Хранительница счастья

      Хафизе-султан шла привычным маршрутом к покоям повелителя, и мысли её были невеселыми. Ребенок, которого носила под сердцем персидская шпионка, был частью её Династии, кровь от крови её брата, но Он был угрозой, угрозой не только и не столько будущему Баязида, для которого малолетний брат не мог бы стать соперником, но угрозой для Династии и всей Империи, ибо если о ребенке станет известно шаху Тахмаспу, если правитель персидских земель узнает, что в Стамбуле есть шехзаде, половина крови которого кровь сефевидов, то он может обратить свой взор на империю османов, и тогда любая слабость султана Сулеймана может стать сигналом для начала войны и попытки захвата османского престола на основании того, что иранский шах родственник наследника султана Сулеймана. — Госпожа, — запыхавшаяся Афифе-хатун настигла султаншу в нескольких шагах от покоев падишаха — Госпожа, постойте. — Что с тобой? — Хафизе обвела женщину удивленным взглядом — Что с тобой, Афифе-хатун? На тебе лица нет. — Беда, госпожа, — в глазах хазнедара был нешуточный испуг — Бейхан-султан задумала недоброе. — О чем ты? — Хафизе напряженно всматривалась в лицо кормилицы — Что задумала Бейхан? — к уху Хафизе склонилась Афифе-хатун и сбивчиво начала говорить. ***       В комнате была всего одна лекарша, а заливавшуюся слезами Фирузе удерживали две верные служанки Бейхан-султан. Русоволосая сестра повелителя наблюдала за всеми с холодным безразличием, не внимая слезам и мольбам испуганной персиянки. — Госпожа, умоляю, пощадите, — Фирузе еще пыталась трепыхаться, инстинктивно сводя бедра и стараясь не подпустить к себе лекаршу, не позволить причинить вред ребенку — Это же Ваш племянник, ребенок повелителя, Ваша кровь. Не губите, госпожа, умоляю, не губите, — громкие всхлипы разносились по комнате. — Я могу приступать, госпожа? — старая Дяляра-хатун, служившая в этом дворце не один десяток лет и принявшая роды у всех женщин нынешнего султана и у трех его сестер, посмотрела на госпожу напряженно. — Не медли, — кивнула Бейхан-султан, с неприязнью глядя на рыдающую рабыню.       По коридорам гарема Хафизе сначала пошла очень быстро, на ходу слушая сбивчивые объяснения Афифе-хатун, и лишь когда кормилица повелителя вывела её к комнате, где была Фирузе-хатун, златовласая госпожа вдруг остановилась. Молочная мать падишаха замерла и с непониманием посмотрела на женщину, замершую на пороге комнаты, из-за дверей которой доносились тихие всхлипы вперемешку со стонами. — Почему ты сама её не остановила, Афифе? — Хафизе вдруг резко развернулась и пристально посмотрела на женщину — Ведь ты могла бы отговорить Бейхан. — Госпожа, мы теряем время, — старуха говорила испуганно — Я пыталась, но госпожа меня не послушала. — Тише, — Хафизе приложила палец к своим губам и усмехнулась — Слышишь эти стоны, Афифе-хатун? Это стонет наложница, носившая ребенка султана и потерявшая его при твоем соучастии, — хазнедар смотрела на златовласую госпожу, вдруг весело улыбнувшуюся, с отвращением. — Что здесь происходит? — Хафизе отворила двери и оказалась внутри комнаты. Бейхан-султан даже не обернулась на шум и лишь потянула мешок золота старой лекарше, уже вытиравшей руки. Фирузе-хатун лежала на невысокой тахте, сжавшись в комок и громко всхлипывая. — Мы уже закончили, — голос русоволосой госпожи звучал абсолютно спокойно — Хорошо, что ты исполнила мою просьбу и долго искала Хафизе-султан, Афифе-хатун, — Бейхан одарила хазнедара улыбкой и вложила в её морщинистую руку такой же мешок. — О чем Вы, госпожа? — кормилица султана смотрела на двух султанских сестер растерянно — Госпожа, как же я медленно… Я же со всех ног… Да ежели повелитель узнает… — и тут казначей гарема поняла весь замысел управляющей гаремом сестры султана, поняла и ужаснулась тому, какой монстр