Ферхата-паши взяла на себя ответственность за жизни шехзаде Баязида и своих младших братьев и сестер. Едва Матракчи получил от Бали-паши приказ переправить шехзаде и остальных детей на борт корабля Капудан-паши, юная девушка помогла Радан-хатун собрать младших детей Хафизе-султан, проверила тепло ли одета Таджия, которая на беспокойство старшей сестры и подруги отреагировала недовольным фырканьем, и все они, напряженно вслушиваясь в тишину ночи, двинулись вслед за Насухом-эфенди по длинным коридорам Буколеона к гранитной пристани дворца, выходящей в Мраморное море. — Мне страшно, Хасна, — султанзаде Гези поднял на старшую сестру испуганный взгляд. Таджия крепче сжала руку младшего брата и успокаивающе улыбнулась. — Не бойся, я с тобой, все хорошо, — единственная дочь Хафизе-султан поймала на себе обеспокоенный взгляд старшего брата и постаралась и его успокоить своей улыбкой — Мы увидим с тобой настоящий флот и даже поднимемся на борт корабля. Это удивительное приключение, — Амирхан усмехнулся словам сестры, но согласно кивнул, поймав на себе взгляд младшего брата, однако рука юного храбреца машинально коснулась рукояти сабли, скрытой полами плаща. Холод металла успокаивал первого сына Бали-паши и придавал ему сил, страха султанзаде не чувствовал, лишь волнение и ожидание чего-то неотвратимого.       У самой воды они заметили большую лодку, на борту которой стояли несколько корсаров Капудан-паши, державшие в руках ярко пылающие факелы. Матракчи, жестом остановив Радан-хатун и детей в нескольких метрах от мужчин, подошёл к ним и о чем-то переговорил. Когда самый молодой из них, но по-видимому и самый главный, протянул Насуху-эфенди какой-то свиток, ученый его быстро прочел, и лишь после этого шехзаде Баязид вместе с остальными детьми подошёл ближе. — Шехзаде Баязид, мое почтение, — молодой человек, сошедший на берег и стоящий подле Матракчи, поклонился сыну повелителя — Мое имя Хасиб Реис, я племянник Барбароссы, мне доверили сопровождать Вас и остальных членов Династии на корабль. — Приветствую Вас, Хасиб Реис, — Баязид коротко кивнул корсару и спустился в лодку, следом за ним в лодке оказались и дети Бали-паши.       Фахрие, державшая за руку Искандера, подошла к краю пристани последней, султанзаде быстро оказался рядом с няней детей Хафизе-султан, а его старшая сестра оступилась на скользком камне и чуть было не упала в море. Когда султанша прекратила жмуриться и открыла глаза, она встретилась взглядом с племянником своего отчима, который успел схватить её за руку. — Благодарю Вас, — после затянувшейся паузы, наконец вымолвила дочь Бейхан-султан. Хасиб коротко кивнул и помог султанше забраться в лодку. Судно отчалило от пристани дворца Буколеон и вскоре все уже были на борту одного из кораблей Капудана-паши. — Шехзаде Баязид, султанзаде, госпожи, — Барбаросса поприветствовал всех легким поклоном — Мое почтение. Я надеюсь, что вы добрались без происшествий, — паша перевел вопросительный взгляд на помощника, его племянник утвердительно кивнул. — Я благодарен Вам, Капудан-паша, за то, что Вы предоставили нам безопасное пристанище в это непростое время, — Хызыр Реис с приятным удивлением наблюдал за сыном покойной Гюльфем-султан, мальчик, который еще буквально несколько месяцев назад был таким печальным и растерянным, сейчас не выглядел ребенком, потерявшим мать и стоящим на пороге гибели из-за болезни отца, юный шехзаде выглядел как достойный наследник, сохраняющий спокойствие и выдержку даже в такой непростой ситуации. — Капудан-паша, — Матракчи кивнул корсару и подошел чуть ближе — Нам бы разместить где-нибудь шехзаде, султанзаде и султанш, уже глубокая ночь, им нужно отдохнуть. — Конечно, Насух-эфенди, всё уже готово, — тоном радушного хозяина ответил Барбаросса и повел гостей в каюты.       В каюте было тихо и вполне уютно, рядом посапывала Таджия, уснувшая практически сразу после того, как убедилась, что её обожаемые братья в безопасности, а Фахрие не могла уснуть, вертелась с боку на бок и все никак не могла погрузиться в дрему. Едва она смыкала глаза, как перед ней словно из тумана появлялось лицо молодого корсара, привезшего их на палубу корабля. Она знала, что он назвал себя племянником Капудана-паши, она смутно помнила эти глаза, но никак не могла вытащить из своей памяти информацию о том, когда она видела его прежде, если в доме их он не бывал ни разу с тех пор, как она поселилась в нем вместе с Бейхан-султан после их свадьбы с пашей. Русоволосая султанша уже потеряла было надежду заснуть и теперь задумчиво смотрела в потолок, когда её вдруг словно молнией осенило воспоминание. Такая же темная ночь, они с младшим братом и детьми Хюррем-султан, море, корабль, каюта, рассвет на палубе и юноша, почти мальчик, сидевший рядом с мачтой и строгавший что-то из дерева. И лодочка, которая до сих пор хранилась у неё в покоях на письменном столе. Хасиб Реис, когда-то сделавший для неё этот маленький сувенир и подаривший в саду Топкапы, когда сопровождал их вместе с Барбароссой во дворец после спасения, именно он сегодня не позволил ей упасть, именно его глаза не давали ей покоя, пробуждая в душе юной госпожи неведомые ей до сели чувства. ***       Рассвет наступил очень быстро, и Хафизе не могла сначала поверить, что ночь опять закончилась и тьма, так пугавшая её рассеялась. Она не покидала покоев брата с тех пор, как вернулась из дома Нигяр-хатун. Вот уже четвертые сутки повелитель не приходил в себя, и Яхья-эфенди, уставший и обеспокоенный, как и Хафизе-султан не оставлял падишаха одного. — Очнись, Сулейман, я умоляю тебя, очнись, — Хафизе тихо разговаривала с братом, сосредоточенно гладя его сильную широкую ладонь с выступающими венками и сеткой морщин — Брат, вокруг предатели, Ахмет-паша предал тебя, Хюррем вместе с твоими детьми бежала в корпус янычар, она затевает бунт. И некому наказать их, Сулейман, ты один вправе решать их судьбу, но ты не с нами, — султанша вздрогнула, когда ей показалось, что повелитель едва сжал её ладонь. Женщина подняла заплаканные глаза на брата, султан открыл глаза и смотрел вверх — Повелитель? — Хафизе поднялась, заглядывая в лицо брату — Яхья-эфенди, повелитель очнулся, — лекарь склонился над султаном, осматривая его и измеряя пульс. — Как Вы себя чувствуете? — молочный брат султана обеспокоенно смотрел на мужчину — Вас что-нибудь беспокоит, мой повелитель? — Хафизе, — голос Сулеймана звучал хрипло, он сжал руку сестры и посмотрел на нее обеспокоенно — Баязид, где мой шехзаде? — Он в безопасности, — слезы продолжали катиться по её лицу, но теперь это были слезы счастья от того, что брат её очнулся — Он в безопасности, повелитель. О Аллах, какое счастье, что ты пришел в себя, брат мой, — Хафизе прижала руку мужчины к своей щеке и поцеловала его ладонь — Наконец эти черные дни закончились…