Господин Уныние

После того, как закончился тихий час, мы пополдничали, а потом желающие вышли на прогулку. Я хотел остаться, остаться у окна и всё так же разыскивать взглядом Ксению Александровну, ведь её рабочий день уже закончился, и она могла бы зайти. Но воспитательница долго уговаривала меня выйти на улицу, приводя свой главный и единственный аргумент: «Ты слишком бледный из-за того, что не бываешь на свежем воздухе. Я запишу тебя в журнал наблюдения, если ты откажешься». Впрочем, у меня не было выбора. Эмиль, по её мнению, тоже был слишком бледен, поэтому он поплёлся в гардероб, пиная тапками мозаичный пол от раздражения. На улице было уже достаточно холодно, мы всей оравой вышли через главный вход отделения, причём, помимо нашего корпуса, на прогулку вышли и эти шумные идиоты с другого крыла. Нас пересчитали, и мы строем зашагали по всей больничной территории за воспитательницей. Замыкающим звеном тоже была одна из воспитателей. Она следила, чтобы никто не разбрёлся и не убежал через потенциальные дырки в бетонном заборе. Ко мне сзади подошла девочка из шумного крыла и сказала: «Ты очень красивый, но очень грустный. Что-то случилось? Почему ты здесь?». Девочка была в клетчатых домашних флисовых штанах, а сверху на розовую футболку было накинуто серое пальто в цветочек. Пухлые губы, покрытые гигиенической помадой, слегка блестели. У девочки был непропорционально низкий лоб, на который спадали короткие оборванные волоски. Было похоже на то, что она вырывает их именно сама. И на веках практически не было ресниц. Она выглядела странно, совсем не походила на нынешних подростков, которые одеваются лучше топ-моделей. Из её пальто торчали золотые нитки, а на футболке виднелось еле заметное пятно жира. — Спасибо, взаимно, — сухо поблагодарил я. — Разве тебе правда интересно, почему я здесь? — Да, конечно. Я Марина, — девочка подала мне ладонь для рукопожатия. Я отказался, потому что ладонь выглядела влажной. Да и к тому же, я не очень люблю прикосновения незнакомцев. Однако в ответ тоже представился: «Я Константин». — Какое красивое имя. Можно я буду называть тебя Костей? Константин как-то слишком официально, — сказала Марина. — Нет, нельзя. Можно только Константин, больше никак, — ответил ей я, не смотря в глаза. — Ладно… Извини. А почему для тебя так важно, чтобы тебя именно Константином звали? — Я так привык. Мне не нравится Костя. И вообще никакие другие, кроме полного, — резко ответил я. — Ты, кстати, не ответил, почему ты здесь? — Марина незаметно намотала на палец нетронутую прядь волос и начала её крутить, медленно оттягивать вниз. — Я хотел себя убить, — я был краток в ответе. Мне больше не хотелось озвучивать свою причину госпитализации никому, кроме врачей. А зачем? Удовлетворить праздный интерес ненавистных мне галдящих стервятников, которым «посчастливилось» иметь со мной дело. Нет, мне точно нельзя общаться с людьми. Я не умею этого делать. — Я тоже здесь из-за попытки самоубийства. А что ты пытался сделать, если не секрет? — она тихо шаркнула ногой по камням, и я заметил, что она в разных кедах. На левой ноге такой же розовый, как футболка, а на правой — фиолетовый. Что с ней вообще не так? — Выйти в окно, — ответил я. — А ты? — А у меня ужасная аллергия на орехи. Я намеренно съела целый пакет грецких, — звонко рассмеялась Марина. — Экзотично, — оценил я. — даже способ самоубийства выбрала нестандартный. Ну здесь, конечно, фантазия есть. Похвально. — Да, я сама от себя не ожидала. Эмиль, который шёл впереди, начал собирать осенние листья с земли. Он насобирал целый букет, а потом подошёл к нам, засовывая что-то в карман своей чёрной куртки. — Держи, Костян, это тебе, — он протянул мне букет из опавших жёлтых и багряных листьев, шмыгнув красным от холода носом. — Извини, что нагрубил на обеде. — А мне ты не разрешил называть себя Костей, — обиженно протянула Марина. — А кем ты мне являешься, чтобы я разрешил тебе себя так называть? — разозлился я. Она и так бесила меня тем, что разговаривает со мной, так теперь ещё и обижается. — Мы впервые видимся, а Эмиль — мой друг. — я посмотрел на него, проверяя реакцию. Мы вроде не договаривались о дружбе, а я посмел сказать это вслух без его согласия. Но Эмиль не