Господин Уныние

Холодным утром четверга я не разглядел Эмиля рядом с собой, когда проснулся. Вероятно, он уже ушёл на комиссию. Вокруг одни предательства и ложь. Хотя я буду надеяться, что ему и правда дома станет легче. Всё же я уважаю его решение и не буду противиться. Не мне судить, как правильно поступать, это его жизнь. Я помнил, что сегодня у меня сессия с Павлом Евгеньевичем. Хотелось поделиться и рассказать о том, что произошло за эти дни. На секунду я представил, как говорю с ним о предательстве Наамах, но тут же вспомнил о том, что в таком случае, выписки мне не видать ещё месяц. — Подъём! — проорала Нина Геннадьевна. — Хватит спать! Я встал с кровати и быстро застелил её покрывалом. Павел Евгеньевич уже скоро должен прийти за мной. Сегодня подъём случился слишком поздно. Видимо, поэтому Нина Геннадьевна такая заведённая и злая. Хотя, пожалуй, нет. Она такая всегда. *** В кабинете у психолога было уютно. Он ненадолго вышел, оставив пачку салфеток на столе, а позже вернулся. В его руках была оранжевая коробка, которая немного гремела, когда тряслась. — Константин, расскажи, как прошли дни между нашими консультациями. У меня есть тема, которую хотелось бы обсудить, но давай сначала ты предложишь свою, — он сел на кресло и положил коробку на пол. — Парень, который стал мне, как брат, проходит комиссию. Он нездоров. Ему рано выписываться. Да и к тому же мне будет ужасно плохо без него. Зная, что Эмиль до сих пор в депрессии, мне страшно его отпускать. А вдруг он бросит пить таблетки? А вдруг хуже станет? Я не знаю. Не знаю… — Константин, я понимаю твоё волнение. И правда очень сочувствую Эмилю. Скажи, что ты чувствуешь, когда представляешь себе его выписку? Давай поработаем с этим. — Я чувствую отчаяние и тоску. И страх. Животный страх, — ответил я. — На сколько по шкале от одного до десяти? — Я думаю, что примерно на восемь. Я наблюдал за ним всё это время и я понимаю, что дома ему не смогут помочь справиться с этим. Эмиль стал призраком печали. Так нельзя… Одни неприятности. И в этом виноват я. Надо было лучше упрашивать ординатора оставить Эмиля в больнице. — Ты сделал всё, что было в твоих силах. Не стоит брать ответственность за решения других людей на себя. Я не вижу здесь ничего, за что можно было бы стыдиться, — сказал Павел Евгеньевич. — Ты можешь вспомнить похожую ситуацию из своего опыта? Где тебя винили безосновательно? Я задумался. Помолчав некоторое время, я прошептал: «Мама…» — Есть ситуация, которую мы могли бы взять для примера, Константин? — Однажды, когда я был маленький… Я упросил её взять домой котёнка. Тогда она была несколько нетрезва, и я выбрал правильный момент, чтобы вымолить малыша. В тот же вечер она позвонила другу, который был зооволонтёром. Он пристраивал котят в добрые руки после их спасения от голода и холода на улице. Я был так счастлив, когда наутро мама не смогла отказать мне. Она была тогда слишком принципиальная. Если пообещала, то сделает. И вот котёнок уже был на руках, мы привезли его домой, выбрали имя и купили хороший корм для кошек с чувствительным пищеварением. Эклер радостно мурчал, когда ел его. Но через две недели, когда мама пришла с работы, котёнок спрятался. Мы долго не могли найти его, а после этого мама заявила: «Ты убил его. Признавайся! Что ты с ним сделал? Выкинул в окно? Избил и спрятал?». Я не знаю, почему она так подумала. Я никогда не отличался зоосадизмом. Единственное, что я мог, это потянуть кота за хвост и постыдить за то, что он промазал мимо лотка. Мама кричала весь вечер. Она придумывала всё новые и новые версии того, как жестоко я мог поступить с котёнком. Я плакал и ходил за ней хвостиком, ища Эклера, пытаясь доказать свою невиновность. Но мама не успокоилась, пока мы его не нашли под диваном, сонного и довольного. И она даже не извинилась. Павел Евгеньевич слегка покачал головой и сказал: «Тяжёлая история. Мне очень жаль, что тебе пришлось такое пережить. Ты не будешь против, если я кое-что тебе покажу?». — Конечно, показывайте, — заинтересованно подался вперёд я. Психолог поставил оранжевую коробку на стол и снял с неё крышку. В коробке лежали игрушки, пуговицы, фигурки. Очень много всего. — Попробуй выбрать несколько игрушек, чтобы мы могли проиллюстрировать эту ситуацию