Господин Уныние

Кто-то потрогал меня за плечо. И я проснулся в Фолке, за общим столом в палате. Сейчас не время, не время! Это был Павел Евгеньевич, который пришёл забрать меня на терапию. — Ты чего тут заснул, Константин? — хихикнул психолог. — Извините, но, кажется, что мне нужно ещё поспать. Можно чуть позже, Павел Евгеньевич? — ответил я, чуть было случайно не назвав его «Ваше Величество». Психолог огорчённо посмотрел на наручные часы и сказал: «К сожалению, сегодня у меня очень мало времени. Если мы поговорим сейчас, то успеем. А потом я ухожу с работы пораньше». Меня разрывало на куски между Фолком и бушующей в апокалипсисе Аастой. Там ведь сейчас град, дождь, песчаная буря, полчища бесов, Великая Битва… А я буду о своих психологических проблемках говорить. Но всё-таки я выбрал Фолк. Встав со стула, разомкнув сонные глаза, я пошёл за ним в кабинет. — Так-так-так, — проговорил Павел Евгеньевич, шлёпаясь в кресло, когда мы уже были в комнате. — О чём бы ты хотел поговорить? Что произошло за время моего отсутствия? — он прищурил глаза и протёр стёкла очков краем белого халата. — Так мы же вчера вроде разговаривали? Что могло такого произойти? — сказал я, не решаясь поведать ему о том, что действительно меня волнует. Конец Всего. Павел Евгеньевич надел очки и ухмыльнулся, проводя пальцами по небольшой щетине на подбородке. — Ты отвечаешь мне вопросом на вопрос? — улыбнулся он краешком губы. — А Вы разве не делаете точно так же сейчас? — я растерянно смотрел на него, не зная, с чего начать. — Ты сегодня очень загадочный, Константин, — проворковал психолог, доставая папку из рюкзака. — Давай тогда я предложу тебе кое-что обсудить, а ты мне скажешь, актуально это сейчас или нет. Хорошо? — Угу, — кивнул я. — Я заметил в тебе очень агрессивного внутреннего критика, который говорит резкие оценивающие вещи, — психолог пролистал страницы папки и прочитал мне мои же слова. — «Я никчёмный и гадкий кусок дерьма. Я не достоин любви и уважения, я хочу умереть». Узнаёшь такого в себе? — Да. Мне кажется, что в этом и есть моя суть. В оценке, обвинении, стыде, ненависти и оскорблениях личностного достоинства, — согласился я. — Примерно пару раз я даже видел этого «Критика» в своих разыгравшихся фантазиях. — Пожалуйста, поподробнее, Константин, — кивнул Павел Евгеньевич и начал записывать мои слова. — Я видел другого Константина. Как будто по ту сторону зеркала. Он жесток, циничен, агрессивен, гневлив и много других самых страшных прилагательных. Он бил меня, топил, унижал и злобно смеялся над моей болью и над тем, что я жалок. — Хорошо, — задумчиво сказал психолог. — Давай я поставлю рядом стул… Один такой сту-у-ул… Где бы мне его найти…? — Павел Евгеньевич встал с кресла и начал копошиться в углах кабинета, а потом рядом со шкафом, а потом заглянул за диван. Он вёл себя немного странно и смешно, но это было ему вполне свойственно, поэтому ничего удивительного. — Нашёл! — победоносно объявил психолог и раскрыл некогда собранную пополам табуретку. — Предлагаю тебе сесть сюда. Но когда ты сядешь, ты уже больше не будешь тем Константином, который говорит сейчас со мной. Ты будешь Константином «по ту сторону зеркала». Но пока мы ещё не начали, опиши мне как он выглядит, что от тебя хочет и кто он такой на самом деле. Я представил себе себя же. Это было так нелепо. Я поморщился. — Что-то тебя смущает? — спросил психолог. — Это глупо, представлять себя… — Это он говорит в тебе сейчас? — Похоже, что да, — растянул я, будто обращаясь куда-то внутрь, в глубины своей личности, давно