Желания.

Кажется, у Вас с Генрихом вскоре после той встречи завязался, как бы сказали люди, роман. Сначала была переписка, где Вы с ним всё так же обсуждали разные темы, но любимой в этом диалоге стала скандинавская мифология. Этот мир безумно влёк вас обоих, там были свои правила, законы — всё иное, неудивительно, что вы могли сидеть над очередным письмом по нескольку часов и увлечённо перечитывать красиво, со знанием темы написанные строки, приятно вздыхать, брать свой лист бумаги и писать на нём ответ, старательно продумывая каждое слово. И так тепло от этого становилось на душе всегда, что хотелось заулыбаться широко-широко и ходить с таким выражением лица весь день. Рейнхарду это совершенно не нравилось: его начальник, по совместительству далеко не последний человек в Рейхстаге, принялся уже конкретно охаживать его драгоценную любимую сестрицу, хотя и лично они с того праздника не виделись, разумеется Гейдрих читал эти письма, а иначе он просто не мог. Когда он вчитывался, ему становилось тошно: Генрих явно проявлял к Вам романтический интерес, а Вы (Гейдрих знал, что у его сестры хорошее понимание интонаций и умение читать между строк) никак отрицательно не реагировали, хоть явного расположения тоже не показывали, нехотя держа дистанцию во имя манер. Но всё же Рейнхард чуть ли не трещал от напряжения, когда задумывался о возможных последствиях такого общения и, когда наблюдать за этим было уже совершенно невмоготу, всё же позвал Вас на разговор. — (Имя), прошу, послушай, — Вы внимательно подняли на него взгляд, действительно вслушиваясь в его слова. Он был испуган и очень встревожен, хоть и совершенно этого не показывал, но Вы знали его наизусть, чтобы самостоятельно понять это. — Это невероятно опасно, что для тебя, что для меня, связывать работу с семьёй это большая ошибка, если оступлюсь я, а это вполне может быть, хоть я и осторожен почти во всём, что касается этой темы, — он перевёл дыхание и взглянул на Вас. В его глазах читались нервозность, раздражение и страх, зрачки чуть подрагивали. — Рейнхард, милый, скажи проще, — поднявшись со стула в его кабинете, Вы обошли стол и положили руку на его плечо, как делали всегда. — Моя работа очень опасна, если я ошибусь, то рейхсфюрер может только приказать, чтобы мне снесли голову, но больше всего я боюсь, что это заденет тебя — он поднял свои глаза на Вас, всё вглядываясь в знакомые с детства, но так преобразившиеся черты лица. — Но я не могу запретить вам общаться, как бы я не хотел это сделать, — Вы перебили. — Да и поймёт он, что этот разговор состоялся, побудь оптимистом. Он безумно непредсказуем, так что вдруг я окажусь твоим спасательным кругом, если что-то и впрямь случится? — он убито покачал головой. — Сейчас ты вертишься в кругах, где любовь…или что там у вас, мгновенно отойдёт на второй план, как только произойдет что-то действительно серьёзное. Умоляю тебя, (Имя), будь осторожна с ним. — Буду, Райни, непременно буду. Вы не были. «Милая моему сердцу (Имя)! Не сочтите за наглость мою скромную просьбу принять моё приглашение к себе в резиденцию Вевельсбург! Там я держу самую крупную часть своей библиотеки ещё пару интересных предметов из личной коллекции…». Вы выплеснули руками от растерянности, тут же прикидывая план дальнейших действий. Отказ в любой форме сразу же отметался, нельзя так резко и чётко обозначить, что что-то не так. Ситуация была безвыходной, но, признаться честно, единственное, что тяготило при мыслях о поездке — состояние Рейнхарда. Такой его вид убивал Вас наповал, Вам хотелось чуть ли не