здесь, на столе. Я выбрал фигурку женщины, мальчика и каштан на роль котёнка. — Отлично. А теперь давай я расскажу тебе правила. Эта работа направлена на то, чтобы ты мог изменить своё воспоминание в игре. Сделать так, чтобы у тебя появился другой сценарий произошедшего. Когда ты будешь говорить от лица фигурок, ты должен держать их в руке, пока не закончишь монолог. Если ты будешь говорить об их мыслях, нужно коснуться игрушки и немного тише озвучить то, о чём фигурка думает. — Интересно, — заметил я. — Давайте попробуем. — Итак, погрузись сейчас в воспоминания о том дне. Я буду тебе помогать. Ты стоишь с мамой в комнате, Эклер спрятался. Что происходило дальше, Константин? — Дальше мама сказала мне: «Где котёнок? Ты убил его?» — Я взял фигурку женщины в руки. — Хорошо. Каково это слышать маленькому Константину? — Ему страшно. Он не понимает, откуда это взялось у мамы в голове. Он говорит: «Я не знаю, где котёнок. Но я ничего с ним не делал, правда». — Что ему отвечает мама? Возьми её. — Мама… Простите, но это очень странно. Мы как будто играем в игрушки… Я так не могу. — Константин, это такой терапевтический инструмент. Это не совсем те игры, в которые ты играл в детстве. Мы моделируем ситуацию и прорабатываем её. Если хочешь, я могу отвечать за маму, а ты поправляй меня, если я что-то не так скажу, хорошо? — Нет. Это правда странно. Я не знаю, — я повертел в руках фигурку женщины и положил её обратно на стол. — Ты можешь прекратить в любой момент. Но я повторюсь, — Павел Евгеньевич улыбнулся. — Это не совсем те игры. Давай мы попробуем ещё немного? — Ладно… — Что ж, мама говорит тебе: «Константин, я точно знаю, что ты издевался над ним. Признавайся, ты его выкинул в окно, ты его замучил и спрятал?», — психолог повысил голос, делая его немного «женским». — Он отвечает: «Мама, наверное, он спрятался. Давай лучше поищем Эклера? Он должен быть где-то здесь». — Как он чувствует себя? Мама ведь говорит такие ужасные вещи, обвиняет его. — Страх становится сильнее. Константин в панике, ему хочется плакать. — Давай добавим ещё одну фигурку? Это будешь ты взрослый, который вмешается и защитит тебя маленького. Я посмотрел в коробку и увидел жёлтого зайчика. — Я его возьму. Он напоминает мне мою любимую игрушку детства. — Отлично, бери. Что он может сказать в твою защиту? Я смутился. — Я не могу себя защитить. Мне ничего не приходит на ум. Как можно оправдаться, если уже сам почти поверил в то, что совершил непоправимое? — Но ты ведь понимаешь, что это мамины фантазии? Эклер же потом нашёлся? — Нашёлся, но… Давайте лучше выберем фигурку Вас? Так можно? — Чтобы я защитил тебя? — Павел Евгеньевич поправил очки. — Да… Я не смогу. — Хорошо, давай. А зайчик пусть посмотрит и проанализирует, — Павел Евгеньевич достал из коробки анимешного Гарри Поттера. — Это потому что он тоже носит очки? — я хихикнул. — Да, я именно по этому критерию и выбирал, — психолог слегка покраснел и поставил Гарри Поттера рядом с фигуркой меня. — «Почему Вы здесь кричите, Виктория Григорьевна? Вы пугаете ребёнка!». «Хочу и кричу, это мой ребёнок, а не Ваш. Я его воспитываю. Нельзя так жестоко обращаться с животными!» — ответила ему игрушечная мама. А игрушечный Павел Евгеньевич продолжил: «Я здесь, чтобы помочь ему. Криками можно только усугубить ситуацию, потом Ваш ребёнок будет ходить к психологу и работать над травмой, которую Вы сейчас создаёте. Поэтому остановитесь и попробуйте поискать Эклера, он скорее всего спрятался». — Здорово Вы её, ха-ха-ха! — внезапно вырвалось из меня. — Ты бы хотел что-нибудь добавить в мои слова? — Обзовите её тварью. Так ведь можно? — Давай ты возьмёшь зайчика и скажешь ей это сам? — психолог усмехнулся. Я взял игрушку и сказал: «Мама, ты тварь!». — Что ты чувствуешь, когда говоришь это? — Злость! Ярость! Я хочу её убить! — Давай я сейчас возьму маму и кое-что скажу Константину, — Павел дотронулся до фигурки и сказал: «Я знаю, что ты на меня очень сильно злишься. Я думаю, что не права и хочу извиниться перед тобой. Прости меня, я не хочу причинять тебе боль. Ты мой сын, и я тебя люблю. Прости ещё раз». У меня на глазах выступили слёзы. — Что ты хочешь, чтобы мама добавила? — Я хочу, чтобы она меня обняла. И чтобы Вы меня обняли… В смысле фигурка… — Конечно, — психолог