Желания.

Многие считали, что глава Гестапо, СД и прочей внутренней разведки любит лишь две вещи: власть и компроматы, особо просвящённые могли бы ехидно добавить «и шлюх!», но мысли этих самых «многих» скудны и никчёмны, ведь не знают они об истинном сокровище Гейдриха. О Вас, о его любимой и единственной сестре, (Имя). Его защита, любовь, нежность, всё обрушилось на Вас с самого рождения, словно бы, с Вашим первым вдохом и криком, Рейнхард подписал контракт на заботу о таком маленьком, в силу возраста глупом и неуклюжем существом, поклялся заботиться и защищать Вас от всего. А Вы, как раз, притягивали к себе всевозможные беды, бытие очень бойким ребёнком помогало делу и, даже то, что Вы были из богатой, хоть и немного обедневшей после Веймара семьи, не мешало Вам носиться по дворам Галле с дворовыми мальчишками, как только наступали каникулы и из закрытой школы для девочек позволялось приехать в дом. Кстати, о Вашей удаче: даже родиться Вам посчастливилось в самый раз Великой Войны, когда никто не мог дать гарантию сохранности его собственной жизни, что усилило страх за младшую дочь в семье. Но Вы всё росли. Когда-то, во времена далёкого, казалось, светлого, детства, Рейнхард загораживал Вас собой, стоя перед матерью, принимал на себя совсем не по-женски тяжкие удары то ремнём, то чем потяжелее за плохую игру на скрипке. Занятие, которое возненавидели Вы и Ваши братья больше всего. Таланта к музыке не было ни у кого из вас троих, но тем не менее требований механического умения двигать смычком и артистично зажимать лакированное округлое дерево скрипки меж плечом и щекой никто не отменял. Получал Рейнхард довольно часто, и как бы Вы не просили его отойти, ведь не могли в свои десять лет наблюдать, как бьют любимого старшего братишку, но он стоял на своём, не отступал, всё получая ссадины и синяки одни за другими. Он знал, что его жертва не останется без вознаграждения, хотя это не играло определяющей роли в его решении. Он знал, что в тёмную ночь, когда уснуть не даст саднящее тело, когда всё вокруг стихнет во сне, он услышит тихие шаги и скрип двери, увидит рукав и часть плечика белой ночной рубашки. Вы всегда приходили к нему в комнату, успокоить, подбодрить своего милого Райни. Лишь Вам было позволено так его звать. Мягкие ладони гладили фиолетовые и красные следы экзекуций, и, господи, как же это помогало Рейнхарду избавиться от боли, ощущая, что Вы тут. Вы рядом. Обожание пронизывало Ваши отношения. Иногда он тихо плакал, а Вы обнимали его, успокаивая. Теперь же Рейнхард, выросший во взрослого состоятельного мужчину, высматривал своим ястребиным взглядом в толпе каждого, кто смел с Вами говорить, собирал о нём всю информацию, все заслуги и прегрешения, а потом выкладывал Вам всё это, сидя где-то в его кабинете или прогуливаясь по тёплой летней аллее. «О, Рейнхард,» — звонко смеялись Вы, а затем тихо вздыхали. «Молю тебя, это просто случайное знакомство, мне даже страшно представить, что с тобой станет, когда у меня появится ухажёр» — Вы клали руку на его плечо и вновь усмиряли, просили не волноваться, неся вашу с ним трогательную, поистине детскую традицию сквозь годы. Если же сидели лишь вдвоём дома, то на широкое плечо уже ложилась Ваша голова, а руки обвивали грудную клетку, и Райни успокаивался мгновенно. Поволноваться, к слову, было за что. Сестра у Рейнхарда была что надо: перенявшая некоторые семейные черты лица, окрас, породу, если можно так сказать, но выглядела не так, как сам обергруппенфюрер или Хайнц, а менее…экзотично а, если без шуток, то была весьма красивой девушкой, с хорошими манерами и задорным характером, пусть некоторые и видели в последнем крупный недостаток. * * * Наконец, вам исполнилось 23 года. Дата не юбилейная, по идее ничем не запоминающаяся, но лишь сейчас Вы ощутили, что действительно выросли и повзрослели, с позволения брата наприглашали кучу людей, порой даже не име.