возражал. — Но ты же сказал, что… — она не успела договорить. Я перебил её. — Ему можно. Не обсуждается. Я взял букет в руки. — Спасибо, Эмиль, мне приятно, — сказал я. — Можешь считать, что я давно уже простил тебя. Эмиль вымученно улыбнулся. — Что ты положил в карман? Осенний лист? — я заглянул ему в глаза. — Ничего особенного, просто красивый камень, — занервничал он. — Ты ведь не против, что я представил тебя своим другом? — шепнул я. — А это разве не так? — улыбнулся он. — Спасибо, — выдохнул я, и вздох облегчения неловко вырвался из груди. *** Время тянулось очень долго, я чуть ли не лез на стены от переполнявшей меня скуки и тоски. С Эмилем в последнее время говорить стало трудно. Мы как будто не можем найти общих тем из-за его заметной замкнутости. Всё в этом злосчастном отделении мне давно известно досконально: в девять завтрак, в одиннадцать второй завтрак, в час обед, потом все ложатся спать до полдника, который в четыре часа. Следом ужин в шесть, потом звонки, кефир и осмотр. Каждый день одно и то же. Я выучил расписание еды и знал, что когда и как мы получим. Иногда я мысленно спрашивал у себя, какой бы я хотел видеть свою жизнь, но у меня не было ответа на этот вопрос. Лучше ли валяться на кровати дома и хотеть умереть или же жить по расписанию и получать лечение? В какой-то момент я пришёл к тому, что ни так, ни этак мне не нравится. — О чём ты думаешь? — спросил Эмиль. — О смысле своей никчёмной жизни, — честно ответил я. — И как успехи? — Думаю, что в моей жизни нет смысла. У меня на данный момент всего два варианта: мучиться здесь или умереть дома. Но первый исход событий хотя бы включает в себя хрупкую надежду. Однако где мне взять доказательство, что если я вылечусь, то не попаду сюда вновь или не убью себя в рецидиве? Эмиль задумался. — Ты не прав. Смысл есть в любой жизни, причём он один на всех людей. Как говорил Виктор Франкл: «Человек не должен спрашивать, в чём смысл его жизни, он скорее должен осознать, что он сам и есть тот, к кому обращён вопрос». Все мы выбираем разные пути в осуществлении и поиске смысла, но если определить их в глобальное целое, то смысл будет заключаться в удовольствии. Или скорее даже в свободе. Смысл жизни кроется в поиске смысла жизни, так как мир априори нейтрален. — Значит, моя жизнь бессмысленна. Я не получаю удовольствия ни от чего. Да и свободой это место не отличается, — заявил я. — Зачем ты здесь, Константин? — Чтобы тщетно пытаться вылечиться. — Ты стремишься к тому, чтобы вновь обрести счастье. Если посмотреть на проблему сверху, то ты увидишь то, что ты не можешь быть счастливым. Тогда тебе нужно вылечиться и стать таким. Поэтому ты здесь, — заключил Эмиль. — Тогда, если ты такой гедонист, который познал смысл жизни, зачем ты здесь? — задал вопрос ему я. — Я здесь потому, что я должен улучшить свою жизнь, поставить её на более высокую планку. Тогда я тоже обрету счастье. Жизнь должна быть такой, чтобы она приносила живущему удовольствие от себя. Жизнь не должна содержать боли. Однако и сиюминутные удовольствия отзываются болью впоследствии. Поэтому нужно жить качеством, а не количеством. — Что может гарантировать тебе то, что ты однажды не потеряешь удовольствие, счастье и качество всех этих эфемерных понятий? — Ничего. Но если бы жизнь не была циклична, мы бы не поняли, где радость, а где печаль. Только получив пощёчину можно догадаться, что когда тебя гладят — это приятно. — Тогда мы постоянно должны бороться за это чёртово счастье. Разве эта погоня за радостью не приносит мучений? — Я могу сказать тебе как человек с БАР, что в разных состояниях эта гонка ощущается по-разному. В одном состоянии ты можешь чувствовать, что ты развиваешься, а в другом, что идёшь по беговой дорожке, стоящей на месте. — То есть мне нужно ждать улучшения своего эмоционального состояния, чтобы мои мысли стали менее пессимистичными? — Думаю, что да. Разум часто обманывает нас. Человеку свойственны такие размышления, человек, в отличие от зверей, сам являет в себе экзистенциальную сущность. Человек — и есть экзистенция в каком-то смысле. Парадокс в том, что мы стремимся познать этот мир, но не можем этого сделать полностью, ведь многие вещи остаются вне рамок нашего понимания. — А