приложил игрушки мамы, меня и Гарри Поттера друг к другу, делая вид, будто они все дружно обнялись, взял каштан из-за упаковки салфеток. — Гляди-ка! А вот и Эклер! *** Я вышел от психолога в хорошем настроении, у меня появилось чувство, что я очень крутой и сильный человек. И это меня настолько радовало, что я забыл обо всех трудностях. Пока в палату не зашёл Эмиль. Он сбросил с себя рубашку на кровать, оставшись в одной футболке. И я увидел его швы на руках. — Меня выписывают. Я прошёл комиссию, Костян. — Мы ведь сохраним общение, правда? — я встал с кровати, и меня бросило в жар. — Конечно, — он отвёл взгляд, но одобрительно кивнул. — Оставь мне свой номер телефона. Больничного. — Да, сейчас, — я вытащил блокнот из тумбы и оторвал листок клетчатой бумаги, наскоро записал номер телефона, а потом передал Эмилю. Екатерина Фёдоровна подошла к нему сзади и сказала: «Собирай вещи, скоро за тобой приедут родители». И он кивнул, снова открывая тумбочку. Эмиль запихнул одежду в пакет и небрежно сгрёб туда же другие мелкие предметы по типу расчёски, карандашей, скетчей на обрывках бумаги, резинок, фенечек и прочего. Потом он подошёл к шкафчикам у выхода из палаты и забрал оттуда тоже некоторые вещи, а после ушёл в уборную за шампунями, щёткой и пастой. Я пошёл за ним, чтобы задать один вопрос, который держал в голове, боясь потерять из памяти. — Держи, — сказал он, отдавая мне в руки кедровый гель для душа, который он использовал в мой первый банный день здесь. — Ты даришь мне его? — я удивился. — Да, пусть у тебя останется этот гель. Как напоминание. Надеюсь, мы ещё увидимся. Он собрался развернуться и пойти за другими вещами, но я его остановил и закрыл ногой дверь. — Скажи мне честно. Ты правда в порядке? Эмиль сконфуженно молчал. — Пожалуйста, ответь, — настойчиво продолжал я. — Эмиль, мама приехала. Ты чего тут закрылся? — Екатерина Фёдоровна не дала ему ответить, ворвавшись в душевые. — Вы что тут делали в закрытом туалете? Ну-ка покажите карманы на запрещёнку! — Он сам захлопнулся, пока я собирал вещи. А Костян мне помогал, потому что у меня тут слишком много всего, — выпалил Эмиль. — Ну ладно, — медсестра слегка похлопала руками по нашим карманам, проверяя на наличие острых предметов. — Вы всё собрали? — наконец успокоилась она. — Да. — Тогда быстрее иди в холл. Вам выдадут выписку, и вы поедете с родителями домой. Поздравляю, — медсестра улыбнулась и потрепала Эмиля по голове. Он грустно посмотрел на меня и крепко-крепко обнял. А после дал мне в руки кедровый гель и последовал за Екатериной Фёдоровной. Я стоял с этим гелем, как дурак. И то ли плакать, то ли смеяться — не понятно. Я побежал по коридору за ним, чтобы догнать. Эмиль резко всунул мне в карман помятый листок и развернулся. Я помахал рукой, но Эмиль уже закрыл дверь и вышел за пределы моего доступа. В холл мне выходить нельзя без сопровождения. *** Я лёг на кровать и начал вспоминать всё, что было за это время. Как мы разговаривали про Аасту, как я шил ему ёжика, как он собирал листья на прогулке. Эмиль почти никогда не обижался на мою токсичность, и я ценю это сейчас. А потом я усмехнулся, вспомнив то, как они с Максом долбили стены бокса… Я достал листок из кармана, развернул и увидел его номер, а на краешке листа справа внизу сердечко. Я перевернул лист, чтобы убедиться, что это не всё. И это было не всё. На обороте Эмиль написал стих. Я начал бегло читать, не веря своим глазам:

«Позвони мне, когда будет трудно, Когда тяжесть коснётся души. Я с тобою поверил в чудо В полумраке больничной тиши. И прости, что бывал слишком резким. Оскорблял, доходил до крика. Это происки гадкой болезни. Но ты был терпелив. Спасибо. Я тебе благодарен за дружбу, Обретённую снова семью. Константин, это наше искусство, А записка — тебе и огню».

