Господин Уныние

Снег на земле стал уже чем-то обыкновенным. Близилась зима, которая пришла слишком рано в этом году. Вся природа погружалась в глубокий сон до следующей весны и, укрыв жухлые листья на дороге белой простынёй, тихо начинала дышать холодными ветрами. Я уже предвкушал свою выписку, мне становилось всё лучше и лучше с каждым днём. Я улыбался, играл в настольные игры, звонко смеялся над больничными приколами пациентов, хорошо ел и мечтал о том, чтобы скорее отправиться домой. Я получил огромный опыт и почти справился с депрессией, нашёл друга. Всё внутри меня торжествовало от гордости, ведь я прошёл этот путь со всеми его преградами и сложностями. — Ты поможешь мне? — шепнула Дана через моё плечо. Я вздрогнул от неожиданности. — Что? С чем? — резко обернулся я. — Хочешь шоколад? — спросила она вновь. — Какой шоколад? Его же нельзя проносить в больницу, — в недоумении сказал я. — Со мной всё невозможное становится возможным. Вспомни, как я открыла щёткой буфет. И теперь позволь себе только усомниться в моём всемогуществе, — сказала она чуть громче. — Что ты задумала, хулиганка? — я похлопал её по плечу. — Угадай, — Дана хитро ухмыльнулась. — Сегодня придёт моя мама вечером. Нужно, чтобы ты открыл окно щёткой, а я быстро заберу плитки и закрою окно. Потом нужно их спрятать в тумбочку, а есть только в туалете, чтобы не спалиться. — Вот это план. Что ж. Кто-то ещё в операции участвует? — Лиза Вишнякова обещала предоставить свою тумбочку в обмен на полплитки. — Отлично! — Пойдём в душевые за подходящей щёткой? Надо подготовить всё заранее. *** Вечером мама Даны тихо постучала в окно. Лиза пошла отвлекать ночную медсестру, чтобы мы смогли беспалевно открыть окно щёткой. — Екатерина Фёдоровна, у меня болит голова, — сказала Лиза. — У Вас есть обезболивающее? — Да, сейчас поищу, — ответила ночная медсестра и вышла из палаты. Лиза подмигнула нам и засеменила в процедурку. — Давай быстрее, открывай! — скомандовала Дана. Я начал прокручивать щётку в щели, где должна была быть ручка. Окно не поддавалось. И тут в дверях палаты появилась Лиза, она бесшумно, но артистично замахала руками, пытаясь остановить нашу операцию. Екатерина Фёдоровна вернулась из процедурки, чтобы взять ключ от шкафа с лекарствами, который она выронила, вставая со стула. Я остановился и замер, делая вид, что я просто разглядываю вечерний пейзаж на улице. Лиза встала около медсестры, загораживая спиной нас с Даной. — Екатерина Фёдоровна, а можете мне потом открыть туалет? — Да, хорошо, минуту, — отозвалась медсестра и стремительно скрылась за дверью. — Константин, быстрее! — шепнула мне Дана. Я провернул щётку, мама быстро всунула три плитки шоколада в руки своей дочери, и мы резко закрыли окно. — Пронесло, — сказала Дана, вытирая пот со лба. *** Проснувшись в замке Чернокнижника, я решил выйти на улицу. Воздух был свежим, чистым, пахло цветами и дождём. — Вы тоже вышли насладиться моим садом, Господин? — откуда ни возьмись появился Чернокнижник за моей спиной. — Да, Ваше Величество! Ваш сад никого не оставит равнодушным, если побывать в нём хотя бы один раз. — Я рад слышать это от Вас. Как идёт подготовка к бою? — спросил маг. — Не знаю, с чего сегодня начать, Ваше Величество. Медитации, пламенный цикл? — Вы готовы для большего, Константин. Сразитесь со мной на мечах, — пробасил он. — Вы шутите, Ваше Величество? — Я похож на шутника, Господин? — засмеялся маг. — О нет, что Вы! — я попытался оправдаться. — Тогда держите свой меч! — маг выставил руку вперёд, и в ней появился мой клинок. Чернокнижник передал его мне, а свой меч он достал из ножен и сказал: «Держите корпус ровно, плечи опустите вниз и немного согните колени, Господин». Маг поклонился мне, а я последовал его примеру. И тогда Чернокнижник вознёс надо мной клинок, разрезая воздух. Я отшатнулся, но устоял, держа меч в правой руке. Он продолжал наступление. Наши клинки блеснули на тусклом солнце и сцепились воедино. Яркие искры брызнули на влажную траву. Вскоре лезвие Чернокнижника молниеносно оказалось у моей шеи. — Плохо. Очень плохо, Господин, — ухмыльнулся маг. — Желаете продолжить? — Да, Ваше Величество! Глаза Чернокнижника загорелись, словно угольки в