Хранительница счастья

      Хафизе-султан казалось, что она не знала ночей чернее той, что опустилась на столицу. Малкочоглу еще какое-то время уговаривал жену оставить главные покои, но когда султан стал звать её по имени каждую минуту, понял тщетность своих попыток и оставил златовласую госпожу у изголовья больного. Выскользнув за двери главных покоев вместе с Бейхан-султан, великий визирь поспешил к Хасибу-паше, что ждал его в кабинете, а русоволосая султанша куда-то исчезла из коридора, едва они расстались.       Яхья-эфенди смог лишь слегка облегчить боли повелителя, но чем помочь и как справиться с обострившимся недугом он не знал. В глаза любимой сестры султана главный лекарь старался не смотреть, она искала в его взгляде утешения, искала хоть призрачную надежду на то, что он знает как помочь, искала и не находила, а видеть полный мольбы и ужаса взгляд изумрудных глаз молочный брат повелителя был не в силах. — Хафизе, — тихо позвал султан, очнувшись от забытия, когда главный лекарь наконец прекратил мельтешить перед глазами султанши и забился в дальний угол, что-то сосредоточенно перетирая в ступке — Хафизе… — Я здесь, Сулейман, — султанша села так, чтобы брат мог видеть её и сменила повязку на его голове — Я никуда не уйду, я с тобой, брат мой. — Моя зеленоглазая сестра, свет жизни моей, — султан закашлялся и широко открыл глаза — Позаботься о нашей Династии, Хафизе, — мужчина судорожно сжимал руку заливающейся слезами султанше и смотрел прямо в глаза — Я вверяю тебе нашу семью и Османскую империю. — Тише, брат мой, тише, Сулейман, — слезы градом катились из зеленых глаз султанши, не желавшей смириться с тем, что любимый брат её медленно угасает — Тебе не нужно говорить, береги силы, Сулейман, всё будет хорошо… — Живи, — слова довались падишаху всё сложнее — Живи счастливо, Хафизе, люби и радуйся за меня, я найду освобождение в смерти, я воссоединюсь с семьей, — мужчина замер, хрипло вздыхая. — Сулейман, — женщина испуганно смотрела на брата и потрясла того за плечи — Сулейман, посмотри на меня… — Гюльфем моя, — имя покойной возлюбленной сорвалось с губ властелина — Я иду к тебе… — и синие глаза навсегда остекленели. Хафизе-султан замерла у бездыханного тела брата, а после словно в бреду стала повторять его имя и трясти мужчину за плечи. — Госпожа, госпожа, не надо, Хафизе-султан, — Яхья попытался отцепить руки султанши от тела повелителя, но ему это не удалось. Женщину била мелкая дрожь и полный боли крик разнесся по главным покоям. — Оставь меня, пойди прочь, — отогнала молочного брата повелителя госпожа — Убирайся же, — главный лекарь поспешил удалиться из покоев и оставить раздавленную горем госпожу рядом с телом брата — Сулейман, — упав на колени рядом с кроватью, где лежало тело брата, тихо выдохнула женщина и беззвучно заплакала — Братик… ***       Гюльшах-хатун очнулась в небольшой комнате на жесткой койке. Лекарша, сидевшая у её постели, встрепенулась и принялась осматривать её. Черкешенка силилась вспомнить, что случилось с ней до того, как она попала в лазарет и не могла, пока не увидела на соседней кровати землисто-бледное лицо Фелисы-калфы, и слезы градом посыпались из глаз второй жены султанзаде Амирхана. — Тише, Гюльшах-хатун, — пожилая лекарша строго посмотрела на девушку — Нельзя Вам плакать, не надо, опять раны откроются. Что я султанзаде скажу тогда? — Алтыншах… — губы пересохли и произнести имя сестры оказалось невыносимо сложно — Моя Алтыншах и мой Ахмед, — женщина отвела глаза от лица несчастной и принялась разводить настойку в стакане воды. — Вот выпейте, — вода была чуть горьковатой и Гюльшах недовольно поморщилась, но послушно проглотила снадобье — Вам надо беречь силы.       Перед глазами девушки все поплыло и соседняя койка, на которой лежала жена Насуха-паши, и лицо пожилой лекарши, и стены лазарета смешались воедино, и черкешенка провалилась в тяжелый сон, опутавший её липкой паутиной страха.       Ей снились события прошлого дня. Она мирно проводила свой день у колыбели малыша Юсуфа, уже подросшего розовощекого карапуза, ставшего для неё родным и любимым сыночком. Вдруг двери комнаты резко отворились и в покои вбежала запыхавшаяся служанка из дворца шехзаде, перепугав своим видом кормилиц и нянь маленького мальчика. — Госпожа, помогите, — тяжело дыша, взмолилась девушка — Они прислали убийц, они хотят убить нашего маленького шехзаде, палачи уже во дворце.       Как она спешила, как гнала лошадь, запрыгнув прямо в седло гнедого скакуна, подаренного мужем, как бежала по коридорам дворца, а всё же не успела. Когда Гюльшах ворвалась в покои сестры, было уже поздно. Страшные люди в черных одеждах уже закончили свое черное дело у колыбели маленького Ахмеда, а его мать Алтыншах-султан распласталась на полу в луже крови, исколотая кинжалом. Гюльшах помнила, как вскрикнула, увидев застывшие глаза сестры, пропитавшиеся кровью черные косы и страшную руку, вытянувшуюся к колыбели, точно в последний миг черкесская княжна, ставшая фавориткой шехзаде, еще надеялась защитить своего сына от шелкового шнурка.       Гюльшах силилась вздохнуть и не могла этого сделать, один из убийц с горящими черными очами наступал на нее с кинжалом, девушка попятилась, споткнулась и упала, растянувшись на ковре. И только в этот миг она увидела, что оступилась из-за лежавшей на полу управляющей гаремом шехзаде Фелисы-калфы, чье бездыханное тело лежало у самых дверей. Короткие вспышки боли и звук входящего в тело клинка были последим, что услышала девушка, прежде чем потерять сознание и очнуться уже в лазарете, понимая, что не успела защитить сестру и племянника. ***       Бейхан-султан отдавала распоряжения Сюмбюлю-аге и потому решила вернуться к сестре не сразу. У самого входа в главные покои русоволосая сестра повелителя столкнулась с Яхьей-эфенди. Молочный брат падишаха склонился и лишь на краткий миг поднял на госпожу глаза, но Бейхан всё поняла, прочитала в его глазах, и сердце её, казалось, пропустило удар. Она сделала шаг и оказалась в главных покоях. Когда-то много лет назад она так же нерешительно делала шаг в покои брата, уже зная, что все решено. В этих покоях властитель мира десятый султан Османов сообщил ей о казни её первого любимого мужа Ферхата-паши, разбив сердце своей сестры и навсегда поселив в её душе ненависть. Шли годы, она простила или сделала вид, что простила. С того дня она жила своими детьми, своей сестрой и любимыми племянниками, с того дня минуло много лет, и вот теперь тот, что вершил судьбы и решал, чью жизнь забрать, был мертв. Сулейман лежал на своей постели, глаза его были закрыты, тело бездыханно, и в этот миг острая жалость и боль потери кольнули сердце Бейхан-султан, в этот миг он был её братом, тем, кто еще не убивал любимых её, тем, кто еще не запятнал себя кровью тех, кто был дорог его сестрам.       Бейхан отвела глаза от тела султана и осмотрела покои в поисках сестры. Хафизе-султан обнаружилась за письменным столом султана, она сидела, откинувшись на спинку резного кресла, и молча сжигала какие-то бумаги. Огонь пожираемых пламенем пергаментов отражался в её глазах и делал и без того колдовские очи еще страшнее. — Что ты делаешь, Хафизе? — голос жены Капудана-паши в тишине покоев прозвучал непривычно громко. Златовласая дочь султана Селима поморщилась и перевела на сестру тяжелый взгляд. — Это приказ, подготовленный Рустемом-пашой, — Хафизе поднялась и взяла поднос с пеплом, неспешно подходя к камину и стряхивая пепел в огонь — Этот шакал хотел убедить повелителя сослать шехзаде Баязида подальше из столицы. — Теперь это не имеет значение, — Бейхан сделала шаг навстречу и порывисто обняла младшую сестру — Теперь это все не имеет значения, Хафизе Ханым, он умер, но никто не знает еще, и днем должен прибыть шехзаде Баязид. Когда Селиму сообщат, будет уже поздно. Флот блокировал столицу с моря, Зуфар-бей подготовил янычарский корпус к обороне столицы, шехзаде Селиму не войти сюда со своим войском, а среди пашей и беев поддержка его невелика. — Он умер, — тихим голосом повторила слова сестры жена великого визиря — Мой брат умер, Бейхан, — женщина отстранилась от сестры и посмотрела той прямо в глаза — Наш с тобой брат султан Сулейман умер, Бейхан-султан, а ты думаешь только о том, как бы шехзаде Селим не узнал раньше времени, — в голосе султанши начинали звенеть нотки приближающейся истерики. — Опомнись, Хафизе, — Бейхан ощутимо тряхнула младшую сестру за плечи и посмотрела ей прямо в глаза — Ты выльешь свои слезы потом, ты отгорюешь свое