Я прослезился. Он даже назвал меня не Костей, не Костяном… И столько искренности было в его стихе, столько теплоты. А эта подпись в конце «Тебе и огню». Так в древности подписывали тайные письма. И я сохраню, пронесу нашу дружбу сквозь всю свою жизнь, даже если мы больше не встретимся… *** — Пойдём я тебе кое-что покажу? — появилась Дана у моей постели. Как всегда неожиданно. — И что же? — мне стало интересно. — Ну во-первых, мы так и не попробовали наш замечательный шоколад. А во-вторых, я знаю, как можно получить удовольствие другими способами. Идём! — она схватила меня за руку и потащила в коридор, за ширму, которая стояла там последние три-четыре дня. На кой чёрт — без понятия. За ширмой в предвкушении Лиза Вишнякова ждала Дану. — Ну рассказывайте, что вы опять придумали? — я сложил руки на груди. — Ты знаешь, что такое «Собачий кайф»? — спросила Дана. — Ну, что-то слышал. Только не говорите, что вы решили эту фигню попробовать. — Не ну а чё, — ответила Лиза. — Да вот тебе и «чё», это опасно. — Тогда можешь просто уйти. Ну либо постоять здесь. — А кто вас тогда спасать будет, если вы обе сдохнете? — ответил я. — Да не сдохнем мы. Короче, как хочешь. Дана села на корточки и начала быстро дышать через рот, а потом резко встала, зажала себе горло и через какое-то время сползла по стене вниз. — Вы реально дуры? — я подбежал к ней и начал хлопать её по щекам. — Дана! Дана! Она открыла глаза и пьяным взглядом на меня посмотрела. — Тьфу, блин, девки, вы чего?! — Да всё нормально, не переживай! Это было круто! — Больная… — Теперь и я! Я тоже хочу! — сказала Лиза. — А вы в курсе, что у вас клетки мозга с каждым разом в огромном количестве умирают из-за гипоксии? Но Лиза меня не слушала, она повторила за Даной: села на корточки, подышала через рот, резко встала, зажала себе горло и… Упала на пол, стукнувшись головой об косяк. Она изогнулась струной, пальцы вытянулись неестественным образом, а потом всё её тело поразили судороги и конвульсии. Лиза тряслась, стучала зубами, изо рта просочилась розовая пена. — Что с ней? — испугалась Дана. — Чёрт побери! У неё же эпилепсия! — сказал я в голос. — Быстро оттащи её от стены, чтобы она головой не ударялась больше! Я сел рядом с Лизой, пока Дана за ноги оттягивала её назад, и повернул её на бок. — Может ей что-то в рот вставить? Она же язык себе откусит, — заплакала Дана. — Нельзя эпилептикам ничего в рот засовывать! Сними накидку и подложи ей под голову! Дана сняла кардиган и приподняла голову Лизы, чтобы последовать моему совету. — Я сейчас позову медсестру, — сказал я. — Нет, стой! Ты знаешь, что с нами сделают, если узнают? Выписки не видать… — Глупая! Это же опасно! Почему я не остановил вас, почему не вспомнил про её диагноз?.. — Ты не виноват. Просто помоги, пожалуйста… Не говори никому… — Ладно. Через пару минут конвульсии прекратились. Я приложил левое ухо к её рту, смотря на грудную клетку, проверяя, дышит ли она. — Дышит, — заключил я. — Слава богу! — Дана выдохнула. — Спасибо! Я схватил её за руку, грозно оглядел и процедил: «Следи за ней и больше не ввязывай меня в свои странные приколы. Если ты продолжишь в том же духе, то следующего раза может не наступить. Поняла?». — Поняла, — заплаканная Дана опустила взгляд в пол. — Пусть она полежит пока. А когда в себя придёт — отведи в палату. Я развернулся и скрылся за ширмой. *** Снова рухнув в постель, я вцепился ногтями в руку и резко дёрнул. На месте царапины появилась кровь. Мне было гадко. Эмиль уехал… Лиза чуть голову не разбила, Наамах предала нас. Я точно справлюсь, только бы было больше сил. Однажды это закончится, мы встретимся с Эмилем, а Наамах понесёт наказание. Я накрылся одеялом с головой и попытался заснуть. Спустя время вспышка озарила моё лицо, и я оказался в саду Чернокнижника. Во владениях Великого Мага, ограждённых горами и каменными стенами, активно шла подготовка к бою. Кентавры целились в мишени из луков, бились на мечах, готовили снаряды и заряжали катапульты. — Это Вы сами сделали? — спросил Чернокнижник, внезапно появившийся за моей спиной. — О чём Вы, Ваше Величество? — Об этой ране, — маг взял мою окровавленную руку. — Да. Просто… Мой друг оставил меня одного и уехал. К тому же Наамах… — Диаваль отбил у неё Ваш меч, если Вы об этом. Однако Дьяволице удалось сбежать, — отрезал Чернокнижник. — Оу… Так значит мы не обречены? — Мы и не были обречены, Господин, — маг немного замешкался. — Будьте готовы, бой состоится завтра в полдень. Вы должны быть здесь чётко к этому времени. — Хорошо, Ваше Величество, — я склонил голову. — Идите к Клементине. Пусть она обработает рану. — Но это всего лишь царапина… — Не обесценивайте боль. Она требует такого же уважения к себе, как и любое другое