***
Скан отшатнулась, услышав щедрое предложение, и во все глаза уставилась на чудовище, меланхолично ощупывавшее труп. Едва проснувшись, она так запаниковала, обнаружив открытый выход из подвала и отсутствие монстра, что, едва натянув штаны и толстый балахон поверх кофты, в которой спала, вылетела наружу, уже собираясь кричать. Ей стало плевать, услышит ли хоть кто-то ее еще, кроме чудовища, или нет, лишь бы он вернулся, лишь бы увидеть, что с ним все нормально и он не ушел совсем. И она сразу же нашла его, да так, что слова застряли в горле. Чудовище сидело около трупа и ощупывало уже застывшую рану. Оно явно услышало Скан, потому что не вздрогнуло и не испугалось на окрик, только спокойно предложило разделить с ним обед. «Нет. Он… он таким быть не может…» Скан почувствовала, как стали холодными руки. Она, конечно, слышала о таком и не раз, о том, что люди ловят и едят себе подобных. Мама не раз говорила, что по этой причине нельзя уходить из общины, потому что пока ты в ней, ты защищен ее законом. У них не ели людей, даже умерших, и не убивали ради мяса, но одиночку могли легко поймать те, у кого не было таких принципов. Особенно маленького и слабого одиночку. «Он что?.. из таких, кто ловит и есть?? Господи! Не может этого быть…» - Тащи миску, - монстр улыбнулся, от чего его и так страшное лицо стало совсем уж жутким и зловещим, помноженное на эти слова. – Если тебе сырое не очень заходит, сварим тогда. Скан стало совсем страшно. У чудовища не дрожали руки, пока оно ощупывало труп, оно даже не морщилось. - Не надо… - пискнула она, от шока потеряв голос. – Это… это плохо, и у нас консервы есть… Чудовище тихо шипяще засмеялось, вдруг обхватив голову руками, застонало от боли, но не смогло перестать веселиться. - Плохо? – переспросило оно. – А что плохо-то? Скан видела, что по его лицу поползли длинные тонкие красные ниточки, и опять невольно сравнила их со слезами. «Только он точно-точно не знает, как это – плакать. Такие, как он, не плачут, они берут, что им надо от жизни, и идут дальше». Сглотнув, она поняла, что ее замутило от вони, которую источали трупы и от мысли, что он бы съел это, если бы она не вышла. - Человека нельзя есть, - уже тверже возразила она. – Только твари жрут себе подобных, а мы же люди… Монстр хмыкнул, перебив ее, так небрежно, словно эти слова ему на зубах навязли. - Ну, да, - он собрал куртку, которую до этого снял с трупа, и поднялся. – Ну, да. Вы ж – люди. Точно. И как я подзабыл-то? Человечину жрать нельзя, это плохо, а вот, например, крыс… Его передернуло так ярко, словно по телу прошла судорога, и он вдруг взрыкнул, ударив кулаком в ладонь. - Ну, так ходи голодный тогда, а мне не мешай. Я не человек, олух, никогда им не был и не собираюсь быть, так что мне на закуску сгодится! Я, в отличие от вас, людишки, себе подобных не жру.***
Лео начало трясти, хотя он сам не понял, что такого в этих наивных обвинениях щенка. Да первый раз, что ли?! Даже Раф и Майки говорили ему, что так нельзя поступать. Было время, он и сам так считал и был уверен, что именно в этом и есть человечность, в соблюдении таких вот норм морали – не жрать людей, которых отец еще научил защищать и беречь, уважать жизнь и не отбирать ее без нужды. Братья и ушли же от него после того, как этот принцип – последнее хорошее, что было в Лео – был перечеркнут им самим. Только он не мог вспомнить, почему он так поступил и когда именно это стало для него нормой. - У нас консервы есть, - пискнул щенок, который хоть и трясся, и не подходил, но еще не драпал от него без оглядки. – Я принес… Лео вздохнул, чудовищным усилием воли заставляя себя успокоиться и не колотиться опять в глухую черную память, и обернулся. - Ты серьезно, что ли, поверил? – усмехнулся он. – Да они ж воняют, я не настолько туп, чтобы жрать тухлятину. Собаки сожрут – они есть в городе, а мы их подождем. Что сейчас? - День, - щенок икнул, явно чуть успокаиваясь, и, судя по звукам, втянул сопли, висевшие бахромой. – Ляг, тебя же шатает, и вон нога опять кровит. Лео согласно кивнул – тут не поспоришь даже – нужно было лечь и не тревожить раны напрасно. - Вот куртка и цацки этого ублюдка, - буркнул он, направившись на голос щенка. – Тут должен быть рынок – обменяем. Только идти ночью надо будет. И не сегодня. - Я принес, - щенок как-то робко взял его за руку и потянул в сторону подвала. – Я медичку принес и консервы. Ты разбираешься в лекарствах? Лео кивнул. Не сильно, но он разбирался. Дон научил в свое время, чем глушить боль, что жрать или колоть, чтобы не гнили раны, и что делать, если уже начали гнить. «Спасибо, брат. В который раз уже». Вернувшись в подвал, Лео тяжело сел на свое ложе и щелкнул пальцами. - Читай, что там в этой медичке есть, - негромко приказал он. – И грей консервы на завтрак. Собаки не раньше ночи вернутся, тогда и поохотимся немного. - Что тебя беспокоит так? – щенок с шуршанием что-то раскладывал рядом с ним и вдруг остановился. – У тебя что-то случилось? - Читай, - устало огрызнулся Лео, непроизвольно сжав кулак. – У меня припадок бешенства от тебя скоро случится. Щенок громко икнул и опять завозился. - Ацитил… ацитилсо-ле… - Аспирин, короче, - Лео слабо улыбнулся и протянул руку. – Все дураки на свете одинаковые. А зубы сжались сами собой, так резко и остро прострелило грудину под пластроном старыми, давно спрятанными воспоминаниями.