если опустить художественное резонёрство, то ты сам как себя чувствуешь, Эмиль? Просто ты стал слишком раздражительным и грустным в последнее время. — Я боюсь, что потеряю эту устойчивую концепцию, если дойду до края. И я близок к нему. Я боюсь, что у меня начинается смена фазы, — сказал он. — Тогда почему ты не говоришь об этом никому? — Я устал бороться. — Ты сам себе противоречишь. Почему ты не хочешь посмотреть на эту чёртову проблему сверху и обрести своё счастье? — Потому что… Потому что… — Эмиль замолчал, и на его глазах появились слёзы. — Прости, Эмиль, я не хотел, — сочувственно сказал я. — Мы будем бороться вместе. За наше счастье, хорошо? Он прижался ко мне и уткнулся носом в плечо, глотая солёные капли. Вероятно, ему не хватало поддержки в это трудное время. — Всё будет хорошо, не переживай. Мы справимся и будем здоровы. — Зигмунд Фрейд говорил, что если человек задумывается о смысле жизни, значит он серьёзно болен, — сказал Эмиль, шмыгая носом. — А мы будем настолько счастливы, что больше никогда о смысле жизни не вспомним. Договорились? *** — Стул был? Мылись? — спросила ночная медсестра на вечернем осмотре. — Поднимите рукава. Я уже привык к тому, чтобы врать, отвечая на эти вопросы. Говорить то, что они хотят услышать, чтобы не продлевать себе срок лечения и не схлопотать клизму. Или и того хуже — капли… — Зови следующего. Пронесло. Мы с Эмилем отправились чистить зубы и готовиться ко сну. Вечером Эмилю становилось лучше. У него было больше энергии, сил и желания жить. Он даже мог посмеяться, если чья-то шутка была действительно смешной. А главной шутницей нашего крыла была Аделя. Для того, чтобы ляпнуть что-то очень забавное, ей не приходилось долго размышлять. Однажды, когда её спросили, как она умудрилась выпить залпом целый стакан чая, она ответила: «Жизнь научила меня глотать быстро». Причём, лицо её в этот момент не выдавало никаких эмоций, что ещё больше заставляло ребят смеяться. Я лёг на кровать, а Эмиль присел с краю. Он взял меня за руку и долго-долго смотрел мне прямо в глаза, слегка улыбаясь краешком губы. — Сладких снов, Костян, — сказал Эмиль, выдержав паузу. — Что бы ты хотел видеть во сне? — Аасту, — сказал я ему. — Чего? Это там, где тебе ногу отгрызли? — Да. Я должен помочь им избавиться от демонов. Эмиль отвёл взгляд в сторону и погрустнел. — Ты правда считаешь, что твои сны настоящие? — спросил он с опаской. — Правда считаю. Жаль, что ты мне не веришь, — вздохнул я. — Просто всё это как-то странно. Я читал про шизофрению, там люди тоже считают свои бредовые идеи истинными. И они тоже неразговорчивые и холодные, прям как ты. Ничего не напоминает? — Нет, я могу отличить фантазию от реальности. Впрочем, даже если я брежу, ты ведь не перестанешь хорошо ко мне относиться? — Для тебя это важно? — Очень. — Тогда не перестану. Спокойной ночи. И пусть тебе приснится Ааста. Я закрыл глаза и почувствовал, как моё тело проваливается в кровать, и я падаю. Падаю в бездну, без возможности остановиться. Вокруг мириады звёзд, мне хочется кричать от страха, но я не могу издать ни звука. Эта тишина, граничащая с глухотой, поедала меня, раздирая плоть, словно те бесы в портале грёз. Я понимал, что скоро это закончится, что попадание в Аасту практически всегда включает в себя наркотические бэдтрипы. Но ужас, парализующий ноги и руки, заполнял всю мою грудную клетку. Ещё миг, ещё один миг и… Вспышка! — Быстрее вставай, Константин, — постучала в дверь Клементина. — Мы обязаны присутствовать на утренней молитве. Я резко открыл глаза, оглядевшись по сторонам. Я в своей комнате. Здесь всё осталось таким же, каким и было: пахнет резкими духами, на матрасе лежит тёплый плед, свечи на столе, гирлянда, мрачные рисунки и белый гипсовый череп на шкафу. Трещины на потолке, пересчитанные мною сотню раз, чехол с виолончелью и окно. То самое одинокое окно, из которого я готовился сделать свой последний шаг. Я поднялся и открыл дверь волчице. — Доброе утро, скорее одевайся, нам нужно срочно идти на третий этаж. Мы не можем пропустить шествие, — сказала Клементина. — Мне нужно как-то по-особенному выглядеть или так сойдёт? — спросил я. — Надень что-то поприличнее и, желательно, чтобы одежда не соответствовала моде вашего