скрывался за личиной милой и кроткой дочери Хафсы-султан. — Теперь тебе придется молчать, Афифе-хатун, — Хафизе стояла за спиной сестры и улыбалась — Придется обо всем молчать, иначе повелитель и на тебя прогневается и сын твой Яхья-эфенди в немилость впадет. — Я буду молчать, о том что случилось, — хазнедар произнесла эти слова с трудом после недолгого паузы, и тут же вздрогнула, почувствовав, что за её спиной появился Сюмбюль-ага. Главный евнух гарема склонился перед султаншами. — Где лекарша, что шла со мной к повелителю? — Хафизе вопросительно изогнула тонкую бровь. Сюмбюль ответил своей обожаемой султанше ободряющей улыбкой, красноречиво говорящей о том, что проблем с болтливой врачевательницей не будет — Ну и чудно, — златовласая султанша улыбнулась и подошла к тахте, на которой слабо постанывая плакала Фирузе-хатун. — Вещи её уложены, утром исполним волю султана и отправим её прочь из дворца, — молвила жена Барбароссы, наблюдая как сестра склоняется над персиянкой и почти ласково гладит ту по голове. — Ну, не плачь, Фирузе, твоя боль не сравнится с той, что живет теперь в душе моего брата и всей нашей Династии, не сравнится с болью твоего предательства, — Хафизе выпрямилась и посмотрела на девушку сверху вниз — Не переживай, казнить тебя никто не станет, уедешь и все. Ты нас тоже пойми, нельзя было тебя на сносях отпускать, опасно. А мы к тебе отнеслись по-доброму, жизнь тебе сохранили и свободу даровали. — Ненавижу, — давясь слезами, прошипела персиянка, с болью глядя на зеленоглазую султаншу — Вы самые страшные звери в этом мире. Говорили, что Хюррем-султан чудовище, но нет. Истинные чудовища это Вы, Ваша сестра и Ваша дочь. Вот кого в этом дворце действительно стоит боятся. Вы не пощадили даже нерожденное дитя Вашей Династии. — Какая ты говорливая стала, — хохотнула Бейхан, подходя к сестре и становясь рядом — Ну, до твоих разговоров дела теперь нет, болтай, что хочешь. Завтра тебя здесь уже не будет, — и женщины вышли, оставив рыдающую хатун под стражей верных слуг. ***       Луна озаряла покои Таджии-султан холодным светом, и лицо девушки, освещенное луной да отблеском пары свечей, что стояли на столике перед ней, казалось лицом языческой статуи, что когда-то украшали сад покойного Ибрагима-паши. Зеленоглазая дочь великого визиря задумчиво и сосредоточенно разглядывала разложенные перед ней карты с причудливыми картинками, и глаза её при этом довольно поблескивали. От звука распахивающихся дверей Таджия вздрогнула, но даже не попыталась спрятать карты. Златовласая хозяйка Буколеона вошла в покои дочери почти беззвучно ступая по ковру и остановилась напротив стола со свечами. — Все этой ересью балуешься, — недовольно поморщилась любимая сестра правящего султана. — И Вам доброй ночи, Валиде, — девушка неспеша убирала карты, разглядев в них кажется все, что хотела узнать — Чем обязана столь позднему визиту? — Хочу лично поздравить тебя с предстоящей помолвкой, — лицо женщины смягчилось, она опустилась подле дочери на диванчик и поцеловала её в лоб — Я знала, что ты примешь верное решение. Не думала, правда, что сейчас, но это оказалось очень кстати. — Не думайте, что я сделала это ради Вас, матушка, — Таджия убрала карты в ларец и заперла его — Все, что я делаю, ради будущего шехзаде Баязида, — мать и дочь замолчали. — Бедная моя девочка, — Хафизе погладила дочь по волосам и прижала её голову к своей груди — Сколько тебе еще придется вынести ради него. Я каждый день спрашиваю Аллаха, зачем же он послал моей единственной дочери это мучение — всю жизнь сгорать от любви к тому, с кем никогда не быть вместе. — На всё воля Всевышнего, Валиде, — Таджия отстранилась от матери и улыбнулась — С Вашего позволения я отправлюсь спать. Завтра начнем подготовку к помолвке, хочу выспаться, — жена великого визиря покинула покои дочери, а зеленоглазая султанша так и не смогла уснуть.       