Хранительница счастья

      Подготовка к торжеству в честь церемонии обрезания султанзаде Амирхана шла полным ходом. Хафизе с безграничной нежностью смотрела на сына, терпеливо стоявшего перед зеркалом, пока портной поправлял на нем белоснежный кафтан с золотой вышивкой. — Валиде, — Амирхан улыбнулся матери, он с нетерпением ждал грядущей церемонии, стремясь быстрее закрепиться в статусе вполне взрослого, в статусе молодого человека, а не мальчика — А Вы пригласили Хасиба Реиса? — Отец пригласил, — кивнула султанша — И его, и других корсаров, что вас сопровождали. Тебе нравится твой кафтан? — Да, Валиде, — оглядев себя в зеркало, ответил темноволосый мальчик — А салют будет? — Будет, — султанша улыбнулась еще шире и обняла сына, уже снявшего недошитый кафтан, за плечи, положив свою голову ему на макушку и глядя на их отражение в большом зеркале — Всё будет самым лучшим образом, мой милый мальчик, твоя церемония пройдет на высшем уровне, тебе не будет скучно, вот увидишь, — и все же Хафизе было чуточку грустно смотреть на него, такого красивого и хорошего, её мальчика, первенца, столь долгожданного и горячо любимого, но так стремящегося поскорее повзрослеть. — Мама, — видимо заметив грусть в зеленых глазах женщины, старший сын Бали-паши озадаченно нахмурился. — Ты так быстро вырос, — грустная улыбка отразилась на губах женщины — Я не успела вдоволь излить на тебя нежность и ласку материнскую. — Матушка, — султанзаде обернулся к матери и крепко обнял — Я всегда буду Вашим сыном и мне всегда будет нужна и ласка, и нежность, и поддержка Ваши, и мудрые советы, — зеленые глаза султанши подозрительно заблестели, она поспешила поцеловать сына в макушку, пряча так некстати подступившие слезы и от слуг, и от мальчика, которому она старалась не показывать своих слабостей, хотя именно он и был единственным из детей её, кто видел слезы гордой султанши, единственным из всех детей, кто был свидетелем того, что и у величественной холодной госпожи выдержки может недоставать в редкие моменты, в моменты, касающиеся лишь семьи. ***       Ибрагим-паша, если бы ему сказали какое-то время назад, что союзником его станет рыжеволосая султанша, не поверил бы этому человеку, посчитав его или лжецом, или сумасшедшим, однако теперь он и правда заключил союз с матерью старших наследников, союз этот был тайным, ибо, если бы Хатидже-султан, ненавидевшая Хюррем за смерть матери, подруги и племянницы и при этом обожающая шехзаде Баязида, узнала, что её любимый супруг совершил подобное, то посчитала бы это предательством, и великого визиря не спасло бы от её гнева ни то, что он был горячо ею любим, ни то, что у них было двое детей, ни даже то, что он был другом султана. Хатидже-султан до безумия ненавидела Хюррем-султан, видя в ней все источники своих бед и бед Династии, считала её виновной в эпидемии и теперь, когда уже стало понятно, что султанзаде Осман после перенесенной болезни потеряет почти полностью зрение и слух, а по прогнозам лекарей вообще не доживет до совершеннолетия, к ненависти из-за смерти матери добавилась яростная злость из-за того, что пострадал сын султанши. Но Ибрагиму пришлось рисковать, ему было необходимо, жизненно необходимо ослабить влияние Хафизе-султан на повелителя и на её же мужа.       