забытого или никогда не осознаваемого. — Что чувствует «тот» Константин? — задал вопрос Павел. — Пересядь на другой стул и озвучь. Я пересел. — Я чувствую отвращение. Мне мерзко, что я нахожусь в таком гадком теле. С этими ублюдскими чёрными клочьями волос, с этими шрамами, в этой глупой больной башке, которая не может нормально думать, не может вести себя адекватно, не позориться перед Вами и врачами, — сказал «тот» Константин. — Отлично. А ты какую функцию выполняешь в жизни моего клиента? Ты же зачем-то существуешь. — Я есть, чтобы его уничтожить. Эту вонючую половую тряпку, которая не достойна жизни, — уже как будто рычал я. И тут я кое-что заметил в этом рычании. Кое-что знакомое. Я слышал это рычание раньше… — Хм-м-м, интересно… — сказал психолог. — Пересядь обратно. И я опять пересел. — Константин, каково тебе слышать это от него? Что ты чувствуешь? — Мне больно. Но я знаю, кто это. Это не совсем я. Это девушка. Одна, скажем, знакомая. Недавняя. — Она из больницы? — смутился Павел и приготовил ручку. Я хотел. Хотел сказать ему правду. То, что тревожит меня, то, что не даёт покоя. И каждый раз, когда я засыпаю, убивает меня и воскрешает снова и снова. — Это Наамах, — выпалил я, коря себя за ошибку, свершаемую мной прямо сейчас. — Только не записывайте это, пожалуйста. Я хочу, чтобы мои слова остались только между нами. — Хорошо, — Павел Евгеньевич с интересом посмотрел на меня и убрал папку с колен на стол около кресел. — Это сложно объяснить, сложно сказать, учитывая моё положение. Я лежу в психиатрической больнице, и Вы явно не поверите мне… Но я вижу сны. Они яркие и красочные, в них есть чудесные создания, эльфы, оборотни, магия. И я вижу их цельной историей, из раза в раз продолжающейся. Эти сны настоящие. Существа в них живые. И Наамах жива. Это демон седьмого круга ада, дочь Великого палача, который казнит грешников и пытает их души! — я повысил голос. Лицо «того» Константина больше не моё лицо. У него алые глаза, красные волосы, женское тело, демонические крылья и чёрные когти, скрежещущие, царапающие мою грудь изнутри. — То есть ты видишь один и тот же сон каждую ночь, и там есть Наом… — Наамах, — поправил его я. — Угу, — нахмурился Павел Евгеньевич. — Я знал, что Вы не поверите… Психолог закинул ногу на ногу. — Ладно. Хорошо. Давай посмотрим на это с другой стороны. Не мистической… Я заинтересованно посмотрел в его глаза через стёкла. — Я знаю, что твоя мама, Константин, часто вела себя некорректно, и ты был вынужден находиться, а точнее даже выживать в очень непростых условиях. Взгляд психотерапевтов сквозь нейробиологическую призму привёл к некой смене парадигмы: мозг и тело по своей природе адаптивны, значит, последствия травматических реакций тоже отражают попытку адаптации, а не наличие неизлечимой патологии. Часто в процессе такой адаптации личность диссоциируется, чтобы сохранить свою психику. Клиенты, пережившие постоянные психотравмирующие элементы насилия, формируют сложную структуру, высокоразвитые личности, продолжающие нормальную жизнь в нескольких разных «Я», управляемых реакциями борьбы, побега, замирания, подчинения или зова о помощи. Но их может быть больше. — Вы хотите сказать, что у меня диссоциативное расстройство идентичности, как у Билли Миллигана что ли? — я нахмурился. — Ни в коем случае. Как правило всё-таки, клиенты с ДРИ переключаются между фрагментами и теряются во времени, поглощённые частями, которые в случае активации действуют вне рамок осознанной осведомлённости продолжающего нормальную жизнь фрагмента, — заключил