Желания.

Через пару месяцев, почти позабыв страх попасться брату на глаза брату, Вы стали чаще наведываться к Генриху, но визиты и их атмосфера слегка изменились: внутри заговорила девичья гордость и теперь Вам казалось совершенно неприемлемым гнать к Гиммлеру по первому звонку или свисту, как послушная собака. После пары отказов в качестве профилактики, рейхсфюрер понял намёк, стал высылать собственную машину, а иногда и заявляться лично, что несомненно подстёгивало эго такой молодой девушки, как Вы, хоть такие встречи были в тысячу раз более опасны, ведь любой случайный свидетель мог разрушить Ваш с ним общий секрет. Кажется, Генрих прекрасно понимал, что Ваш брат далеко не рад таким свиданиям, но тема эта не поднималась ни в одном из разговоров -- не было повода и желания обсуждать это. Словно игнорировали эту тему. Со временем кое-что в ваших с ним отношениях кое-что изменилось: Вы начали ловить на себе странные взгляды: затяжные, чуть ли не томные. Хотя таковыми их никак не назвать, где-то в глубине души Вы ожидали такого внимания, оно подогревало интерес и разжигало ответную страсть к Генриху, ждали лишь, когда он сорвётся, открыто даст понять, чего от Вас хочет помимо долгих, задумчивых разговорах об эддах и футарках, ему стоило лишь намекнуть, взаимность не заставила бы себя ждать, окунуться в пучину взаимного жара вместе с ним, но пока оставалось лишь ждать, хотя бы пытаясь изображать скромность и порядочность. Из невинного, чуть ли не детского романтического интереса, Ваши чувства стали тщательно сдерживаемой страстью в смеси с крепкой любовью. Иногда без стыда и сомнения Вы признавались себе, что с радость бы почувствовали его губы на шее, а тёплые ладони на изгибе покатых бёдер. И снова звонок. Просьба -- такая вкрадчивая, не предложение, как обычно, а именно просьба. Вы просто не могли отказать ему, да и совершенно не хотелось коротать остаток дня в одиночестве. Хоть Вы и не планировали сегодня никаких активных действий, решили как следует подготовиться, выглядеть шикарно. Томный вздох в трубку, демонстративный зевок и кокетливая просьба дать Вам хотя бы одеться и разговор окончен там том, что в пять часов подъедет автомобиль. Маята, одна маята... Сказать, что в тот вечер Вы выглядели просто ослепительно, ничего не сказать: изумрудное платье с открытой спиной и высоким разрезом на бёдрах, подведённые ресницы и даже какой-то трюк с тенями, который вы подсмотрели в каком-то американской рекламе, немногочисленная, но весьма яркая бижутерия. Полный парад и шик. Заведение было помпезным, в стиле Геринга. Надо бы его как-нибудь спросить, бывал ли он там, множество столов, официантов, гости, среди которых было пара итальянских, кажется, военных или чиновников, их торопливая и красивая речь привлекала внимание, а наряды их дам и их самих заставляли сворачивать шею, настолько красиво и элегантно всё выглядело в купе с интерьером. Огромное, высокое помещение с колоннами, словно бы из белоснежного мрамора или слоновой кости, арочный потолок с круглым сводом и огромные блестящие позолоченные люстры, освещающие белым светом всё помещение. По началу за столом Вы словно отсутствовали, хотя Генрих рассказывал очень интересные вещи, но сейчас Вас занимал не его ум и галантность, но романтика и флирт. Сегодня Вы шли ва-банк, пожалуй, впервые. И вот, наконец, решили броситься "в атаку". Брали поражённого Генриха штурмом, говоря на очень личные и щепетильные темы, периодически приправляя всю беседу недвусмысленными шутками и вопросами. Генрих такого совершенно не ожидал, по сему "поплыл" почти во мгновение ока, что называется, поймав волну, принялся отвечать Вам в том же стиле с чуть ли не ещё большим рвением, чем его спутница, настраиваясь на нужную атмосферу. Ту ночь Вы провели вместе впервые: мягкая кровать, белые простыни, объятия, жаркие поцелуи и сбитое дыхание составляли те мгновения. Ощущения были словно бы неземными, ещё бы было иначе для Вас -- девушки, у которой почти не было опыта до этого часа. Но Вас не смущало это обстоятельство, в ласках Вы просто неистовствовали, пускай и часто действуя совершенно наугад, лишь предполагая, что может быть приятно, а что -- нет. Выходило на удивление хорош: Генрих ни на секунду не смолкал, изгибал спину, гладил по волосам и даже, когда Вы случайно цапнули его за самое сокровенное зубами, лишь чуть пошипел, но в итоге рассмеялся. В перерывах обнимались, кутались в одеяло, коротали время как могли, а потом свона продолжали, а ночь всё, казалось бы не кончалась, и лишь когда солнце зарозовело за горизонтом, вы оба уняли свою страсть и позволили себе устало рухнуть на простыни. Генрих уснул почти сразу же, пообнимав Вас и уткнувшись носом в шею, а Вам же чувство теплоты и наполненности где-то внизу живота и липкой влаги между мягких бёдер не давали провалиться в сон, но всё же скоро лёгкая истома и измождённость взяли своё.

