Хранительница счастья

      Лекари обеспокоенно сновали по покоям младшего шехзаде и своим бесцельным метанием, казалось, лишь сильнее пугали и без того нервничавшего султана. Хафизе стояла подле брата и смотрела на всю эту суету абсолютно спокойно, хоть лицо её и было хмурым. Джихангир, распластавшись на кровати, метался точно в бреду и что-то нечленораздельно стонал. — Что с моим сыном? — повелитель, бледный и напуганный, бросился к молочному брату едва тот отошел от больного шехзаде. — Мой повелитель, я не могу сказать ничего определенного, — отвечал лекарь — У шехзаде давняя и тяжелая болезнь, недавнее потрясение пошатнуло его хрупкое здоровье. Позвольте мне попытаться ему помочь, — сын Афифе-хатун бросил короткий взгляд на зеленоглазую султанскую сестру, и Хафизе осторожно взяла брата под руку, отводя его к дверям покоев. — Повелитель, нам лучше побыть здесь, — мягко произнесла женщина, выводя нервно поглядывающего на кровать сына султана из покоев — Не стоит мешать лекарям, Яхья-эфенди сделает все, чтобы помочь нашему Джихангиру. — Повелитель, — у покоев младшего шехзаде возникла единственная дочь великого визиря — Валиде, — девушка бросила на мать обеспокоенный взгляд — Мне только что сообщили. Какое несчастье, вчера все было хорошо, мы даже договорились, что я приду позавтракать вместе с шехзаде Джихангиром. — Таджия, — султан устало вздохнул и заключил зеленоглазую племянницу в объятия — Аллах да поможет нам, мой бедный сын снова страдает, его здоровье совершенно не в порядке.       Хафизе спокойно стояла у дверей покоев, то и дело поглядывая то на брата, то на дочь. Повелитель был бледен, необычайно бледен, и в голове златовласой султанши мелькнула мысль, что это потрясение не пройдет для падишаха бесследно, его здоровье и без того все чаще его подводило. Взгляд властелина Османской империи в эти минуты был устремлен на резные двери покоев Джихангира, но смотрел султан будто сквозь них, всей душой желая сейчас быть с сыном, младшим сыном, бывшим и его бременем, и его отрадой. Таджия-султан же напротив была подозрительно спокойна, но в позе её и взгляде что-то настораживало любимую сестру повелителя. Обведя дочь внимательным взглядом, Хафизе про себя усмехнулась и, поймав взгляд дочери, осуждающе покачала головой. Перстень, которого черноволосая султанша то и дело неосознанно касалась, был знаком её матери, и любимой дочери султана Селима совершенно не нравилось, что её юная госпожа пожаловала с этим перстнем на завтрак к младшему шехзаде. — Пошли во дворец за своей бывшей служанкой, — велел султан племяннице — Пусть её привезут немедленно, может она сможет снова снять его боли. — Как пожелаете, повелитель, — дочь великого визиря поклонилась дяде, отводя взгляд от матери, смотревшей на нее с явным неодобрением, и поспешила покинуть коридор. — Повелитель, — двери в покои отворились и вышел Яхья-эфенди. Лекарь выглядел опечаленным, и султан тут же помрачнел — Я должен сообщить Вам, что у шехзаде Джихангира простуда, у него жар и очевидно в легких его уже началось воспаление. — О Аллах, — вздохнула Хафизе-султан, прижимая руку к щеке — Ты можешь что-то сделать, Яхья-эфенди? — Мы делаем все возможное, — молочный брат султана остановил мужчину, ринувшегося было к сыну — Повелитель, я настоятельно прошу Вас не входить в покои шехзаде. Я не уверен, что Вы не можете заразиться, нельзя рисковать. — Я прошу тебя, брат, — Хафизе положила руку на плечо опечаленного султана — Не нужно, твое присутствие ему сейчас ничем не поможет. — Хафизе, я не знаю за что Аллах так наказывает меня в этой жизни, — султан развернулся и медленно побрел вглубь дворца — Я хочу видеть Баязида. Инш Аллах, он здоров и с ним все хорошо. — Навестим его вместе, — ласково улыбнулась хозяйка дворца и пошла рядом, поддерживая под руку тяжело ступавшего султана. ***       Таджия отдала Арзу приказ вызвать из Топкапы Фирузе-хатун, а сама поспешила в покои любимого брата, ожидаемо не обнаружив в них Баязида. Прокляв про себя неизвестно откуда взявшийся недуг Джихангира, девушка решительно двинулась в сторону покоев, отведенных дочери покойных великого визиря и Хатидже-султан. — Госпожа, — служанка, стоявшая у входа