***
День. Долгий-долгий день, за который все, что требовалось – это просто переставлять ноги и выискивать глазами хоть какие-то руины, которые могли бы дать им приют. Скан шла и шла, иногда оглядываясь на монстра, который больше не проронил ни слова, видимо, полностью сосредоточившись на том, чтобы идти. Она видела, что ему тяжело, и после полудня он начал отставать от нее сильнее, иногда застывая на месте и упираясь своим мечом в землю, почти повисая на нем. Такие перерывы он позволял себе редко, но на ее предложение забрать сумку или рюкзак только мотнул головой и снова пихнул ее вперед. Им посчастливилось найти полуразрушенную заправку и рядом с ней двухэтажный, разбитый авиаударом отель. Чудовище быстро развело костер, как и всегда, очень тусклый и почти не дававший света, но испускавший приятное тепло по холлу отельчика, где они решили заночевать. Потом он лег, накрывшись своим плащом, и затих, так и не сказав ни единого слова. Скан сидела у огня, грызла ногти и временами косилась в его сторону. - Разбуди через час, - тихо-тихо произнес монстр после долгого молчания, перевернувшись на бок. – Я воды достану и разыщу нам ужин. Кивнув, Скан запоздало сообразила, что он не видит ее, и поспешила сказать: «да-да, конечно», уже решив про себя, что ни через какой час она его не разбудит. Монстр выглядел настолько измученным и обессиленным, да еще бинт на его ноге стал бурым, что она решила во что бы то ни стало не беспокоить его такой мелочью, как ужин. Где достать воду – он уже говорил ей. «А остальное тоже придумаю». Тихо поднявшись, она отошла чуть в сторону от костра, взяв котелок, постояла, наблюдая, не вскочит ли чудовище, а потом вышла из холла и направилась вдоль выломанных дверей бывших номеров отеля. В некоторых бачках унитазов она нашла немного воды, но так и не придумав, как же ее достать, стала вычерпывать горстями. Провозилась долго, но смогла набрать почти полный котелок, а потом вышла на кухню. Конечно же, все продукты были давным-давно разворованы или испортились безнадежно. Она сунулась в обесточенный холодильник, охнула от вони и тут же захлопнула его. «Так я ничего не найду». На полках шкафов было пусто, но вот за одним из столов нашлась пачка лаврового листа и слежавшаяся, видимо, когда-то просыпанная сюда крупа. А рядом с ней куча крысиного помета и мелкие следы. Скан улыбнулась этому открытию. «Ужин у нас все же будет. И притом отличный». Она раскрошила лавровый лист, залезла на стол и стала ждать, приготовив увесистую сковороду.***
Девчонка поднялась и ушла в сторону коридора, где когда-то располагались комнаты отеля. «Решила культурным туалетом воспользоваться, - Лео еле-еле улыбнулся сам себе, прислушиваясь к ее шагам. – Ну и пусть ее. Тут безопасно. Людей нет, совершенно точно, да и собак, я тоже думаю, что нет». Он осторожно перевернулся на другой бок, плотнее закутавшись в свой плащ, и попытался уснуть. Нога донимала ноющей тяжелой болью, словно наливаясь кипятком, который постепенно обещал залить собой все тело, если не успеть отключиться. Нужно было заснуть, перележать и дать ранам затянуться. «А вот не перся бы весь день пешком, так и не нужно было бы. Ну, или хотя бы отдал этому чучелу сумку – все легче. Лишний груз на больную ногу – это же то, что нужно, да?» «Ну, девчонка же, - вздохнув, Лео не смог удержаться от очередной кривоватой усмешки. – Не дело это…» Он не мог объяснить себе, почему новое знание о человеческом отродье так изменило его отношение. Как будто факт того, что это девчонка, разбудил в нем какие-то совершенно новые качества. «Или хорошо забытые старые». Лео удобнее устроил голову на сгибе руки и сосредоточился на своем внутреннем состоянии, запуская один механизм внутренней энергии за другим, как учил когда-то отец. Представляя, что сквозь его тело проходит огромный чистый поток силы, залечивающий раны и забирающий усталость с собой. И, как и всегда в такие моменты, ему показалось, что он лежит на огромном диске, который медленно раскачивается, как маятник, перенося его в другое измерение, где в невесомости растворяется боль.***
- Брат, продирай глаза, ужин изволит приготовленным быть. Лео резко садится и бросает на звук кулак, еще даже не проснувшись. - Ой! Рехнулся. - Прости, Майки, - он открывает глаза. – Ты же знаешь… - Знаю-знаю, - брат трет нос и улыбается сквозь болезненную гримасу. – Ужин готов. Лео тянет носом и улавливает аромат жареного мяса и чуть пригоревшей хлебной корки. - Спасибо, бро.***