явление. Идите. Клементина сейчас в тронном зале, — сказал маг и растворился в воздухе. Я пошёл к замку. Всё гремело, земля дрожала от выпущенных снарядов. Петляя по коридорам, я услышал голос Господина Армаэля. И последовал за звуком. Вскоре я вышел через арку в тронный зал. — Господин Константин! Мы Вас ждали! Нашёлся мой… То есть Ваш меч! — вскрикнул минотавр. Он уже был немного под шофе. Клементина увидела меня и подбежала, чтобы обнять. — Что с твоей рукой, Константин? — ахнула волчица. — Поцарапался, ничего серьёзного. Его Величество просил, чтобы ты что-то с этим сделала. Извини, что приношу хлопоты… — Нет-нет, что ты! Сейчас я перевяжу! — Клементина побежала за какими-то снадобьями. Диаваль зашёл в зал и, увидев меня, поспешил обнять. — Брат! Мы отбили твой меч! Ты слышал об этой новости? — Да, Диаваль! Ты самый настоящий герой! — Рад слышать, — улыбнулся принц Тьмы. — А где Мун? — спросил я. — Поищи его на крыше замка. В последнее время он всё чаще там сидит, — сказала Клементина, которая только что вернулась в зал. — Дай-ка свою руку. Я подчинился. Волчица обработала её и ласково перевязала. — Теперь можешь идти, — она улыбнулась. Я кивнул в знак благодарности и побежал на последний этаж замка. На самой последней ступени я сполз по перилам. Было очень тяжело дышать, ноги болели, но я всё равно дошёл до выхода на крышу. Ветер тут же начал играть с моими волосами и воротником. Я увидел Муна, сидящего у самого края. — Мун, ты в порядке? Тебе не кажется, что очень опасно так сидеть? Он обернулся: вид был очень грустным и безжизненным. — Что случилось? На тебе лица нет. — Я думаю о Луночке, — он отвернулся и продолжил смотреть вдаль. — А вдруг все мои скитания пропадут зря? Вдруг они давно уже убили её? Меня не покидает надежда, что я увижусь с сестрой, но… Я не уверен, жива ли она сейчас вообще… — Конечно, жива, Мун! И вы увидитесь уже очень скоро! Завтра бой! — Я бы не был так в этом уверен на твоём месте. Демоны жестоки, а она хрупка и невинна. Моя Луночка… Она ведь появилась из самой красивой и маленькой лунной лилии, что даровала мне Богиня Луна и… Как же ей тяжело, наверное, — Мун схватился за голову. — Сколько дней прошло с тех пор, как я покинул свой дом? Сколько дней прошло с тех пор, как он сгорел дотла, вместе с моим садом? Я снесу головы всем этим мерзким свиньям, в том числе Наамах. — Оставь это дело мне, Мун, — я улыбнулся и обнял его. — Наамах расплатится за своё предательство кровью. *** Чернокнижник вошёл в тронный зал, где уже были мы с Муном, Господин Армаэль, Клементина, Кларин и Диаваль. — Отправляйтесь в путь. Вам нужно разнести весть о предстоящей битве по всем уголкам Аасты. Будьте осторожны и помните: чем больше у нас воинов, тем выше шанс одержать победу! Диаваль, Господин Константин и Клементина отправятся в деревню эльфов и по всему Мидтену. Мун, Кларин и Вы, Господин Армаэль, отправляйтесь в Нижний Мидтен. И постарайтесь сделать это побыстрее, времени остаётся мало. Клементина позвала нас с Диавалем за собой, и мы втроём вышли на улицу. — Диаваль, расскажи о сражении с Наамах. Как тебе удалось отбить меч без оружия? — спросил я, когда мы уже пошли по тропинке к деревне эльфов. — Я летел над лесом, я не знал, где и как смогу найти её. И вот в густой чаще я разглядел красное пятно, сразу узнав в нём волосы Дьяволицы, — начал Диаваль. — Я медленно и бесшумно снижался, а когда уже был почти над верхушками деревьев, сложил крылья, чтобы ускориться и вцепиться когтями ей в плечи. Мне было жаль причинять Наамах боль, но во мне бушевала ярость за Клементину и тебя. Потом я впился ей в лицо, чтобы она на какое-то время потеряла ориентацию в пространстве, и выхватил меч. Было очень сложно нести его и лететь одновременно, но пусть и медленно, пусть тяжело, я справился с ношей! — Ты правда так хотел отомстить за меня? — спросила Клементина. — Ради тебя я готов свернуть горы и обратить их в пепел, — он глубоко вдохнул воздух в грудь, этот разговор явно давался ему волнительно. — Это очень трогательно, Диаваль, — волчица дотронулась до него краешком пальца, проведя по ладони. Но после Клементина сразу же покраснела и спрятала руку за спину. Повисло неловкое молчание. — Может быть нам как-то ускориться? Нужно обежать весь Мидтен, на это