Without your hands

      — Здесь направо, пожалуйста.        — Понял, — кивнул водитель такси, серьёзный, крепко сбитый парень лет двадцати пяти, и осторожно повернул руль, чтобы машину не занесло на скользкой дороге.       Я откинулся на спинку сиденья и выглянул в окно. Крупные хлопья снега липли к стеклу и тут же сползали вниз широкими ручейками. Не слишком приятная погода. Особенно когда не знаешь, чего ожидать от грядущей встречи с родителями.       «Они должны хотя бы выслушать тебя», — подбодрил голос Йена в моей голове. Вчера мы весь вечер проговорили по телефону, обсуждая различные варианты развития событий, но строго говоря, в тот момент я куда больше нуждался в моральной поддержке, чем в чётком плане действий. Жизнь уже не раз доказывала, что даже самый чёткий план в любую секунду может полететь к чертям.       Так что — да, я здесь для того, чтобы меня выслушали, а там будь что будет. Вряд ли отец позволил бы мне приехать, если бы за прошедшие месяцы они не смягчились хоть немного. Может, всё-таки соскучились? Неважно, об этом тоже лучше не думать. Не ждать ничего. Не надеяться лишний раз. Если слишком сильно поверить в рождественское чудо, можно не выдержать последующего разочарования.       Вид знакомой подъездной дорожки заставил сердце сжаться.        — Здесь? — деловито уточнил таксист.        — Да, спасибо, — кивнул я и расплатился. Перед тем, как выйти из машины в метель, пару мгновений подержался за ручку, приводя чувства хотя бы в относительный порядок.       Машина скрылась. Я думал, что одиночество усилит панику, но вместо этого на меня снизошло странное спокойствие. Отступать было некуда, да и незачем. Я слишком устал от молчания. Пусть всё это уже закончится. Хоть как-нибудь.       Поправив рюкзак за плечами, я на негнущихся ногах побрёл по хлюпающим от мокрого снега плитам, но через пару шагов остановился в недоумении.       Дом всегда был таким… маленьким? Логично, что он заметно уступал по габаритам и перенаселённой общаге, и учебному корпусу, однако раньше он выглядел более просторным. Неужели я настолько отвык? От местами облупившейся краски на стенах, от узкого крыльца, от двери с вставками из матового стекла, от дверного звонка… Мне стоит позвонить, как гостю? Но на дне моего рюкзака валяется ключ… Нет, лучше всё-таки позвонить. Так будет правильнее.       Палец замер напротив знакомой кнопки. Ну нажму я её, а дальше что? Просто сказать «привет»? А если наше общение на этом и закончится?..       Так, хватит. Не думай об этом, Клэй. Вообще ни о чём не думай. Ну, три, два, один…       За закрытой дверью раздалась знакомая мелодичная трель. Талая вода капнула с волос за шиворот, и меня передёрнуло. А может, виной тому была не капля, а торопливые шаги в прихожей. Короткие и мягкие шаги. Сердце невольно пропустило удар.       Мама…       Она немного располнела за эти полгода, обзавелась более короткой стрижкой и перекрасила волосы. Взгляд молниеносно выхватил каждую новую морщинку в уголках её широко распахнутых глаз и губ. Она смотрела на меня и молчала. А у меня в горле застрял ком величиной с кулак.        — Клэй, — прошептала мама.        — М-мам… — Чёрт, голос всё-таки дрогнул.       Пару секунд её глаза растерянно метались по моему лицу, затем она тяжело выдохнула и молча прильнула к моей груди.       Хотелось бы мне остаться гордым и невозмутимым в тот момент. Показать, что я изменился, стал сильным и независимым. Но кого я обманываю? Конечно, я обхватил маму, такую мягкую и тёплую, обеими руками, уткнулся носом в её висок и изо всех сил стиснул зубы, чтобы не разреветься (это было бы уже чересчур). Меня рвало на куски от дикой, отчаянной грусти. Почему у нас всё так по-дурацки вышло? Зачем было столько времени мучить друг друга? Может, хоть теперь у нас наконец всё наладится?..       Со стороны гостиной раздались тяжёлые шаги. Подняв голову над маминым плечом, я невольно вздрогнул.       