ющих в Вашей персоне никакого отношения, но видных в партии. Хотелось разделить своё счастье с ними, со всей Германией. Приехали все, кого Вы пригласили, даже сам фюрер явился, чему все были крайне удивлены, но очень рады. Единственное, что слегка напрягало Вашего брата — Геббельс, в чьём письме, где он принимал приглашение, читалось больше всего рвения приехать. Даже жену с собой не взял, так что вечно за всем следящий Гейдрих навострил всё: от ушей до его того самого «шестого чувства», о коем ходили легенды среди всего Гестапо, СД и прочих структур, и внимательно следил за всем происходящим, флегматично потягивая какую-то заспиртованную виноградную бурду. Да, вина вы оба терпеть не могли, но ни за что бы не показали этого на публике. Вы сегодня сияли словно бриллиант, серебристо-белое вечернее платье, в меру скромное, но прекрасно показывающее все детали и достоинства фигуры, длинные перчатки до локтя (в окружении такие носили взрослые женщины и лишь сегодня Вы позволили себе надеть их), милая причёска с россыпью заколок из жемчуга — красота. С искренней улыбкой принимать поздравления Вам очень нравилось, в кои то веки торжество обходится без лицемерного зубоскаления и всеобщего желания либо поскорее уехать домой, напиться и более не видать хозяев в глаза, либо выпроводить всех прочь и сделать то же самое. Все тосты уже были сказаны, и гости просто ходили по огромному залу и вели самую что ни на есть светскую жизнь: общались, флиртовали, пили и смеялись. Вы же пока пропали из центра внимания и скрылись у столов с краю рядом с Рейнхардом, взяв его руками под локоть. — Тебе нравится, (Имя)? — он поглядел на Вас мягко, как-то по-отцовски и выразительно улыбнулся, не ответить улыбкой было невозможно. — Да, Рейнхард, я так рада этому празднику, без тебя бы ничего не вышло, — Вы взглянули в его глаза: голубые, глубокие, чуть раскосые и по-своему очаровательные для Вас лично. — Спасибо, — тихий выдох оставил губы и брат мягко положил руку на хрупкое девичье плечо, без слов отвечая «пожалуйста». — (Имя!) (Имя) Гейдрих, прошу Вас уделите нам минутку времени! — послышался голос Геббельса откуда-то из толпы. — Беги, — с улыбкой шепнул Вам Рейнхард. А сам слегка напрягся, видя, как Вы исчезаете в толпе, что этот докторишка там задумал? — Ох, извините…прошу прощения! — проскальзывать между тел гостей, извиняться и неловко улыбаться Вам приходится недолго, но можно и не торопиться благо тот, кто звал терпелив, особенно сегодня. Наконец, вырвавшись из общего потока людей, Вы заметили нужного человека. Йозеф стоял в белых штанах и пиджаке, в фетровой шляпе с галстуком. По правде говоря, Вас всегда забавляло то, как этот наряд смотрится на Геббельсе, ему совсем не шло, пиджак хоть и был дорогим и сидел хорошо, красоты или статности это министру ну вот нисколько не придавало, хотя стоило признать, что в другом образе представить его было почти невозможно. Рядом с Геббельсом стояла ещё одна фигура, повыше, облачённая в чёрную военную форму, при полном параде, так сказать. Фуражка, какие-то награды, повязка на руке, было впечатление, что здесь не светское мероприятие, а какой-то военный приём. На секунду Вы даже расстроились, что не смогли в приглашении создать нужную атмосферу праздника и непринуждённостей, но тут Ваш взгляд упал на его лицо: боже... Перед Вами стоял не суровый вояка, не старый солдат, а кто-то с улицы, купивший себе и подогнавший под размеры форму. Вы вглядывались в простые черты лица стоящего перед Вами и вспоминали, что такие водятся в канцеляриях, в школах, в гостиницах на рецепции, или если заведение скромное, то на местах управляющего, но никак не в рядовых и уж точно не выше. Но тут, видимо, случилось чудо. — Дорогая (Имя), — Йозеф обратился к Вам, заставив повернуть к нему голову и улыбнуться, переводя взгляд с лица незнакомца на пропагандиста. — Во-первых, я не успел поблагодарить Вас за торжество в письме, хочу сделать это сейчас. Праздник пышный и замечательный, я очень рад, что принял Ваше предложение, — Геббельс глядел исподлобья, на тонких губах играла небольшая, но видно, что искренняя улыбка. Хоть сегодня ему не нужно никому лгать в лицо. — А ещё я узнал, что Вы, кажется, не знакомы с одним замечательным человеком, — голос его стал громче и чётче, явно призывая обратить на слова больше внимания и рука указала на стоящего рядом. И лишь сейчас Вы принялись детальнее рассматривать его лицо: в первый раз всё, что предстало перед Вашим взглядом — образ, но не реальная картина. Сейчас же нужно осматривать человека рядом во второй раз: всё те же черты