Власть, которую он столько лет жаждал, ускользала у него из рук, он чувствовал, что с каждым днем теряет свое влияние на султана, тот все больше прислушивается к сестре, которая играла теперь в открытую, не особо заботясь о том, что будут говорить у нее за спиной, и к Бали-паше, которого грек когда-то хотел сделать своим младшим союзником. Теперь же Ибрагим все больше ощущал сгущающиеся над ним тучи, его никогда не любили государственные мужи, он это знал, но более всего его не любил простой народ, а Малкочоголу с его благотворительностью, с тем, что его супруга делала во время эпидемии в их дворце, оказывая помощь всем нуждающимся, простой народ уважал и любил. И самое страшное, что вокруг казавшегося поначалу совсем не амбициозным визиря стали собираться все те, кому не нравилось, что Ибрагим занимает должность великого визиря Османской империи, и даже откровенно неприличная выходка Хафизе-султан, которая дала сторонникам Ибрагима повод насмехаться над мужем златовласой султанской сестры, не переломила ситуации, Малкочоглу по-прежнему уважали, и муж Хатидже-султан понимал, что ему нужно действовать, ослаблять влияние этой парочки на султана, возвращать свои позиции. Для этой цели Эсма, попавшаяся на отравлении Хюррем-султан, была как нельзя лучшим средством. Предоставив султану и Малкочоглу живое свидетельство грязных делишек их обожаемой Хафизе-султан, Ибрагим-паша рассчитывал ослабить позиции султанши, а в то время, пока она будет в опале, великий визирь с меньшими потерями сможет избавиться от её супруга, которого многие так активно желали бы видеть на его — Ибрагима-паши, должности. — Повелитель, — Ибрагим подошел к султану, о чем-то беседовавшему с Бали-пашой после совета, и поклонился. — Ты что-то хотел, Ибрагим-паша? — султан выглядел слегка раздраженным из-за того, что прервали его беседу с зятем. — Повелитель, мне нужно с Вами и Бали-пашей поговорить без свидетелей, — муж Хатидже-султан слегка поклонился — Если у Вас найдется время. — О чем ты хотел говорить, Ибрагим-паша? -султан стоял на балконе своих покоев вместе с Малкочоглу и все еще не понимал, зачем его другу потребовался столь срочный разговор. — Повелитель, мне неудобно Вам сообщать об этом, — паша для вида вздохнул и помялся — Но долг великого визиря велит мне чтить законы Османской империи даже в отношении членов Династии. — Я тебя не понимаю, Ибрагим-паша, — султан обеспокоенно нахмурился — Что произошло? — В Эдирне, где сейчас находится в ссылке вместе с Хюррем-султан Ваша дочь, был отправлен убийца, — паша жестом приказал стражникам ввести на балкон растрепанную служанку, Эсма не сопротивлялась, вид у нее был безучастный, в глубоких карих глазах застыло безразличие ко всему происходящему. — Что с Михримах-султан? — Сулейман не на шутку разволновался — Не тяни, отвечай же. — С госпожой все хорошо, — добившись от султана нужной степени волнения, великий визирь успокоил его — Убийцу послали к Хюррем-султан. Эта девушка долгие годы служила няней у Ваших детей, а в Эдирне она исполнила отданный ей приказ медленно отравлять Хюррем-султан. Госпожа едва выжила, но здоровье и красота её пострадали. — Кто же отдал приказ отравить госпожу, Ибрагим-паша? — Малкочоглу начинал хмуриться. Он видел за спиной на балконе покоев Валиде о чем-то вполне непринужденно беседующую с Фелсой-калфой и Сюмбюлем-агой супругу, и молил Всевышнего, чтобы его зеленоглазый ангел оказался непричастен. Одно дело для него было догадываться и даже знать, что она иногда отдает приказы избавиться от неугодных слуг, другое дело иметь неоспоримые всем известные доказательства того, что султанша избавляется так ото всех неугодных ей. — На допросах Эсма-хатун созналась, что ей приказала убить Хюррем-султан Ваша супруга, Малкочоглу Бали-паша, — закинув руки за спину, Ибрагим от удовольствия даже вздернул нос, наблюдая какие эмоции отражаются на лицах султана и второго визиря, но триумф его был недолгим. — Зачем Вы