Отец постарел. У него и раньше были залысины, но они не бросались в глаза так сильно, как сейчас. И кажется, он, в отличие от мамы, немного потерял в весе. А ещё не спешил бросаться мне на шею — его брови были сурово сдвинуты.       Ничего не наладится, Клэй. Не так просто.        — Привет, пап, — хрипло выдохнул я. Мама, отстранившись, стиснула мои локти и тоже повернула голову к отцу.        — Дорогой…        — Нечего стоять на пороге, — сухо отозвался он и снова скрылся в проёме. Выпустив меня, мама поторопилась за ним. Я остался в прихожей, с глухо колотящимся сердцем и горьким комом во рту.       Да, глупо было бы ожидать от отца радушного приёма после нашей ссоры, но мне хватило бы… не знаю. Кивка? Взмаха рукой? Взгляда, чуть менее явно намекающего на то, что я нежеланный гость в доме, куда меня, на секундочку, сам отец и пригласил?       Первым порывом было выскочить обратно за дверь и хорошенько ею хлопнуть напоследок, но я не мог позволить себе сдаться так просто. Я здесь, чтобы расставить все точки над «i», раз и навсегда. Ради себя и Йена. Не получится — уйду и больше не вернусь. Чуть меньше месяца назад эта мысль пугала чуть ли не до обморока, но теперь я готов. Выпутавшись из куртки, я подхватил с пола рюкзак и зашагал в гостиную.       Хоть тут всё осталось совсем по-прежнему, точно так же, как два с лишним года назад, когда мы только переехали. Те же обои, тот же исцарапанный кофейный столик, оставшийся от предыдущих хозяев, те же кресла и диван. Не то чтобы я раньше проводил тут много времени — в основном, торчал в своей комнате, — но привычные мелочи успокаивали.       А вот родители, застывшие в паре шагов от двери — совсем нет. Я надеялся, что они подождут сидя, но они остались на ногах и о чём-то спорили шёпотом. С моим появлением диалог резко оборвался. Великолепно. Ничуть не нагнетает обстановку.        — Может, хотя бы присядем? — натянуто хмыкнул я. Удивительно, но они всё же послушались и вдвоём опустились на диван. Я не стал искушать судьбу и, сгорбившись, присел на край кресла.       Молчание. Лишь навязчиво тикают часы. Да что они, совсем не собираются мне помогать? Думают, одного милостивого «приезжай» достаточно? Ну ладно. Ладно. Злость мне тут не помощник. Кто-то должен разорвать этот замкнутый круг. Начать с главного.       — Спасибо, что не бросили платить за моё обучение.       «Это самая тупая вещь, которую я слышал от тебя, после шлюхи и тату с Козерогом», — прокомментировал хрипловатый голос в голове. Как всегда Йен, даже воображаемый, был совершенно прав: худшего начала беседы трудно было себе представить. Но что есть, то есть.        — Тебе нужно учиться, — пробормотала мама, глядя куда-то в сторону. Я с надеждой уцепился за подвернувшуюся тему:        — Да. Я учусь. Стараюсь. Не всё получается, но оценки…        — Ты здесь, чтобы поговорить об оценках? — оборвал отец. Что-то громко щёлкнуло в висках. Я скривился.        — Ну, не знаю. Мне казалось, вам может быть интересно узнать хоть что-то о моей учёбе. Впервые за полгода.       Топнуть по хрупкому осеннему ледку у себя под ногами и то было бы безопаснее. Мнимое хладнокровие отца пошатнулось, его тёмные глаза в лучах морщинок полыхнули гневом. Отлично. К чёрту дипломатию.        — Но если не хотите — ладно, — продолжил я сквозь зубы. — Поговорим о чём-нибудь другом. Честно говоря, я без понятия, что именно вы планировали обсудить, ведь всё это время вы прекрасно обходились без слов.        — Сбавь тон, — посоветовал отец.        — Я замолкаю. Вас хочу послушать.        — Клэй, ты должен понимать! — вмешалась мама, нервно стискивая побелевшую руку отца в своей. — Скрывать от нас такие вещи, тянуть до последнего, а потом вот так… Думаешь, это не было шоком для нас?        — Причина была только в этом? Вы полгода отходили от шока?        — Не смей обвинять свою мать и меня! — отчеканил отец и даже привстал с дивана, но мама силой усадила его обратно. Тогда он наклонился вперёд, глядя мне прямо в глаза. Пепел от его взгляда мог бы прожечь ковёр. — Как долго ты молчал, Клэй? Как долго ты притворялся тем, кем не являешься? Намного больше полугода, я полагаю!       «Притворялся»?       Мои уши вспыхнули. Наши отношения никогда не были доверительными настолько, чтобы я решил рассказать им нечто столь сокровенное. Вообще что-либо рассказать. Я всегда либо стыдился собственных проблем, либо не считал их стоящими чужого внимания, потому и молчал. Итог: родители действительно не знали настоящего меня. Но только ли моя это вина?        — Притворялся, да. Притворялся, что у меня всё в порядке, даже когда это было совсем не так. Но не помню, чтобы вы всерьёз пытались выяснить правду, — сдавленно ответил я, стискивая ткань джинсов на коленях. Глаза округлились у обоих. — Вы спрашивали об успехах в школе, о друзьях, о девчонках — всегда одни и те же вопросы. Я говорил то, что вы хотели услышать, и вам было этого достаточно, не так ли? Никто из вас ни разу не спросил, почему мне грустно, или не нужна ли мне помощь, или почему я слушал один музыкальный диск целый месяц, а потом взял и выкинул его…       Голос надломился. Слишком живо вспомнился далёкий осенний вечер и моя старая комната, в которой я, тринадцатилетний, напуганный и совершенно разбитый самой первой любовью, давился слезами, пока в наушниках гремели трагические раскаты бас-гитары. Не просто песни — его любимые песни. Я так давно не вспоминал об этом.        — Его звали Райан, — выдохнул я, прикрыв глаза. — Он был на год старше, такой кудрявый и с веснушками. Весёлый. На гитаре играл. Я смотрел на него и не мог оторваться, так сильно он мне нравился. Мне самому было страшно от того, как сильно… Знаете, как мне хотелось рассказать об этом хоть кому-то? Но я не мог, потому что уже тогда знал, что это ненормально, что такое испытывают только к девочкам, а не к парням. Я реально боялся сойти с ума. Наверное, будь я сумасшедшим, всем было бы проще. Потом были ещё парни, которые мне нравились. Я им, само собой, нет, но дело не в этом. Парни, понимаете? Девушки — никогда. Ни разу.       Каждое слово отнимало больше сил, чем подъём в гору, и я вынужден был остановиться, чтобы перевести дыхание. Кровь стучала в ушах так громко, что я вряд ли смог бы услышать хоть одну ответную реплику, но этого и не требовалось — родители молчали. Сидели, тесно прижавшись друг к другу, на вытертом диване и смотрели на меня во все глаза. Даже отец не пытался перебить. Они слушали меня. А я в кои-то веки говорил.        — Конечно, я это скрывал. От вас — в первую очередь, потому что представлял вашу реакцию и понимал, что… не выдержу. Тогда точно не выдержал бы. В любом случае, вы ничего не замечали. Иногда это было даже удобно. Правда, когда я реально нуждался в помощи, я не мог попросить о ней, ведь думал, что… вам это совсем не интересно.       Губы тряслись так, что я едва смог выговорить последнее слово. К глазам подступала мутная пелена. Нельзя. Надо держаться. Уже почти конец. Скорее бы конец…       — Вы… наверняка думали всё это время, как же так вышло? Почему? А вдруг ещё есть шанс всё исправить? — предположил я с хриплым смешком. — Да, я тоже много об этом думал, но как ни крути, это то, что я не могу в себе изменить. И теперь уже даже не хочу. Не хочу больше притворяться. Не хочу оправдываться перед вами за то, что люблю парня.       Царапины на кофейном столике расползались во все стороны и переплетались, как живые. Голову сдавливали невидимые клещи, ещё одни, поменьше, прицепились к носу, перекрывая доступ кислороду. Я наклонился так низко, что практически лёг грудью на собственные колени. Последние слова еле расслышал даже я сам:        — Я приехал просто попросить прощения за то, что огорчал вас. И сказать, что… что я… как сильно… я… скучал по вам… всё это время.       