горе после, ты боль свою выстрадаешь, когда наши дети и шехзаде Баязид, жизнь которого мы обе поклялись защищать, тот, ради будущего которого уже стольким пожертвовали, будут в безопасности. Ты Хафизе Ханым-султан Хазретлери, ты не имеешь права позволить себе слабость, ты должна сделать то, ради чего мы столько лет боролись и теряли близких. Ты меня слышишь, Хафизе? — дочь Хафсы-султан смотрела на любимую сестру покойного повелителя очень внимательно. — Сделай так, чтобы во дворце собрались паши и беи, — Хафизе медленно выдохнула и опустила голову, собираясь с мыслями — Пошли весть в охотничий домик, пусть султанши возвращаются в столицу, они должны присутствовать на похоронах султана. О смерти повелителя объявим, когда шехзаде Баязид прибудет в Топкапы. — Верное решение, Хафизе, — Бейхан следила за сестрой настороженным взглядом. Та неспешно подошла к столику у кровати падишаха и взяла кувшин с водой. Затушив огонь в камине, султанша отворила двери, впуская прохладный утренний воздух с балкона в главные покои. Проделав все эти манипуляции, женщина подошла к бездыханному телу брата и поправила покрывало до самой шеи, чтобы были не видны проступающие тут и там темные пятна, что час от часу будут становиться темнее. — Бали-паша во дворце? — не отрывая взгляда от спокойного лица брата, спросила Хафизе у старшей сестры. — Еще не вернулся, но скоро прибудет, я думаю, — Бейхан подошла к кровати падишаха и встала с противоположной стороны — Смерть стала для него облегчением, сколько лет эта болезнь мучила его, Хафизе, сколько он страдал, а исцелиться не мог. — Нас всех долгие годы мучила болезнь, — Хафизе судорожно вздохнула и отвернулась, шагая прочь от постели с телом брата — Имя этой болезни Хюррем, и больше её нет. Признайся, — Хафизе опустилась на диван и посмотрела на сестру с интересом — Ты ведь приложила к этому руку? Ты отдала приказ поквитаться с ней за смерть Валиде-султан, Гюльфем, Дильшах, Гези, Хасана… — Боюсь огорчить тебя или напугать, но я к тому не причастна, — покачала головой Бейхан и положила руку на плечо сестры — За нас с тобой поквитались с этой змеей наши дочери. Вот ведь как вышло, жгли мы её, травили, ссылали, а убить её смогли те, кого мы с тобой в стороне ото всего держали. — Никого мы не удержали, Бейхан, — горько усмехнулась Хафизе — Все мои дети замарали руки в крови, а особо Таджия, — златовласая султанша посмотрела в глаза сестре и печально вздохнула — Они не выросли счастливее и невиннее, чем мы с тобой. Даже в саду из роз они с юных лет знали боль от потерь и смерть, которую разучились бояться. — Я вернусь в гарем и отошлю вести в охотничий домик, — Бейхан-султан бросила последний взгляд на брата и постучала в двери, которые тут же отворились перед ней — Не оставайся здесь надолго, тебе нужен отдых. — Я останусь с нашим повелителем до приезда шехзаде Баязида, — отвечала Хафизе-султан — Если в Топкапы приедет Михримах-султан, то не пускайте её сюда, не хочу тратить силы на неё сейчас, — управляющая гаремом госпожа кивнула сестре и вышла. Хафизе посидела без движения лишь несколько минут, а затем поднялась и отворила двери — Пусть придет Сюмбюль-ага, — приказала привратникам султанша — Никого кроме него и главного лекаря не пускать. Повелителю нужен покой, — зачем-то добавила златовласая султанша и плотно затворила двери, прислоняясь к ним головой. Выдохнув, женщина подошла к постели брата и посмотрела на него полными слез глазами — Прости меня, Сулейман, вместо того, чтобы лить слезы о тебе, я вынуждена разыскивать немых палачей для своего племянника, — бледная рука с сапфировым перстнем погладила уже начавшую остывать головы и султанша всхлипнула — Этот мир жесток, и я вновь буду лить кровь одной части нашей Династии ради жизни другой как сделала это четверть века назад ради того, чтобы ты жил…       Рассвет медленно расцветал над Стамбулом, вдали на искрящихся в первых лучах солнца водах Босфора виднелись десятки кораблей османского флота, стянутого к столице и готового блокировать город с воды до прибытия шехзаде Баязида, вызванного в столицу личным приказом ныне покойного султана. Тишина над городом была бы полна спокойствия и предрассветной неги, если бы не была такой гнетущей. Где-то вдали её младший сын, которого она еще недавно нянчила и ласкала, готовит янычарский корпус биться за шехзаде Баязида и сам готовится сражаться, если шехзаде Селим двинется войной на столицу. Где-то там за пределами столицы её многострадальная дочь, её несчастная госпожа, взявшая на душу столько грехов во имя шехзаде Баязида, наверняка страдает и мается в ожидании вестей о решении повелителя в отношении младшего наследника, не знает, что бояться уже почти не нужно, что они почти победили и остается только дождаться, когда немые палачи придут и исполнят свой долг, уничтожат рыжеволосого Селима и его маленького сына. — Госпожа, — главный евнух вышел на балкон и поклонился султанше — Вы звали меня? — Пора, Сюмбюль-ага, — обернувшись Хафизе-султан посмотрела ему прямо в глаза и кивнула — Отправляй людей, пусть поторапливаются, медлить не стоит. — Исполню немедленно, госпожа, — ага позволил себе печальную улыбку — Они уж у меня давно готовы, кони в стойлах копытом бьют, долетят быстро, не беспокойтесь. — Когда шехзаде Баязид войдет в Топкапы, начинай подготовку к похоронам, — султанша устало опустилась за письменный стол брата и посмотрела на Сюмбюля тяжелым взглядом — И пусть Бали-паша придет сюда, когда вернется в Топкапы. — Непременно, госпожа моя, — Сюмбюль низко склонился, покосился на бездыханное тело повелителя, для всякого поклонился еще и ему и вышел, оставляя Хафизе-султан наедине с её горем и потерей, растерзавшей её душу и больно ранившей.       Вопреки всем разногласиям, вопреки резкому поведению Сулеймана в последние дни, златовласая султанша любила его искренне и преданно, любила и потому теперь умирала частью своей души, умирала вместе с ним, понимая, что навсегда потеряла любимого старшего брата, того, которому она была родная в семье этой без всяких но, тому, для кого никогда не была чужачкой и кто позволял ей все то, что не позволено в этой империи было многим мужчинам. Она потеряла часть себя, прекрасно понимая, что никогда уже не сможет быть прежней и дышать так свободно как раньше, и ей хотелось оплакать свое горе, но Бейхан-султан, её всегда скромная и тихая сестра, сейчас была как никогда права, она должна была довести игру до конца, слишком многие пали во имя того, чтобы Баязид жил и правил, и проиграть накануне победы было нельзя. ***       Насух-паша и султанзаде Амирхан спустились в гостиную на первом этаже охотничьего домика едва начало рассветать и натолкнулись там на Таджию-султан. Облаченная в темно-синее платье с серебряной вышивкой и жемчужную корону, госпожа неподвижно сидела на диванчике, по-мужски поджав под себя одну ногу и смотрела в сад, заливаемый дождем. Капли звонко стучали по стеклу и по листьям цветов, высаженных садовником в едва прогревшуюся землю. Последний день марта 1543 года выдался дождливым и по-весеннему прохладным. — Таджия-султан, — Матракчи поприветствовал дочь великого визиря. — Насух-паша, — скользнув безразличным взглядом по наставнику шехзаде, молвила девушка — Амирхан-бей, доброе утро. — Что с тобой, Таджия? — Амирхан опустился подле сестры на диван, когда тактичный Насух решил прогуляться по дому перед завтраком — Тебя обидел кто? — Нет, всё в порядке, — покачала головой султанша и взяла руку брата в свои ладони — Я просто не могу найти себе места, зная, что должна отпустить вас в столицу одних. — Таджия, послушай, тебе не стоит возвращаться в Стамбул до тех пор, пока не позволит матушка, — Амирхан серьезно смотрел на сестру — Ты же прекрасно понимаешь, что Михримах настраивает повелителя и против тебя тоже, потому Бейхан-султан и наша Валиде тебя и Фахрие-султан с детьми из столицы и выслали. — Я понимаю, — нехотя согласилась зеленоглазая султанша и вдруг замерла, точно дикий зверь, почуявший опасность. К охотничьему домику на всех порах несся человек в плаще. — Кара, — кликнула верную служанку Хасна-султан — Пойди посмотри кто там приехал, — брат и сестра почти синхронно поднялись с дивана и замерли, устремив взгляды на двери, те отворились и в комнату вошла Фахрие-султан, тоже рано поднявшаяся на ноги. — Это вы меня так вытянувшись встречаете? — у русоволосой госпожи еще находились силы шутить — Расслабьтесь, вольно, не на смотрах. — Госпожа, — Кара влетела в комнату, на ходу кланяясь дочери Бейхан-султан, и