лжете, паша? — голос девушки был возмущенным в противовес её спокойному лицу. — Хатун, кто отдал тебе этот подлый приказ? — Сулейман грозно смотрел на девушку. — Ибрагим-паша Хазретлери и отдал, — муж Хатидже-султан даже закашлялся от такого обвинения той, что так смиренно соглашалась выдать Хафизе-султан на протяжении всего пути из Эдирне. — Ибрагим?! — в один голос проревели султан и Малкочоглу, последний уже был готов призвать великого визиря к ответу за оскорбление. — Да, обещал мне, что если я все исполню и обвиню Хафизе-султан, то он поможет мне бежать на родину, — Эсма стояла посреди балкона и на лице её впервые отразились хоть какие-то эмоции — Только Вы ведь соврали, паша? — горькая усмешка исказила алые губы еще молодой девушки — А я верила Вам, — Эсма не оборачивалась на балкон, где стояла Хафизе, но спиной чувствовала, что госпожа все видит. В одно мгновение невысокая девушка отскочила к краю балкона, села на перила — Вы лжец и убийца, Ибрагим-паша, — голос девушки удалялся вместе с хатун, камнем летевшей вниз. Ошарашенный визирь, стоявший к ней ближе остальных, не успел схватить девушку, а два стражника, отошедших к стене, сейчас лишь ошарашенно вертели головами. — Ибрагим-паша, — султан смотрел на друга пылающими праведным гневом очами — Потрудись объяснить, что это было? — Повелитель, я, — Ибрагим все еще был ошарашен резко сменившей показания и во всем его обвинившей девушкой — Я клянусь Вам, она говорила совсем другое, она говорила, что Хафизе-султан… — Замолчи, — паша впервые в жизни по-настоящему испугался повелителя — Как у тебя хватило наглости на такую выходку, Ибрагим?! ***       Хафизе с той самой встречи с Ибрагимом-пашей в коридоре у покоев султана поняла, что муж её сестры, которого златовласая принцесса так старательно спасала от позора все это время, возомнил, что он имеет право вести себя с ней не как с султаншей крови, а как со столь ненавистной ей Хюррем или любой другой рабыней. Возомнив себя равным ей, грек сам того не подозревая начал опасную игру, ибо любимая дочь султана Селима была похожа с грозным отцом своим в том, что она умела и затаивать обиду, и чувствовать опасность, и ненавидела тех, кто смел возносить себя на одну ступень с ней не имея на то права. Потому едва получив из надежных источников Сюмбюля-аги весть, что Эсма поймана, Хафизе почти сразу догадалась, что последует обвинение в её адрес, не столь важно от Ибрагима ли, от Хюррем ли, но жена Малкочоглу понимала, что великий визирь этим воспользуется. И план родился сам собой, она понимала, что Эсма пойдет на все дабы сохранить жизнь в тайне рожденной ей дочери. И Хафизе, сумевшая переманить одну из самых верных служанок Хюррем на свою сторону лишь потому, что узнала её тайну, решила, что спасать себя и заодно очернять возомнившего о себе слишком много Ибрагима она будет с помощью все той же несчастной малютки, которую Эсма-хатун так нежно любила и ради будущего которой была готова на все.       Черноволосая служанка с прекрасным лицом, вполне сумевшая бы красотой своей пленить султана, если бы не была служанкой у Хюррем, оказалась еще и на редкость решительной девушкой. Повинуясь материнскому инстинкту, она ради будущего розовощекой малышки Айнур без промедления исполнила то, чего и хотела Хафизе — обвинила Ибрагима и покончила с собой, дабы лишить великого визиря любой возможности доказать причастность златовласой госпожи к отравлению Хюррем. — Сюмбюль-ага, — султанша пыталась унять бившую её крупную дрожь, но голос был тверд — Отошлите девочку вместе с кормилицей в тот же дом. — Тоже пристроим её в семью