мира. И что-то не очень яркое, хорошо? — Хорошо, сейчас поищу. — И побыстрее, ладно? Я закрыл дверь и начал искать то, что можно бы было носить в средних веках. Под руки попался чёрный кардиган и джинсы. Других штанов не было. Спустя пару минут я вышел, и мы с Клементиной побежали на третий этаж. Около спальни Чернокнижника выстроились Наамах, Мун, Валентин, Кларин и полупрозрачные силуэты людей. — Клементина, — шепнул я волчице на ухо, указывая на них. — Что это? — Это магические частицы. Чернокнижник не может доверять полностью никому, кроме самого себя, поэтому большая часть приближённых к нему существ — это прозрачные силуэты, которые созданы из его энергетического купола, — тихо произнесла Клементина. Дверь открылась, и Чернокнижник вышел из своей комнаты в шёлковой белой рубахе. К нему тут же подбежал Валентин и начал надевать на него белый халат и белые тапочки. Чернокнижник поднял руки вверх и громко сказал: «Солнце, яркое и властное! Да пребудет свет в сердцах твоих подданных, да будет победа тобою сотворена, и каждый, кто впустил в душу свою лучи твои, сольётся воедино с силой разума и благодатью нового дня!». Мы все склонились в глубоком поклоне и прошептали: «Да будет так». После этой молитвы мы пошли за Чернокнижником на первый этаж в огромный зал. В этом зале стоял длинный стол для пиршеств. Чернокнижник уже успел облачиться в мантию, в которую превратился его халат. Все молчали, соблюдая молитвенную тишину. Чернокнижник сел во главе стола и сложил ладони, шепча про себя магические слова. После этого Валентин принёс каждому по чашке чая. — Проверь, — приказал ему Чернокнижник. Валентин послушно отлил немного из его чашки в другую и выпил. — Всё в порядке, Ваше Величество. Чай чист. Всё как Вы любите, горные травы с привкусом лаванды. Чернокнижник отпил из золотой чашки, но на его лице прочиталось недовольство. — Почему чай остывший? — маг грозно посмотрел в глаза эльфу. — Ваше Величество, сейчас исправлю, — сказал Валентин и щёлкнул пальцами. Из кружки пошли небольшие клубы пара. — Благодарю, Валентин, — произнёс маг, явно довольный своим дворецким. Я отпил из кружки. Такого божественного чая я нигде и никогда не пил. В нём были не только горные травы, но и оттенки фруктов. Просто восхитительно! Я удивился, ведь раньше у еды, словно у пластилина, не было вкуса. Антидепрессанты начали действовать. Почувствовав небывалый прилив сил, я отпил ещё немного, а потом ещё и ещё, пока золотая чашка не опустела. — Господин Константин, Вам пора бы сменить свою одежду, — сказал Чернокнижник. — Я одет неподобающим образом, Ваше Величество? — спросил я, пытаясь скрыть огорчение. Я зря так старался утром не выглядеть странно. — Вы одеты, как это принято в Вашем мире. Но сейчас Вы в Аасте, а значит пора подобрать что-то иное, — мягким басом сказал маг. — Идёмте за мной. Я повиновался и встал из-за стола, направившись за ним. Мы долго бродили по запутанным коридорам и наконец добрались до третьего этажа, приближаясь к гардеробной комнате. Чернокнижник достал из кармана ключ, открыл её, и тогда нашему взору предстали торжественные наряды средних веков, висящие рядами на вешалках. Гардероб был огромным, представляющим собой лабиринт, по которому можно было бродить часами, разглядывая викторианские фраки, плащи, накидки, множество брюк и штанов. — Выбирайте, что будет Вам близко по душевному состоянию, Господин. Я отдаю все одежды в дар, юный маг. — Спасибо за Вашу щедрость, — прошептал я в глубоком удивлении. — Вы так добры ко мне, Ваше Величество! Довольный Чернокнижник пригласил меня в комнату, и я дотронулся рукой до ткани одежд. Она была такой приятной на ощупь. В основном это были чёрные наряды со скудной цветовой гаммой, но шарма им придавали вышитые золотистые и серебряные узоры, различные аксессуары в виде настоящих перьев и бусин. Главной отличительной чертой этих костюмов была многослойность, что очень мне подходило по стилю. Выбрав себе чёрный бархатный фрак и штаны, я поблагодарил Чернокнижника ещё раз, он же в ответ кивнул, загадочно улыбаясь. — Ваше Величество, — осторожно начал я. — Боюсь, что демоны давно успели пронюхать, что я нахожусь у Вас. Они не будут ждать, пока я окрепну и смогу дать отпор, это им