Выдох. И первая капля, щекотно сползшая к кончику носа и сорвавшаяся вниз, чтобы стать крохотным тёмным пятнышком на рукаве.       Чёрт подери. Если бы я заранее знал, что откровенность — это так больно, я мог и не решиться. Похоже, всё невысказанное и невыплаканное за много лет сплавилось в груди в плотный ком, а теперь он взорвался, грозя разнести меня в клочья. Чья это вина? Честно говоря, уже плевать.       Я не смог поднять голову, услышав шуршание ткани и тихие шаги, — зато вздрогнул, когда мягкая рука стиснула моё плечо. Присев на подлокотник кресла, мама прижалась ко мне и бережно обняла за плечи. Тёплые пальцы зарылись в мои волосы.       И всё.       Слёзы хлынули водопадом. Они струились из глаз и носа, текли сквозь пальцы, которыми я безуспешно пытался прикрыть лицо. Рукава быстро промокли, пара капель упали на джинсы и даже на ковёр. Я, здоровенный восемнадцатилетний лоб, рыдал, как маленький ребёнок, скорчившись в продавленном кресле, а мамина рука ласково гладила меня по волосам. И несмотря на то, что я мечтал провалиться сквозь землю от стыда, тяжесть в груди немного уменьшилась. Совсем чуть-чуть.        — Милый… Как ты мог подумать, что нам всё равно? — прошептала мама. — Мы старались беречь твоё личное пространство, чтобы ты не чувствовал давления, особенно после переезда. Думали, так будет лучше… Но это же не значит, что мы не выслушали бы тебя!         — А сейчас?        — Сейчас… всем нужно было время.       Неловко утерев лицо рукавами, я наконец осмелился поднять опухшие от слёз глаза на отца. Он опирался рукой на столик и пристально смотрел на меня, застыв в крайне напряжённой позе. Как будто тоже хотел обнять меня (или, возможно, ударить), но не решался. Сглотнув, я прохрипел:        — Простите.       Не знаю, за что я извинялся — за то, что развёл истерику перед ними, или за то, что не развёл её раньше. Возможно, решись я на это сразу, всем было бы проще. Кто теперь знает.       — И ты нас прости. — Мама со вздохом поцеловала меня в макушку.       Опустошение достигло своего предела. Я почти готов был отключиться, но тут раздался тихий голос отца:        — Скажи… Ты всё ещё… с Йеном?       Я с трудом разомкнул слипшиеся губы:        — Да.        — И у вас всё… нормально? — Его взгляд неуверенно блуждал по столешнице.        — Ну, поддерживать отношения на расстоянии действительно оказалось непросто, — признал я правоту когда-то услышанных от него слов. — Иногда появляются всякие страхи и сомнения, но мы преодолеваем их вместе, потому что оба этого хотим. Не могу сказать, что у нас всегда всё гладко и без проблем, но я люблю его. Сейчас ещё больше, чем прежде.       Отец медленно откинулся на спинку дивана.        — Сколько? Год?        — Больше.        — Больше года… Не так уж плохо.       Внутри стало чуточку теплее.       Рано или поздно они привыкнут. Даже если не поймут до конца, то смирятся и окончательно примут того меня, с которым раньше не были знакомы, а вместе со мной — мои интересы, привычки и чувства. И Йена тоже. Но только при условии, что работать над этим будут обе стороны.        — Вы ещё не украсили дом к Рождеству? — обратил внимание я на голые стены. Заодно отвлёк внимание от своего зарёванного лица.        — Твоему отцу ни за что не хватит роста, чтобы повесить гирлянду над аркой, а на стремянку я его больше не пускаю, — неожиданно хихикнула мама над моим плечом.        — Я всего-то раз с неё упал, — буркнул отец.        — И с тех пор не можешь разогнуться.       Улыбки на наших лицах всё ещё выглядели неуверенными, но теперь они, по крайней мере, наполнились искренностью. Мама сидела рядом, обнимая меня за плечи, а отец в кои-то веки смотрел без враждебности и осуждения. Прижавшись виском к маминому плечу, я облегчённо закрыл глаза.       Я дома.