позже? — поинтересовался евнух, который в отличие от госпожи без особых нервных проявлений смотрел на распластавшийся на дорожке сада труп служанки. — Нет, — отрицательно покачала головой Хафизе — Она дочь Яхьи-эфенди, и когда он вернется из своей экспедиции в Азию, я сообщу ему обо всем и передам ему Айнур. — Как пожелаете, — Сюмбюль поклонился и собирался было уходить. — Договорись со стражниками, — Хафизе нашла в себе силы вернуться в покои, чтобы больше не видеть погибшую Эсму — Пусть её тело похоронят достойно, проследи, Яхья-эфенди мне дорог, я не хочу, чтобы полюбившаяся ему хатун была погребена без могилы, — ага кивнул и удалился, Хафизе опустилась на диван, где обычно восседала Валиде, принимая кого-либо в покоях, лицо её было бледным. — Госпожа, с Вами все нормально? — Фелиса обеспокоенно смотрела на султаншу. Она служила ей уже больше десяти лет, и до сих пор не могла понять, легко ли златовласой принцессе даются подобные приказы. — Я не хотела, чтобы все так разрешилась, Фелиса, — тихо сказала Хафизе и медленно легла на диван, поглаживая обивку с причудливым растительным рисунком — О Всевышний, как мне тяжело одной, Фелиса, если бы ты только знала. Все люди переживают это страшное горе лишь однажды, — султанша судорожно вздохнула, силясь не заплакать — Я же теряла мать дважды, когда была ребенком, и мне так нужна была её любовь, и сейчас, когда мне так был нужен совет и поддержка, союзник и судья, — жена Матракчи ничего не отвечала султанше.       Фелиса, вопреки тому, что стала примерной женой и матерью, вопреки своему семейному счастью, все же оставалась очень любящей Хафизе-султан женщиной. Темноволосая хатун по призванию своему должна была стать помощницей такой госпожи, чтобы всегда быть в гуще событий, чтобы никогда не жить скучно, ведь даже самое полное счастье Фелисы омрачало однообразие, которого не было в её жизни в те периоды, когда она находилась в роли служанки или в роли помощницы султанской сестры. ***       Фахрие-султан была весьма неглупа и прекрасно поняла намерения матери еще после того дня, когда Махмуд-паша побывал в их дворце на ужине, на котором саму юную госпожу мать обязала присутствовать вопреки принятым в доме Барбароссы обычаям. И когда Бейхан-султан заговорила о помолвке дочери и Махмуда-паши, единственное живое свидетельство любви русоволосой султанской сестры и Ферхата-паши стало увядать. Фахрие не смела перечить матери, но день ото дня становилась все более худой и бледной, светлый лик её омрачился не оставлявшими её ни на минуту страданиями, султанша будто таяла на глазах, почти не ела, сколько бы кормилица её не уговаривала, лекари не знали причины её слабости и рекомендовали отдых и прогулки на свежем воздухе. — Удручающе выглядишь, сестрица, — Фахрие, лежавшая в постели несмотря на то, что был уже полдень, широко раскрыла глаза и посмотрела на стоявшую у её постели дочку Хафизе-султан — Этак ты и на празднике будешь словно живой мертвец. — Ты как всегда весьма деликатна и эмпатична, Хасна-султан, — на побледневших губах отразилась легкая усмешка — Рада, что ты меня навестила. Как там дела? Скоро ли праздник? — Через три дня, — Таджия села на постель рядом с дочерью Ферхата-паши — Так говорит моя Валиде. И что же ты? — черноволосая девочка смотрела на сестру чуть насмешливо — Так и лежишь целыми днями в постели? Я себе счастливых невест как-то иначе представляла, если честно. — Как и я себе маленьких султанш, чей удел играть в куклы, а не совать свой нос во все дела взрослых, — Фахрие была терзаема своей печалью, но способности отвечать на насмешки младшей сестры еще не