Павел Евгеньевич. — Ты ведь можешь контролировать Наамах? — Да. Могу, — ответил я. — Тогда давай продолжим нашу работу, — сказал психолог. — Кто ещё является тебе во снах, Константин? Я прокрутил в памяти всех и каждого, кого видел. Перед глазами пронеслись прекрасные леса, замок, горы, Кальт, лунные лилии — всё. — Клементина, Чернокнижник, Кларин, Мун и мой брат, Диаваль. Это основные существа. На самом деле, там есть ещё, но я мало общался с ними. — Кто такая Клементина? — спросил Павел. — Это волчица-целительница. Она милосердна, чувствительна, справедлива. Я очень люблю её. Она всегда поддерживает меня и лечит, если вдруг случаются передряги. Спасает в самые тяжёлые минуты. Павел Евгеньевич достал шесть пустых листов из папки и написал на них имена всех, кого я назвал, включая Наамах. Листок с её именем он положил на раскладушку, а всех остальных расставил по периметру комнаты. — Встань, пожалуйста, на листочек с Клементиной, — сказал психолог и указал на него рукой. — Для меня встать на лист с её именем граничит с личным оскорблением волчицы, — буркнул я. — Константин, — сказал Павел и прислонился к матовой стене кабинета. — Я думаю, Клементина нам простит этот терапевтический инструмент. Она ведь хочет тебе лишь добра, насколько я понял. А мы занимаемся этими, на первый взгляд, странными вещами, чтобы помочь тебе и изучить сущность проблемы. Я послушался. — Клементина, — начал довольный Павел Евгеньевич. — Когда ты проявляешься в Константине, в какие моменты? — Я всегда рядом, — из меня полился её ласковый голос. И уже даже этот голос вселил тёплое чувство, растекающееся по исцарапанной когтями Наамах груди. Он исцелял мои душевные раны. — Когда Наамах пытается его уничтожить и режет ему руки, она не даёт мне перевязывать и обрабатывать их так часто, как мне бы хотелось. Но я волнуюсь, когда Константин делает такие глубокие порезы. Мне страшно и больно, я хочу, чтобы он прекратил. Он убивает этим и меня, — сказала во мне Клементина. Я пересел на кресло. — Что ты чувствуешь, когда слышишь её слова? — спросил психолог, кивнув в ответ на то, что я сам поменял свою роль. — Мне приятно, что она заботится обо мне… И что она рядом. Я помню, когда Наамах ещё не захватила надо мной власть полностью, Клементина всегда обрабатывала свежие раны. Она жалела меня и бинтовала. Она не хотела, чтобы мне было плохо. — Я услышал её. Давай посмотрим на кого-то, кто ещё хочет высказаться? — предложил психолог. — Я Мун, — сказал лунный мальчик уже со своего листка. — Если Клементина нежно поддерживает просящих о помощи, то я защищаю их. Это я говорил в Константине, когда Эмилю мешали спать. Это я — его внутренний стержень, который контролирует импульсы закончить жизнь. Я спас его от рокового шага из окна и я ради других готов пожертвовать собой. Мне вспомнился Гахарит. И Мун, который лукавил, что хочет стать спасителем спасителя. Он не хотел славы, не хотел героически остаться в истории, Мун желал жить. Во мне. — Что ты чувствуешь, Константин? Я присел в кесло напротив психолога. — Я благодарен ему. Он правда сохранил мне рассудок, не дал погибнуть, благодаря своей внутренней силе и храбрости. Психолог участливо кивнул. Он умел это делать так ловко, что даже мои постоянные внутренние сомнения вмиг стихали и растворялись в полумраке кабинета. — Кто такой Диаваль? — Павел Евгеньевич хитро улыбнулся мне. — Диаваль — неотъемлемая часть меня, которая умеет создавать что-то новое, умеет любить. Всем сердцем. — Встань на его листочек. Что хочет сказать Диаваль? Как он помогает