невыгодно. Когда мы сможем приступить к обучению магии? Не сочтите за наглость, я просто боюсь, что если мы будем медлить, то, скорее всего, потерпим поражение, и вся вселенная, включая Фолк, сгинет в кровожадном огне Бранна. Чернокнижник нахмурил брови и посмотрел на меня так, что всё моё нутро сжалось в огромный ком. — Я думал об этом, Господин… И Вы правы, нужно начать обучение сегодня же. Однако это небыстрый процесс, придётся приложить всю внутреннюю силу и волю, чтобы справиться с натиском Некроса в бою. — Я готов к этому. Мы обязаны одержать победу. — Славно. Жду Вас в саду, Господин, — сказал Чернокнижник, растворяясь в полумраке коридора. Что? Куда он исчез? Почему он оставил меня? Меня охватила паника. Как мне выбраться отсюда? Я не помню ни одного верного пути. Он ведь прекрасно знал, что я не найду даже лестницы… Я сжал руками воздух, пытаясь поймать хоть подол его мантии в надежде, что он просто невидим, но находится здесь. Однако его не было. Чернокнижник действительно пропал. Собрав все свои силы в кулак, я решил, что попробую отыскать правильный путь. Процесс осмысления занял у меня некоторое время, но мне некуда было деваться, поэтому я побрёл во тьму, пытаясь вспомнить ходы, по которым мы попали в гардеробную. Полумрак коридоров казался особенно зловещим именно сейчас, когда я остался один в окружении фресок с драконами, эльфами и лесом. Но тут за моей спиной что-то зловеще хрюкнуло и глухими липкими шагами побежало за мной. Я закричал от страха так, что эхо коснулось каждой стены в этом огромном замке. Подпрыгнув на месте, я бросился бежать, зовя на помощь. — Аа-аа-а! — вырвалось из моей груди. — Помоги-и-ите! Но страшное существо продолжало следовать за мной, буквально наступая мне на пятки. Я увидел вдалеке лестницу и ускорил бег, продолжая неистово орать. — Хрю-хрю-хрю, — разносилось за моей спиной. Моё сердце бешено колотилось, дыхание стало прерывистым, мне не хватало воздуха. Я кубарем скатился с лестницы, ударяясь то головой, то локтем, то коленом. Не взирая на тупую боль, я быстро поднялся на ноги и побежал туда, куда глядели мои глаза. В спешке я не заметил деревянный люк и с грохотом свалился вниз, а на моё лицо упало это ужасное существо. Оно было мохнатым и вонючим, как помойная крыса, только по размерам было примерно под пятьдесят сантиметров. — А-а-а! Чёрт возьми! — я схватил его за шкирку и сбросил со своего лица. — Хрю-ю-ю! Выжи-выжи, — послышалось в том углу, куда я его скинул. Я вжался в стену, боязливо оглядываясь по сторонам. Это был страшный, мохнатый и уродливый тролль, который продолжал хрюкать и копошиться в этом чёртовом углу. Напротив меня была дверь. За ней доносился шум, но я, аккуратно обходя пугающего тролля, чтобы он не кинулся на меня, решился открыть её. Моему изумлению не было предела. Это была кухня, вокруг висели ножи и столовые приборы, пахло едой, однако не это поразило меня. Около стола стояло четырёхрукое нечто с кошачьими лапами, ушами с кисточками и хвостом. На нём был красный фартук с ромашками. — Что за шум ты там устроил, Гундуф? — спросило нечто, разрезая ножом картошку. — А-а-а! Твою ж чёртову бабушку! — взвизгнул я. Тролль вбежал на кухню и начал бегать вокруг четырёхрукого, бубня и гундя. — Так это Вы напугали моего Гундуфа? — спросило существо, бросая на пол картофельные очистки. Тролль быстро успокоился, подобрал очистки и с огромнейшим аппетитом умял их в одно рыло. — Я п-п-прошу п-п-прощения, видите ли, с-с-случилось недоразумение, я не знал к-к-как мне добраться до первого этажа, и Ваш… Гундуф хрюкнул за моей сп-пиной, что очень сильно меня ис-спугало, — снова начал заикаться я. Меня раздражала эта привычка, но я никак не мог от неё избавиться. Наверное, это уже что-то невротическое. — Занятно, — сказал четырёхрукий. — Меня зовут Гилмор, я работаю поваром у Чернокнижника. Вам понравился утренний чай из горных трав? Я немного постоял, отходя от ужаса, и ответил: «Да, чай был просто прекрасен. У Вас божественные… Руки». Гилмор звонко рассмеялся, сметая крошки со стола длинным хвостом, а третьей рукой помешивая горячий суп в котелке. Гундуф подбежал к крошкам и, облизнув палец, принялся запихивать их в рот. — Какое у Вас безотходное производство, — заметил