камине. — Бейтесь так, как в последний раз! — он взмахнул мечом, будто крыльями. После секундной паузы всё повторилось: взмахом чудовищной силы маг ударил своим мечом по моему и выбил лезвие из рук. — Не усыпляйте свою бдительность! Предугадывайте мои удары с помощью высшей материи! Моё сердце бешено билось, клинки, как металлические стрелы, свистели в воздухе. Я увиливал от ударов, вместо того, чтобы наносить свои. Чернокнижник был чересчур искусным в битве, у меня не было шанса победить. Земля дрожала под нами. Мы яростно бились, забыв о том, кем являемся друг другу. Сейчас мы враги! Эта битва была оглушительно шумной, хоть мы и не говорили друг другу ни слова. Но вдруг неуловимым и точным движением я нацелил лезвие прямо в грудь Чернокнижника, однако тот увернулся и отступил назад, продолжая битву. Я решил, что сейчас самое время, и мой меч изогнутым вихрем почти пронёсся рядом с лицом мага, но тот успел схватить меня за руку. Резко подступив ко мне на полтора шага, он смог удержать её от рокового удара. — Признаю, Вы победили, Константин, — одобрительно кивнул Чернокнижник. — В Вашей груди живёт невиданная ярость, а в голове — холодный и острый ум. Если Вы совместите эти силы, то мы откроем для этого мира мощь Вашего чёрного дракона. — Благодарю Вас, учитель, — я склонился к земле перед ним, понимая, что всеми своими навыками я обязан Его Величеству. — Идёмте за мной! — сказал Чернокнижник, убирая свой клинок в ножны. *** Мы зашли на задний двор его замка, где я никогда не был. Вокруг было тихо, но я слышал чьё-то дыхание. Это было похоже на дыхание огромных зверей, однако моё чутьё не предвещало беды. Перед нами открылись стойла с лошадьми. Они были больше, чем я ожидал. — Это мой верный друг. Флориан, — маг указал рукой на чёрного коня с белым пятном на спине. — А эта лошадь будет Вашей. Если согласится, — сказал Чернокнижник и кивнул в сторону белой лошади с гривой, заплетённой в косу. — Какие же они чудесные! — восхитился я. — Будьте аккуратней с Найдой. Она потеряла свою хозяйку и не признаёт никого другого уже много лет. Но Вы… Вы можете стать для неё утешением, — лицо мага озарила секундная грусть, будто Чернокнижник вспомнил прошлое. Я не знал, что именно ему привиделось, но точно понимал. Он чувствовал боль. — Погладьте её. Смелее! — маг спохватился, опомнился и спрятал тоску с лица. Я подошёл к Найде и положил руку на её широкий нос. Она отпрянула и грозно фыркнула. — Не бойтесь, будьте настойчивее. Я чувствую, что это Ваша лошадь. — Хорошая девочка, — позвал я её к себе. — Я не причиню тебе зла. Чернокнижник кивнул в сторону миски с яблоками. И я, взяв яблоко, снова подошёл к ней. — Найда красавица… Маг открыл стойло и взял Найду за вожжи. — Дайте ей привыкнуть к Вам. — Найда молодец, умница, — я водил её вокруг стойла, а она поддавалась и шла за мной. — Не бойся, девочка, всё хорошо. И, словно понимая человеческий язык, Найда приблизилась и уткнулась носом в моё плечо. — Она выбрала Вас. После стольких лет одиночества… — Она такая прекрасная! — сказал я. — Садитесь, — приказал маг. — Что? — Садитесь! Я Вам помогу, — он подтолкнул меня, чтобы я залез на лошадь. Я похлопал Найду по холке, но тут Чернокнижник цокнул языком, и лошадь помчалась галопом вдаль. Я вцепился в её гриву мёртвой хваткой. Найда была быстрой и игривой, и это кардинально усложняло задачу. Я не мог издать ни звука, потому что меня сковал ужас. Я никогда не ездил на лошадях, особенно галопом. Мои глаза расширились от страха, я просто пытался не упасть, а из-за ветра у меня начали слезиться глаза. Чернокнижник вскочил на Флориана, и они вскоре меня догнали. — Не скрывайте своего восторга, Господин, — сказал маг. — Я знаю, что Вы радуетесь этой свободе. Отпустите руки! Ну же! Я поверил Чернокнижнику и отпустил гриву Найды. — Отлично! Так держать! — засмеялся маг и тоже отпустил руки, разгоняясь всё сильнее и сильнее. Найда не отставала от него. Наверное, она была счастлива, что наконец-то имеет возможность побегать. Чернокнижник снова дал знак лошадям, и они начали останавливаться. — Вам понравилась такая пробежка? — ехидно спросил Чернокнижник. — Ваше Величество, честно признать, это было очень страшно. Но