в покои, поклонилась и не поднимая глаз молвила — Хуриджихан-султан еще спит, приходите, пожалуйста, позже. — В сторону, — зеленоглазая султанша вихрем влетела в покои, где влюбленные еще нежились в постели. — Таджия? — Баязид выглядел рассерженным и явно не желал видеть младшую сестру в этот час и в этом месте. Обитательница же покоев при виде дочери великого визиря пискнула что-то нечленораздельное и стыдливо натянула покрывало едва ли не до самых глаз. — Немедленно одевайся, — зеленоглазая султанша старалась не смотреть на застигнутую парочку и бросила в сторону брата кафтан, который за минуту до того подняла с пола — Повелитель наверняка уже ищет тебя. — Да что случилось? — недоумевал Баязид, но тем не менее очень резво стал исполнять просьбу сестры, натягивая на себя рубашку, штаны и расшитый золотыми нитями кафтан. — Шехзаде Джихангир болен, — не оборачиваясь на брата, бросила Таджия, краем глаза замечая, как мимо нее в соседнюю комнату проскользнула замотанная в простыни племянница повелителя — Сильно. И лекари не знают, смогут ли помочь. Мне повелитель велел послать за Фирузе-хатун, может она облегчит страдания нашего брата, — Таджия обернулась на уже одетого шехзаде, окинула его придирчивым взглядом, подошла и поправила кафтан и посмотрела сыну Гюльфем-султан прямо в глаза — Ты поступил очень опрометчиво, Баязид, не рискуй своей репутацией и расположением повелителя. А сейчас надо спешить, — и девушка распахнула двери, выглянув в коридор, после чего знаком подозвала старшего брата. Озираясь, молодые люди выскочили в коридор, и Таджия повела шехзаде по узким ответвлениям основного коридора, выводя влюбленного шехзаде к его покоям окольными путями. — Ах вот Вы где, мой шехзаде, — едва брат и сестра оказались у внутреннего дворика, соседствовавшего с коридором, ведущем в покои шехзаде Баязида, как их настиг Матракчи — Госпожа, — пожилой ученый поклонился дочери друга. — Насух-эфенди, — девушка кивнула, незаметно оценивая, подозревает ли наставник шехзаде, что его подопечный не ночевал в своих покоях. — Повелитель ждет Вас в кабинете Хафизе-султан, пойдемте, — кажется муж Фелисы-калфы ни о чем не догадался, и Таджия облегченно вздохнула, едва мужчины скрылись в коридорах дворца. ***       Таджия-султан никогда не питала иллюзий по поводу своей матери, и если уж кто-то среди детей златовласой султанши догадывался о том, что младший шехзаде слег так внезапно и так своевременно, то это была её единственная дочь. Ужин двух султанш проходил в спокойной атмосфере, беседовали о предстоящей свадьбе Михримах-султан, чей приезд ожидали в столице со дня на день, о самочувствие Фахрие-султан, покинувшей столицу вместе с мужем на некоторое время дабы восстановить душевное спокойствие, но о тяжелой простуде Джихангира, спровоцировавшей обострение его болезни и приковавшей несчастного шехзаде к постели не произносили ни слова. — И все же Рустем-паша добился своего, — в голосе Хафизе-султан слышалось легкое раздражение — Брак будет заключен, и даже внезапная болезнь Джихангира не отсрочила свадьбу, — черноволосая дочь великого визиря настороженно замерла, подняла взгляд на мать и невольно поежилась. В зеленых глазах любимой сестры повелителя девушка видела все то, что бушевало в её душе в тот вечер, когда она решилась во что бы то ни стало уничтожить младшего шехзаде, который знал и видел слишком многое, который мог навредить Баязиду. — Вы ведь не причастны к этому, Валиде? — златовласая султанша устало вздохнула и отвела глаза. — Скажи мне, дитя мое, есть ли смысл выяснять это тебе, — в голосе женщины, всю жизнь бившейся за благополучие тех, кого она любила, слышалось раздражение — Не на твоем ли пальце сиял перстень с ядом в тот день, когда ты спешила на завтрак с шехзаде? — султанша выразительно посмотрела на дочь, опустившую глаза и пристыженно молчавшую — Ведь почему-то тебе пришлось прибегнуть к подобным методам, хоть ты и не осуществила задуманное. — Вам не хуже меня известно, что произошло между Баязидом и Хуриджихан, — недовольно отвечала матери Таджия — Эта мерзкая девчонка погубит шехзаде, гнев повелителя будет велик. Разве могла я допустить, чтобы султан узнал об этом позоре? — дочь