я. — А то, — улыбнулся Гилмор. — Вам помочь найти выход? — Да, пожалуйста, — попросил я. — Идите по лестнице вверх и не забудьте закрыть люк. А дальше Вам укажут дорогу. Я не до конца понял, кто именно укажет мне путь, но промолчал и, поблагодарив Гилмора, поднялся по лестнице вверх. Я почувствовал, что довольно-таки неприятно ударился, пока кубарем катился вниз. Потирая разодранные колени, я закрыл люк и увидел, как та же самая рука, пытавшаяся отнять у меня костыль вчера вечером, вылезла из стены и указующим перстом определила направление моего пути. Я повиновался и повернул туда, куда показала мне прозрачная рука. Вскоре я уже смог различить некоторые знакомые коридоры и благополучно вышел в сад, где меня ждал Великий маг. — Ну что, нашли выход? — спросил Чернокнижник, хитро щуря глаза. — Нашёл. Но зато очень испугался. Ваш помощник повара хрюкнул за моей спиной, и я начал от него убегать, а потом кубарем грохнулся с лестницы, Ваше Величество. — Да, я знаю. Ну и как Вам наша кухня изнутри? — Жутковато, если честно. — Ладно, Константин, — сказал маг. — Я расскажу Вам сегодня принцип работы магии. Для того, чтобы овладеть своим сознанием и информацией из высшей материи, нужно провести много времени в медитациях, с помощью которых Вы откроете для себя новые горизонты. Я обучу Вас магии стихий и боевой магии, которая будет нужна Вам в схватке с Некросом. Главное, что Вы должны понять, это принцип равновесия. Магия не приходит просто так, за неё нужно расплатиться равноценно способностям, которые Вы в себе откроете. Путь мага тернист и одинок, настоящий маг отдаёт всего себя своему ремеслу. — А чем мне нужно расплатиться за эти способности, Ваше Величество? — спросил я. — Никто не знает. Материя сама выбирает, что взять взамен. — Но это же… Это же нечестно! А если есть вещи, с которыми попрощаться я не готов? — К сожалению, это нужно принять, Господин Константин, — произнёс Чернокнижник. Его смуглое лицо слегка побелело, будто бы он вспомнил, чем расплатился сам. — Что ж, вернёмся к уроку, — маг сделал вид, что ничего не произошло. — Уже сейчас Вам нужно научиться практикам осознанности. Я дам Вам некоторые задания, которые будут способствовать продвижению в магии. В каждом из нас есть особенности разума: кто-то больше полагается на эмоциональность, а кто-то на рациональность. И это не хорошо и не плохо, однако в некоторых ситуациях лучше следовать зову разума «мудрого». Эмоциональный разум хорош в сиюминутных делах, когда нужно быстро сделать выбор или бежать от врага, а в длительных конфликтах лучше использовать разум рациональный, чтобы взвесить все «за» и «против». Мудрый разум сочетает в себе гармонию и того, и другого. Найдите в себе то, что бы Вы могли валидировать прямо сейчас. Что говорит Вам Ваш здравый смысл, а что говорят эмоции? Можно ли их адаптировать под ситуацию, которая происходит прямо сейчас? — Я боюсь, что мне не хватит сил справиться со своим отцом, я считаю себя неудачником, и меня это уничтожает, Ваше Величество, — вздохнул я. — Это мысли. Но что Вы чувствуете, Константин? — спокойно задал вопрос маг. — Безысходность. Как неудачник может спасти целый мир? Мне кажется, что я самозванец… — А теперь попробуйте обратиться к мудрому разуму. Как Вы считаете, эти установки могут быть полезны для Вас? Посмотрите на ситуацию трезво, но не запрещайте себе чувствовать обречённость. — Нет, мои убеждения не полезны для меня. Я знаю это, но не могу перестать так думать. — Позвольте себе усомниться в этом. Опровергните свои негативные суждения. — Ну… Я сын Дьявола, а значит я сильнее него. — Верно. Попробуйте ещё, — улыбнулся маг. — Подумайте, могут ли быть другие аргументы против таких мыслей. — Я на пути к развитию. Я делаю всё для того, чтобы одержать победу, мне просто нужно время, — сказал я. — Отлично. Вы можете отслеживать свои состояния и применять «Мудрый разум» тогда, когда Вас посещают негативные мысли? — Да, я постараюсь, Ваше Величество. — А сейчас попробуйте подойти к любому цветку в моём саду. Наблюдайте и замечайте, но не прибегайте к оценке. Какой он на ощупь, как он выглядит, что Вы чувствуете, когда стоите рядом с ним? Я повиновался. Оглядевшись, я заметил самый большой цветок и решил