потеряла — Вот я в твоем возрасте вообще не интересовалась никакими делам Династии и… — Оно и видно, — усмехнулась дочка Бали-паши — Ладно, оставим рассуждения о том, что мне по возрасту, а что нет. Я не за тем приехала сюда. — Ты приехала с Хафизе-султан? Тетушка во дворце? — оживилась было Фахрие. — Нет, Валиде еще утром с папой уехала в Топкапы, — покачала головой Таджия — Я приехала сама. Меня беспокоит твое состояние. — Мне теперь ничто уже не поможет, милая моя Хасна-султан, — Фахрие повернулась на бок и подперла голову рукой — Матушка приняла решение выдать меня замуж, после праздника повелитель объявит о помолвке, и дни моего счастливого детства будут сочтены. — Мрачная перспектива. — Такова участь всех султанш Династии, — вздохнула русоволосая дочь Фехрата-паши — И мне ее не суждено миновать видимо. — Амирхан настоял на приглашении Хасиба Реиса на торжество, — Таджия недовольно передернула плечами, разговоры о долге султанш Династии она не любила, предпочитая раньше времени не печалиться о своей судьбе, а может просто не хотела рушить свою надежду, что выйдет замуж по любви, ибо мать её и отец души в ней не чают. — Правда? — в глазах молодой девушки на мгновение мелькнул интерес и тут же потух — Хотя мне теперь нет до этого дела. — Брось, Фахрие, — недовольно поморщилась Таджия и поднялась с кровати — Что за покорность и смирение? — интонации и мимика младшей сестры поражали Фахрие-султан, ибо девочка будто бы и не была ребенком в этот момент, а копировала свою мать во всем — Неужели ты решила сдаться и так легко отказаться от своих чувств? — Тише, Таджия, — шикнула на сестру султанша, боясь, что их могут услышать — Повелитель не возражает против решения матушки выдать меня замуж. — Но моя Валиде может все исправить, — Хасна остановилась и посмотрела на сестру — Если Хасиб Реис тоже тебя любит, если вы объяснитесь и обо всем станет известно матушке и Капудану-паше, то они уговорят повелителя отказаться от этой помолвки, к тому же, — Таджия села вновь рядом с сестрой и обняла её за плечи — Еще ведь не объявили, все ещё можно исправить. — Хасна, — Фахрие растрогано вздохнула — Милая ты моя девочка, если бы все было так просто. — Все просто, — упрямо заявила дочь Хафизе-султан — Я устрою вам встречу в моем саду, туда никто не пойдет во время торжества, вы поговорите, и если все сложится удачно, то ты попросишь мою Валиде помочь тебе в этом деле, она не откажет. А Хасиб Реис попросит Капудана-пашу, они поговорят с повелителем и все будут счастливы. — А если этот корсар меня не любит? — печально усмехнулась Фахрие — Представляешь, какой позор мне придется пережить? — Если не любит, — Таджия на минуту замолчала, задумчиво хмуря брови — То я что-нибудь придумаю, и его навсегда отошлют из столицы, чтобы не тревожил твою душу. — Как у тебя все просто, — горестно всхлипнула девушка, и Таджия, поняв, что сестра её совсем расстроена, села рядом и обняла дочь Бейхан-султан. Черноволосая султанша и правда была смышлена не по годам, но это не прибавляла ей счастья. Слишком много и рано поняв, она с тревогой и печалью смотрела в будущее, видя в нем угрозу себе и человеку, которого любила почти так же сильно, как отца — шехзаде Баязиду, другу и соратнику её старшего брата Амирхана. ***       Повелитель все еще был в гневе, равно как гневался и Малкочоглу, не желавший верить в обвинения в адрес жены, зато желавший физически разобраться с великим визирем, посмевшим устроить подобную пакость. — Повелитель, — слуга вошел в покои и поклонился — Хафизы Ханым-султан пожаловали. — Ни слова ей про обвинения Ибрагима, — строго посмотрев