быстро подходя к своей госпоже — Срочное послание из Кютахьи. — Что там? — Амирахан нетерпеливо заглядывал сестре через плечо. — Аллах милостивый, — пролепетала Таджия, оседая на край дивана — Это невозможно… — Да что же там такое, Таджия? — Фахрие от нетерпения передергивала носом точно принюхивающаяся к следу лиса. — Мансура-хатун пишет, что во дворец шехзаде ворвались палачи и перебили половину гарема. Удушили нашего шехзаде Ахмеда и убили его мать, ранили Гюльшах-хатун, примчавшуюся во дворец на помощь сестре. И Фелиса-калфа серьезно ранена, Мансура опасается, что мать её может не выжить. — Доброе утро, — шехзаде Баязид, уже облаченный в кафтан и плащ, вошел в комнату, где толпились остальные члены Династии и тут же напрягся, обводя султанш и брата внимательным взглядом — Что случилось? На вас лица нет, друзья мои. — Сами ему говорите, — тихо сказал сестрам султанзаде и отвернулся к окну. Фахрие и Таджия переглянулись, жена Хасиба-паши взяла из рук сестры письмо и повернулась к сыну Гюльфем-султан. — Шехзаде, на Ваш дворец совершено нападение, немые палачи казнили шехзаде Ахмеда и его мать, пострадал и остальной гарем, — Фахрие отвела глаза в сторону, не в силах выдержать тяжелый взгляд карих глаз шехазаде Баязида — Ранены жена Насуха-паши и приехавшая на помощь сестре жена Амирхана. — Мой сын… Кто мог осмелиться на такое? Повелитель отдал этот приказ? Как такое возможно? — Баязид часто задышал, расхаживая по комнате точно зверь в клетке — Шакалы, напали, едва я уехал из своего санжака. Амирхан, — шехзаде обратил взгляд на друга — Как они могли перебить нашу охрану, как могли ворваться во дворец и добраться до моего ребенка и моей женщины? — Мне неизвестно, шехзаде, — Амирхан хмурил брови и в этот миг еще больше походил на своего отца — Я немедленно пошлю кого-нибудь узнать все подробности. — Аллах всемогущий, покарай тех, кто к этому причастен, — прошептала Фахрие, опускаясь рядом с сестрой на диван — Повелитель бы этого не сделал, не убил бы так своего внука. Наверняка это проделки шехзаде Селима. Бессовестный сын этой рыжей ведьмы, они всегда убивают детей, это их стратегия… — Султанзаде, я напишу письмо моим детям, возможно, что-то еще удастся узнать, — Матракчи выглядел подавленным, весть о тяжелом ранении его супруги подкосила немолодого ученого. Фелиса, которую он столько лет любил и без которой не мыслил своей жизни, могла умереть и эта мысль тревожно билась в его голове, не уступая лишь мысли о том, что его любимый воспитанник в опасности. — Не пущу вас никуда, — Таджия, до того долго молчавшая, поднялась и встала на пути шехзаде и султанзаде, собиравшихся выдвигаться в столицу — Нельзя вам ездить туда, повелитель вдруг казнит вас. Что тогда будет? — большие зеленые глаза испуганно смотрели то на одного то на другого молодого человека. — Я должен ехать, — тихо ответил шехзаде Баязид и посмотрел девушке прямо в глаза — Нельзя больше оставаться. Прощай, моя Таджия, — младший сын повелителя поцеловал бросившуюся к нему в объятия девушку в висок и тяжело вздохнул, высвобождаясь из цепких рук султанши. — Зуфар привезет вам вести, какими бы они не были, — на прощание бросил Амирхан и мужчины вышли. Султанши видели в окно как их отряд уносится прочь от охотничьего домика, скрываясь в гуще леса, там, где между деревьев вьется дорога, ведущая в столицу. ***       В эту ночь, когда в столице десятый султан Османской империи Сулейман Кануни предстал перед Аллахом, в главном дворце Сарухана творился настоящий ад. По коридорам туда-сюда сновали лекари, а покои главной фаворитки и все близлежащие помещения заполнял истошный нечеловеческий вой. Джанфеда-калфа в сопровождении нескольких служанок пыталась отцепить рыдающую и казалось обезумевшую госпожу от бездыханного тела шехзаде Мурада. Нурбану-султан не поддавалась на уговоры лекарей и слуг, прижимая к себе бездыханное тело сына и воя словно раненный зверь. В этой же комнате над постелью, где метался в агонии шехзаде Селим, сновали лекари. — Убийцы, — рыдала венецианка — Сынок, как же они посмели, — женщина принялась целовать бездыханное тело своего первенца и лекари подоспели на помощь слугам, оттаскивая брыкающуюся султаншу от ребенка. — Нельзя, госпожа, нельзя, — уговаривали фаворитку старшего наследника лекари — Шехзаде отравили, мы не знаем как и чем, не трогайте его, не прикасайтесь, это может быть опасно, вы можете заболеть и умереть как и Ваш сын. — Пусти меня, — Нурбану отпихивала от себя слуг — Пустите меня к сыну. Он не мог умереть, он же еще совсем кроха, он не мог умереть… — Всё, — послышался голос главного лекаря дворца Манисы и вдруг в покоях наступила гробовая тишина — Шехзаде Селим предстал перед Всевышним, да упокоит Аллах его душу. Их отравили, соли мышьяка, — мужчина устало вздохнул и кивнул на валявшуюся на полу книгу о животных. — Страницы книги пропитаны ядом, её нужно завернуть в ткани и убрать в герметичный сундук, чтобы никто больше не пострадал. — О Аллах, — испуганно пролепетала Джанфеда-калфа — Как султанзаде Гези отравили когда-то, так и нашего шехзаде. — Селим, — Нурбану, казалось, окончательно потеряла рассудок и безумными глазами смотрела на тело возлюбленного, которое накрыли белой простыней безжалостные лекари — Селим, нет, любимый мой, — султанша рванула к постели, где лежал труп шехзаде, Газанфер-ага из последних сил удерживал девушку — Не уходи, не оставляй меня, Селим… ***       Михримах-султан проснулась от того, что её мучали кошмары. За окном уже сияло утреннее солнце, рядом с ней на постели дремала её маленькая дочь, в соседней комнате еле слышно копошились служанки. Сев на постели, дочь Хюррем-султан перевела дух и потерла глаза, отгоняя от себя мысли о липком ужасе, сковывавшем её во сне. — Госпожа, — служанка тихо вошла в комнату и поклонилась — Вы уже проснулись. Доброго Вам утра, -девушка помогла госпоже накинуть халат поверх платья и склонилась — Прикажите подать завтрак? — Для меня и дочери, — Михримах умыла лицо и посмотрела на свое отражение. Измученное еще юное лицо, тяжелые тени под глазами, которые были красны от слез, усталый вид — она слишком остро переживала навалившиеся проблемы и будто даже подурнела, по крайней мере, ей так казалось — Рустем-паша уже уехал? — Отбыл несколько часов назад, — кивнула девушка, помогая султанше одеваться — Его вызвал повелитель в Топкапы. Рустем-паша получил весть, собрался и уехал. — Вот и славно, — Михримах едва заметно улыбнулась, её отец очнулся и даже посетил пятничную молитву, теперь же ей предстояло избавиться от ненавистного сына Гюльфем-султан, тем более, что тот дал уникальный повод, дозволив себе дерзость и самовольство, бросив вызов старшему наследнику. — Хюмашах, — Михримах ласково коснулась головы дочери — Душа моя, просыпайся, — девочка сладко зевнула и открыла глаза, улыбаясь матери. Султанша подхватила девочку на руки и крепко обняла, вдыхая аромат её волос. В дочери она черпала силы, её она любила, хоть и презирала её отца, и только наедине с дочерью позволяла себе быть искренней, ведь её ребенок был единственным теперь существом в этом мире, которого она любила до беспамятства и которому верила, как не верила даже брату своему шехзаде Селиму, хитрому и скрытному сыну своей матери. ***       Бали-паша наблюдал за расхаживающей по его кабинету супругой с беспокойством. Что-то неуловимое, еле заметное в златовласой султанше переменилось. Хафизе-султан не билась в истерике, не лила слез после смерти повелителя, не впадала в уныние — хотя всего этого великий визирь ждал и был к тому морально готов, памятуя о любви своей жены к брату, любимая дочь сербской княжны и султана Селима Явуза внешне оставалась спокойной и действовала без лишней суеты, но что-то в ней настораживало Малкочоглу, какая-то не высказанная боль, терзавшая душу зеленоглазой госпожи, терзала и его. — Я отправила немых палачей в Сарухан, — Ханым-султан вздохнула и подошла к супругу, сидевшему за рабочим столом — Может быть они поспеют туда раньше, чем шехзаде Селиму сообщат о смерти повелителя и тот не успеет двинуться с войском на столицу. — Стамбул полностью подконтролен сторонникам шехзаде Баязида, тебе не нужно беспокоиться, госпожа моя, — великий визирь поднялся и с тревогой посмотрел на супругу — Хафизе, я знаю, что ты страдаешь сейчас и я благодарен, что ты находишь в себе силы оставаться во дворце и заниматься делами, а не оплакивать свое горе. Я обещаю тебе, что когда все закончится, мы вместе сможем погоревать о повелителе нашем, покинувшем этот