лица. Забавное круглое лицо, маленький заострённый подбородок, умилительные тонкие усишки, тоже острые розовые губы, небольшой носик, маленькие очки, сидящие на самой переносице, пухлые щёки и второй подбородок и это несмотря на то, что тучным этого мужчину никак не назовёшь. Интересно, однако. — Это Генрих Луйтпольд Гиммлер, рейхсфюрер СС, — и тут Вы действительно вспомнили его: Видели портрет где-то в книге или в газете, о нём говорил Рейнхард, да и вообще без усилий можно было вспомнить, что же это за человек. Лишь пустота лица мгновенно стирала с облика всю власть и известность. — Рада в встрече. (Имя) Гейдрих, но думаю, Вы уже знаете, — улыбнулись Вы, глядя Гиммлеру в глаза. — И я рад. Мне странно понимать, что мы до сих пор ни разу не встречались с Вами лично, но я слышал о Вас много, — «формальности, боже мой, сколько уже можно?!» — восклицали Вы про себя. Признаться честно, за атмосферой праздника совсем позабылось, что в высшем свете Германии радости и искренности и днём с огнём не отыскать. — От кого же? — Вам стало действительно интересно, кто и когда всё же заводил о Вас разговор? Рейнхард? Вряд ли, насколько было известно он не очень любил смешивать работу с семьёй, а тем более, подпускать кого-то из партии к Вам лично. Лишь этот день стал исключением, не мог он отказать любимой сестре в такой простой просьбе позвать их почти всех сюда. Гиммлер громко рассмеялся, добавив: — Вы точно сестра Рейнхарда, рвение всё и про всех знать, видимо, это что-то семейное, — ответом ему была улыбка, и вправду он поймал Вас на столь открытом любопытстве, а его последующая реплика не могла не заставить хихикнуть, ведь с Рейнхардом Вы и вправду были похожи характерами. Гиммлер вызывал чувство некоего уюта и непринуждённости, ведя с Вами диалог, даже словно место уюту было. Или просто с непривычки казалось, даже если и так, то всё равно приятно. Да и внешность располагала, всё та же привычность черт лица дарила чувство безопасности и покоя. — Не хотите ли отойти в сторону, если есть желание продолжить диалог? — Генрих обратил на Вас взгляд ясных светлых глаз сквозь линзы и кивнул на Ваше предложение. — С радостью, — согласился он и, попросив слугу передать тем, кто спросит, что нужно отойти, Вы с Генрихом направились на балкон. По пути Гиммлер взял с подноса два стакана вина, но Вы отказались, сославшись на то, что слишком молоды для этого, и какое-то время двое шли в полной тишине. Наконец, дойдя до балкона, Вы решили перехватить инициативу у рейхсфюрера. — Alter Kämpfer, герой первой мировой войны, — вас дёрнуло. Как неловко, что совсем забылось, что он служил лишь в резервном батальоне. Заметив Ваше замешательство и растерянность, Генрих рассмеялся снова, аж зажмурившись. — Ничего-ничего, моя биография вовсе не пестрит интересностями, как к примеру у нашего фюрера, — сделав глоток, подытожил он. — Ну что всё обо мне-то? Ваш брат, а думаю и Вы уже знаете о-о-очень многое, вероятно, что больше, чем я сам, — разговор показался очень непринуждённым, хоть и на такую тему. Он продолжался, меняя лишь темы, а дружеский тон всё таким же и остался. Предметы обсуждения были весьма разнообразны, но вы оба понимали друг друга весьма и весьма неплохо, пусть пару раз и были сцены, когда кто-то начинал беседу о теме, совершенно неинтересной собеседнику, к примеру, Гиммлеру совершенно не были интересны признаки архитектурного стиля барокко, а Вас клонило в сон от разговора о курах и кормах для них, благо по интонации и выражению лица это становилось понятнее во мгновение ока и разговор с каждой минутой был всё приятнее. Потом же были тосты и самая главная часть торжества, где Вы благодарили гостей за то, что они пришли на сие знаменательнейшее для Вас мероприятие, Вы чувствовали настоящий прилив сил, говоря это, благодарности были искренними и страстными, а во время речи аж дыхание спирало от восторга… Спустившись с подобия трибуны, Вас сразу же встретил брат, крепко обнимая и подбадривая, он понимал, что было очень волнительно впервые читать такую речь на такую аудиторию. Вы прижались к нему, благо никого особо рядом не было, а Рейнхард опустил руку на Ваши уложенные волосы и мягко погладил их тёплой ладонью. Пока что он не заметил Вас с Генрихом вместе.

