Желания.

Гейдрих проснулся с жуткой головной болью, было ощущение, что только что его череп оказался на наковальне, по которой со всей дури ударили. Весьма характерно для похмелья, только вот, напиваясь до бессознательного состояния, Рейнхард об этом совершенно не задумывался, и то, потому что по-настоящему забыться крепким пьяным сном у него вышло лишь в момент, когда из подслушки раздался Ваш последний удовлетворённый расслабленный стон, и тот наконец рухнул лицом в стол, проспав сидя всю ночь. Проведя остаток ночи в плотной форме в неудобнейшем для сна положении, да ещё и душной комнате, встречал это утро Гейдрих отвратительно. К трещащей голове прибавилось ещё и тело, которое словно бы переехал танк, ведь болело вообще всё, он даже нен мог понять, где хуже — в словно бы перебитом застывшем позвоночнике или в обескровленных, согнутых в суставах конечностях. На столе стоял графин с водой, который эсдэшник осушил чуть и не махом, да так что под конец было тяжело сделать вдох. Игнорируя боль в затёкшем теле, и скинув с себя тяжёлый жаркий китель, Гейдрих пополз, а иначе его поступь нельзя было назвать, в ванную комнату к зеркалу. Оказывается, он ещё и так неудачно уснул, что прижался левой щекой к лакированному гладкому столу, из-за чего на ней красовалось здоровенное алое пятно, словно бы Рейнхарда кто-то как следует шлёпнул по лицу сковородкой, и так, молясь, чтобы этот след не перерос в уродливый сливовый синяк, озлобленный на весь мир уже с утра (обычно он начинал ненавидеть человечество чуть позже полудня или после обеда), стащил с себя до нитки пропотевшую рубаху и штаны, полез отмокать в ванну с солями, которые обычно избавляли от ноющей головы или спины под конец рабочего дня. В горячей, обволакивающей паром и влагой ванной, ожидаемо, стало полегче, и проворчав что-то под нос, откинулся назад и расслабленно выдохнул. Вчерашний вечер он даже не вспоминал, да и о Вас не думал. И слава Богу, ни к чему ему сейчас ещё и эти переживания. Отмокал в ванной он примерно час, благо мог себе позволить, на дворе было утро субботы. Вылезая из воды, Гейдрих накинул на себя пушистый халат и прямо так, не вытираясь, переступив через кучку одежды на полу, ушёл в спальну и упал в кровать, снова забывшись сном, но на этот раз чуть более приятным и глухим, чем тот, в котором он провёл эту ночь.