в то же время — незабываемо! Маг громко захохотал и похлопал Флориана по холке. Мы синхронно спрыгнули с лошадей, и я поцеловал подол Его Величества. — Сегодня важный день, — сказал он и поднял мою голову рукой, желая, чтобы я скорее встал. — Бой начнётся в ближайшие дни. Пророчество должно сбыться. Самое время возродить Вашего зверя, Константин. Мы славно отдохнули. Теперь нужно потрудиться. — Повинуюсь Вам. Но как это сделать? — У каждого пробуждение проходит индивидуально. Но это обязательно должно быть сделано с риском. И этот риск может стать ценой жизни. Но Вы готовы, я знаю это. — Ваше Величество, я полностью доверяю опыту наисильнейшего мага Аасты. Я сделаю всё, что в моих силах, — сказал я. — Тогда давайте проследуем в башню. Там есть выход на крышу. — Выход на крышу? — переспросил я, погружаясь в ужас. Зачем он хочет пойти туда? — Вы справитесь, поверьте, — кивнул Чернокнижник. Солнце скрылось за дождевыми тучами. Минуя многочисленные лестницы и коридоры каменного замка, мы стремительно приближались к самому верхнему этажу. Моё сердце билось всё быстрее и быстрее. Дышать теперь стало невозможно. Страх оплетал мои движения, руки тряслись. Я догадывался, что мне придётся прыгнуть в бездну, и что возможно этот прыжок будет последним. А вдруг у меня ничего не выйдет? Ведь тогда, до больницы, я не смог покончить с собой, разбившись с высоты. Вдруг мне предначертано умереть именно так, но около двух недель назад произошла ошибка? Я должен был погибнуть там и тогда… А сейчас я просто отвечу за свою глупость перед судьбой. — Мы на месте, — вздохнул Чернокнижник, выходя на крышу через небольшой проход у лестницы. Было видно, что он тоже напряжён, хоть и пытается не подавать виду. — Время пришло. Встаньте на край и произнесите это: «Arduus animo vincit et prodest. Invia virtuti nulla est via. Per aspera ad astra, per terras, per coelestas, per arem, per maria. Vincere aut mori». — Что это означает, Ваше Величество? — полюбопытствовал я, всё ещё трясясь от страха. — «Сильные духом побеждают и приносят пользу. Для доблести нет непроходимых путей. Через тернии к звёздам, через земли, через небеса, через пустыни и моря. Или победить или умереть». Это художественный перевод. Расставьте руки в стороны, они должны превратиться в крылья. Я верю в Вас. Всё получится, — произнёс Чернокнижник с особой серьёзностью. Я незаметно кивнул, расставил руки и с замиранием сердца произнёс заклинание, с особым трудом вспоминая каждую латинскую строчку. Выдержав несколько секунд, я закрыл глаза и сделал шаг в пустоту. Крик застыл в горле, всё тело покрыли мурашки. Ветер ударил мне в лицо, и мои руки мгновенно превратились в перепончатые чёрные крылья, и я взмыл над влажной землёй, едва не разбившись. Я почувствовал, как у меня сквозь кожу пробился хвост с острыми шипами, а зубы превратились в кровожадные клыки. Получилось… Получилось! Я попробовал закричать от восторга, но из горла вышел лишь оглушительный рёв. Я раскрыл крылья настолько широко, насколько это было возможно и закрутился вихрем, поднимаясь в туманные небеса. Я смог! Я сделал это! И я одержу победу! Я знаю это наверняка, ведь это мой долг перед Аастой и самим собой. Хмурые облака сравнялись с мощным телом, и я снова выпустил рёв из гортани. Это был победный рёв, самый искренний и восторженный. Взлетев чуть выше прядей тумана, я сложил крылья, чтобы ещё порезвиться около башен замка. Я втянул носом нежное дыхание влаги, а по чешуйчатой спине закрапали капли холодного дождя. Смоченная земля манила меня: я то приближался к ней, то вновь поднимался к тучам, звенящими стеклянными слезами неба. Мгла в облаках то сгущалась, то бледнела, то медленно тянулась за мной, подобно журавлиному клину. Но вдруг голос Чернокнижника громко прозвучал в моих ушах: «Довольно, возвращайтесь». Неужели я услышал его мысли? Я отчётливо различил их, несмотря на расстояние. Вернувшись обратно, я снова приобрёл своё прежнее тело. — Потрясающе! — воскликнул маг. Я ни сикунды не сомневался, что Вы готовы. *** Одеяло упало с больничной кровати. Это моментально разбудило меня. До подъёма оставался час, но сна больше не было ни в одном глазу. Я вскочил с кровати, испытывая странную