подойти именно к нему. Во всём саду было очень красиво, несмотря на то, что небо заволокло тучами. Этим цветком была огромная бордовая роза. Я дотронулся рукой до её шипов, а потом до листьев и лепестков. Она была нежна и красива, источала приятный аромат. Я почувствовал, будто в моей груди разлилось тёплое молоко. Роза была прекрасна, как звёздное небо, как наливной румянец на щеках юной Афродиты. — Расслабляет, не правда ли? — Я давно не испытывал ничего подобного, Ваше Величество. Чернокнижник прикоснулся рукой к моему плечу и сказал: «Это чудесно». *** — Доброе утро! Встаём, застилаем кровати и идём чистить зубы! — громко взывала к нам ночная медсестра. Я накрыл голову подушкой, чтобы не слышать её, однако сон резко испарился, и лежать просто так не было никакого смысла. Я стиснул зубы, скинул подушку, и свет ослепил мои глаза. — Каринский, хватит лежать! — прикрикнула на Эмиля молодая студентка медицинского. — Клингер, встаём, пора чистить зубы! — Да чёрт бы побрал это ужасное утро, — пробубнил я себе под нос и начал лениво сползать с кровати. Первым делом я подошёл к окну, пригляделся сквозь стёкла и вспомнил, что врачи ещё не пришли, а значит, Ксения тоже ещё лишь в пути. В мыслях я пожелал ей доброго утра и с грустью пошёл в уборную. — Каринский! Ну-ка встал быстро! — не унималась ночная. Эмиль зевнул, надел тапки, пошаркал ими и отправился за мной. — Как ты себя чувствуешь? — спросил я. — Без комментариев. Жизнь — говно, — буркнул он, не открывая глаз. — К тебе уже приходил твой врач? — Нет, хотя должен был. Если честно, то я уже его ненавижу. Сегодня должна быть группа перед завтраком, кстати. — Какая ещё группа? — переспросил я. — Обязательная, к сожалению, группа. Сначала знакомство с новенькими, потом игры, потом обсуждение техник релаксации, а потом дискуссия и обратная связь. Хотя, надеюсь, они придумали что-то ещё за время моего отсутствия. — Мда, веселуха, что я могу сказать. После чистки зубов всех пациентов начали собирать в одной палате, а высокий седой мужчина уже расставлял стулья в круг. В его руках была старая потрёпанная игрушка, плюшевый пёс без одного глаза. Каждый выбрал себе стул и уселся на него. Мы с Эмилем разместились рядом. — Доброе утро, я Георгий Ефимович, клинический психолог, для тех, кого я вижу в первый раз, — улыбнулся мужчина. — Я провожу в нашей больнице групповые и индивидуальные занятия. Очень приятно познакомиться. Все ребята похлопали в ладоши, включая Эмиля. — Напоминаю правила нашей группы: все истории анонимны и за пределы нашего сегодняшнего занятия не распространяются ни участниками, ни мной. Говорить может только тот, у кого в руках Бобик, — Георгий Ефимович поднял вверх одноглазого плюшевого пса. — Мы не оскорбляем участников, проявляем уважение и стараемся относиться друг к другу безоценочно. Он почесал затылок и продолжил: «Начнём со знакомства. Я передаю Бобика человеку, который находится справа и так по кругу. Каждый должен назвать своё имя и растение, которое, как ему кажется, подходит под состояние души на данный момент. Дальше можно немного рассказать о себе. Я начну. Георгий, кактус. Клинический психолог, очень люблю пельмени». Он передал Бобика Вере, которая находилась справа от него. — Я Вера. Венерина мухоловка. Мне нравится рисовать и пельмени, кстати, мне тоже очень нравятся. — Игорь, терновник. У него шизофрения. Он любит мыло, — сказал Игорь про самого себя в третьем лице. — Аделя, роза. Люблю носить платья дома и смотреть на себя в зеркало. — Аня. Гибискус. Я люблю спать, но у меня это плохо получается, поэтому я вижу то, чего лучше не видеть. — Божена. Яблоня. Потому что в третий день сотворения мира, когда на тверди небесной светил еще не было, чтобы отделить день от ночи, сотворил Господь траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод. Георгий Ефимович едва заметно приподнял бровь, но тут же опустил, сделав лицо серьёзным. — Ростик. Лопух. Мне нравится читать. — Василиса. Ландыш. Я ненавижу свою семью, — наигранно улыбнулась девочка, с которой лично я не был знаком. — Яна. Дуб. Мне нечего о себе рассказать, — задумалась девочка. Та самая, которую я видел в столовой, впервые попав в четырнадцатое отделение. Следующая на очереди была