мир. — Пообещай мне лучше, Бали-паша, что наши дети не пострадают во всем этом кошмаре, — Хафизе обняла супруга и тяжело вздохнула — Хватит того, что Таджия-султан натворила вместе с младшим братом и Фахрие-султан. — Не злись на них, — паша поцеловал жену в макушку и прижал к себе еще сильнее — В конце концов, им удалось то, на что столько лет не хватало сил у остальной Династии. — Убить беззубого волка может каждый, в отравлении Хюррем есть что-то подлое, — покачала головой Хафизе-султан — Мне страшно видеть то, как она безжалостно уничтожает своих врагов. Я мечтала, чтобы дети наши не запятнали рук своих как я в юности, — паша понимающе кивнул и погладил женщину по щеке. — Бали-паша, — после короткого стука в дверь, в покои вбежал запыхавшийся Сюмбюль-ага — Госпожа моя, шехзаде Баязид въехал в столицу. — Пора, — Хафизе огладила плечи мужа и ободряюще улыбнулась, заглядывая в карие глаза — Я буду ждать шехзаде в покоях Бейхан-султан. ***       Обстановка в столице показалась младшему наследнику престола тревожной, они въехали в столицу до полудня, на улицах среди людей, мирно занимающихся своими делами, то тут то там встречались небольшие отряды янычар, патрулирующие улицы Стамбула. На всем пути следования шехзаде и сопровождавших его мужчин отряды из главного янычарского корпуса столицы выстраивались и кланялись шехзаде и в глазах воинов что-то заставляло Баязида беспокоиться, что-то, чего он пока не мог понять. И корабли… О, это было и правда впечатляющее зрелище, ибо казалось, что добрая половина всего османского флота прибыла в столицу и пристала к её берегам. На палубах кораблей выстроились их экипажи, и хотя корсары безмолвствовали, весь их вид говорил, что они готовы приветствовать наследника и не делают это лишь по известным им одним причинам.       Султанзаде Амирхан и Матракчи Насух-паша в отличие от сына Гюльфем-султан начали подозревать на что это все похоже почти сразу после въезда в столицу, потому напряженно переглядывались, читая в глазах друг друга немой вопрос — неужели их догадка верна? Когда весь отряд въехал в сад Топапы и на площади перед зданием совета дивана можно было лицезреть выстроившихся по правую и левую руку от великого визиря пашей и чиновников, даже Баязида поразила страшная догадка.       Черный как ночь скакун остановился под властной рукой наследника и шехзаде Баязид спешился, обводя склонившихся перед ним пашей вопросительным взглядом. Следом за младшим сыном повелителя спешились и его спутники. Амирхан смотрел только на отца и короткого взгляда карих глаз Малкочоглу Бали-паши хватило, чтобы его первенец понял — он не ошибся, они ехали в столицу, чтобы шехзаде ответил перед султаном Сулейманом за свою дерзость, а поспели на похороны десятого султана.       Бали-паша сжал в руках написанное совсем недавно сообщение о смерти султана Сулеймана и сделал несколько шагов в сторону любимого племянника своей жены. Поклонившись, великий визирь вручил сыну Гюльфем-султан свиток с печатью великого визиря, и не дожидаясь того момента, когда шехзаде Баязид закончит читать текст послания, первым из членов дивана опустился перед молодым человеком на колено. — Мой меч всегда будет верно служить Вам, повелитель. — Слава султану Баязиду, — многоголосье разносилось над площадью и Баязид с немым удивлением наблюдал, как один за другим паши опускаются перед ним на колени. Это было как во сне — ноющая боль от смерти отца и невероятное счастье от того, что сбылось самое заветное, самое сокровенное его желание — он займет трон своего отца и будет жить. Шехзаде, лишившийся и матери, и сестры, и бабушки, и под конец жизни своего отца его безоговорочного расположения, стал султаном. — Мы победили, Хафизе Ханым, — в тихом голосе Бейхан-султан, стоявшей вместе с сестрой у окна башни и видевшей, как шехзаде Баязиду присягают государственные мужи, слышалась улыбка и усталая радость — Всё это было не зря… — Подожди, Бейхан, рано расслабляться, — покачала златовласая султанша, хотя в уголках зеленых глаз поблескивали слезы, она сдержала данное много лет назад единственной своей подруге Гюльфем слово, она сохранила её сына и теперь он станет властвовать Османской империей и возглавит их Династию. — Я успокоюсь лишь тогда, когда соперники шехзаде Баязида за трон будут мертвы. ***       Михримах-султан неспешно собиралась в Топкапы, стоя перед зеркалом и подбирая серьги к сапфировой короне, что хоть немного оживляла её траурный образ. Солнце, пришедшее на смену ночному дождичку, ласково касалось её лица и головы её дочери, игравшей в этих же покоях, заливало своим светом весь их дворец. — Кто там приехал? — заметив в окно подъезжающую ко дворцу повозку, поинтересовалась Михримах-султан — Фатьма, пойди посмотри, — приказала луноликая султанша служанке и продолжила разглядывать свое отражение в зеркале.       Девушка вернулась через несколько минут и была так бледна, что Михримах-султан не на шутку за нее испугалась. Верная служанка попросила султаншу саму выйти в сад посмотреть и дочери повелителя на мгновение стало тревожно тем, что так напугало рабыню.       Стремительно промчавшись по коридорам своего дворца, османская принцесса вышла в сад и замерла. На лужайке у мраморного входа во дворец стоял гроб. Крышка его была приоткрыта и пораженная видом этого гроба в своем саду, Михримах-султан на ватных ногах сделала несколько шагов в его сторону. Внутри лежал Рустем-паша, её законный муж и отец её дочери, лежал плотно сомкнув веки и навсегда умолкнув. На неестественно бледной шее виднелся ужасный след от шнурка, которым паша был удушен, и Михримах на секунду даже сама перестала дышать, инстинктивно прижав руку к своей шее. — Рустем, — вырвалось из алых уст султанши — Как же так? — непонимание и испуг исказили прекрасное лицо Михримах-султан.       Крышка гроба была тут же закрыта привезшими её агами, которые ни слова не сказали дочери султана. Тело паши погрузили в повозку и собирались было увезти, когда грозный возглас хозяйки дворца заставил всех остановиться. — Кто посмел казнить моего мужа? — Михримах недовольно поморщилась, вновь взглянув на гроб — Куда вы собрались вести его тело, шакалы? Кто прислал вас? — луноликая госпожа лютовала. Она схватила за руку стоявшего ближе всех к ней агу и с силой тряхнула его — Немедленно отвечай мне, кто отдал тебе приказ. — Хафизе Ханым-султан велела увезти тело паши после того, как вы проститесь с ним, госпожа, — мужчина мягко высвободился из хватки султанши и поклонился — С Вашего позволения.       Единственная дочь султана Сулеймана и Хюррем-султан решительным образом не понимала всего происходящего. Еще вчера её отец повелитель, очнувшись от болезни, был весьма благосклонен к зятю, а сегодня по приказу своей златовласой сестры уже казнил его? — Фатьма, немедленно прикажи готовить карету, — Михримах-султан поспешила вернуться в свой дворец — Мы едем в Топкапы сейчас же… ***       Фахрие-султан сохраняла видимое спокойствие и возилась с дочками, силясь не думать о том, что происходит в столице и не грустить. Таджия же после отъезда шехзаде стала мрачнее тучи. Малышка Ханзаде, сидевшая у нее на коленях, никак не могла изменить настроения своей зеленоглазой тети. Единственная дочь великого визиря машинально гладила племянницу по голове, но мыслями была далеко от светлых покоев с фонтаном, она думала о несчастном сыне шехзаде Баязида и о том, как отомстить старшему наследнику за смерть племянника. В том, что в смерти Ахмеда замешан рыжеволосый шехзаде, Таджия почему-то не сомневалась ни на минуту. — Таджия, — позвала сестру Фахрие — Довольно, прекрати думать о шехзаде. Ты изведешь себя еще до того, как станет что-то известно. — Это невыносимо, — поморщилась девушка — Нас выслали из столицы и теперь я вынуждена сходить с ума, не имея возможности сделать абсолютно ничего для защиты шехзаде Баязида. — Матушка и Хафизе-султан справятся сами, — спокойно отвечала русоволосая госпожа, целуя одну из дочек в макушку — Мы же с тобой должны поквитаться за смерть единственного сына шехзаде Баязида. Какая подлость убить его, едва Баязид покинул дворец. — Госпожи, — Кара вошла в покои очень тихо и поклонилась — Для Вас, Таджия-султан, письмо от Дильшах-хатун. — Дильшах-хатун? — Фахрие вопросительно вскинула бровь, глядя на младшую сестру — Это кто? — Бывшая фаворитка шехзаде Селима, — Таджия посадила племянницу на диван рядом с собой и взяла из рук верной служанки письмо — Интересно, что она хочет мне сообщить. — И письмо из столицы для Вас, Фахрие-султан, — Кара