потребуется много времени, — сказал я. — давайте доберёмся до деревни эльфов по воздуху? — Константин, я же не умею летать, — грустно ответила волчица. — Довольно мне каждый раз садиться к тебе на спину, когда я наконец могу усадить тебя на свою, — я ухмыльнулся. — Чёрный дракон из твоего сна? Чудесно! Так мы управимся быстро, даже быстрее Господина Армаэля, Кларина и Муна! Что тебе необходимо для превращения? — Я не пробовал ещё превращаться с места, только в полёте, к сожалению. Думаю, будет не очень красиво, если я залезу на дерево и с него шмякнусь, пытаясь стать драконом. Кому расскажешь — точно в психушку заберут. Поэтому попробую с разбега. — Я уже спрашивала тебя однажды, но ты так и не ответил мне. Что такое «Психушка», Константин? — В мире людей есть огромные такие территории, ограниченные бетонными стенами с колючей проволокой, где находятся здания… — Как владения Чернокнижника, окружённые вереницей гор? Это замки, да? С садами и магией, дивными неведанными существами, своими традициями? — Замками это трудно назвать, обычно в этих зданиях не больше пяти этажей, чтобы никто не мог покончить с собой, и там ещё решётки на окнах. — Покончить с собой? Зачем? Жизнь же такая прекрасная! А магия? Магия и сказочные сады там есть? — Сады есть. Но магия, думаю, есть только в бредовых фабулах пациентов. — Пациенты? Я слышала, что в мире людей так называют существ с мучительной хворью. Там что кого-то исцеляют? — Скорее лечат. Многие больные имеют хронические заболевания, некоторых невозможно исцелить. Но медицина занимается облегчением их состояния. — А эти болезни… Их ранят в боях? Быть может порчи, эпидемии, скверны? — Для травм и эпидемий есть обычные больницы. В психиатрических лечат болезни души. Уныние, безумие, скорбь, спонтанный безосновательный гнев, чревоугодие в рамках расстройств пищевого поведения. Много чего. Душевных заболеваний много и все они возникают по разным причинам. — Это всё, наверное, из-за чёрной желчи… — Нет. В основном этиология мультифакториальная, это означает, что ближайшие предки пациентов тоже страдали такой же или другой душевной хворью, но внешние обстоятельства спровоцировали дебют, манифест с не менее серьёзной силой. — А откуда ты знаешь всё это, брат? Твои познания так глубоки и пугающи… Неужели всё настолько страшно в мире людей? — заговорил Диаваль — Не страшнее, чем в Кальте. Я появляюсь в Аасте, засыпая в стенах этой больницы. — Ты тоже болен какой-то хворью? Почему ты находишься там? — Целители Фолка поставили мне депрессию. Это уныние, проще говоря, беспричинная болезненная скорбь, поглощающая волю, разум, сознание, определяющая всё твоё существо и действия, диктующая тревожные мысли, обезображивающая внешний вид, забирающая жизненные силы и сон. — И целители дают тебе снадобья? — вступила Клементина. — Да, эти снадобья называются антидепрессантами, они бывают разных видов действия. Если у больного преобладает тревога, то одни снадобья успокаивают, а если бессилие, то тонизируют. Эти вещества, входящие в состав лекарств, действуют на нервную систему. Обычно уныние возникает, когда внутри мозга, в определённых его путях, не хватает собственных веществ, отвечающих за радость, ритмы сна и удовольствие. А лекарства конкретными механизмами делают так, чтобы собственные вещества мозга накапливались в этих путях и могли доставлять человеку положительные эмоции. Если объяснять по-простому. Также есть ферменты, разрушающие эти вещества радости. Иногда при депрессии они работают слишком активно, и одна из групп антидепрессантов блокирует такие ферменты. — Антидепрессанты… Я знаю, что греческая приставка «Анти» означает «Против»! Это всё так интересно. А кроме лекарств есть какие-то методы лечения? — Есть. В более лёгких случаях течения болезни целители лечат словом. Они дают поддержку больному и помогают найти способы решения проблем, вызванных болезненными симптомами. А в более тяжёлых случаях, когда лекарства не помогают, применяют электрический ток. Метод используется только в крайних ситуациях, когда не помогают снадобья. Это называется электросудорожная терапия. Применяют при терапевтически резистентной депрессии. Унынии, которое не поддаётся лечению снадобьями. — Мне кажется, что я хочу создать такие же психушки