тревогу. И из-за этой тревоги я начал ходить из стороны в сторону. Страх всё сильнее охватывал меня. Предчувствие… Очень плохое предчувствие… Мне хотелось рвать на себе волосы, чтобы наконец-то успокоиться. — Ты чего? — спросил Эмиль, которого разбудило моё тяжёлое дыхание. — Я не знаю. Мне неспокойно. Есть чёткое ощущение, что скоро случится что-то ужасное, — ответил я. Эмиль замолчал, будто он скрывал от меня важные слова, которые я должен был узнать. Глаза суетливо забегали. — Ты что удумал? — насторожился я. — Ничего. Откуда ты это вообще взял? Сегодня банный день, кстати. Может поэтому ты так себя ведёшь. — Ладно, — я остановился у его кровати. — Если ты лжёшь, то я это увижу. *** Завтрак. Мне всё ещё не по себе. Даже есть не хочется. Что-то тут нечисто. Я начал доверять своим чувствам после уроков магии. И эта ситуация мне абсолютно не нравится. — Константин, у тебя сейчас семейная консультация, — сказала медсестра, которая подошла к столу с таблетницами в руках. — Настройся на позитивный лад. После завтрака придёт твоя мама. Я глубоко вздохнул. Нерадостное событие, если честно. Я открылся ей, но она снова всё разрушила в том телефонном разговоре. Надеюсь, что плохое предчувствие было по этому поводу. Но мне нечего терять. Зато я смогу пропустить мытьё полов и вытирание пыли с книжного шкафа. Спустя непродолжительное время я услышал, что дверь на улицу хлопнула. Это она. Чёрт. Ко мне подошла Надежда Николаевна и позвала за собой в другой корпус. Мама расположилась в холле на диване. Она оглянула меня, и на её лице застыло презрение. — Здравствуй, Константин, — сказала мама. Я промолчал. Надежда Николаевна завела нас в кабинет и положила пачку салфеток на стол. Она знала, что без слёз эта встреча не обойдётся. Без этих проклятых слёз, так невовремя сочившехся из глаз практически каждый чёртов день. — Что ж, Виктория Григорьевна, расскажите, как прошла Ваша неделя? — Вся в работе, ничего особенного, — фыркнула она. — Константин, а как твоё самочувствие? — Я очень расстроен из-за того, что она сюда пришла. — Ты бы знал, как расстроена я, что у меня такой сын, — огрызнулась мама. — Как Вы думаете, приятно ли слышать такое ребёнку от своей матери? — Мне всё равно, что ему неприятно. Мой сын — настоящий хам и манипулятор. Как его вообще можно любить? Мои губы задрожали. Ну почему? Почему она может позволить себе так говорить? Всё детство я слышал её упрёки, но даже когда я вырос, мне всё ещё больно. И я всё ещё слышу их. — Виктория Григорьевна, Вы ведь понимаете, что сейчас Константину нужна поддержка и помощь? Разве Ваши слова отражают заботу? Мне кажется, что люди приходят на семейные консультации, чтобы изменить себя и негативные аспекты общения. Я вижу, что Вы приходите только для того, чтобы Константин стал другим: послушным, беспроблемным и открытым. Но он в праве выбирать, какой будет его жизнь, — сказала Надежда Николаевна. — Это отдельная личность, которая имеет своё мнение, свои чувства и мечты. — Вы все сбрендили в этой психушке? Из-за вас он стал огрызаться и относиться к матери настолько неуважительно, что это уже не лезет ни в какие рамки! — Мама, ты абсолютно не знаешь меня. Я не манипулятор. Я просто хочу, чтобы ты относилась ко мне серьёзно. Мне правда нелегко даётся лечение, но твоя горечь отравляет всё моё желание помириться с тобой. Семейная терапия — последний шанс вернуть моё доверие. — Ты должен принимать меня любой. Я родила тебя на этот свет. Это высшая благосклонность, учитывая то, что ты портишь всю мою жизнь своим существованием. Зря я не сделала аборт, — процедила она. — Но я уже родился. И тут ничего не изменишь. И… Я всё понял. Не жди моего переезда к тебе. Я ни за что больше не прощу тебя. Уходи. — Как ты смее… — Уходи! — я сорвался на крик. — Ты мне больше не мать! Надежда Николаевна хотела что-то сказать, но я выбежал из кабинета, захлопнув с грохотом дверь. Куда-то подальше! Подальше от неё! Крик снова вырвался из груди, а слёзы брызнули из глаз. Никогда! Я больше никогда не прощу её! Мне просто невыносимо держаться и скрывать чувства, я хочу отчиститься от этой грязи. Я зажмурил глаза и начал истошно выть от боли, спазмирующей мои мышцы и горло. Надежда