поклонилась и отдала послание единственной дочери покойного Фехрата-паши. — Это невозможно, — почти синхронно произнесли султанши и подняли друг на друга удивленные глаза. — Что-то серьезное, госпожа моя? — Кара обеспокоенно смотрела на свою султаншу — Приказать Бюльбюлю явиться сюда, чтобы Вы отдали распоряжения? — Среди книг, что Хюррем-султан заказала для себя и которые были отравлены, одна книга предназначалась в подарок шехзаде Мураду, — Таджия выдержала паузу, переводя взгляд с верной служанки, исполнившей её приказ, на сестру, с которой они все и придумали — Шехзаде Селим и его сын шехзаде Мурад умерли от отравления солями мышьяка. Их больше нет… — Таджия резко встала с дивана и принялась нервно расхаживать по покоям — Надо немедленно ехать в столицу и сообщить султану, вести из Манисы наверняка еще не получены ими, если оттуда послали гонца, а не голубя. Султан Сулейман должен знать, что теперь шехзаде Баязид его единственный наследник и он не может его наказать… — Он и не накажет, — Фахрие протянула письмо своей матери Таджие-султан и прижала к себе дочерей, поочередно целуя их. Таджия быстро заскользила взглядом по строкам послания и лицо её становилось все более удивленным. — Кара, прикажи готовить карету, мы немедленно выезжаем в столицу. — Но не лучше ли нам дождаться Зуфара? — Фахрие внимательно смотрела на сестру, глаза которой лихорадочно поблескивали, а на алых губах загорелась победная улыбка. — Нужно сообщить матушке и остальным, что опасности для шехзаде Баязида нет, — Таджия засуетилась, сворачивая послания и убирая их в усыпанный драгоценными камнями тубус. Остановившись посреди покоев, девушка вдруг прижала ладони к щекам и замерла. — Таджия? — Фахрие, передавшая дочерей няням, обеспокоенно посмотрела на сестру. — Он будет править, Фахрие, — Таджия убрала руки от лица и улыбнулась сестре, изумрудные глаза блестели от слез — Баязид и наши братья будут жить, Фахрие-султан, — султанши крепко обнялись, позволяя себе пролить слезы радости и тоски о тех, кто пал на пути шехзаде Баязида к трону, о тех, кто не сможет разделить с ними радость от его триумфа, тех, что всегда будут жить в их памяти и сердцах. ***       Баязид шел по знакомым с детства коридорам гарема и будто бы видел всё вокруг другими глазами — замершие в глубоком поклоне рабыни и слуги, странное молчание, так не свойственное шумной обители самых прелестных женщин империи, безмолвие слуг. Двери в покои Бейхан-султан шехзаде отворил Сюмбюль-ага и тут же низко склонил голову. — Повелитель, — обращение старого слуги звучало странно и сын Гюльфем-султан лишь сильнее нахмурил брови. Хазнедар гарема и кормилица султана Сулеймана стояла подле двух султанш, уже сменивших свои платья на траурные одеяния. — Бейхан-султан, — Баязид кивнул тетушке и поцеловал её руку — Хафизе-султан, — встретившись взглядом с султаншей, шехзаде замер, не в силах сразу вынести ту бурю эмоций, что бушевали в изумрудных очах тетки — боль потери, страх за него, радость, что он прибыл в столицу и всё сложилось как нельзя удачно… — Мой повелитель, — дочери султана Селима Явуза синхронно склонились перед племянником — Султан Баязид Хан Хазретлери, — Хафизе окинула взглядом молодого человека и посмотрела ему прямо в глаза, торжественным троном произнося — Династия Али-Осман и османский народ ждали Вас. — Что же произошло? — Баязид сидел на диване рядом с тетками и переводил пытливый взгляд с лица одной госпожи на лицо другой — Почему отец умер, если ему стало лучше накануне? — После пятничной молитвы, на которую он поехал вопреки запрету Яхьи-эфенди, боявшегося ухудшения его самочувствия, султану Сулейману стало дурно. Его бросило в жар, давняя болезнь его обострилась… — Бейхан печально смотрела на племянника — Всё произошло стремительно. — Он так мучился жаром, бредил, — Хафизе сглотнула подступивший к горлу комок и опустила глаза — В последние минуты он звал меня, а перед самой смертью твою матушку Гюльфем-султан. Умер с её именем на устах… — Я не успел перед ним объясниться, — мрачно изрек молодой человек — Наверняка повелитель на меня злился из-за шехзаде Селима, — стук в двери заставил Баязида умолкнуть. Сюмбюль-ага открыл и в покои точно вихрь влетела Таджия-султан в черном плаще поверх траурного платья. Следом за ней вошла Фахрие-султан, сразу же заметившая Баязида и еле заметно улыбнувшаяся. — Матушка, — Таджия, казалось, не увидела Баязида сначала, а когда увидела, то смутилась на мгновение, остановилась в нескольких шагах и склонила голову — Повелитель, — в изумрудных глазах, которые она тут же опустила как того требовал дворцовый этикет, Баязид успел разглядеть ярко пылающий огонь триумфа и счастья. — Таджия, — Хафизе поднялась навстречу дочери — Фахрие, — жена великого визиря кивнула племяннице — Как хорошо, что вы обе вернулись в столицу. Надеюсь, что вы добрались без происшествий. — Мне есть что сообщить Вам, Валиде, — Таджия поклонилась матери и достала из складок платья небольшое послание, протягивая его златовласой дочери Селима Явуза — Минувшей ночью шехзаде Селим и его сын шехзаде Мурад предстали перед Аллахом, да упокоит Всевышний их души. — Аминь, — ошарашенно произнесли Хафизе-султан и Бейхан-султан, еще не отошедшие от рассказа Баязида об убийстве его единственного сына и фаворитки в Кютахье. — Что произошло? — Баязид поднялся и вопросительным взглядом обвел присутствующих в покоях султанш Династии — Как это предстали перед Аллахом? — Хюррем-султан послала своему внуку книгу из числа тех, что были отравлены и стали причиной её смерти, — Фахрие краем глаза посмотрела на сестру и решила сама ответить Баязиду, который кажется даже расстроился случившимся. — Каждому воздалось по заслугам, — в тишине, повисшей в покоях, голос Хафизе-султан прозвучал зловеще — Горе Ваше, мой повелитель, велико, ибо Вам пришлось получить тяжкие вести о смерти отца, единственного сына и своей фаворитки в один день, но этот день пройдет, погребены будут усопшие и будет совершена церемония Вашего восхождения на престол, коей принадлежит Вам по праву. ***       Пока мужчины занимались своими делами, а во дворце готовили тело султана к погребению, Хафизе-султан сидела в просторных покоях, где на время поселился её младший сын, и лила слезы, монотонно раскачивая люльку давно задремавшего султанзаде Анвара. Она успокоилась, убедившись, что у Баязида не осталось конкурентов, она знала теперь, что престол Османов займет достойнейший из её племянников, воспитанный ей в той же любви, что и дети её, ставший для нее смыслом борьбы и её целью, и хотя душа её обрела покой, сердце её страдало. Хафизе-султан было сорок четыре года, на протяжении которых в её жизни всегда был любимый брат Сулейман. Он был её опорой, он был её единственным другом долгие годы, он был одним из самых дорогих для неё людей, ради которого юная госпожа уничтожила остальных своих братьев, ради которого и потом много раз отдавала приказы убивать и бросать в темницы. Сулейман был разным, с годами стал жёсток и даже жесток, временами бывал абсолютно слеп, причинял ей боль своими словами и действиями, но все эти годы он был безоговорочно любим своей златовласой сестрой, что теперь обливалась слезами, понимая, что больше никогда не увидит любимого брата, не прижмется щекой к его руке, не обнимет, не побеседует с ним в тишине его покоев, не услышит его смеха и не найдет утешения на его груди в тяжелую минуту. — Валиде, — Таджия вошла в покои матери очень тихо и замерла в нескольких шагах от златовласой султанши. — Дочка, — Хафизе-султан подняла на единственную дочь свою заплаканные глаза и указала той на место подле себя. Дочь Бали-паши торопливо подошла к матери и опустилась у её ног на пушистый ковер, обнимая женщину за колени и доверчиво прижимаясь к ней. — Матушка моя, я соболезную, — Хафизе медленно гладила темные кудри, уложенные в несколько кос — Я знаю, что смерть султана Сулеймана для Вас огромная боль и я разделяю её с Вами. — Я хороню сегодня часть своего сердца, Таджия, — златовласая госпожа смахнула слезу с бледной щеки — Я никогда не смогу вновь радоваться жизни как прежде, не смогу не лить слезы о моем любимом брате, ведь сегодня вместе с ним ушла и огромная часть моей жизни. Он был моей жизнью все эти годы наравне с вами. — Откройте немедленно, я приказываю вам, — послышался громкий голос Михримах-султан из-за дверей — Я желаю немедленно видеть Хафизе-султан. — Матушка, — Таджия вопросительно вскинула бровь, поднимаясь на ноги — Я поговорю с Михримах-султан, если