***

Пол часа назад Гейдрих сидел за своим столом в кабинете, уперев руку в лоб, растрепав свои светлые, с утра пол часа вылизываемые до блеска волосы, но не шевелился, был словно раскрашенная скульптура, согнувшись над болотно-зелёным пластмассовым динамиком, откуда раздавались шорохи простыней, постанывания и тихое шипение помех. Гейдрих проклинал себя за своё любопытство, высокие технологии -- за свою доступность и возможность слушать подобные вещи, Гиммлера -- вообще за всё, что угодно. Рейнхард тяжело вздохнул и поднялся с места, направившись к сервану, выудил оттуда графин с янтарной прозрачной жидкостью, вроде это был ром, или какой-нибудь коньяк. Какое-то дорогое поило, которое кто-то пару лет назад вручил тому на какой-то вечеринке. Запах и вкус сирта не был привычен и неприятен, даже после маленького пробного глотка Гейдрих поморщился: вкус был гнилостно-сладким, больно жёг горло -- пить Рейнхард совсем не привык. Никогда он не интересовался опьянением, ведь люди пьют, чтобы сбежать от проблем, Гейдрих же привык их представлять. Впервые хищник прятался в одной норе вместе с жертвами. Голова кружилась, а под звуки из подслушки становилось ещё хуже. Ладно бы, стоны родного голоса были терпимы, Ваш тембр всегда успокаивал нервы, но от приглушённых и чуть комичных вскриков и вздохов Гиммлера скручивало внутренности. Рейнхард налил себе пару глотков в чашку из под кофе, взял его в руку, резко выдохнул и, поднеся её к губам, запрокинул голову, вливая в себя жуткую отраву, его перекосило изнутри так, что на глаза почти навернулись слёзы, он аж раскашлялся прижав к мокрым покрасневшим губам ладонь, щурясь. Гиммлер словно бы знал, что так и будет, что Гейдрих непременно услышит то, как Вы с ним уединяетесь, чтобы побесить, утвердить власть, подразнить и без того подчинённого Гейдриха, а тот видел в этом лишь сильное унижение. Будто бы Генрих хотел затащить Вас в постель исключительно, чтобы напоминать об этом Ойгену, пьяному разуму которого рисовалась картина: "Здравствуйте, герр Гейдрих, вот новый приказ о переформировке штаба РСХА в Париже, я уже подписал все документы. Ну знаете, как только слез с Вашей дорогой сестры". Гейдрих потихоньку пьянел, голова отказывалась думать, чему он был невероятно счастлив и рад, а чтобы закрепить результат, опрокинул ещё пару глотков, благодаря себя за неустойчивость к алкогольным парам и возможность быстро напиться. Давно Гейдрих не переживал столь дрянных вечеров.