великого визиря смотрела на мать вопросительно — Вы бы на моем месте поступили точно так же, Джихангир все видел и мог рассказать нашему повелителю. Я лишь намеревалась отвести беду от брата, а каким способом… — юная султанша перевела дух и вдруг усмехнулась, вскидывая на сестру повелителя сияющие холодной зеленью глаза — А каким способом я собиралась то сделать Вас не должно занимать, ведь Вы сами не боялись прибегать к подобным методам в те годы, когда наш повелитель был еще шехзаде, — Хафизе смотрела на дочь с интересом, в уголках прищуренных зеленых глаз появились тонкие морщинки, а губы сложились в точно такую же как и у Таджии ухмылку.       Её девочка нравилась ей, хоть и была слишком своенравной, дерзкой и скрытной. Единственная дочь была и гордостью её, и разочарованием, но Хафизе видела в ней ту, что со временем сможет стать опорой для шехзаде Баязида, когда сама златовласая султанша оставит этот мир. Но до тех времен еще надо было дожить, дожить им всем, а впереди маячила самая настоящая войной. Приезд Хюррем и свадьба Михримах-султан с Рустемом-пашой означала небывалое усиление врагов Баязида, врагов Хафизе и всей её семьи. И в этой войне ей были нужны союзники, верные, надежные и обязанные ей всем. — Я хочу, чтобы ты знала, Таджия, — Хафизе поставила на стол кубок и взволнованно коснулась сапфирового перстня на своей руке — Нас ждут поистине сложные времена, теперь не остается возможности ни тебе, ни твоим братьям оставаться в стороне. Едва свершится свадьба Михримах-султан, повелитель примет решение об отъезде Баязида, и я вынуждена буду отпустить с ним и своего старшего сына, и верную помощницу мою Фелису. Нам больше не будет спокойно ни на миг, ибо каждый день станет битвой за власть в совете, власть среди янычар, битвой за будущее твоих братьев, за будущее твоего отца и за наше с тобой будущее. И в этой битве ты должна быть всегда со мной, дочка, моим союзником и моей опорой. — Вы говорите страшные вещи, Валиде, — Таджия нахмурилась и отодвинула от себя тарелку с едой — Страшные вещи, которые мне и без того известны. Ни к чему Вам было о том говорить, я и так буду Вашим союзником и опорой до конца, я и без напоминаний знаю, какие тучи сгущаются над нами. И я буду делать все, что в моих силах, я готова делать все, что необходимо, — решительно заявила юная султанша, Хафизе лишь одобрительно кивнула и накрыла ладонь дочери своей. — Повелитель, да сохранит его Аллах, не покинет нас в ближайшее время, но здоровье его все слабее, — в зеленых глазах появились слезы — Султан Сулейман тяжело и неизлечимо болен, я молю Всевышнего только о том, чтобы он продлил дни моего брата, чтобы Баязид успел окрепнуть, а мы успели обеспечить его союзниками и уничтожить его врагов. — Наш главный враг, Валиде, не Хюррем-султан, которую Вы так опасаетесь, — Таджия сжала руку матери в ответ и посмотрела ей прямо в глаза — Наш враг Ваша драгоценная сестра Шах Хубан-султан. Она жаждет власти, она идет к ней вопреки всем правилам и нормам приличия, и она главная угроза для будущего шехзаде Баязида. — Я знаю, — Хафизе довольно улыбнулась, радуясь, что дочь и без лишних объяснений все понимает — И с ней я смогу справиться сама, а вот чтобы справиться с Хюррем и её влиянием в совете и среди янычар мне нужна будет твоя помощь, — Таджия на мгновение замерла, но уже через минуту лицо её вновь стало спокойным, она коротко кивнула и поднялась из-за стола, прощаясь с матерью.       Мысли о том, что ей как и её Валиде когда-то придется пожертвовать собой во имя восхождения брата на престол, терзали её много лет, с тех самых пор, как юная дочь великого визиря поняла, что султанши не выходят замуж по любви, почти никогда не выходят. И эти мысли она гнала от себя вполне успешно, но после ужина с Хафизе-султан Таджия долго не могла уснуть, ибо на душе у нее было неспокойно. Предчувствие того, что ей навсегда придется отказаться от любимого во имя будущего шехзаде Баязида, мучило её юное сердце и заставляло бояться грядущего. ***       Михримах-султан многие годы желала вернуться в столицу и не жить больше в отдаленных провинциях, где ей пришлось провести почти все детство вместе с сосланной матерью. Но