Вы… — Заберите сына, — приказала кормилицам златовласая госпожа, и те унесли люльку со спящим султанзаде в другую комнату — Откройте, — распорядилась султанша, поднявшись с тахты и расправив складки тяжелой черной парчи. — Хафизе-султан, — Михримах вошла в покои, грозно сверкая очами — Вот где Вы прячетесь, — луноликая султанша подошла ближе к тетке и усмехнулась — И ты уже здесь, Таджия. Прибежала доложить матери о своих грязных делишках, — глаза дочери Хюррем-султан недобро поблескивали — Подлая убийца, теперь ты празднуешь свой триумф. Достойная дочь своей матери, Хафизе-султан ведь тоже убила всех своих братьев, чтобы султан Сулейман взошел на престол. Тебе её слава покоя не давала? И что теперь? — Михримах подошла к замершей посреди покоев зеленоглазой султанше очень близко — Как ты будешь спать, зная, что убила ребенка Династии? — Так же хорошо, как те, что послали немых палачей и убили шехзаде Ахмеда, госпожа, — выдержав взгляд сестры, ответила Таджия — Или как те, кто отравил меня и убил мое нерожденное дитя. А может и как те, по чьей вине погиб султанзаде Хасан. В этой империи мало кого заботят жизни невинных детей, каждая из нас отравлена этим ядом, каждая замарала руки в крови своей же Династии. Правда ведь? — Ты убила мою мать, ты убила моих братьев, моего племянника, — луноликая султанша замахнулась, чтобы ударить девушку по лицу, но руку её удержали. Обернувшись, Михримах наткнулась на тяжелый взгляд Хафизе-султан. — Не смей, — спокойно произнесла Хафизе-султан и чуть оттолкнула племянницу — Всё случилось так, как и должно было случиться после смерти султана Сулеймана. Победа одного шехзаде невозможна без поражения другого. Горе твое велико, я понимаю, Михримах, но… — Замолчите, госпожа, — дочь покойного султана поморщилась — Вы самое большое зло в этой империи, никого не щадите, честолюбивая и безжалостная. Вы убили моего мужа Рустема-пашу, Вы избавились ото всех, кто мешал Вам. Теперь Вы довольны? Думаете, что будете счастливы теперь? — султанша истерично рассмеялась — Нет, никогда больше Вы счастливы не будете за свои грехи, никогда. Да будет каждый день Ваш полон боли и слез, страданий и тоски… — Ты права, — кивнула Хафизе-султан — Так и будет, Михримах, потому что со мной больше нет моего брата Сулеймана. Я одна во всей этой Династии любила его несмотря ни на что, я и покойная Валиде-султан, вы же все любили его за то, что он повелитель, вы любили султана, я человека, брата моего, и без него этот мир стал для меня тоскливее и грустнее. А теперь ступай, я не желаю тебя слушать, увидимся на похоронах, — Хафизе отошла к окну и повернулась к племяннице спиной. — Не Вам решать, когда мне уходить, Хафизе-султан, — резко ответила девушка — Меня зовут Михримах-султан, я дочь Хюррем-султан и султана Сулеймана, и Вы не смеете мне приказывать, — султанша подошла к дверям и постучала, они тут же отворились — И я клянусь, что отомщу Вам за маму, братьев и племянника, — разъяренная султанша скрылась в коридорах Топкапы, а мать и дочь выдохнули, переглянувшись. — Выслать бы её из столицы куда-подальше, — мечтательно протянула Таджия — Всем бы нам спокойнее было. — Она единокровная сестра правящего султана, не забывай об этом, — покачала головой Хафизе-султан и вздохнула — Пора, хочу проститься с братом наедине… ***       Яркое весеннее солнце заливало площадь перед зданием совета дивана, на которой несмотря на знойные лучи стояли ряды янычар и беев, пашей и судей. Хафизе-султан и Бейхан-султан с торжествующим видом наблюдали из окна башни справедливости за принесением присяги новому султану. Фахрие-султан и Таджия-султан, облаченные в нарядные платья и самые красивые свои короны, стояли позади теток нового султана, Михримах-султан с дочерью отказались от присутствия на церемонии, отбыв из столицы в самое дальнее свое имение сразу же после похорон султана Сулеймана. — Дестур, — разнеслось над площадью — Султан Баязид Хан Хазретлери, — из-за резных высоких дверей показался молодой повелитель в сопровождении двух стражников. Статный и крепкий, в роскошном алом кафтане с золотой вышивкой и соболиных мехах, Баязид шел к трону, глядя прямо перед собой. Муфтий поклонился ему как и все остальные присутствующие на площади, вознес молитву и после этого молодой султан наконец сел на роскошный трон династии Османов. — Мой повелитель, — великий визирь Бали-паша, сохранявший серьезный вид, но счастливо сиявший глазами, опустился на колени перед падишахом и поцеловал край его кафтана. Баязид, сохраняя строгое выражение лица и хмуря брови, продолжал смотреть прямо перед собой на склонившихся янычар, словно во сне наблюдая за преклоняющими колени пашами и беями.

«Я — Баязид, рожденный в году 1523 во дворце Топкапы сын десятого султана Османской империи Сулейман Хана и его любимой наложницы албанской княжны Гюльфем-султан. Баязид, потерявший мать и младшую сестренку в совсем юные годы и рано познавший весь ужас и всю боль этого мира, несчастный Баязид, что должен был пасть от рук матери троих шехзаде Хюррем-султан. Я — Баязид, что в дни болезни моего отца прятался от немых палачей на корабле Капудана-паши, я шехзаде, никогда не засыпавший без оружия рядом со своей постелью, тот, что не должен был выжить и взойти на трон Баязид. Я одиннадцатый падишах Великой империи Османов, глава Династии Али-Осман, султан Баязид Хан Хазретлери. Я шехзаде, ставший султаном вопреки судьбе, самый удачливый и самый несчастный сын султана Сулеймана Баязид. Отныне я владею огромной империей, оставленной мне отцом, отныне я властвую на двух континентах, в трех частях света, отныне я правитель самого могущественного государства этой эпохи. Я — Баязид, и я клянусь, что буду править достойно своего великого отца, буду жить честно и принимать решения справедливые к моим близким и моему народу. Я — султан Баязид, и отныне никто не будет угрожать мне и моим любимым, никто не посмеет причинить им вред, ибо теперь я сила, коей никто не может противостоять».

***       Праздник, устроенный в честь одиннадцатого султана, был поистине грандиозным. В саду Топкапы раскинули большие шатры, разделив огромную лужайку на мужскую и женскую половины. Играла музыка, рабыни кружились в танце. Фахрие-султан сидела рядом со своей матерью и со счастливой улыбкой наблюдала за тем, как дочери её весело машут ручками в такт музыки. Атмосфера абсолютного счастья и покоя, казалось, навсегда ими забытая, вновь воцарилась под сводами просторного шатра, вместившего в себя не только султанш Династии, но и прибывших в столицу, хотя еще и не оправившихся от ран до конца жены султанзаде Амирхана и жены Насуха-паши.       Фелиса-хатун, вместе с детьми своими вернувшаяся в столицу, теперь могла наконец-то успокоиться и остепениться, как мечтал все эти годы Матракчи, отчаянно сопротивлявшийся поначалу тому, что его жена продолжает служить Хафизе-султан и став его законной супругой, свободной женщиной и матерью его детей. Щедро одаренная султаншей и молодым повелителем за то, что до последнего пыталась защитить Алтыншах-хатун и маленького шехзаде, Фелиса теперь была подле султанши на правах верного друга и уважаемой жены бывшего наставника правящего султана, и темноглазая женщина была счастлива. К их с пашой дочери посватался султанзаде Искандер, и Мансура-хатун, дочь бывшей рабыни и крупного ученого, вскоре должна будет стать законной супругой члена Династии, брак этот совершался по взаимной симпатии и молодые люди, уже получившие благословление султана Баязида, с нетерпением ждали лета, когда смогут наконец сыграть веселую свадьбу. Фелиса была счастлива и все погладывала на зеленоглазую султаншу, для которой её когда-то выбрала покойная Амина-калфа. Хафизе-султан умела быть благодарной за верность и доброту, она помогла своей верной служанке стать счастливой женой и матерью семейства, она же поспособствовала помолвке её дочери и своего племянника. Та, что для многих в этой империи была исчадьем ада и самым страшным зверем, для Фелисы, как и для многих других верных людей, стала покровителем и самым добрым другом.       Среди таких был и Яхья-эфенди, чья совсем юная дочь, приглянувшаяся султанзаде Зуфару во время прогулки в саду, где Айнур-хатун собирала цветы вместе с хазнедаром гарема, приходившейся ей бабушкой, а глава янычарского корпуса ожидал встречи с великим визирем, был благодарен златовласой госпоже за то, что когда-то она сохранила его ребенка от полюбившейся ему служанки Хюррем-султан, и теперь его красавица-дочь готовилась стать её невесткой через несколько лет, когда повзрослеет.       