в Аасте, Константин! Только там не будет решёток на окнах и лечения током и судорогами. Я посажу там лунные лилии и звёздные астры, буду готовить волшебные отвары и исцелять от уныния! Но только после Великой Битвы! Скорее превращайся в дракона и полетели к эльфам! — воскликнула Клементина. Я кивнул и приготовился к тому, чтобы разбежаться. Шаг, ещё шаг, быстрее и быстрее… Мои руки снова стали крыльями, всё тело покрыла чешуя, на кончиках пальцев вмиг выросли когти, и я взмыл в воздух, набирая скорость. Я вновь ощутил эту радость вольного полёта, в моей груди затрепетало сердце, а ветер подхватил мои крылья и начал поднимать меня всё выше и выше. И когда превращение было полностью завершено, я спустился вниз, оставляя после своих огромных лап следы на земле. — Прошу вас, господа, присаживайтесь, держим курс на деревню, — пробасил я бархатным рычанием. — Твой внутренний зверь такой красивый, Константин! Замечательные клыки! Прямо как мои! — ахнула Клементина. — Только гораздо больше и острее! — Посмотри! Посмотри, какая блестящая чёрная чешуя! — обратился Диаваль к волчице. Мои спутники забрались ко мне на спину и крепко ухватились за шипы. Я взмахнул крыльями всего несколько раз, и мы уже очутились под облаками лазурного неба. Пепельные волосы Клементины тут же заиграл ветер, и она закрыла глаза в наслаждении, не сдерживая широкую улыбку. *** Когда мы уже приближались к деревне, Клементина резко повела носом и сощурилась. — Я чувствую запах дыма… Что-то горит! Диаваль, Константин! — А вот и сам дым, — сказал Диаваль, указывающий на столбы чёрных клубов, вздымающихся ввысь. — Это они, — сказал я. — Дьявольские отродья. — Сколько их там, Господи?! Этот пожар не смогла бы устроить какая-то жалкая кучка бесов. Десятки, сотни? — заплакала волчица. — Несчастные эльфы! Сейчас ведь, наверное, у них горят дома, поля с зерном, деревья… — У нас нет выбора, нам нужно вступить в схватку, — сказал я. — У нас нет оружия, Константин. Единственное, что даёт нам преимущество, это твой зверь. Но мы сожжём тут всё в таком случае, — вздохнул Диаваль. — Я снижаюсь. У нас правда нет выбора. Диаваль будет целиться в глаза когтями, клювом, чем угодно, а ты, Клементина, уж точно знаешь толк в битвах в образе волка. — Я готова! — Держитесь крепче. Я сложил крылья и вихрем закрутился в свободном падении, минуя смрадные тучи гари, но у самой земли выровнял корпус и приземлился. Ничего не было видно, не хватало кислорода настолько, что невозможно было вздохнуть, вокруг пылали костры, земля горела, падали какие-то обломки с крыш. Красно-оранжевое зарево распростёрлось над пожарищем. Клементина схватилась за горло и в спазмах начала кашлять от удушья. Она еле смогла выдавить из себя: «Срочно… Туда, где не так много дыма, срочно…». Я мог дышать, причём вполне спокойно, но я прекрасно представлял себе во всех красках, каково это, когда ты не способен набрать чистого воздуха в грудь и вынужден поглощать ядовитые пары угарного газа, вплоть до потери сознания и стремительной смерти. Я решил, что если сейчас попробую взлететь, то лишь усилю пламя, раздувая его крыльями. Я огибал горящие участки земли по углям тлеющих завалов, ища способ выбраться из плена. Полости носа и рта обжигал раскалённый воздух, казалось, что я не смогу спасти своих друзей, но я упорно ступал по углям, в лапах отзывалась острая боль, я зажмуривал глаза, которые с жадностью выедала едкая гарь, и с надеждой и чувством долга снова и снова пытался отыскать выход из тупикового лабиринта. — Клементина! — крикнул кто-то слева от нас. Я пошёл на голос. — Константин! — раздался снова тот же истошный крик, пронизанный болью и отчаянием. Я удивился, что кто-то узнал меня в облике дракона, ведь кроме Чернокнижника, волчицы и Диаваля ещё ни одна живая душа не успела увидеть моего зверя. А ещё мне было непонятно, как в таком дыме можно было вообще хоть что-то увидеть. Между мной и голосом вспыхнул столб пламени, разбрызгивая искры. — Пригнитесь, — сказал я, сдвигая крылья в купол и рванулся вперёд, преодолевая жгучие алые языки. В чёрном слое копоти на одежде и лице перед нами предстала Сиэлла. Здесь было не так много дыма, и я услышал отчаянный вдох Клементины, явно уже обессиленной и испуганной до полуобморока. — Я знала, что вы