возвращение султанши солнца и луны под своды дворца, где она появилась на свет, не было радостным, ей предстоял брак с нелюбимым пашой, который был существенно её старше и которого она не желала видеть своим супругом даже ради будущего шехзаде Мехмета. И все же, Михримах-султан в сопровождении своей матери вернулась в Топкапы, отмечая про себя то, что в гареме за время её отсутствия много что переменилось. Дайе-хатун сменила кормилица повелителя Афифе-хатун, отчего-то очень симпатизировавшая двум племянница повелителя, чьи матери жили в столице. В гареме после гибели Фатьмы-хатун так и не появилось ни одной беременной фаворитки султана, хотя самих фавориток изрядно прибавилось. — Михримах, — Хюррем вошла в покои, некогда принадлежавшие ей, а теперь отведенные её дочери — Моя луноликая красавица, — рыжеволосая султанша светилась от радости — Сейчас придут портные. Твой свадебный наряд почти готов. Как же я жду праздника, чтобы полюбоваться тобой, доченька, — Хюррем-султан поцеловала султаншу в лоб и отстранилась, оглядывая недовольную девушку с ног до голову. — Какая разница, будет ли мой наряд идеальным или нет? К чему все эти примерки? — единственная дочь повелителя отложила сборник стихов, которым она развлекала себя с утра, на тахту и поднялась во весь рост, бросая на мать грустный взгляд — Вы все решили, Валиде, и мой свадебный наряд будет мне саваном. Я навсегда похороню свою душу, я похороню свое сердце, выйдя за Рустема-пашу. Вы приносите меня в жертву, и я покорно исполняю Вашу волю. Так для чего же Вы тревожите меня со всеми этими декорациями? Почему не могу я последние дни своей свободы провести без лишних напоминаний о том, что ждет меня? — Довольно, Михримах, — Хюррем отошла от дочери и опустилась на диван — Мы уже говорили об этом с тобой, и я не намерена слушать твои стенания о нелегкой судьбе. Ты знаешь, что это все ради будущего твоих братьев, ради твоего будущего, ради нашего будущего, Михримах, — Хюррем лукавила, и Михримах-султан отлично это знала. У нее, дочери нынешнего султана и сестры будущего султана, кто бы им не был, будущее есть, и оно вполне безоблачно, она не лишится содержания, почтения со стороны султанской семьи, она не лишится титула, разве что не будет иметь той власти, к которой могла бы прийти в случае исполнения задуманного Хюррем-султан. Но рыжеволосой султанше дочь не перечила, смирившись со своей судьбой и ожидая предстоящей свадьбы, об отмене которой она уже не думала, прекрасно понимая, что Мехмет, вызвавший гнев султана самовольным никяхом, нуждается в союзниках, которых ему могла принести сестра, выйдя замуж за перспективного пашу, готового служить их матери. ***       Фахрие-султан с супругом вернулась в столицу накануне ночи хны, и в тот же день поспешила навестить сестру. Таджия ожидала её в оранжерее, и заметив высокую русоволосую женщину, тут же оставила незаконченный букет, поспешив обнять вернувшуюся султаншу. — Как я рада видеть тебя в добром здравии, моя Фахрие, — Таджия чуть отстранилась, окинула лицо сестры внимательным взглядом и вновь обняла — Аллах услышал мои молитвы, ты вновь улыбаешься. — Я скучала по тебе, сестра, — дочь Бейхан-султан улыбнулась и села на невысокую мраморную скамейку — Мы отдохнули с Хасибом, свежий воздух и общество супруга пошли мне на пользу, я уже гораздо лучше себя чувствую, — молодая женщина старалась улыбаться и быть беззаботной, но даже сквозь это напускное веселье Таджия видела, что сестра её не оправилась от потери, глаза её то и дело становились печальными и принимались беспокойно блестеть — Расскажи мне, что произошло, пока я была в отъезде. — Михримах-султан и Хюррем-султан приехали в столицу, — сообщила Таждия, опускаясь на скамью подле сестры — Шах Хубан-султан и Неслихан тоже приехали вслед за ними. Шехзаде Мехмета и Эсмахан-султан повелитель в Топкапы не позвал, они все еще в немилости. — Что ж, этого следовало ожидать. Я до сих пор удивляюсь тому, как Хюррем-султан допустила подобный союз, — усмехнулась Фахрие — А Селим? — Шехзаде Селим прибыл вчера, — зеленые глаза вдруг потемнели, и Фахрие ближе придвинулась к сестре, поднимая её лицо за подбородок — Он приехал вместе с ним, но мы так