Стоя на балконе своих покоев, темноволосая госпожа подставляла свое лицо прохладному осеннему ветру, доносившему с моря солоноватый привкус волн. Таджие исполнилось шестнадцать, она была хороша собой, образована, богата, ни в чем не знала нужды, она была завидной невестой, единственным недостатком которой можно было назвать холодность, произраставшую из скрытой от посторонних глаз в глубине её сердца любви к младшему сыну повелителя, совсем не сестринской любви к шехзаде Баязиду. Таджия не могла точно сказать, когда она появилась в ней, точно это чувство было с ней всегда, просто в один момент зеленоглазая дочь великого визиря поняла, что любит своего двоюродного брата и сердце её разрывается от боли всякий раз, когда она видит его с другими. Таджия любила Баязида слишком сильно, и то, что другие принимали за огромную привязанность брата к сестре, её родители и старший брат прекрасно понимали. Не будь Баязид шехзаде, все было бы проще. Союзы между членами Династии заключались, и брак родителей юной госпожи был тому примером. Но изменить ничего было нельзя, Баязид был шехзаде, и ему суждено было оставаться в неведении об истинной природе чувств своей кузины. ***       Казалось, что весь гарем собрался для того, чтобы поглазеть на высылку Фирузе-хатун. Девушки стояли небольшими группками и перешептывались, поглядывая на евнухов, выносивших сундуки с подарками султана, которые бывшей фаворитке было дозволено взять с собой. Бейхан-султан стояла на балконе, наблюдая за всем этим с едва заметной улыбкой, мрачная Афифе-хатун стояла за спиной султанской сестры и морщинистое лицо её выражало печаль, терзавшую душу кормилицы падишаха, не сумевшей противиться хитрости его сестер. Внизу произошло некоторое оживление, и через большую гаремную комнату медленно прошла Фирузе. Казалось, что каждый шаг давался ей с болью, а смуглое лицо её выглядело будто обескровленным. Темные глаза, в недрах которых все эти годы в Топкапы можно было видеть мягкое свечение и скрытую улыбку, сейчас были печальны и будто потухли, слезы, предательски катившиеся по щекам девушки, были самым ярким свидетельством её скорби. — Госпожа, — голос Хюррем на мгновение заставил Бейхан отвести взгляд от удаляющейся персиянки. Рыжеволосая госпожа сияла словно солнце, не скрывая торжества в своей улыбке — Каково же Вам наблюдать, как рушится последняя Ваша надежда не подпустить меня вновь к султану? — Не обольщайся, Хюррем, — русоволосая султанша осталась абсолютно спокойна и вновь устремила взгляд на бывшую наложницу, что будто бы чувствовала — на нее смотрят, и потому подняла мокрые от слез глаза на сестру повелителя, губы персиянки подрагивали, и весь её вид был таким несчастным, что сердце сжалось бы у кого угодно, вот только у Бейхан-султан ни один нерв не дрогнул, она считала, что поступила верно — Придут другие, и любая из них, — жена Капудана-паши кивнула на рабынь, толпящихся в гареме — Любая заменит султану тебя, — женщина с улыбкой повернулась к матери старшего наследника — Ведь кажется, что ты уже пыталась вновь попасть на хальвет, только вот незадача — мой брат отослал тебя, наказав лучше исполнять свои обязанности матери шехзаде, — Хюррем-султан сдержала улыбку на своем лице, но глаза её помрачнели, и когда славянская рабыня собиралась уже было что-то ответить, на балкон выскочила запыхавшаяся Назлы. — Госпожи, — служанка поклонилась — Прошу прощения, из дворца Михримах-султан и Рустема-паши прибыл гонец. У султанши начались роды. — О Аллах, — Хюррем вмиг переключила свое внимание на верную помощницу — Вели готовить карету, я немедленно еду. — Инш Аллах, все пройдет гладко, Хюррем, — Бейхан улыбнулась женщине почти тепло — Сообщи в Топкапы как только все закончится. Повелитель