Но больше других благодарна Хафизе Ханым-султан была Гюльшах-хатун, одна из двух дочерей черкесского князя, присланная отцом в качестве подарка сестре султана Сулеймана. Девушка была счастлива, что когда-то ей предпочли её сестру в качестве подарка тогда еще шехзаде Баязиду, что после султанша настояла, чтобы её старший сын женился на Гюльшах, и девушка сохранила свою жизнь, а после прибытия в столицу в жизни её случились разительные перемены — прежде тосковавший по Эсманур-хатун султанзаде вдруг окружил вторую жену любовью и заботой, испугавшись, что чуть не потерял его. И юная княжна расцвела, став абсолютно счастливой женщиной, и каждый день она начинала теперь с молитвы о своей свекрови, устроившей её жизнь наилучшим образом, подарившей ей счастье, коего не было у её прекрасной сестры Алтыншах, павшей жертвой кровавых интриг в борьбе за трон. — Госпожа, — Сюмбюль-ага, ловко пройдя между столами, за которыми сидели гости из числа членов Династии, близких к ним семей и семей чиновников, остановился у шатра, где сидела султанская семья и будущие невестки Хафизе-султан. — Сюмбюль-ага, — зеленоглазая султанша, облаченная в роскошное аквамариновое платье с серебряным шитьем, лучезарно улыбнулась верному слуге — Что-то случилось? — Повелитель просил меня, чтобы я привел Вас и Таджия-султан к мраморному павильону, — главный евнух поклонился султаншам. — Если мой дорогой племянник-повелитель желает, мы не можем ослушаться, — изрекла жена великого визиря, поднимаясь. Таджия, передав любимого племянника Гюльшах-хатун, встала вслед за матерью, оглаживая складки бордового платья, расшитого золотом, и поправляя платок, закрепленный в короне, что когда-то султан Сулейман преподнес своей любимой сестре. Мать и дочь, украшения которых в этот день почти полностью состояли из символов Династии цветов тюльпана, неспешно двинулись меж музыкантов и танцующих рабынь к мраморному павильону.       У невысокого строения было не так шумно, как на поляне, где кипел праздник. Падишах стоял у одного из входов в павильон и о чем-то беседовал с великим визирем. Завидев супругу и дочь, Бали-паша улыбнулся и отвесил жене легкий поклон. — Повелитель, — Хафизе-султан поклонилась Баязиду и её дочь последовала примеру матери. — Хафизе-султан, — Баязид по давней привычке поцеловал руку тети и приложил её ко лбу — Таджия-султан, — встретившись взглядом с зеленоглазой дочерью великого визиря, падишах на мгновение замер и загадочно улыбнулся. — Вы хотели нас видеть, повелитель? — Таджия была в этот день весела и радостна, их с Фахрие-султан счастью от того, что Баязид взошел на престол, не смогли помешать истерики и проклятья Михримах-султан, младшие султанши Династии праздновали восшествие на трон сына Гюльфем-султан как свою личную победу, осознавая, что все совершенные ими убийства, все сплетенные интриги, все их жертвы были не напрасны. — Идемте, — султан вошел внутрь мраморного павильона и великий визирь с женой и дочерью последовали за ними. — Что это, мой повелитель? — зеленоглазая дочь Хафизе-султан смотрела сквозь решетку, отделявшую просторную комнату от коридора павильона, и не верила своим глазам. — Смотри, — мальчишеская улыбка расцвела на лице молодого султана. — По воле Всемогущего Аллаха, по завету избранного Пророка, по решению уулемов в присутствии свидетелей, — Таджия увидела, что оба её брата, сидящие по одну руку от Эбуссууда Эфенди, бросили на нее короткий взгляд и лица их, серьезные и сосредоточенные, озарились этими полными счастья и радости за сестру взглядами. — Баязид, это свадьба? — Таджия-султан забыла, что в нескольких шагах от нее стоят её родители, она смотрела только на улыбавшегося ей одной султана и не верила, что всё происходящее правда. — … Принимаешь ли ты в мужья султана Баязид Хана сына Сулеймана Хана, давшего калым в двести тысяч акче? — Принимаю, — с легким поклоном ответил Амирхан-бей. — Принимаешь? — повторил шейх уль-ислам. — Принимаю, — вновь отвечал старший сын великого визиря. Таджия нервно усмехнулась, не веря своим глазам и ушам, это было невозможно, но это происходило. В нескольких метрах от нее за этой кованной решеткой совершался их с Баязидом никях. — Принимаешь? — Принимаю… — Как представитель султана Баязид Хана, принимаешь ли ты в жены Таджию Хасну-султан дочь Малкочоглу Бали-паши, которую Вы просили? — обратился седовласый старец к Хасибу-паше, сидевшему по другую руку от него. — Принимаю, — кивнул муж Фахрие-султан в ответ на вопрос шейх уль-ислам. — Принимаешь? — Принимаю. — Принимаешь? — Таджия вздохнула и крепко сжала руки в замок, ибо он подрагивали так, будто она готова была впасть в истерику. — Принимаю, — в последний раз ответил корсар. — А вы в качестве свидетелей подтверждаете? — обратился Эбуссууд Эфенди к султанзаде Зуфару и Искандеру, являющимся свидетелями с одной и с другой стороны. — Подтверждаем, — хором ответили младшие братья Таджии-султан. — В присутствии свидетелей объявляю этот брак совершенным, — изумрудные глаза черновласой дочери Хафизе-султан были полны слез, но это были слезы счастья человека, который никак не может поверить в реальность всего происходящего. Хасна смотрела на возведенные к небу в молитве руки творивших обряд мужчин и улыбалась сквозь застившие ей глаза слезы. — Я люблю тебя, Таджия-султан, — Баязид повернул к себе лицом улыбающуюся сквозь слезы султаншу и поцеловал её в лоб — С позволения Всевышнего и с благословения твоих родителей, этот брак будет счастливым. — Да пошлёт Аллах счастья вам и вечной любви, — улыбаясь в пышные усы, молвил великий визирь, глядя на единственную свою дочь, которой пообещал однажды, что второй раз она пойдет замуж только по любви. — Хафизе-султан, — в голосе повелителя слышались нотки волнения, если великого визиря и его сыновей падишах поставил в известность о предстоящем никяхе и узнал их мнение, то любимую тетушку он не предупреждал и теперь с некоторой опаской ждал реакции султанши, не любившей, когда что-то происходило в тайне от нее. — Я поздравляю вас, дети мои, — Хафизе подала руку и к ней поочередно приложились молодой султан и её дочь — Да пошлет Всевышний вам благополучия и любви, отведет все беды от вашей семьи, — в лице зеленоглазой дочери Селима Явуза было едва заметное недовольство. Хафизе-султан не была юна и в чем-то наивна как её дочь, она знала, что её девочке, истинной госпоже Династии по праву рождения, будет сложно жить под одной крышей с гаремом султана и знать, что она вряд ли будет единственной женщиной падишаха, и потому златокудрая госпожа немного сожалела, что дочь её полюбила и стала женой правящего султана, это было слишком нелегкой долей.       Но молодоженов это волновало мало. Счастливые и трепетные, они шли к шатрам с гостями, держась за руки, следом за ними шли присутствовавшие при никяхе члены Династии, Хасиб-паша и Эбуссууд Эфенди. Завидев счастливо улыбающихся султана и Таджию, Фахрие не смогла сдержать улыбки, пока мать её удивленно смотрела на приближающуюся к ним процессию. Русоволосая жена Хасиба Реиса не знала наверняка, но догадывалась о том, что готовится никях, поводом послужил случайно услышанный разговор младшего брата и её мужа. Именно после этого разговора Фахрие настояла, чтобы Таджия облачилась сегодня в красное платье с золотой вышивкой и красный платок, Фахрие знала, что сестра её сегодня будет невестой. — Повелитель, — перед молодым падишахом склонились все, кто праздновал его восшествие на престо под сводами просторного шатра. — Бейхан-султан, — Баязид улыбнулся и кивнул тете, дождавшись, когда свое место рядом с сестрой займет Хафизе-султан — Я хочу сообщить Вам и всем остальным радостную новость, — сын Гюльфем-султан посмотрел на державшую его за руку Таджию и счастливо улыбнулся, радуясь как мальчишка тому, что его мечта, их общая мечта наконец-то смогла осуществиться — Сегодня шейх уль-ислам Эбуссууд Эфенди совершил надо мной и Таджией Хасной-султан Хазретлери священный обряд никяха. Отныне она моя законная и единственная жена, — повисшая на несколько мгновений в шатре и за спиной повелителя тишина сменилась радостными поздравлениями падишаха и Таджии-султан. — Я поздравляю тебя, сестра моя, — Фахрие крепко обняла младшую сестру и тихо прошептала ей на ухо — Ты говорила, что никогда не сможешь быть с ним вместе. Как выяснилось, никогда это не очень-то и долго, — русоволосая султанша поцеловала счастливую зеленоглазую госпожу в лоб и весело расхохоталась. Наконец-то она