на зятя, сказал падишах — Пригласи, — двери отворились и в покои вошла златовласая сестра султана. Женщина имела обеспокоенный вид, и обоим мужчинам не хотелось думать, что стало причиной ее беспокойства. — Повелитель, — Хафизе поклонилась брату — Что произошло? Я видела, как с балкона прыгнула эта несчастная. Что случилось? — Не печалься, Хафизе моя, — султан обнял сестру и поцеловал в лоб — Это просто одна из провинившихся служанок дворца в Эдирне, её обвинили в порочной связи, она предпочла умереть такой смертью. — Какой ужас, — зеленые глаза расширились, будто султанша и правда была поражена — Как это все печально. Я видела с балкона покоев Валиде-султан как она разбилась, — женщина нервно повела плечами — До сих пор не могу прийти в себя. — Забудь об этом, сестра моя, — султан ласково погладил златовласую султаншу по щеке — Лучше расскажите мне с Бали-пашей как идет подготовка к празднику в честь моего племянника? — и разговор потек в мирном русле, Хафизе поняла, что говорить об инциденте с ней не хотят, но по лицу столкнувшегося с ней в коридоре великого визиря султанша и так поняла, что это была её маленькая победа в их разгорающейся кровавой войне. ***       Гонец доставил во дворец Буколеон письмо глубоко за полночь, но Хафизе-султан приняла его в кабинете почти сразу же. Она ждала это послание, и волнение её было велико. Развернув послание, хозяйка дворца быстро начала читать строки письма. Дочитав, женщина широко улыбнулась, облегченно вздыхая.       Маргарита Ангулемская была старше Хафизе-султан почти на семь лет, слыла одной из умнейших женщин Европы, была писательницей и меценаткой. А еще королевой Наварры и сестрой короля Франциска, тем и была интересна османской принцессе и её брату-правителю. Сулейман не гнушался использовать методы, которые любил султан Селим, он тоже поощрял переписку своей сестры с европейскими монаршими особами, но в этот раз он не просто позволил Хафизе начать переписку с французской принцессой, он был инициатором начала этого взаимодействия двух женщин. Правда, стоит отметить, что султан желал начала переписки сестры с королевой Франции, но Хафизе убедила брата, что если они думают над союзом с французским королем против Карла V, то Элеанора Габсбург, старшая сестра императора Священной Римской империи, не лучший в том помощник, а вот имевшая большое влияние на короля любимая сестра его Маргарита была удачным каналом налаживания отношений. — Хафизе-султан, — Малкочоглу вошел в кабинет и застал жену у камина, задумчиво улыбающуюся чему-то своему — Вы получили послание? — паша знал о задаче жены. — Да, Бали-паша, — Хафизе убрала письмо в ларец, запиравшийся на ключ, и повернулась к мужу — Все складывается весьма и весьма удачно. — Повелитель благосклонно отнесся к моей идее, — паша обнял супругу и вглядывался в её лицо. Нет, он не желал верить в обвинения Ибрагима, хоть Хафизе и не единожды говорила ему о том, что ей приходилось иногда отдавать и более жестокие приказы. — Оно мудрое и выгодное империи, — Хафизе улыбнулась и огладила плечи мужа — Повелитель очень ценит тебя, ты стал ему советником и другом. — Для меня его дружба лучшая награда, — серьезно молвил паша — Это очень ценно, что он мне во многом доверяет и прислушивается. — Конечно, — согласно кивнула султанша и притянула мужа к себе для поцелуя — Только лучшая награда для тебя — это я, — паша усмехнулся и нежно коснулся губ супруги. Она была его самой дорогой наградой за всю жизнь, и чтобы вокруг не говорили, Малкочоглу знал, что Хафизе Ханым-султан, его законная жена и мать четверых его детей, любит и уважает его.