Николаевна подбежала ко мне и попыталась успокоить, но мне было настолько плохо, что я даже не разобрал её слов. Я ни за что не захочу смотреть на свою мать больше. Она отвратительна и жестока. И так будет всегда. Мою грудную клетку сдавило отчаяние, оно выливалось наружу с хрипами и слезами. И только Надежда Николаевна сзади гладила меня по спине. Я поднял глаза, а мама стояла передо мной. В ней не было ни капли сожаления. Только глыбы льда и пустой отрешённый взгляд. — Я тебя ненавижу! — крикнул я ей, не поднимаясь с пола. Обессиленный и разбитый, словно фарфоровая ваза, словно канифоль для виолончели, которую выронил из рук неуклюжий ученик музыкальной школы, я качался из стороны в сторону, обхватывая колени руками. Кульминация глубочайшей скорби спустилась мне на плечи. Передо мной проносилась целая жизнь: крики, унижения, оскорбления, отвержение. Каждый подаренной мамой подзатыльник вспоминался мне в этот момент. Я осознал, сколько боли она причинила мне и сколько боли она продолжает мне причинять. Я вытер слёзы рукавом и попытался спрятать своё покрасневшее лицо. — Вы посмотрите на него! Что ты устроил, сын? Немедленно прекращай строить из себя жертву! — Виктория Григорьевна, мне кажется, что Вам нужно уйти. Я прошу прощения у Вас за свои слова, но Вы делаете ему только хуже… — вздохнула Надежда Николаевна, взяв меня за руку. Она помогла мне подняться с пола и, бросив огорчённый взгляд на мою маму, повела меня в отделение. Я задыхался и не мог сказать ни слова, но семейный психолог крепко держала меня за ладонь. Я видел, что она в бешенстве, хоть и старается это скрывать. — Прости меня, конечно, Константин, но я понимаю, почему ты не хочешь переезжать к ней в квартиру. Она невыносима, — Надежда Николаевна посмотрела на меня. — Ты очень сильный и храбрый. — Спасибо, — ответил я, всхлипывая и вытирая слёзы рукавом снова и снова. *** Я опустошён. Во мне ничего нет, никаких чувств. Я глупец и идиот, который бессилен перед ней. Меня постоянно несёт из крайности в крайность, из стороны в сторону. Пока мама мелькает в моей жизни, мне не справиться с собой. Мне семнадцать, и из-за этой паршивой цифры я не смогу сбежать от её издевательств в квартиру бабушки. Нет юридического права. Я мечтаю задушить её голыми руками и отправиться в тюрьму. Лишь бы не быть с семьёй. Лишь бы больше не слышать ни единого слова из уст существа, возомнившего себя матерью. Я не люблю людей, задающихся вопросом «За что же мне такая жизнь?», но мне самому сейчас хочется спросить об этом. У самого себя или у чёрт пойми кого. Вот только бы услышать ответ, чтобы исправить всё это. Может быть я это заслужил… Но тогда как мне вымолить прощение у небес? Я не люблю таких людей. Но ведь я сам уподобляюсь им! И поэтому я не люблю и себя. А испытываю ли я вообще любовь? Может быть и те родственные чувства к Эмилю — моя же выдумка? Или и того хуже… Ложь… Я нагло вру сам себе и всем вокруг. О том, что мне лучше, о том, что я хочу выздороветь. Я больше не хочу ничего. Если я не смогу исправить условия среды, в которую я вернусь после больницы, то все таблетки, все занятия с психологом в группе и индивидуальную терапию я просто безжалостно разорву на части, и всё вернётся назад. А тогда я уже не буду размышлять, как в прошлый раз. Я покончу с собой. И точка. *** Медсестра подозвала Эмиля к себе, и они вышли из палаты. Я так и не понял до конца, что она хочет от него. Но я не увидел на его лице той глубокой печали, в которой он находился все эти дни. Чуть ли даже не улыбка тусклым светом засияла на губах. Я вышел из палаты за ними. Медсестра посадила его за стол и дала бумажку, а точнее документ. Эмиль подписал её синей ручкой. — Что ты делаешь, Эмиль? — спросил я. — Это психологический тест? — Нет, — тихо сказал он. — Это для досрочной выписки. — В смысле?.. — Я пройду комиссию. Я устал здесь лежать. Дома будет лучше. Я хочу начать новую жизнь, в которой больше не будет места врачам и таблеткам. — Ты ведь не собираешься бросать лечение? Почему ты так быстро на это решился? Почему не сказал мне, а решил по-тихому меня кинуть здесь? — я повысил голос. — Мне здесь плохо. А я хочу всё исправить. — Ты вообще представляешь, что