- Чудовище, просыпайся, ужин… Лео успел остановить уже выброшенную на звук руку и сел. По привычке, которая никак его не оставляла, потер глаза и принюхался. Пахло мясом. Странно пахло. - Идем, - девчонка ухватила его за руку, потянув за собой. – Я старалась. Тебе понравится. Дернув уголком губ, Лео поднялся и пошел за ней. Остановился у костра и повел головой. - Садись, - она излучала просто фантастическую радость, светясь в его восприятии, как лампочка. – И чай тоже есть. Я нашла в твоем рюкзаке. Лео выдохнул и улыбнулся. Эта малявка, выходит, залезла в его вещи, прихваченные в городе после драки с патрулем. Уходить тогда с ней на руках было очень тяжело, но он все же зацепил свалившийся с одного из солдат небольшой рюкзак на одной широкой лямке, какими пользовались армейцы для хранения самого необходимого – паек, минимальная аптечка, патроны, фонарик, керосиновая зажигалка. «Ну, ладно уж, - усмехнулся он, приняв из ее рук миску с едой. – Хоть и без спроса залезла, но хоть ужин сделала. Надеюсь, не все извела сразу». - Я тут вилки нашла настоящие, - похвасталась она, сунув ему в руку что-то металлическое. – И блюдце от сервиза. Приятного аппетита, чудовище. Лео благодарно кивнул, прокрутив вилку в пальцах, и ткнул ей в кусок мяса. - Знаешь, а я даже рада, что мы тут останемся ненадолго, - девчонка набила рот едой, явно пытаясь прожевать и сказать одновременно. – Потому что тут хорошо очень. И ты поправишься. Лео сунул в рот кусок горячего мяса, пережевал, успев удивиться тому, что оно странно-знакомо горчит, хотя девчонка явно перебухала специй… -Жри, мы еще приготовим, не стесняйся! В сжатые до осколочного хруста зубы втыкается нож, резанув нижнюю губу. Лезвие втискивается, сдирая эмаль, между коренными, режет язык и поворачивается. Лео хрипит, пытаясь удержать челюсти сжатыми, но рычаг у штык-ножа слишком большой. Лезвие широкое, с долом, по которому сейчас течет густое, бледно-розовое и студенистое – кровь-не-кровь… то, что первым вскипает вокруг мяса, когда его только начали варить. Над котлом, который установлен на плоском кострище, курится белый парок, напитываясь запахом, а рядом лежит отец, чьи ноги погружены в эту белесую кипень… - Жри, тварь поганая! Себе же отказываем, чтоб только тебя угостить! Один из зубов обкалывается об сталь, позволяя лезвию зацепиться и крутануться наконец, выдергивая челюсть из сустава с левой стороны. Лео задыхается вонью опаленной шерсти, дикой боли и вкусом всунутого между зубами плохо проваренного мяса, срезанного тонкой полосой…
Лео вырвало одновременно с тем, как из рук вылетела миска, а вилка воткнулась в ладонь, пробивая ее насквозь. - Чудовище!.. Он даже не услышал ее голос, окунувшись в кипящее масло памяти, которая всегда казалась ему утраченной. Он же не смог объяснить Рафу, почему не спас отца… он не смог сказать, почему у него были в таком состоянии ноги… и он не смог объяснить, почему варить из живого человека бульон для Мастера – это нормально. Из солдата Сопротивления… -Я бы тоже не стал это жрать, - ошметок только что срезанного мяса летит в костер. – Ну и вонь. Но я же человек все-таки, а ты – урод. Так, что тебе вполне сгодится. Начальство велело, чтобы ты все сожрал, без остатка. И он заталкивает Лео в рот еще один кусок. Прямо с кожей и мокрой шерстью – как срезал. Лео висит на цепи, которая выворачивает ему руки назад, дергая их из суставов всякий раз, как он бессильно рвется, уже утратив все остатки голоса, сорванного в крике до крови в глотке, хоть какого-то рассудка и сил. У него нет уже ни разума, ни боли в теле, ни понимания, что происходит вокруг. Он смотрит на отца. Понимает, что не вырваться, хорошо понимает, но продолжает рассаживать запястья, щиколотки и шею… Вернее, наверное, он понимал это раньше… кажется… Лео слышит надрывный хрип отца и звук, с которым шерсть сворачивается в огне. Волосы не горят – они как будто бы скручиваются тонкими спиральками под жаром, оставляя после себя едва различимый треск… Он снова рвется из пут, не чувствуя ничего, кроме вкуса во рту, выжегшей разум ненависти, которая одна придает ему сил, и запаха горящей на медленном огне шерсти отца… - Запечется с корочкой, - ржет кто-то рядом. Лео даже не видит, кто это из них. Они все одинаковые. У них нет лиц, фигур, роста. У них есть светлая форма ублюдков из Сопротивления, руки с ножами и досками, которые они подкладывают в огонь, и зубы… Зубы, потому что они иногда пробуют отрезанные тонкие полосы мяса, брезгливо кривят свои безлицые рты и плюются в отца его же телом…
Лео свалился на бок, захлебнувшись коротким криком пополам с рвотой, и сжал голову руками. Вокруг все перестало существовать, кроме этого запаха, вкуса, звуков… И памяти, пробудившейся так внезапно…Цепь разлетается с одним невозможно высоким звоном, освободив правую руку. Ему говорили, что разорвать цепь невозможно. Отец говорил. Но и все происходящее – невозможно. И оно есть…
Все вокруг погасло. Из мира уцелели только Лео и память, едко оседавшая на языке вкусом крысиного мяса.