***

Наблюдая, как разъезжаются по домам и поместьям гости, Вы чувствовали приятную усталость в теле, уже смеркало, а на ногах нужно было быть уже до рассвета, одними из послединих уезжал Геббельс с фюрером, пусть на разных машинах, зато шли к ним вместе. Вы стояли как раз на пороге своего поместья, прижавшись спиной к колонне, и, увидев две мужские фигуры, звонко поблагодарили вновь и мягко махнули на прощание рукой, те же ответили тем же самым, Йозеф похвалил поданное вино, а фюрер коротко заметил Вашу речь, отметив, что стоило быть чуть более громкой и больше смотреть в «глаза толпе». Вы прикрыли рот рукой, улыбнувшись. — Непременно исправлюсь, — хихикнули Вы в след австрийцу, на что тот кивнул и попрощался. — Ах… — Вы уткнулись затылком в шершавую колонну и устало вздохнули: день был прекрасным, но изнурительным, готовясь уже войти в дом и отдать приказ дворецким убирать столы и прочее, на плече Вы ощутили мягкое прикосновение. — Прошу прощения, я неприлично у Вас задержался, уходить последним это дурной тон, — знакомый голос, высокий, чуть визгливый, но от этого даже чуть притягательный окончательно вырвал Вас из мыслей. — Кто-то всегда последний, в не зависимости, культурен он или же нет, — оборачиваясь, перед Вами снова предстаёт Генрих, он держится прекрасно, но видно, что тоже порядком измотан. В руках его пучок цветов: часть соцветия сирени, одуванчики и одинокий мак, всё это перевязано чёрной атласной лентой. — Прошу, примите это как скромный знак моего расположения, — его голос стал нежнее и тише, он протянул Вам цветы, чуть склонив голову. Щёки порозовели, в лицо бросилось тепло, мягкая девичья рука тянется к милому пучку цветов и берёт его, проведя пальцами второй руки по лепесткам мака. — Спасибо Вам, я очень признательна, — бережная улыбка играет на губах обоих и Вы смотрите Генриху в глаза: светлые, поблёскивающие, красивые, затягивающие. — Я был бы рад встретить Вас вновь, милая (Имя), — коротко говорит он, но этого достаточно, чтобы заставить Вас «запылать» ещё сильнее. — И я была бы рада нашей встрече, Генрих, — голос подрагивал, и Вы словно не думая ни о чём назвали партийца по имени, осеклись, но вида не подали. — Но сейчас я должен ехать к себе, — с грустным видом произнёс он, глядя куда-то в сторону. — Хорошего пути, герр Гиммлер. Мы непременно ещё встретимся, — он поднял взгляд и снова улыбнулся, но в этот раз как-то грустно. В душе бушевал ураган, было столько мыслей о нём… О том, как он говорит: нет, это совсем не простой прохожий, он хорошо образован, пусть и не имеет такового диплома, у него прекрасная речь, голос необычен, но очень приятен, а глаза, пусть и заключённые в стекло, ясны и ярки… — До свидания. — Непременно, (Имя), непременно.