творишь? У тебя нестабильное состояние… Что сказала врач, когда узнала о твоём решении? — Я попросил об этом у ординатора, он разрешил. — А Елена Михайловна? — С сегодняшнего дня она уезжает в отпуск, поэтому теперь он за меня отвечает, — ответил Эмиль. — Так вот, что это было за предчувствие… Я так и знал, что этот день будет отвратительным. Ну и выписывайся на здоровье! Хотя насчёт здоровья я не уверен. Эмиль промолчал, снова отвлекаясь на бумаги. Мне стало так горько и обидно, что я просто развернулся и пошёл в палату. Пусть делает так, как считает нужным. Однако моим долгом будет поговорить с его ординатором и убедить этого недоврача о рисках насчёт Эмиля. Но и Елена Михайловна та ещё предательница. Она уехала и даже ничего мне не сказала. Даже не удосужилась узнать про своих пациентов перед отъездом… — Игорь хочет узнать, почему Константин такой расстроенный, — внезапно пявился передо мной Иисус. — Что-то случилось? — Нет, — я наигранно улыбнулся. Улыбаться всегда проще, чем объяснять, почему ты грустишь. Почему я так опрометчиво решил, что избавился от этой чёртовой депрессии. Я обманул сам себя. Так же нагло, как сделал это Эмиль. Игорь зевнул, не прикрываясь рукой, и ушёл, напевая под нос прощание Славянки. *** Я выжидал у поста ординатора Эмиля. Он ведь должен хоть иногда вылезать из ординаторской? Недоврач… Как можно было так наплевать на детей? Но потом я понял, что около поста он не тусуется и пошёл искать его по отделению. Дело всё-таки срочное. И тут я увидел, как молодой человек в белом халате идёт мимо уборных. — Скажите, пожалуйста, Вы ведь врач Эмиля? — спросил я дрожащим голосом. — Да, — ответил он. — Я его врач. — У меня есть ощущение, что Эмиль к выписке ещё не готов. Может возможно решить этот вопрос? — А мне кажется, что он вполне здоров. Я говорю с ним и обсуждаю лечение. Он в полном порядке. — Разве Вы хотите, чтобы он попал сюда через месяц? А это неизбежно в его случае… — На комиссии всё выяснится. Не волнуйся, — ординатор похлопал меня по плечу. — Ладно, как скажете. Может быть комиссию обмануть и не удастся, — резко ответил я. Ординатор безучастливо пожал плечами. *** Дурацкие очереди. Весь день — одно большое испытание для моих нервов. Всех загоняли в душевые по два человека. Пар просачивался в коридор. Сумасшедшая неразбериха везде. Замена покрывала, замена полотенец, бесконечные проверки с надоедливыми листами наблюдения. В общем, хаос. Но на тихом часе я сознательно решил уснуть, чтобы быть готовым к бою в Аасте. Ничего не получалось, я был слишком расстроен и ажитирован. Я прошёлся по всем палатам, пока это ещё было возможно. Дана, лежавшая возле окна, тихо-тихо залезла в батарею и достала оттуда что-то очень маленькое и странное. — Что это? — шепнул я ей. — Тизерцин. Только с ним могу нормально спать. — А ты можешь мне его дать? Мне не спится… — Держи, — сказала Дана и передала мне вторую белую таблетку, покопошившись в батарее. — Спасибо! Я положил тизерцин на язык и сглотнул. Теперь должно вырубить. Когда я вернулся в свою палату, минут через десять я почувствовал, как глаза закрываются сами собой. И я заснул, что-то вспыхнуло передо мной. У дверей в мои покои стояла Клементина. — Как ты здесь оказалась? Я тебя давненько не видел. — Я тебя тоже, поэтому решила предложить немного прогуляться. Как ты на это смотришь? — улыбнулась волчица. — Я согласен! Пойдём. Клементина взяла меня за руку и повела вниз по лестнице, как только мы вышли из комнаты. — А куда мы идём? — полюбопытствовал я. — Ты скоро узнаешь. Повисла пауза, но Клементина улыбалась, сверкая клыками. У арки в тронный зал стоял Диаваль, Мун, Наамах и Валентин с Кларином. Диаваль подошёл ко мне и взял меня за руки, всматриваясь в глаза нежным взглядом. — Здравствуй, брат! Выслушай меня, пожалуйста. Когда ты ещё был в Фолке, когда я плутал по Кальту в одиночестве, дожидаясь встречи, когда клубы тумана закрывали тусклое солнце, я верил, что однажды я вот так же взгляну на тебя и пойму, что теперь мы неразлучны. Много лет я собирал музыку Мира Людей, чтобы изучить характерные штрихи и акценты. Мне хотелось, чтобы ты, услышав что-то похожее, с грустью вспомнил о доме и с радостью прочувствовал Аасту. И