наш будет счастлив прижать к груди своего первого внука. ***       Великий визирь стоял на балконе подле повелителя, почти ровесники, они выглядели абсолютно по-разному. Бали-паша, чьи волосы, черные как сама ночь, не тронули седые нити, карие глаза его как и прежде горели озорно и по-мальчишески, словно и не шел ему уже пятый десяток и не был он почетным отцом семейства, выглядел гораздо младше падишаха, хоть и был властелин мира старше своего визиря всего на неполный год. Сулейману исполнилось сорок семь, но груз потерь, печали и тяжелая, временами накатывающая на него болезнь, делали великого правителя старше его лет. Густая борода султаана была тронута сединой как и виски его, он все еще был красивым и сильным мужчиной, но печаль делала его лицо совсем не молодым, а наоборот, он все больше походил на человека, чья жизнь клонится к закату, и на фоне пышущего здоровьем и силой великого визиря это было заметно особенно сильно. — С позволения Всевышнего этот брак будет счастливым, — молвил султан, взгляд которого был устремлен на гулявших в саду Таджию-султан с матерью и сестрой — Твоя дочь все больше начинает походить на мою милую сестру, Бали-паша. — Иногда даже слишком, — усмехнулся великий визирь, тоже неотрывно следивший взглядом за женой и дочерью. — Ты недоволен выбором жениха? — в голосе повелителя слышалось едва заметное беспокойство. Его и самого очень удивила странная и внезапная просьба любимой племянницы позволить ей сочетаться никяхом с Махмудом-пашой. — Махмуд-паша достойный человек, он много раз доказывал свою преданность Династии, всем известно, что не без его помощи я выжил в плену и после он спасал мою жизнь, — Малкочоглу умолк, словно не желая озвучивать то, что было известно им обоим. — Но ты думаешь, что она его не любит, — закончил за зятя повелитель. — Достаточно ли будет любви Махмуда-паши, чтобы сделать мою дочь счастливой? — в глубине карих глаз, следивших за темноволосой макушкой единственной дочки, таилась тревога — Это единственное, что не дает мне покоя. — Хафизе-султан давно заговаривала со мной об их браке, — султан неспеша пошел в покои, зябко кутаясь в полы теплого кафтана — Таджия в просьбе своей выглядела вполне искренней, и если мать и дочь промеж себя уже все порешили, то нам остается лишь принять их решение да благословить, — в темно-синих глазах мелькали веселые огоньки — Ты же знаешь мою сестру, Бали, что удумала — тому уж никто не сможет воспротивиться, а дочь твоя своей матери отражение. — Знаю, уж сколько лет знаю, а все привыкнуть не могу, — великий визирь улыбнулся в ответ и разложил перед повелителем карту, с яркими пометками у границ империи — Хызыр Реис и Хасиб Реис вернулись из рейда у наших границ, условия мира с Венецианской республикой соблюдаются, рваться во владения республики дальше на мой взгляд сейчас было бы опрометчиво. — Ты как и Хафизе намерен предложить мне обратить наш взор на Венгрию? — опустившись за письменный стол, падишах поднял вопросительный взгляд на мужа младшей сестры. — Госпожа наверняка сообщала Вам о том, какие вести приходят из тех земель, — Бали помолчал, раздумывая над тем, стоит ли говорить о своем несогласии со словами жены, наверняка уже прозвучавшими в стенах этих покоев — И все же, я не считаю, что стоит нападать немедля, пока Янош Заполя болен. Он болен, мой повелитель, но все еще жив. Эрцгерцог Фердинанд в ярости, у Заполя и Изабеллы Яггелон появился ребенок, а значит, у Яноша есть законный наследник и в случае его смерти Венгрия не отойдет Габсбургам. Я предлагаю ждать. — Ждать, когда Фердинанд при поддержке войск своего брата императора Карла вторгнется в Венгрию, чтобы воевать уже не с армией венгров, а с армией эрцгерцога и войсками императора Габсбургов? — Сулейман удивленно вскинул бровь — Это едва ли