и не увиделись. Я лишь смотрела на него с балкона, когда шехзаде и его свита прибыли в Топкапы. — О Аллах, Таджия, — Фахрие прижала к себе опечаленную сестру и осторожно погладила её по темным завиткам волос — Я совсем не помогаю тебе в твоей беде. Прости меня, милая, может мне стоит поговорить с повелителем? — Это бесполезно, Фахрие, — Таджия отстранилась, незаметно смахнула слезинку и вновь вернулась к незаконченному букету — Наши отношения невозможны, теперь это уже очевидно. Он правая рука шехзаде Селима, и я не могу рисковать будущим Баязида, не могу… — Однажды все образуется, сестра моя, — в голосе Фахрие не звучало никакой уверенности, и Таджия лишь усмехнулась, горько и безнадежно. Фахрие-султан смотрела на младшую сестру и все думала, стоит ли начинать разговор, но так и не решилась. Придет время, и Таджия все сама поймет, ей даже не придется ни в чем сознаваться. ***       Эсмахан-султан чувствовала себя глубоко несчастной вопреки тому, что все же стала официальной женой старшего наследника престола. И причин чувствовать себя несчастной у нее было достаточно — султан рассвирепел, когда узнал о никяхе, мать не посмела взять её с собой в столицу на празднование свадьбы Михримах-султан, а в гареме шехзаде Мехмета её, казалось, совершенно не воспринимали всерьез, в то время как бывшую служанку Михримах Клару-хатун в гареме воспринимали будущей госпожой, девушка умудрилась всех очаровать и разрешения её беременности все ждали с радостной надеждой, все, кроме Эсмахан-султан.       Будучи султаншей крови, дочь Шах Хубан-султан не желала мириться с тем, что мужа ей придется делить с другими, а уж факт того, что ее дети в последствии могут быть не старшими наследниками Мехмета, а стоять после ребенка жалкой рабыни, приводил черноволосую госпожу попеременно то в уныние, то в ярость. Но Мехмета Эсмахан все же любила, хоть изначально её увлечение им и было спровоцировано интригами матери, а потому к Кларе-хатун, так вежливо и кротко себя ведущей по отношению к ней, султанша Династии старалась относиться подчеркнуто доброжелательно, дабы шехзаде не огорчался.       Вот и сегодня, узнав, что шехзаде Мехмет пришел навестить беременную наложницу и не зашел прежде поздороваться с законной супругой, Эсмахан впала в уныние, бессильно опускаясь на тахту и подпирая круглое лицо рукой. Если бы она тоже забеременела, если бы и она носила под сердцем ребенка от шехзаде Мехмета, то он уж точно бы забыл об этой девчонке. Эсмахан-султан мечтала, чтобы Клара-хатун исчезла, чтобы её больше не было в гареме Мехмета, и мечта её грозила сбыться. — Госпожа моя, — запыхавшаяся служанка влетел.а в покои, низко склонилась перед дочерью Шах-султан и торопливо заговорила — Госпожа, с Кларой-хатун что-то случилось, там столько лекарей. Шехзаде был у нее, а потом позвал лекарей, всех от покоев её отогнали, мне больше ничего не удалось выяснить. — Лекари? — Эсмахан удивленно вскинула бровь и на мгновение в глазах её мелькнула надежда — Так ей же еще очень рано рожать… О Аллах, прошу тебя, избавь меня от моих несчастий, — девушка возвела руки к небу и улыбнулась — Что же ты стоишь? Немедленно иди к её покоям и разузнай все, я хочу знать подробности. — Как Вам будет угодно, — девушка выскочила из комнаты, а Эсмахан прижала руки к груди и улыбнулась, моля Всевышнего избавить её от соперницы, сделать её единственной женщиной для законного супруга. ***       Торжества в честь свадьбы Михримах-султан и Рустема-паши по размаху своему были сравнимы лишь со свадьбой любимой султанской сестры Хафизе-султан и действующего великого визиря Бали-паши. Гуляния, развернувшиеся в столице, не утихали вот уже несколько дней, и во всей этой суматохе жених никак не мог дождаться момента, когда наконец войдет в супружескую спальню в роскошном дворце, подаренном султаном любимой дочери и зятю, а невеста не могла дождаться того момента, когда наконец останется не на виду и сможет вдоволь оплакать свою долю.       Торжественный ужин в покоях повелителя, откуда новоиспеченный султанский зять должен был наконец отбыть в свой дворец, проходил весело, с музыкой и танцами, и на этом вечере кроме султана и Рустема-паши пожалуй не было ни одного государственного мужа, который был бы искренне рад состоявшейся свадьбе.       