тебе? Я почувствовал, как на мои плечи опустилась «светлая тьма». Она обнимала меня, как брата, как родного человека, которого принимают и любят просто за то, что он существует. — Я олицетворяю тягу к прекрасному, эстетический восторг поэзии и музыки. Это я являюсь звуком, кистью, чувством и словом, это я рисовал портрет Эмиля руками Константина, я помог ему не бросить виолончель, это я смотрел в небо Франции и сквозь мерцание звёзд видел черты лица Ксении Але… — Что-то не так, Диаваль? — осведомился Павел Евгеньевич, заметив, что он замолчал во мне. И сжался и как будто бы стал размером с котёнка внутри себя. Маленького, беззащитного. — Это был Кларин. Он видел Ксению Александровну в этих созвездиях, — ответил я. — Кто ты, Кларин? — Павел Евгеньевич поправил очки. — Я шут, — я перемистился на лист Кларина. — И меня сделал немым отец Константина. Не Некрос, а Виктор. Когда мама кричала на Константина, я хотел закричать в ответ, но он не позволял мне оскорбить её. И я стал подчиняться, молча искать родительскую фигуру в других взрослых женщинах. Я видел её в Ксении. И это была не любовь, как решил Диаваль, это была попытка заглушить боль от отсутствия любящей матери. Но я настолько хотел тепла и ласки, что бросился бы в объятия первому встречному, лишь бы наконец оказаться любимым. А Ксения была единственной, кто находился рядом. В Аасте же это Клементина и Чернокнижник, Великий Маг. — Пусть Маг расскажет о себе, Кларин. — Боже… Это уже похоже на какую-то шизу! — огрызнулся я. Не на психолога, а скорее на себя. — Кто говорит это сейчас? — Павел Евгеньевич сделал лицо серьёзным. — Н-н… Наамах, — заметил я в себе снова этот скрежет когтей. И, кажется, я понял, почему болела моя грудь, когда я стоял на окне. Это была Наамах. — Почему ты так думаешь, Наамах? И вот обрывки, обломки воспоминаний собрались воедино. Тот день, когда демоница выхватила моё тело из пастей чертей в портале грёз, предстал, отразился в ясном сознании. — Вообще-то я хочу тоже спасти этого ублюдка. Он ведь сейчас разрыдается и устроит истерику, вспомнив о своей Ксении. Он ведь хлюпик, нытик и плакса, ему нужно уже наконец-то заткнуться и принять свою ничтожность! Я единственная, кто делает из него нечто, похожее на человека, а не этот плевок полусгнившего бомжа и никчёмную слезливую соплю! Вам же потом с его носа капли подтирать, следить, чтобы эта амёба не вздёрнулась на батарее и не утопилась в ванной, заткнув слив туалетной бумагой, в которую высморкала всё своё иллюзорное достоинство — зарычала во мне демоница. — Я думаю, Константин может справиться сам, — спокойно проговорил психолог. — С тем, чтобы быть человеком. — Я тоже всегда говорю об этом Господину Константину, — сказал Чернокнижник, и кто-то зажал ему рот рукой. — Господину Константину? — Павел Евгеньевич слегка улыбнулся. — Кто это сказал в тебе? Замок, башни, штандарт, Солнце и Луна, его развевающийся антрацитовый плащ и густые смоляные волосы. — Великий Маг. Чернокнижник, — пробасил он. — А кто посмел перебить Великого Мага? — Павел Евгеньевич, словно собака ищейка, раскапывал во мне все эти части. Побуждал каждую наконец открыть своё лицо, стянуть вуаль, сорвать занавес! — Кларин. Он не позволяет озвучить мысли, которые Наамах кажутся слишком самодовольными для такого дерьма, как я, — сказал во мне Константин. — А что Чернокнижник чувствует к Константину? — бережно спросил психолог. Я задумался. — Уважение. Глубокое уважение к нему. Но… — я замолчал. Но не потому что немой клоун не дал мне сказать того, что я думаю, а