разумно, Бали-паша. — Мы не готовы к затяжной войне с венграми, а император Карл слишком занят своим противостоянием с Францией. Едва оправившись от прошлой войны, император Карл и король Франциск вновь готовы схлестнуться, так что эрцгерцогу ощутимой поддержки не дождаться. Но его армии хватит, чтобы испугать венгров, и особенно молодую королеву Изабеллу. Противостоять Фердинанду проще, он не станет развязывать полномасштабную войну с Османской империей, отступит и мы малой кровью подчиним себе перепуганную до смерти королеву и венгерскую знать. — Мне нравится то, о чем ты мыслишь, паша, — султан довольно огладил свою бороду — Силы свои нам и правда нужно поберечь, ведь нам придется в очередной раз отправить помощь королю Франциску, если два этих несносных нечестивца решат в очередной раз схлестнуться и втянуть в это всю Европу и нас, — падишах замолчал, о чем-то сосредоточено размышляя — Готовь армию в тайне, едва мы получим весть о смерти Яноша Заполе, тут же двинемся на Буду. — Слушаюсь, повелитель, — паша торопливо свернул карту и поклонился. В двери покоев раздался стуки и с позволения повелителя в комнату вошла Афифе-хатун. — Повелитель, — кормилица поклонилась султану и лицо её, омраченное тяжкой ношей её тайны, на мгновение посветлело — Из дворца Михримах-султан и Рустема-паши сообщили, что у госпожи начались роды. Хюррем-султан уже отбыла к дочери, Бейхан-султан послала меня к Вам сообщить. Когда ребенок появится, она лично сообщит Вам. — Ты слышал? — Сулейман расхохотался, обращаясь к зятю — С позволения Всевышнего я возьму на руки своего первого внука или внучку. — Инш Аллах, Вам еще много раз удастся взять на руки внуков ото всех Ваших детей, — при дворе не только великого визиря беспокоило, что у обоих наследников пока не было своих шехзаде. Из санжака старшего шехзаде со дня на день ждали новостей, любимая фаворитка Селима была на позднем сроке, и если она разродится сыном, то будущее Династии будет в меньшей опасности. Шехзаде без своих наследников в грядущей битве за трон были крайне уязвимы, и златовласую жену великого визиря крайне беспокоило, что у шехзаде Баязида за время в санжаке так и не появилось ни одной беременной наложницы. — Аминь, Бали, аминь, — султан резво поднялся, будто забыв о мучивших его болях в коленях и двинулся навстречу хазнедару — Афифе-хатун, я жду новостей. Готовьте праздник в гареме. — Слушаюсь, повелитель, — старуха поклонилась и вышла. ***       Слезы на щеках Фирузе-хатун высохли за те часы, что она провела в карете, увозившей её в ссылку в дальний охотничий домик. Боль, сковывавшая её нутро, причиняла ей беспокойство гораздо большее, чем невозможность дальше исполнять свою миссию. Как она осторожничала, как береглась, как травами горькими каждый раз травилась, а все не помогло, понесла ребенка и того ребенка ей самым жестким образом вытравили по приказу султанских сестер. Персиянка размышляла о том, какими безжалостными были на самом деле эти выросшие в розовых садах женщины, ради исполнения своих планов не пощадившие даже собственной крови, погубившие нерожденного ребенка своей Династии.       Повозка резко остановилась и снаружи послышались крики и звуки боя. На мгновение девушка занервничала, инстинктивно положив руку на рукоять небольшого кинжала, но когда дверь отворилась и она увидела замотанного в черное воина с отличительным знаком одного из сефевидских визирей на груди, облегченно выдохнула и даже повеселела. — Хюмейра-хатун, — воин помог ей выйти из кареты и почтительно поклонился. — За мной следили? — девушка была удивлена, однако лицо её было радостным, окружавшие карету воины в черном нисколько её не пугали. — Хюррем-султан сделала все, чтобы сдать Вас нам, — в голосе мужчины слышалась улыбка — Видимо ждала, что Вас немедленно увезут во дворец шаха Тахмаспа. — Какая