Великий визирь Бали-паша вместе с грозным корсаром Хайреддином-пашой сидели подле повелителя за одним столом с теперь уже мужем Михримах-султан и сохраняли внешнее благодушие, хотя оба понимали, что в лице Рустема-паши приобретают опасного и теперь довольно могущественного врага. Матракчи, восседавший вместе с Махмудом-пашой за отдельным столом, мог позволить себе не улыбаться новому зятю повелителя, и вдоволь обсудить его с вторым визирем, то и дело поглядывая за стол султана, где сидел шехзаде Баязид и пока вполне неплохо держался в отношении «любимого» брата Селима. — Помяни мое слово, Махмуд-паша, теперь он еще больше задираться в совете станет, — Насух-эфенди поставил напиток на стол и отправил в рот кусок пахлавы — Только посмотри на этого шакала — так и скалится… — Брак с Михримах-султан во многом развязывает ему руки, — задумчиво отвечал Махмуд-паша, который Рустема-пашу не столько опасался, сколько презирал, считая рабом и выскочкой — Теперь шехзаде Баязиду нужно быть в десять раз более осторожным. — Будет, — пообещал за воспитанника ученый — Нам бы только в санжак отправиться, а уж в Кютахье поспокойнее нам будет, паша, — Насух поднял кубок — Все на вас с Бали-пашой ляжет, да поможет Вам Аллах. — Аминь, — отозвался Махмуд-паша, в голове его сейчас мысли о делах государства соседствовали с мыслями о делах сердечных.       Юная Таджия-султан, дочь любимой сестры повелителя и великого визиря, зеленоглазая красавица, сразившая его наповал, не шла у него из головы ни на минуту. Он поклялся её матери свершать все, что та прикажет, поклялся быть ей самым верным слугой, поклялся, что пойдет даже вопреки приказу повелителя и великого визиря, лишь в обмен на то, что Хафизе-султан пообещала подумать о его браке с Таджией-султан. Но существовала одна проблема, с которой паша никак не ожидал столкнуться и которая омрачила и без того не радостное для него торжество. Султанша была увлечена, увлечена далеко не им, а смазливым сыном Хюсрева-паши, статным и молодым Даул-беем, прибывшим в составе свиты шехзаде Селима. Ничего компрометирующего в том коридоре паша не видел, лишь случайно столкнувшаяся с беем султанша, лишь один короткий взгляд, который они бросили друг на дуга, но умудренный опытом Махмуд-паша все заметил и все понял, и от этого сердце его неприятно ныло в этот вечер. Он не обладал и не факт, что будет обладать правом ревновать зеленоглазую султаншу к кому-либо, но всей душой воспылал ревностью к этому мальчишке, который смел так смотреть на полюбившуюся Махмуду султаншу. Второй визирь совета, верный друг и соратник Бали-паши, убежденный сторонник шехзаде Баязида, доказавший свою преданность и в статусе Лалы старшего наследника, и в ссылке, Махмуд-паша страстно желал во что бы то ни стало обладать девушкой, которую он полюбил. И никого другого, кто даже в мыслях своих посягает на дочь великого визиря, второй визирь совета не готов был терпеть. ***       В гареме играла музыка, разносили сладости, девушки весело танцевали, но невесте не было до того никакого дела. Михримах вежливо принимала поздравления, подарки, пила то, что ей подносили, ела то, что ей подавали, но глаза её оставались холодны и полны обреченности. Казалось, что никто не замечает её состояния, на самом же деле и мать, и тетушка Шах Хубан-султан старательно делали вид, что не замечают настроения невесты, в то же время сидевшие напротив них Бейхан-султан и Хафизе-султан с дочерями состояние единственной дочери повелителя замечали и обсуждали. — Бедная наша Михримах, — вздохнула Фахрие-султан, находившаяся в необычайно приподнятом настроении — Как же она несчастна, ведь её судьбу решили без нее. Я до сих пор благодарю Аллаха, что мне было суждено выйти замуж по любви. — Хотя стоило бы благодарить еще как минимум меня и повелителя, — отозвалась Таджия, её мать и тетка переглянулись и весело рассмеялись, самой же султанше было не до смеха, грудь её терзали не пролитые слезы. Даул-бей, с которым она случайно столкнулась в коридоре, смотрел на нее так же, как и до отъезда, и сердце её вновь трепетало, словно птичка в клетке. Султанша