рыдать, видя подлинный, хоть и тихий ужас в его взгляде. Никогда до этого не удавалось застать его в таком настроении. Было решено ничего не говорить брату, чтобы лишний раз не вызывать у него сердечный приступ, встретиться с Генрихом тайно. Как поэтично… В тот день Вам везло: Рейнхард как раз сорвался в Прагу, важные дела не ждали отлагательств, он попрощался, оставив записку и был таков. «Так будет лучше нам обоим» — думалось в ту минуту Вам. Надо бы сказать, что общение с Гиммлером проходило уже далеко не только в переписке и через месяц после таковой рейхсфюрер поинтересовался, есть ли у Вас телефон. Конечно же он был, но скорее для красоты, в последний раз Вы созванивались с подругой около года назад, и новомодный аппарат стоял без дела, и пылился на тумбочке. В итоге Ваша спальня каждый вечер превращалась в переговорный пункт, надо бы сказать, что в неофициальной обстановке Генрих становился невероятно говорлив, и, редкий случай, слушать такой поток информации Вам нравилось, было интересно, действительно интересно. Темы были абсолютно разные, как и тогда на празднике, но здесь он был иным, более открытым: позволял себе громко смеяться, травил анекдоты. «Гейдрих никогда не рассказывал их, хоть тоже иногда и шутил» — непонятно, почему Вы подумали об этом. И в конце концов, что Вы, что Генрих стали ждать вечера, как чего-то чуть ли не волшебного чуда. Это всё к тому, что ехали Вы не чёрт знает, к кому, а к уже хорошему знакомому. Скромная полуофициальная одежда: белая рубашка, поверх неё голубой расшитый цветами кардиган и юбка чуть ниже колена, ничего помпезного, как и скучно серого. Повертевшись у зеркала и чуть подведя глаза и губы, Вы решили, что выглядите более, чем сносно и в таком виде можно ехать. Путь не был далёк, особенно, когда в наличии личный водитель, ведь Вы лично попросили Генриха не присылать никого за, чтобы не напрягать лишних людей. Доехав до места назначения, Вас встретила горничная у самых ворот, видимо, проведя в дом. Личная встреча была для вас обоих сродне чуду и хоть приветствие в обществе персонала было очень сдержанным, в двух парах глаз бился один общий огонь. Как только вас оставили наедине, Вы не выдержали и обняли Генриха за плечи, уткнувшись в его плечо, хоть Вы были и повыше. — Вы простите мне мою энергичность, просто я действительно ожидала нашей встречи вновь, Вы необыкновенный человек, герр Гиммлер, — на выдохе произнесли Вы, оторвавшись от его плеча и поглядев в лицо: оно словно бы преобразолось с момента вашей первой встречи, стало добрее, черты теперь не смешили, а притягивали, улыбка дарила тёплое чувство где-то глубоко в груди, даже если это и была влюблённость, то эта мысль вовсе не претила. Генрих, казалось, ощущал то же самое, с самого начала ему было тяжело понять, зачем молодой, богатой и привлекательной девушке нужны знания в сфере мифологии. Но даже сквозь непонимание, он далеко не был против провести время в Вашей компании, как и Вы. — Милая госпожа Гейдрих, — с лёгкой улыбкой, по-хорошему вздохнув, начал он. — Нет нужды извиняться, ведь я разделяю Ваши эмоции от встречи, — вы глядели друг на друга секунд пять — Полагаю, Вы здесь ради обещанной в письме и по телефону библиотеки? Тогда прошу за мной, — Генрих поднялся из кресла и пошёл на выход, Вы торопливо последовали за ним. — Вы правы лишь на половину, также я явилась за хорошей компанией в изучении древних текстов, — от Ваших слов, Генрих обернулся на ходу и с улыбкой ответил: — Я рад, что и сам я Вам по душе, Вы замечательная девушка, — Ваши щёки чуть порозовели.