вот сегодня я готов представить тебе своё произведение, многолетнюю работу в до-диез-миноре. Это тональность, в которой принято говорить с божествами, с Солнцем и Луной. Пять диезов, пять чувств и, вспомни, наше расставание свершилось, когда нам было пять. Символы играют большую роль в музыке и… Услышь и наполнись многоголосьем Симфонии Счастья, что мы с Клементиной дарим тебе во имя исцеления от уныния. Диаваль щёлкнул пальцами, и в зале появился оркестр эльфов. Неужели Чернокнижник исполнил его мечту? Они собрали целый струнный оркестр и подготовили для меня этот подарок. Их было так много, что зрелище захватывало дух, на пультах лежали ноты, которые, вероятно, были написаны от руки моего брата. На секунду я недоверчиво склонил голову. Я уже не верил в то, что мне это может помочь. Чёрный дракон, лунные лилии, избавление от энергетических дыр. Я безнадёжен. И каждый раз, извиняясь перед Чернокнижником, вслух или мысленно называя себя неудачником, я верю в эти слова снова и снова. Елена Михайловна считает это бредом. Может быть это и правда так. Но я правда не знаю, сработает ли трифтазин. Я правда больше не могу терпеть ужасные мысли о ничтожности. И вдруг Диаваль повернулся ко мне спиной и вознёс руки, готовясь дать музыкантам знак. Я обернулся. Сзади меня на троне восседал Чернокнижник, его лицо озаряла улыбка. Это он помог Диавалю подготовить музыкантов и предоставил инструменты. Мой брат взмахнул палочкой, и первые скрипки ударили смычками по струнам. Звук появился спонтанно, а позже так же спонтанно исчез в вибрирующем деминуэндо. Музыка продолжилась, но теперь уже со стороны виолончелей. Бархатное гудение наполнило тронный зал. Прежде всего, потрясала мелодия главной темы. Она действительно была похожа на разговор с божеством. Возвышенный, стремительно развивающийся. Первые фразы — падение, тяжесть которые я испытывал в самом начале болезни. Они разносились эхом и отражались от стен. Диаваль хорошо передал тревогу, мучившую меня тогда, в виде тремоло у третьих скрипок. Начало было медленным, сумрачно-таинственным и глубоко окрашенным в скорбь. Чувство разочарования также вызывало то, что интонации не заканчивались тоникой. Музыка лилась длинной вереницей, будто рассказывая историю и не желая заканчивать свой рассказ. Это было откровением погибающей души. Постепенно звук нарастал, казалось, что небо сейчас обрушится на землю, эльфы широко раскрывали правые руки со смычками в полёте, тема развивалась и близилась к потенциальной катастрофе, к эфемерной музыкальной смерти, но вдруг! Секундное мажорное прояснение! Свет надежды! И вновь тяжёлое форте со стороны виолончелей, ставящее точку невозврата и безысходности. Да, это истинная правда! Так и есть, таи есть! Кисти виолончелистов танцевали на смычках и грифах, они будто кланялись слушателям в идеальной растяжке. Части симфонии сменялись, но Диаваль неизменно был погружён в дирижирование. И после модулирующего аккорда, тоника новой мажорной тональности вспыхнула фейерверком. Струи любви и исцеления полились сквозь музыку, магические искры взвились под купол тронного зала и наполнили золотым теплом сердца всех присутствующих. Даже лица эльфов в расслабленном блаженстве изменились, многопиковая эйфория пронзала их взгляд. Наконец, мой брат в последний раз взмахнул палочкой, левой рукой, и на фортиссимо струны провибрировали чистейшим звуком, а четвёртая часть симфонии завершилась истинным счастьем, трепещущим в восторженной груди. Загремели аплодисменты! Клементина крикнула: «Браво!», а Чернокнижник торжественно встал. Из его глаз несмело проступила скупая мужская слеза радости. Взгляды устремились на меня. Они все ждали реакции на этот дивный концерт, подаренный Диавалем. Он подошёл ко мне и обнял, закрыв глаза. — Ты — моё единственное счастье. Я надеюсь, что эта симфония порадовала тебя хоть немного. Я вложил в неё всего себя, но не прошу ничего взамен. Я просто хочу, чтобы ты тоже ощутил мою любовь, которую я могу выразить лишь в музыке и этих объятиях. — Спасибо, брат! Это так трогательно, я восхищён твоим талантом и чувственностью. И мне очень приятно, что ты так открыто выражаешь свою привязанность, — ответил я, прижимая его