старательно гнала от себя мысли о возлюбленном, поминутно напоминая себе о том, что он союзник врага шехзаде Баязида, а значит, союзник и её врага, но никакие уговоры не помогали. Таджия была влюблена и знала, что её любовь обречена, потому чувство это не дарило ей радости, а приносило лишь страдания. — Хюррем-султан пытается демонстрировать повелителю, что она заботливая мать и без нее шехзаде Джихангиру не станет легче, — произнесла Бейхан, недовольно морщась — Теперь она будет делать все напоказ, надеется, что султан позволит ей остаться в Топкапы и после свадьбы Михримах-султан. — Нельзя допустить, чтобы она не вернулась в Манису, — отозвалась Таджия — И Хуриджихан-султан пусть с собой прихватит, и Шах-султан с дочерью. — Таджия, — покачала головой Хафизе, с укором глядя на дочь — Не стоит быть столь категоричный. — Простите, Валиде, — наигранно раскаялась Таджия — Просто уж больно долго в нашем дворце гостит дражайшая кузина, вот я и думаю, не заскучала ли по ней Эсмахан-султан, ведь ей не позволили приехать на праздник. — Я поговорю с повелителем о том, чтобы Хуриджихан поехала навестить Эсмахан-султан, если её присутствие в Буколеоне тебя смущает, — заверила дочь златовласая султанша. — Меня смущает её присутствие в столице, — уже тише добавила Таджия себе под нос, но Фахрие её услышала и тихо рассмеялась. ***       Торжества подходили к концу, и молодожены уже отбыли из дворца, когда к повелителю, что проводил время на балконе своих покоев в компании ближайших к нему пашей и воинов, прибыл гонец из Манисы. Султан, увлеченно о чем-то беседовавший с Бали-пашой и Матракчи, не сразу заметил посланника. — Мой повелитель, я принес Вам вести из санжака старшего наследника, — гонец держался на расстоянии и не подходил близко к пашам и султану. — Что за послание? — султан протянул руку, ожидая получить письмо, но гонец сделал шаг назад. — Простите, повелитель, но я не могу дать Вам письмо, пока многоуважаемый Яхья-эфенди не скажет, можно ли. — Яхья? — ничего не понимающий султан оглянулся на молочного брата. — Что в письме, ага? — сын Афифе-хатун нахмурился и внимательно смотрел на гонца. — Послание из дворца шехзаде Мехмета, — отозвался гонец — Во дворце чума… ***       Хафизе-султан мерила шагами бывшие покои Валиде-султан, где в поздний час собрались Бейхан, Фахрие и Таджия. Весть, полученная повелителем из Манисы, и принесенная в гарем Сюмбюлем-агой всколыхнула султанш Династии. В письме, полученном из дворца старшего наследника, говорилось о том, что заболела беременная фаворитка шехзаде, несколько девушек в гареме, Эсмахан-султан и что самое ужасное шехзаде Мехмет. — Как такое вообще возможно? — недоумевала Бейхан — Откуда во дворце чума. — Мало ли откуда её могли завезти, — отозвалась Таджия, не решавшаяся даже посмотреть на поразительно спокойно отреагировавшую на новость сестру — С тканями, с продуктами, с благовониями… — А если Шах-султан, Неслихан-султан, Хюррем-султан и Михримах-султан приехали уже зараженными? — испуганно произнесла Хафизе — О Аллах, отведи беду, еще одного чумного карантина в стенах этого дворца я не вынесу, — златовласая госпожа бессильно опустилась на тахту подле сестры. — Аллах не оставит нас, Хафизе, — Бейхан ободряюще улыбнулась султанше — Давай навестим повелителя и узнаем у него, какое решение он принял, — женщины поднялись. — Валиде, если позволите, то я провожу Фахрие домой и вернусь в Буколеон, — Таджия вопросительно посмотрела на мать, та чуть задержала на ней взгляд и коротко кивнула. — Только возьмите с собой охрану, — велела Бейхан-султан, покидая покои. Таджия на мгновение замерла, а затем обернулась и в упор посмотрела на сестру, чьи губы расцвели дьявольской улыбкой. Ни секунды более зеленоглазая дочь великого визиря не сомневалась, что яд, с таким трудом ей сваренный, был использован её сестрой по назначению. — Эпидемии в столице бояться не стоит, — в подтверждение её мыслей спокойно произнесла султанша, поднимаясь и оправляя свое нарядное розовое платье — За пределы дворца Манисы она не выйдет. — Ты не могла выбрать иной момент? — недовольно морщась, спросила Таджия — К чему лишние жертвы? — Я жажду мести, сестра, — рассмеялась Фахрие, выходя вслед за дочерью Хафизе-султан из покоев — Я все еще жажду мести за сына, и это лишь начало… ***       Тем временем во дворце Михримах-султан и Рустема-паши о вестях из Манисы не было известно еще абсолютно ничего. В просторных покоях, что должны были стать супругам спальней, горели свечи и благовония, посреди комнаты, облаченная в шелковое платье и укрытая белоснежным платком, стояла Михримах-султан и терпеливо ждала прихода своего супруга.       