трагедия, — девушка неспешно пересела в другую карету и жестом приказала перенести сундуки с подарками из оставленной ей повозки. — Шах Тахмасп и Фирузе Бегум Хан довольны тобой и ждут твоего возвращения, — молвил воин — Мы прибыли, чтобы вывезти тебя домой, — персиянка довольно кивнула и закрыла дверцу кареты, все бывшие на этой лесной дороге персы уже через несколько минут будто испарились, оставив за собой лишь разоренную повозку да перебитую охрану, все выглядело так, будто бы разбойники напали и убили всех, кто сопровождал небедную путницу. Никто и ничего не должен был заподозрить, лишь рыжеволосая мать старшего наследника да её верный зять знали, что избавились от Фирузе раз и навсегда, выдав её сефевидам. ***       Покои, казавшиеся всем, кто их видел, слишком мрачными для прекрасной юной госпожи, были залиты светом множества свечей. На широкой кровати растянувшись лежала их хозяйка, голова её покоилась на подушке подле старшей сестры, одной рукой придерживавшей беременный живот, а другой рукой поглаживающей зеленоглазую султаншу по голове. — Можно же было повременить, — Фахрие тяжело вздохнула — Зачем же ты сама попросила да еще и сейчас. Неужто чтобы насолить Хюррем-султан? — Брось, это все дела наших валиде, — Таджия вытерла катившиеся по щекам слезы и села на кровати, глядя сестре прямо в глаза — Михримах-султан… — Что Михримах-султан? — русоволосая султанша удивленно посмотрела на дочь великого визиря — Чем она тебе насолила? — Тем, что муж её после её беременности стал ей уж слишком поддерживаем, — зеленоглазая султанша поморщилась — Так скоро она его и великим визирем вместе со своей матерью сделать задумают. — Великим визирем никому другому не быть пока жив Бали-паша, — уверенно ответила Фахрие, поглаживая свой большой живот. — Пока жив, — горько усмехнулась Таджия — В этот раз мать у смерти его отвоевала, но сколько раз еще ей удастся неизвестно. Нет, Рустем-паша не должен получить слишком много власти в совете ни при каких обстоятельствах, Фахрие. Это равносильно концу для шехзаде Баязида, я этого не допущу. Михримах любимая дочь султана, но все же он не любит её так сильно, как любит мою дорогую матушку. Ей все ни по чем, сколько бы Хюррем-султан не старалась. Ведь Фирузе эта должна была посеять недоверие в отношениях повелителя и наших матерей, а только вот что — Хюррем-султан отсылают к сыну, а у повелителя новая наложница. Все без толку, но они же не успокоятся. Махмуд-паша сильнее Рустема-паши, станет зятем Династии и будет несокрушим, опорой и поддержкой отцу моему будет. — Он тебя любит, Таджия, — Фахрие погладила сестру по щеке — Может быть ты обретешь счастье рядом с ним и тоже его полюбишь, — в голосе единственной дочери покойного Ферхата-паши слышалась надежда. — Никогда, — Таджия расхохоталась точно безумная, чем немало напугала беременную госпожу — Никогда я не буду любить Махмуда-пашу, Фахрие, никогда. Я выхожу за него ради тех, кого люблю, ради их будущего, и ничего более. — Иногда я смотрю на тебя и мне кажется… — русоволосая султанша умолкла на полуслове. — Что тебе кажется? — Таджия замерла, всматриваясь в лицо сестры. — Мне кажется, что будь твоя воля, будь то не опасно для будущего шехзаде, ты бы повторила путь Эсмахан и Хуриджихан, даже матушка твоя тебя бы не остановила, — Фахрие сама испугалась своих слов, а точнее той перемены, что произошла во взгляде колдовских зеленых глаз — А впрочем, это глупости, ты не думай, я ничего не хотела сказать этим. — Тебе не кажется, — горько усмехнулась Таджия и взяла за руку Фахрие — И я клянусь тебе, что придет день, когда мне не нужно будет этого стыдиться. День, когда свершится все то, что столь желанно и тебе, и мне. Когда свершится месть за все обиды и потери, когда взойдет новое солнце и озарит нас светом новой эпохи. — Скольких