потому что я перестал понимать, кто из них настоящий я. — Но кем тогда является Константин? — моё лицо омрачила грусть. Павел Евгеньевич вцепился взглядом в меня, посмотрел куда-то, куда никто до этого не заглядывал. Куда я и сам не имел доступа. Он будто бы отворил закрытую дверь трёхгранником, недоступным пациентам. И сказал: «Константин — тот, кто осмыслил и интегрировал всех их в себе. Тот, кто способен слышать каждого, говорить их голосами, тот, кто смог вдохнуть в них жизнь». *** Павел Евгеньевич захлопнул кабинет и отвёл меня в палату. Он обещал никому не рассказывать о моих снах, даже врачу. Хотя ей явно нет никакого дела сейчас до меня. Она в отпуске. — Павел Евгеньевич, а Вы не знаете, кто теперь меня лечит? Елена Михайловна уехала, — спросил я у психолога, когда он уже собирался уйти. — Елена Михайловна взяла административный отпуск по семейным обстоятельствам. Завтра она уже выходит на дежурство, не переживай, — быстро ответил Павел и помахал мне рукой, выходя из палаты. Странно. Что же у неё случилось такое? Мне стало как-то очень неловко за то, что я поливал её грязью в своей голове и думал, что она предательница. Теперь наоборот даже стало жаль Елену Михайловну. Обычно такие отпуска берут по уважительным и серьёзным причинам. Я прошёл мимо общего стола, и тут у меня потемнело в глазах. Стало страшно. Зрачки как будто заволокло тьмой, и я вцепился в стул, на котором сидела Аделя. Голова кружилась, ноги не слушались, подкосились, я не мог дойти до кровати. И через секунду потерял сознание. Я вернулся в ужас судного дня. Я валялся где-то на отшибе под валуном в полусонном состоянии, пока гром и молнии разрывали небесную твердь оглушительными раскатами и яростными вспышками. Небо горело и сверкало. Это было страшно. Я видел только его и голые ветки дерева, но когда немного приподнял голову, заметил Клементину. Она стояла надо мной и, видимо, ждала, когда я очнусь. На ней был шлем и кольчуга. Выглядела волчица воинственно и даже пугающе. — Тебя разбудили в Фолке? — настороженно спросила она. — Чернокнижник попросил остаться с тобой, когда ты превратился в человека и замер с открытыми глазами в самый неподходящий момент. Ещё он сказал, что тебе нужна лошадь, — Клементина кивнула в сторону валуна. Позади него стояла Найда. — Да, всё в порядке. Меня разбудили. Но сейчас я там отрубился. У нас есть время. Что сейчас происходит? — спросил я, и рядом опять упала градина. — Битва уже идёт. Ты пришёл в себя? Тогда нужно надеть доспехи. Вставай, я помогу. Они очень тяжёлые, но это обязательно, если не хочешь умереть в первые минуты схватки. Я поднялся с земли и попытался натянуть на себя увесистую кольчугу. Разогретый металл слегка жёг кожу, даже через одежду. Клементина подала мне шлем, подшлемник и щит. Я залез на Найду и вытянул меч из ножен. — Демоны на церберах вступили в битву с нашей эльфийской кавалерией, — начала Клементина. — Возможно, скоро они протаранят первую линию воинов… Но на бойницах замка спрятаны катапульты, на холмах — тоже, есть ещё подкрепление из оборотней. Их там достаточно, чтобы защитить оружие. План заключается в том, чтобы ослабить войска Некроса, а потом пуститься в бегство. — Что? Что это за план такой? Наша стратегия — поражение? — спросил я в недоумении. — Нет. Ты не дал мне договорить, — сказала она. — Мы пустимся в бегство, а когда добежим до реки, там уже будет подмога из Гахарита. Мы загоним их в ловушку. Сейчас ты должен ослабить демоническую кавалерию с флангов, а потом, когда почувствуешь, что сам измотан, принять облик