***

Солнце заливало светом уютный тёплый уютный номер через открытые двери и ставни к террасе, утренний ветер колыхал белые полупрозрачные занавески, прохладой обдувая душную после бурной ночи спальню. На туалетном столике лежали украшения, и когда солнечные лучи касались их граней, те бросали на стены позолоченные, зеленоватые и белёсые пятнышки россыпями. Как только Вас оставил сон, Вы сладко зевнули и потянулись, вытягивая вверх руки и заключая пальцы в замок над своей головой, расправляли плечи, разминаясь. Решили оглядеться: знакомый номер с красивыми картинами и мебелью, белое мягкое одеяло, уютные простыни и лежащий рядом Генрих, мирно сопящий, иногда ворочаясь и забавно морща нос, не хотелось даже тревожить столь сладкий сон рейхсфюрера, но Вы не удержались и с улыбкой погладили его по голове, приглаживая взъерошенные тёмные волосы. Вы аккуратно вылезли из постели и снова потянулись, но в этот раз полностью, скрестив руки на затылке, выгнув спину и поднявшись на носки. Вышли на маленький балкончик, где стоял небольшой столик с недопитым шампанским и пара стульев. Вы взяли холодную тёмную бутылку в руки, повертели в руках зачем-то, и налили в стоящий там же рядом бокал. Конечно же, напиток выдохся за ночь, но вкуса не утратил, пить его было весьма приятно, хотя, казалось бы, кто начинает день с распития спиртного? Голова была пуста, хотя в ней фоном иногда быстро вспыхивали отрывки из предыдущего вечера, но Вы совершенно не цеплялись за них, а наслаждались рассветом, сидя на холодном металлическом стуле с бокалом в руке в чём мать родила. Вы не знали, сколько именно Вы там просидели, пока не почувствовали на прохладной коже своего плеча широкую и тёплую ладонь, и быстро обернулись. За спиной стоял укутавшийся в пуховое одеяло Генрих, кто ж ещё это мог быть? — Не знал, что ты ранняя пташка, — он улыбнулся, подвинул ещё один стул и уселся рядом, приобняв Вас сзади за талию и также укутал в своё одеяло, прижав к себе. Он был тёплым и мягким, касаться его кожей было крайне приятно. Вы заулыбались в ответ, но ничего не сказали, поглядев в глаза Гиммлеру, а потом снова обратили взор куда-то в горизонт, а может, на летящих птиц, а может и на солнце, но уже положив голову на плечо Генриху, обняв его в ответ. Домой Вы ехали с боевым настроем, знали, что сейчас Ваш брат уж точно в курсе всего, что между вами с Генрихом было и есть, вырваться из-под его опеки и сбежать хоть куда-нибудь, лишь бы подальше от него и его контроля. Лишь сидя в обнимку с понимающим Вас человеком, пришло ощущение настоящей свободы, а не той мнимой, словно бы искусственно созданной, чтобы усыпить Вашу бдительность и подавить желание бороться за самостоятельность. Идти против брата, самого Рейнхарда Гейдриха было опасно, Вам это мог сказать любой немец, еврей или чех, и пусть Вы откровенно боялись последствий, попытаться всегда стоит, ведь так? Бойкий и смелый характер всегда отличал Вас от прочих девушек из аристократических семей. Пусть и было страшно ощутить на себе немилостивый холодный взгляд, почувствовать холод бледной кожи на руке или шее, Вы решили идти в бой. Пусть он был ласков, добр, но…в 23 года жить со старшим братом и не иметь никакого официального партнёра по прихоти второго казалось чем-то комичным и ненормальным, пока не вспоминаешь, что это и есть твоё небытие. Золотая клетка, как она есть, не более… Это заставило Вас задуматься о грустном: ужель он видит в любимой сестре такого же подчиненного? Политического соперника? Противника или врага, зарубежного шпиона или еврея, скрывающего свою родословную? От этой мысли становилось горько, но в то же время она злилась и давала ещё одно основание бежать. «Я дура, он и меня обманул!» — корили Вы себя за то, что в упор не замечали тотального контроля, маскируемого под заботу ранее, а теперь, когда появилась причина вырваться из этого порочного круга, Вы понимали, что находитесь в этом положении настолько давно, что привыкли и стали воспринимать как данность, как нечто нормальное, для чего приемлемо происходить с Вами ежедневно, в чём можно жить припеваючи. И, да, жизнь в таком подчинении не была так плоха, как, к примеру, жизнь в бедности под мостом, но чёрт возьми, молодой пылкий нрав требовал автономности. Заехав домой и отпустив водителя, Вы сняли по пути своё пальто, и понеся его в руках, направились куда-то, где Вы думали был дом, а теперь уже совершенно не были уверены в этом. Не было никаких идей, как начать разговор с братом, который уже скорее воспринимался не как близкий родственник, а как кто-то чужой, страшный и холодный. Было решено ждать вечера, а там уже видно будет, всё, что нужно было сейчас — не попасться на глаза братишке и просидеть у себя до конца дня, а потом уже хотя бы пытаться строить диалог, если удастся с ним встретиться. Зайдя в комнату, Вы рухнули почти без чувств на кровать, еле-еле успев раздеться и проспали мёртвым сном чуть ли не до самой ночи. Как ни странно, пробуждение не было тяжёлым, даже наоборот — Вы встали с кровати полной энергии и сил девушкой и уже были на все сто готовы к планируемому «страшному Суду», который, как Вы были уверены, собирался устроить Рейнхард. Набросив на себя халат, Вы вышли из комнаты в темноту ночных высоких коридоров и бесстрашно двинулись вперёд, исчезая в полутьме малоосвещаемых сводов и стен.