ради этого дня еще придется уничтожить нам обеим и всем, кто нас окружает, сестренка? — в глазах дочери Бейхан-султан стояли слезы — И скольких придется потерять… ***       Алтыншах-хатун была в бешенстве, и служанки её, испуганные гневом своей госпожи, притихли. Черкесская княжна, побывавшая в покоях шехзаде не больше десятка раз, жила в лучших условиях в гареме наследника, и все же была несчастна. После раскрывшегося заговора, после того, как Дафне-хатун обнаружила себя шпионкой Нурбану-султан, после того, как лишь чудом шехзаде избежал отравления, эту мерзку девчонку не казнили. — Аллах, обрушь все страдания мира на её голову, — черноглазая султанша возвела руки к небу и зло сверкнула очами — Как же повезло этой змее, что она понесла. Хоть бы скинула, казнили да и дело с концом. — Думай о ком говоришь, Алтыншах-хатун, — грозный голос Фелисы-калфы, этого всевидящего ока Хафизе-султан, заставил княжну вздрогнуть — Ты говоришь о ребенке великой Династии. Как смеешь ты даже думать о подобном? — Фелиса-калфа, — черкесская княжна вмиг сделала лицо свое несчастным — Как можно мне жить спокойно в стенах этого гарема? Шехзаде чуть не погиб от рук этой мерзавки, а он её помиловал. — Воля нашего шехзаде не обсуждается, Алтыншах-хатун, — темные глаза калфы смотрели на черноволосую девушку с недовольством — Готовься, к шехзаде сегодня пойдешь. — Правда? — Алтыншах просияла — Спасибо, спасибо тебе, Фелиса-калфа, — девушка взяла жену Матракчи за руку и улыбнулась — Ты одна мне здесь друг, остальные меня не принимают, а с этой шпионкой Дафне дружили. — А ты не веди себя словно ты выше всех здесь, — нравоучительно начала Фелиса-калфа — Ты такая же рабыня как и остальные, ты подарок шехзаде от черкесских князей, теперь ты рабыня, обязанная преданно служить Династии. Веди себя с ними добрее, не кичись своим происхождением, и к тебе будут относиться иначе. — Буду, обязательно буду, Фелиса-калфа, — закивала головой девушка. Едва калфа вышла из покоев, улыбка с лица княжны сползла и губы исказились недовольной усмешкой — Все вы у меня еще узнаете, что вы мне не ровня, и что я не буду просто рабыней, я буду госпожой, — девушка остановилась у большого зеркала в полный рост и улыбнулась своему отражению — Я буду выше всех женщин в этой империи, я буду единственной и главной женщиной шехзаде. Вы еще у меня узнаете, что значит перечить Алтыншах-султан, — черные очи девушки, смотревшей на неё из зеркала, недобро сверкнули. ***       Освещенные солнечным светом покои казались самым счастливым местом на земле. Уставшая, но довольная Нурбану лежала на кровати, подле которой стоял шехзаде Селим, державший на руках сына. Рыжеволосый наследник, донельзя счастливый тем, что держит на руках своего первенца, осторожно укачивал завернутого в шелковые пеленки ребенка и глупо улыбался тому, как его сын забавно зевает, засыпая на его руках. — Повелителю сообщили, что у нас родился сын, — Селим осторожно уложил ребенка в люльку, к нему тут же поспешили няньки, поправляя одеяльца — Я попросил его приехать и дать имя моему первенцу. Если он согласится, я почту это великой честью. — Инш Аллах, падишах благословит нас своей милостью, — венецианка улыбнулась и протянула руку шехзаде. Тот сжал её руку в своих ладонях и опустился на край кровати. — Ты подарила мне сына, моя Нурбану, — Селим поцеловал девушку в лоб и счастливо улыбнулся — Проси у меня чего хочешь, все исполню — Всё? — черноволосая фаворитка вопросительно посмотрела на шехзаде. — За то, что ты родила мне шехзаде, я исполню любое твое желание, — мужчина поцеловал руку, что сжимал в своих. — Пообещай мне, что не будет других женщин. — Нурбану… -Если буду я, пусть других не будет, мой шехзаде, — венецианка смотрела в глаза замершему на месте старшему наследнику и на губах её расцветала