Саша. Она подержала в руках Бобика, помолчала и передала его дальше. Георгий Ефимович понимающе кивнул и перевёл взгляд на Витю. — Я Витя. Клевер. Люблю слушать музыку. — Дана. Подорожник. Я выжила после того, как спрыгнула с одиннадцатого этажа. Все переглянулись, а Георгий Ефимович нервно сглотнул. — Я Лиза. Алоэ. У меня эпилепсия. — Эмиль. Конопля. Мне нравится коллекционировать музыкальные шкатулки. И тут дело дошло до меня. Я взял Бобика, поковырял его единственный глаз и сказал: «Константин… Сорняк. Я музыкант». Бобик перешёл к Георгию Ефимовичу, и тот сказал: «Ну что ж. Давайте сыграем в игру. Правила такие: представьте себе старый-старый магазин. В этом магазине нет кассиров, все лампочки перегорели, а товары давно раскупили, кроме одного… Представьте себе этот товар, что вы видите, какой он, что бы вы хотели с ним сделать?». Психолог передал Бобика мне. — Я… Я вижу… — запнулся я, пытаясь представить себе этот магазин. В моей голове появилась картинка: пустая витрина, едва освещённая лунным светом, вокруг воет ветер, я стою перед входом и… — Я вижу лезвие. Оно холодное и заляпанное коричневой, засохшей кровью. Я хочу взять его, взять и провести по коже, надавливая со всей силы, — мои глаза широко раскрылись. Возможно, со стороны это выглядело страшно и даже безумно, но я не думал об этом. — Брызги… Брызги крови… Ещё и ещё… Эмиль испуганно смотрел на меня. Я видел, как он начал тихо заламывать себе пальцы, на руках появились мурашки. — Константин, остановись, твои слова могут быть неприятны и небезопасны для участников группы. Ты имеешь право на такие мысли, но мне кажется, что пора ввести новое правило. Не использовать триггерные слова. Хорошо? — сказал Георгий Ефимович. — Да, извините, пожалуйста, — сказал я, вжавшись в стул. — Ты пойми, я не хочу тебя обидеть, просто многие здесь тоже борются с зависимостью от селфхарма. Не возвращайся больше к этой теме, но, если захочешь, можешь обратиться ко мне после занятия. — Понял. Каждый из участников рассказал о своих мыслях. Аделя увидела на витрине крем для рук, Витя новую электрогитару, Игорь мыло, а Эмиль собачий корм. От комментариев он отказался. Прошло уже приличное количество времени, к тому моменту, как Георгий Ефимович предложил нам поделиться своими впечатлениями и переживаниями. Каждый, у кого в руках был Бобик, высказался, и все вышли из палаты на завтрак. В тарелке опять была мерзкая субстанция, но я боялся, что медсёстры запишут в журнал очередной отказ от еды, поэтому, преодолевая рвотные рефлексы, съел всё содержимое. — Что ты сделаешь первым, когда выберешься отсюда? — спросил меня Эмиль. — Поем нормальной еды, — фыркнул я, откладывая ложку в пустую тарелку. — А я бы хотел встретить рассвет на крыше, — задумчиво сказал Эмиль. — А они разве открыты сейчас? — озадаченно переспросил я. — Нет, но у нас на лестничной клетке проломана решётка, как раз на последнем этаже. — Я бы тоже не отказался, если честно. Давно хотел взглянуть на мир сверху, понаблюдать за крошечными машинами и людьми. — Можем сходить вместе после выписки. Я довольно кивнул. — Идём в туале-е-ет! — позвала всех Нина Геннадьевна. — В следующий раз пойдём туда только через полчаса. И не надо мне потом говорить, что вы хотите осуществить свой зов природы. И только попробуй опять вызвать рвоту! — прошипела она, обращаясь лично к Вере. Я зашёл в палату и бросил грустный взгляд на окно. Ну когда же она придёт? Она же обещала, я верю ей, верю её словам. За окном ветер качал верхушки деревьев, летели осенние листья и ходили измученные тяжёлой работой мужчины с граблями. Напротив нашего корпуса было здание приёмного покоя и пятнашки, а точнее, пятнадцатого отделения. Говорят, что там лежат буйные пациенты, которые практически не имеют надежды на выздоровление. Чёрт возьми. Скоро я свихнусь, свихнусь у этого окна, и меня отправят туда. — Ну ты чего? — положил Эмиль руку на моё плечо. — Всё по Есении своей убиваешься? — Ксении. — Да, точно, по ней самой. — Да, убиваюсь. Я очень хочу с ней поговорить. Хотя бы просто узнать, как она и что она думает обо мне. Это единственный человек, на мнение которого мне не наплевать. — А на моё? — печально спросил Эмиль. — И на твоё, — так же печально ответил я.