***

Много времени Вы провели в Генрихом: несколько часов и все за книгами, или же идя в очередную комнату, где висела на стене, лежала в серванте какая-нибудь редкая вещица. Книг и таких диковинок у Генриха, надо бы отметить, действительно огромное количество и про каждую из них он рассказывал какую-то историю: легенду об этом предмете или же просто, как он искал его, и это было действительно увлекательно, слушать Гиммлера не было в тягость. Ему действительно стоило бы стать учителем или преподавателем, но он уже выбрал свой путь. С ним было уютно. С ним было хорошо. Тогда он проводил Вас до машины. Хотел обнять на прощание, но воздержался — водитель мог увидеть. Вместо этого аккуратно взял за запястье и прижался мягкими губами к тёплой шёлковой коже тыльной стороны кисти. Надо ли говорить, как Вы тогда раскраснелись?.. Вы нервничали, когда Рейнхард должен был приехать. Несмотря на то, что Вы просили его не волноваться, душу терзало сомнение в том, что он действительно спокоен, когда речь заходила о Генрихе. И не зря, ведь брат неистовствовал от одной мысли о том, что чёртов Гиммлер охмуряет его сестру, его любимую дорогую (Имя), словно она единственная женщина во всей Германии… Когда Рейнхард вошёл в дом, Вы не услышали и совсем не ожидали, что его мягкая рука ляжет на плечо. Вы мгновенно поднялись из кресла и обернулись, и, как только увидели брата, бросились ему на шею, обнимая и прижимаясь к нему. Вы были в курсе неспокойных настроений в Чехии и вполне резонно опасались, что озлобленные, голодные и одичавшие от страха славяне могут сотворить что-то страшное с Вашим дорогим братом. Но обошлось, чему Вы были невероятно рады. — Ну наконец-то ты дома, Райни, — всего недели его отсутствия было достаточно, чтобы в груди зародилось тянущее чувство тоски по любимому близкому человеку. — Ничего не случилось? — по погладил Вас по голове, хоть и разница в росте не была колоссальной, и тяжело вздохнул. — Нет, но видимо чехи решили брать меня не ядом, но измором, — поймал Ваш обеспокоенный взгляд он и продолжил. — Почти не спал эти три дня, весь в документах и встречах, — лишь сейчас в глаза бросились иссиня чёрные веки, окольцовывающие глазницы, отёки не щеках и туманный взгляд. Вы качаете головой, кладя руку на щеку брата. — Иди в спальню, завтра с утра помоешься, ты ещё к Лине хотел поехать, помнишь? — с лаской напоминаете Вы, слыша очередной вздох, кладёте руку на его плечо и мягко подталкиваете в сторону лестницы наверх, брат неохотно сдвигается с места, но идти никуда пока не спешит. — Не упрямься, Рейнхард, она очень соскучилась по тебе за это время, и переживала за твою безопасность, — он повернул голову и устало потёр глаза, борясь с одолевающей его сонливостью. Это заставило Вас быть ещё настойчивее и уже повести чуть ли не под руку вверх на второй этаж. — Я уж лучше завтра с тобой останусь, тосковал я сильно, ты и сама это знаешь, — подобное признание от Рейнхарда было редким, но ценным словно алмаз, так Вы ощущали, что нужны ему, что он искренне любит Вас, а не как у всех прочих братьев и сестёр, которых соединяет лишь давно минувшее детство и общая фамилия, и то, пока сестра не выйдет замуж. — Как знаешь, Райни, говорю же, она скучала… — иногда Вы не были довольны поведением брата с женщинами: он часто мучил их, менял партнёрш как перчатки, умудряясь с этими ещё и работать. В глубине Вашей полной эмпатии и ласки души была надежда, что Лине фон Остен повезёт хотя бы чуть больше, ежели её товаркам по несчастью. Вы же о личной жизни пока ещё не думали в силу возраста и желания найти дело своей жизни. Вас совершенно не прельщал жизненный цикл женщин старой аристократии, состоявший из короткого детства, проведённого в обучении всяким бесполезным и не очень ремёслам (вроде той же игры на скрипке, будь она неладна), самостоятельный выход в свет где-то лет в 20, пара-тройка романов, а позже наконец замужество и дети. Первые два этапа были пройдены, да и замужество и семью Вам бы хотелось когда-нибудь завести, но лишь после того, как удастся найти, чем заниматься в жизни. Из мыслей о будущем, Лине и женщинах брата Вас вырвал его смачный широкий зевок: вы уже стояли перед верью его просторной спальни, так что здесь было решено его и отпустить готовиться ко сну. Рейнхард пожелал Вам спокойной ночи и обнял, проведя широкой мягкой ладонью по голове, открыл дверь и с тяжёлой поступью исчез в темноте проёма, закрывая дверь. И лишь сейчас Вы ощутили, как всё это время колотилось от волнения сердце, очень радовало, что Рейнхард даже ничего не спросил о досуге во время его отсутствия. Как же отлегло от души, почему-то казалось, что завтра за чаем он это уж точно не спросит, значит забудет. Можно спать спокойно, в буквальном и переносном смысле.