придёте на помощь! — бросилась в мои лапы эльфийка и горько заплакала, задыхаясь и глотая реки слёз. — Знала! — Что тут произошло, Сиэлла? — спросил Диаваль. — Демоны ворвались в деревню, они начали битву раньше срока… Они решили, что пророчество об их неминуемой гибели и вечном заточении в Бранне не сбудется, если они нарушат писания. Они направляются к замку Чернокнижника… Среди них не только демоны, но и другие адские твари! Они убивали наших детей, жгли дома и поля, я не знаю, где сейчас Эней и Энилис! Прошу, я знаю, что вам нужно бежать к замку, чтобы вступить Великий Бой, но помогите мне найти моих детей! Константин, Диаваль, Клементина! Я умоляю! — Сиэлла хваталась руками за мою чешую, её глаза были широко распахнуты от ужаса и горя. — Мы обязательно найдём твоих детей! У Чернокнижника огромная армия, а мы долетим до его замка быстрее ветра. Останься здесь, тут везде пламя и дым. Где последний раз ты их видела? — Около своего дома, мы бежали от падающих обломков, а потом я просто потеряла их из виду… Я не успела убежать далеко, они где-то рядом. Я рванул между дымовыми завесами, туда, где не было так много огня, и стал искать уютный домик эльфийки, дорогу к которому я запомнил хорошо. Задачу усложнял лишь дым. — Смотри, Константин, я помню эту тропинку, нам нужно идти по ней! — вскрикнула Клементина. Последний бросок в гущу дыма и огня — и вот мы уже около… Руин того самого дома… Где так вкусно пахло хлебом и пирогом с яблоками, где некогда стоял сервант с глиняной посудой, кресло и кровать… Где мы пили чай, а у меня закровоточила нога. И я просил прощения за себя, за то, что приношу неудобства. Я был таким злым и неуверенным в себе, таким несчастным, эгоцентричным, зацикленным на своей боли и проблемах. И вот сейчас я стою перед полусгоревшими брёвнами, перед красными угольками, от которых отдаёт лишь острым палящим жаром… И гробовым холодом от погребённых в землю воспоминаний. — Я никого здесь не вижу. Эней, Энилис! — проревел я. — Эней! Энилис! Ребята, где вы? Вас ищет ваша мама! Это Константин! — Выходите, демоны ушли. Вы в безопасности! — громко сказал Диаваль Клементина хлопнула меня по задней лапе, пока я раскапывал брёвна и доски, бросался в разные стороны и искал взглядом детей Сиэллы. Я обернулся. Клементина склонила голову, упала на колени и нагнулась над землёй, показывая пальцем в напралении скрученной коряги, когда-то являвшейся яблоней. До пожара. Там валялась оторванная детская рука. А рядом бездыханное тело Энея. И Энилис, державшей здоровую руку брата. Много крови… Очень много уже загустевшей крови… Волчица поползла на четвереньках к телам детей, она истошно визжала, падала на угли и сажу по пути, но снова поднималась и ползла. Её тело не слушалось, стало ватным, она плакала и кричала, срывая голос. Она шептала какие-то другие, чужие имена, а потом снова грудным неистовым рычанием разрывала повисшую в воздухе тишину, сопровождаемую лишь потрескиванием щепок. Мне даже на секунду показалось, что она сошла с ума. В горьком траурном безумии Клементина легла рядом с телами детей и завыла скорбным волчьим воем. Она заскулила и опустила уши, её глаза были наполнены ужасом и слезами. — Клементина… — подошёл я к ней и прилег рядом, вглядываясь в заплаканное лицо. — Мои волчата, Энг… Канн, я отомщу тебе за них! Я разорву тебя на куски, я выпущу всю кровь из твоих вен! — на секунду лицо волчицы омрачил гнев, но она тут же нахмурила брови в рыданиях ударяя кулаком по корням коряги, жмуря глаза и скаля клыки. Вейлин, мальчик мой… Фелон, Камрин, Конан… Я никогда не видел такого глубокого горя в её глазах. Только мама сможет понять, что самая невыносимая боль — потерять любимого ребёнка. И моя чешуя вросла в кожу, размеры лап и тела уменьшились до человеческих, исчезли хвост и клыки. Я решил, что сейчас не время быть сильным. — Клементиночка, можно я обниму тебя? — спросил я, не зная, что я могу сказать ещё и нужны ли вообще слова? — Можно… — шепнула волчица. Она дрожала, руки тряслись и были все в крови и слезах. Она обхватила мою спину и положила голову на плечо. И вскоре немного успокоилась. Больше не плакала. Наверное, Клементина подумала, что снова оказалась в том страшном дне, когда Канн жестоко убил её волчат. Что же мы скажем Сиэлле?