к себе. *** Мы держались с Диавалем за руки и вдыхали прохладу воздуха в цветущем саду. Мне хотелось провести с ним время и поговорить о чём-то сокровенном. — Ты знаешь, я хочу тебе признаться, Константин. Скажи, ты любил когда-нибудь кого-то по-настоящему? Я сейчас не имею в виду любовь родственную. Это всё вполне объяснимо. Речь идёт о другом человеке, не связанного семейными узами. Мне хочется узнать, каково это. Как можно открыть для себя истину чувств? Как понять, что чужой человек превращается в родного и близкого? — начал Диаваль. — Я любил. Любил больше жизни. Эту девушку звали Ксения. Я не мог быть рядом из-за этики и того, возраста и её замужества. Я не знаю, каково любить кого-то взаимно, но могу представить себе это в полной мере, ведь фантазий уж я испил сполна. Наверное, сложно признаться себе, что ты испытываешь чарующий восторг любви. Она, так или иначе, открывается тебе с опытом. В какой-то момент скрывать это от самого себя становится невозможно. Ты хочешь быть рядом, помогать, поддерживать и отдавать себя всецело. Ты наполняешься радостью и нежностью, это окрыляет и дарит умиротворение. — Тогда… Тогда, кажется, и мне открылось это. Но чувства тоже невзаимны. — О ком ты? — О Клементине… Когда мы работали над магией симфонии, она была так добра и чиста, что я не смог устоять. Мы были знакомы и раньше, но чувства возникли более глубокие. И именно сейчас. Константин, как бы ты поступил в этой ситуации? Как думаешь, мне стоит сказать Клементине об этом? Я не хочу обжечься, но и скрывать не имею права боле. Я бы тоже отдал себя всецело, как ты говоришь, но у меня нет возможности и наглости подступить, сказав обо всём, что в пышет в моём сердце, — вздохнул брат. — Клементина… Я прекрасно понимаю тебя. Невзаимная любовь уничтожает, раскалывает на фрагменты и приносит боль. Только у меня есть одно предчувствие, что Клементина… — Константин! — я услышал отчаянный крик волчицы за своей спиной. Диаваль вздрогнул. — Константин! — она бежала прямо к нам, задыхаясь, срывая голос в слезах. — Что случилось, Клементина? — спросил я, бросаясь к ней навстречу. Волчица упала на камни и взвыла от боли. На земле остались кровавые следы от разбитых колен. — Наамах! Она… Она предала нас… Она сбежала! Сбежала с твоим клинком! — Клементина горько зарыдала, хватаясь руками за мою одежду. — Что?! — яростно прорычал я. А потом взглянул на Диаваля. Он ещё не до конца понял, что произошло. — Я искала её после концерта по всему замку, хотела обсудить и узнать её мнение о своей работе. Но… Ни клинка, ни Наамах. Она сбежала… — волчица закрыла глаза и продолжила заливаться слезами, глотая солёные капли и всхлипывая. — Надо скорее её отыскать! Я так и знал, что она предательница, что ей нельзя доверять! Мерзкое дьявольское отродье! — процедил я. Диаваль помог волчице встать и стряхнул каменную пыль с разбитых колен. — Не плачь, Клементина. Я найду её! — Диаваль взмахнул плащом и обернулся в огромного чёрного ворона. Крылья раскрылись, и мой брат взмыл в небо, растворяясь в тумане, улетая за пределы замка. *** Замок погрузился в скорбь. Чернокнижник ходил кругами по тронному залу в грузной тревоге. Он закрывал глаза, пытаясь определить местонахождение Дьяволицы. — Я вижу, что она идёт через лес Нижнего Мидтена прямо к Бранну. Но дремучие заросли не позволяют понять, как далеко она успела забрести. Мерзость! — Чернокнижник гневно взмахнул рукой. — Диаваль сможет её отыскать? — спросила волчица сквозь слёзы, пока я бинтовал её колени. — Он близок. Но как он сможет выхватить меч — загадка для меня. По этому лесу ходят и другие демоны. Ему придётся вступить в схватку. Однако. Он безоружен… — Что же делать? Что же нам делать, Ваше Величество? — всхлипывала Клементина. — Я не могу смириться с этой подлостью… Я верила ей! Она была моей подругой! — Не беспокойся. Давай немного отвлечёмся и смажем твои раны целебным отваром. Диаваль справится. Я знаю, — Чернокнижник скрылся в арке зала в поисках ингредиентов для зелья. Клементина глубоко вздохнула и закрыла лицо руками. — Я не смогу простить её после этого… — она шмыгнула носом. — Не смогу… — Она не достойна твоего прощения и слёз! Мы отомстим. Мы боремся за правду.