улыбка. — Обещаю тебе, — Селим поцеловал девушку и поднялся — Отдыхай, я навещу тебя вечером. ***       Халиме-хатун вытащили из постели прямо посреди ночи и поволокли в темницу. Девушку кричала и пыталась вырваться, а за всем этим молча наблюдала мрачная Бейхан-султан, несколько недель назад позволившая Афифе-хатун отправить эту девушку повелителю. — Сюмбюль-ага, — русоволосая сестра падишаха выглядела мрачной — Обыщите вещи этой девушки и опросите всех в гареме, может кто-то что-то странное замечал. — Госпожа, — Фидан-хатун поклонилась сестре повелителя — Хафизе-султан просит Вас немедленно прийти в покои падишаха. — Ему хуже? — лицо Бейхан вмиг стало еще более мрачным — Что сказал Яхья-эфенди? — Я не знаю, султанша, — пролепетала служанка жены великого визиря — Госпожа моя лишь велела Вас позвать.       В покоях повелителя пахло горькими снадобьями, у кровати, на которой лежал падишах, сновали доктора, а подле, заглядывая им за плечи, стояла Хафизе-султан, неестественно бледная с красными от бессонной ночи и слез глазами. — Сестра, — Бейхан торопливо вошла в покои и поспешила к Хафизе — Что говорят лекари? — Это совершенно определенно яд, — через плечо бросил Яхья-эфенди — Причем сильный, и как я могу судить, повелителя травили не один день. В воду и в лампы, — лекарь махнул рукой куда-то в сторону — Я уже приказал их немедля убрать от ложа султана. — Что за яд, Яхья? — Хафизе была напряжена словно натянутая стрела — Что это за яд такой? — златовласая султанша с болью посмотрела на брата, чье тело то и дело пронзали странные судороги. — Если бы я знал, султанша, — Яхья покачал головой — Мне этот яд неизвестен. Вряд ли даже Ваша ведающая в ядах дочь знает, чем был отравлен наш повелитель. — Делайте все возможное, чтобы ему помочь, — распорядилась Бейхан — Нам остается лишь молиться, Хафизе. — Войдите, — златовласая султанша высвободилась из объятий сестры и сама шагнула к двери — Говори, Сюмбюль-ага. — Это было обнаружено в вещах Халиме-хатун, — евнух протянул свой госпоже маленькую шкатулку, на дне которой лежала полупустая бутылка с желтоватой жижей и несколько записок. Хафизе быстро развернула клочок бумаги, затем один и еще один, и лицо её стало настолько страшным, что даже знавший её много лет и живший с ней душа в душу Бали-паша в это мгновение побоялся бы сказать что-то своей жене. — Полюбуйся, — Хафизе буквально бросила записки в лицо сестре — И ты не позволила мне добиться её казни. — О Всевышний, — Бейхан бегло прочитала записки и лицо её исказил испуг — Хафизе, я прошу тебя… — Где эта мерзавка? — но златовласая султанша уже никого не слышала — Где она, Сюмбюль-ага? — В темнице, госпожа, — Хафизе словно ничего не видя перед собой выскочила из покоев и двинулась в сторону темницы. — Не оставляй госпожу одну, — Бали-паша строго посмотрел на главного евнуха Топкапы и тут пулей рванул следом за сестрой повелителя. — Бейхан-султан, позволите, — паша внимательно смотрел на жену Капудана-паши и протягивал руку к запискам, что она держала в руках. — Вам лучше бы не знать этого позора, паша, — грустно ответила Бейхан, протягивая послания зятю. — Мы сделали все, что могли, — Яхья подошел к султанше и с интересом посмотрел на нее и пашу — Яд нашли? — Да, — русоволосая султанша протянула шкатулку лекарю — Теперь Вы сможете понять, что это за яд? — Сложно сказать, — Яхья-эфенди осторожно взял пузырек и посмотрел его на свет — Бали-паша, если бы Вы не сочли наглостью просить послать за Вашей дочерью, я был бы Вам очень признателен. — Я распоряжусь, чтобы Таджия-султан приехала немедленно, — кивнул великий визирь и двинулся было к выходу — Яхья-эфенди, что ты можешь сказать о состоянии падишаха? — Ничего определенного, паша, — лекарь покачал головой — Я не могу давать никаких прогнозов, — Бали-паша кивнул и вышел.