Двери в покои отворились, и Рустем-паша вошел в комнату, стараясь ступать как можно тише. Остановившись в нескольких шагах от султанши, паша склонился и лишь после этого подошел к своей супруге, неспешно снимая с нее расшитый золотом белоснежный платок. Михримах-султан наблюдала за действиями паши отстраненно, но глаза её были несчастны. В мыслях набатом звучали слова матери, что она должна стать женой Рустема-паши во имя будущего братьев, и лишь любовь Михримах к старшему брату, ни к матери, ни к младшим братьям, а к старшему брату, её защитнику и соратнику во всех детских шалостях, когда им было позволено жить вместе, заставила её согласиться на этот брак.       Рустем-паша внимательно смотрел на свою супругу, девушка стояла перед ним словно изваяние, живая, но при этом холодная и отстраненная. Паша был хитер, прекрасно понимал, что супруга его к нему не питает совершенно никаких теплых чувств, и потому решил сыграть на том единственном, что еще могло тронуть сердце дочери повелителя — на бесконечной верности и готовности умереть по её приказу. Рустем неспешно опустился перед юной супругой на колени, достал из складок кафтана пузырек с ядом, откупорил его под непонимающим и слегка удивленным взглядом султанши и поднес почти к самым губам. — Моя госпожа, это яд, очень сильный яд, — мужчина поднял на замершую перед ним девушку глаза, полные преданности и любви — Одной капли достаточно, чтобы сердце человека остановилось и он умер, захлебнувшись собственной кровью. Я готов выпить этот яд и избавить Вас от этого супружества, но если Вы хоть надежду можете дать мне, что однажды я смогу быть Вами любим, я сделаю все для Вашего счастья, — Михримах молчала, глядя на пашу сверху вниз, мгновения тянулись для Рустема-паши невыносимо долго, и наконец он решился, отведя взгляд от лица госпожи и медленно поднеся яд ко рту.       В последнее мгновение, когда стекло, заключавшее в себе смертельный яд, уже было коснулось губ паши, тонки палицы Михримах легли поверх его руки и настойчиво отвели пузырек с ядом ото лица. Рустем поднял на дочь повелителя глаза и улыбнулся, целуя расписанные хной пальцы супруги. Впереди его ждала долгая битва за власть, но одну битву он уже выиграл, он сумел расположить к себе девушку, которую вынудили стать его женой, и возможно однажды он сможет завоевать её любовь… ***       В просторных и светлых покоях горели несколько свечей, в камине полыхал огонь, изгоняя из комнаты холод и сырость, стремившиеся проникнуть во дворец с улицы. Хафизе-султан не спала, она зябко куталась в тонкий шелковый халат. Мысли султанши были невеселыми, она уже предвкушала, что завтра утром придется много лестного послушать от Хюррем и от Шах-султан, но это утром, а сейчас её беспокоило прежде всего то, не могли ли они привести страшную болезнь во дворец и поставить под угрозу их всех. — Хафизе, — паша сонно жмурился, усевшись посреди кровати и недовольно смотрел на супругу — Почему ты опять не спишь? — Я боюсь, что чума вновь придет в столицу, — женщина подошла к кровати и в мгновение оказалась в объятиях мужа, уложенная на постель и укутанная в одеяло. — Не думаю, что есть повод беспокоиться, — паша поцеловал жену в висок и удобнее устроился на подушках — Яхья-эфенди осмотрел повелителя и всех нас. Инш Аллах, в этот раз беда минует нас, и в столице не начнется эпидемии. — Если Мехмет умрет, то между Селимом и Баязидом начнется настоящая битва насмерть, — султанша вздохнула и крепче прижалась к груди мужа — Я знаю, что нас ждут тяжелые времена, Бали, но я так боюсь. — Ничего не бойся, любимая, я всегда буду рядом, — пообещал паша, горячо целуя женщину и заставляя её на время забыть обо всех ужасах, что творились за пределами их спальни.