была абсолютно счастлива. ***       Салют над Босфором и по всей столице гремел так, словно по столице стреляли из тысяч пушек. Размах торжества, соединившего в себе и восшествие на престол нового султана, и его свадьбу с дочерью великого визиря Бали-паши и Хафизе Ханым-султан, поражал воображение даже повидавшей многое на своем веку златовласой дочери султана Селима. Стоя на балконе своей спальни, что выходил как раз на Мраморное море, зеленоглазая султанша улыбалась, но в улыбке её была заметна печаль. Она с самого начала знала, что у этой её победы будет горький вкус, ибо долгожданный триумф любимого племянника не мог состояться в отрыве от большого горя — смерти султана Сулеймана, любимого брата и одного из самых близких людей Хафизе-султан. — Любуешься, — теплые ладони легли ей на талию и горячее дыхание мужа опалило затылок — Сегодня ночью никому в столице не уснуть, — усмехнулся паша, заключая супругу в крепкие объятия и довольно улыбаясь, наблюдая как в небе взрываются разлетаются на кусочки тысячи ярких звездочек. — Это салют в честь нашей семьи, Бали, — Хафизе улыбнулась и извернулась в руках мужа, крепко обнимая его за плечи — Это салют в честь нашей победы. В честь тебя и наших сыновей, что бесстрашно встали на защиту султана Баязида, в честь меня и нашей дочери, — златовласая султанша вдруг тихо рассмеялась — И все же она получила то, что желала. Я ведь столько раз говорила ей, чтобы она и думать забыла о своей любви к Баязиду, а что в итоге… — Она твоя дочь, моя госпожа, — великий визирь поцеловал руку жены и на мгновение залюбовался блеском салюта в гранях сапфира — Он всегда получает то, что желает, даже если получить это сложно. И она моя дочь, Хафизе, она никогда не сдается, всегда идет до конца не отступая. — Ей будет сложно, Бали, — Хафизе покачала головой и помрачнела — Каково нашей девочке будет делить султана с другими женщинами? Я от одной мысли, что у тебя могли бы быть и другие, схожу с ума. — Султан Баязид поклялся мне и нашим сыновьям, что других не будет, — Хафизе удивленно вскинула изумрудные глаза на мужа — Да-да, повелитель обещал отказаться от гарема. Гарем останется в Топкапы, но падишах дал слово, что будет верен нашей дочери. — Поживем увидим, Бали-паша, — они так и стояли в тишине, наблюдая за яркими всполохами в небе — Спасибо тебе, любимый. — За что именно? — самодовольно улыбнулся паша, прижимаясь щекой к золотистым кудрям любимой жены. — Ты ведь сдержал свое слово, ты до конца был верен мне даже тогда, когда приходилось не быть верным Династии, — Хафизе чуть отстранилась и заглянула в карие глаза, смотревшие на нее как и два десятилетия тому назад с любовью и нежностью, от которых перехватывало дыхание. — Я люблю тебя больше всего в этом мире, Хафизе, — паша нежно поцеловал жену и улыбнулся, прислоняясь к её лбу своим — Тебя и нашу семью, и ради вас я готов был предать кого угодно и пойти на что угодно, лишь бы вы были счастливы, потому что дороже тебя и наших детей в этом мире да и в том для меня никого нет, мой зеленоглазый ангел, — Хафизе счастливо улыбнулась и прильнула к теплым губам мужа. В его объятиях боль от потери брата притуплялась, ибо если Сулейман был одной половиной её сердца, то второй его половиной был её любимый муд Бали-паша и лишь то, что он был рядом с ней и в эти дни, наполняло жизнь златовласой султанши смыслом. ***       Султан Баязид заметно нервничал, то и дело оглядывая главные покои, теперь ставшие его по праву, поправляя шелковые одежды, казавшиеся ему нескладными и нелепыми. Безмолвные слуги, расставлявшие по покоям свечи и любимые розы его юной жены, казались повелителю медлительными и неуклюжими. Наконец он остался посреди просторной комнаты один и попытался собраться с мыслями. Когда же он понял, что любит Таджию-султан не как сестру, а как женщину? Этот вопрос молодой мужчина задавал себе часто в последние недели и в конце концов пришел к выводы, что оформилась эта мысль тогда, когда не оповестив султана о своем приезде и не получив разрешения покинуть санжак, он сорвался в столицу потому, что получил весть о её тяжелой болезни. Там, в покоях, противно пахнувших лекарствами и болью, Баязид впервые признался себе, что Таджия Хасна-султан, росшая с ним с ранних лет и бывшая в его жизни чем-то таким же естественным, как восход солнца по утрам, им любима. Он понял это в тот момент, когда мог навсегда её потерять, в этот момент ум его прояснился и он признался себе, что она единственная женщина, которую он боится потерять и без которой этот мир не имеет для него смысла. С тех самых пор сын султана Сулеймана терзался сомнениями. Он уважал законы и стыдился того, что любит чужую жену. Он мучился тем, что не может сделать её своей женой перед людьми и перед богом, стыдился своего чувства к замужней женщине, но ничего не мог с собой поделать, писал ей любовные письма и молил Всевышнего лишь об одном — когда-нибудь хоть на миг испытать счастье, быть рядом с ней, любить её и получать любовь в ответ. Баязид мечтал об этом и знал, что мечты его несбыточны. Он мог бы получить и её тело и её душу там в охотничьем домике, но не стал этого делать, рассудив, что поступить так с любимой женщиной все одно, что осквернить святыню, которой она для него была.       Баязид любил своего отца, тот остался его единственным родителем после смерти Гюльфем-султан. Молодой человек очень горевал о смерти повелителя, но едва истек минимальный срок траура, едва на престол взошел одиннадцатый султана Османской империи, как он тут же женился на Таджие-султан, поклявшись и её отцу и её братьям, что будет ей верным и не огорчит её необходимостью делить мужа с другими женщинами. Теперь свадьба их состоялась, для Таджии-султан в Топкапы будет выделено отдельное крыло между гаремом и главными покоями, чтобы она не оскорблялась жизнью среди простых рабынь, Баязид был готов бросить к её ногам всё, но оказалось, что это всё зеленоглазой госпоже не нужно, а нужен только он. — Повелитель, — войдя в покои, Таджия-султан поклонилась. Алое платье тонкого шелка струилось по стройной фигуре султанши, красная фата с золотой вышивкой скрывала лицо юной госпожи. — Таджия, — тихо произнес Баязид, удивляясь тому, как неуверенно звучит его голос. Он неспеша откинул фату с лица своей жены и нежно коснулся её лба губами — Как же долго я мечтал об этом дне. — Как и я, мой повелитель, — улыбнулась зеленоглазая султанша и вид у нее был абсолютно счастливый — Я столько лет любила тебя одного, что теперь не могу поверить в свое счастье, не могу поверить, что ты теперь мой муж. — Моя зеленоглазая госпожа, отрада души моей и смысл моего существования, — Баязид взял тонкую руку девушки и прижал её к своим губам — Это правда, Таджия Хасна-султан, теперь ты моя жена, а я твой муж. — Любимый муж, — Таджия смотрела на него невыносимым взглядом, он тонул в этих колдовских глазах, полных любви и восторга, восторга от того, что он был рядом. — Я тебя люблю, Таджия, — Баязид коснулся нежной щеки и припал к нежным губам, касаясь их почти невесомым поцелуем — Люблю тебя как никого другого в этом мире. — Как и было предназначено, — Таджия сама поцеловала султана так, что ему пришлось уговаривать себя не спешить, не топить её в волнах страсти и желания, что накрывали его всякий раз, когда её теплая нежная кожа касалась его даже сквозь ткань ночной одежды — Я люблю тебя, мой султан, — тихо прошептала зеленоглазая султанша, засыпая в крепких объятиях Баязида, который не сомкнул в эту ночь глаз, до самого восхода рассматривая лицо мирно спящей в его руках женщины.       Он видел его тысячи раз, он видел как оно меняется по мере взросления султанши, он множество раз пробовал рисовать его и всё не выходило и он сдался, ему стало казаться, что её красоту невозможно перенести на бумагу. Он знал каждую черточку, каждый изгиб и ямочку на её лице, и всё же смотрел в эту ночь на знакомые черты и видел совершенно другого человека. В его объятиях спала его женщина, законная жена, которую он любил и с которой был вместе вопреки всему, и в эту ночь Баязид наконец понял за что боролся все эти годы, он боролся не за трон, коей редко сам по себе приносит правителю радость, он боролся не за свою жизнь, хоть это всегда и казалось ему целью, он боролся за свободу принимать решения и быть счастливым. И теперь его счастье спало рядом с ним и было его женой, которую он любил и которая любила его. В эту ночь он понял, что сумел получить, выиграв борьбу за трон, он наконец-то получил право быть счастливым.