смертоносного чёрного дракона. К такому они вряд ли будут готовы. Понял? — Да. Я понял. — Тогда идём… Вперёд! Мы вылезли из лесного убежища. Перед глазами толпы существ уже убивали друг друга и ревели в гневливых оскалах. Алая кровь эльфов, гномов и оборотней смешалась с чёрной кровью демонов, похожей на вязкую смолу. Трава была залита бурой жидкостью от смешения красного и чёрного. — Что-то пошло не по плану… Видимо, наездники церберов уже пробили нашу кавалерию… Нужно спешить. И волчица с грозным рычанием побежала вперёд по дрожащей земле и срубила мечом голову одному из бесов. Из сосудов шеи зафонтанировала смола. Пахло гнилью и железом, я старался не дышать полной грудью, чтобы не помереть от кошмарного смрада. Наконец, действительно пустившись в битву, я прибился к эльфам на лошадях, которые были снаряжены так же легко, как и я. Нашей целью было измотать и перебить как можно больше врагов. Я увидел кучку демонов на трёхглавых псах и, закрывшись щитом, снёс башку одному из них одним взмахом меча. Его бездыханное тело свалилось с цербера и в конвульсиях распласталось на траве. Сознание слегка рассредоточилось при виде его смерти от моих же рук. Это был первый демон, которого я убил. Валентин сцепился со вторым рогатым гадом и тоже молниеносно уничтожил его. А после добил мою полудохлую псину. Послышался звук сработавших катапульт, и снаряды упали во второй линии фронта по тяжёлой пехоте Некроса. — Константин, слева! — крикнул Валентин, не отвлекаясь от битвы с псом, который пытался отомстить за смерть своего наездника. Я прикрылся щитом, и лезвие моего меча рассекло морду демону по косой линии на две равные части. Вскоре кучка тварей была разбита и уничтожена, вместе с их трёхголовыми зверюгами. — Бесы бегут к катапультам на холме, к оборотням! Покажи им, кто тут устанавливает правила! — подмигнул мне Валентин и направился в сторону правого фланга. По пути к холму я успел перебить и затоптать ещё несколько кавалеристов, однако повсюду был такой хаос, что я терял слишком много времени на каждого из них. Одна псина без всадника вцепилась в ногу Найде, и та встала на дыбы от боли и страха. Я шмякнулся в кровавую бурую грязь и ударился головой об землю. В ушах зазвенело чересчур сильно, чтобы я смог быстро прийти в себя и продолжить сражение. Мне казалось, что это происходит не со мной. Это не я сейчас убиваю адских существ, это просто абсурдный сон… И тут небо разверзлось, я увидел лицо Нины Геннадьевны, которая плеснула на меня из бутылки холодную воду. — Уйдите, адские отродья! — завопил я. Небеса снова затянуло тучами. Звон в ушах пропал, но Найда пропала вместе с ним. Она убежала, сверкая золотыми подковами, прямо в лесную глушь. Чёрт… Я встал и продолжил битву. В ужасе пришлось осознать, что оборотни, защищающие катапульты, перестали справляться с натиском бесов. Они все бросились врассыпную. Мы проигрываем бой или нет? Что здесь вообще происходит? Со спины на меня напало нечто с чёрными бездонными склерами вместо глаз, и я прикрылся щитом. — Константин, ты нас слышишь? — прозвучал голос медсестры надо мной. Я старался игнорировать её слова, мне больше нельзя поддаваться на провокации из мира людей. Адская тварь тоже прикрылась щитом и бесконца норовила ударить меня алебардой по незащищённым частям тела — ногам. Но я был более ловким и смог применить в бою его же манёвр. Вскоре от левой ноги демона осталась только культя. Нечто заревело от сильнейшей боли и выпустило щит из когтистых лап. И тогда я уже яростно отрубил ему рогатую грушевидную голову. — Дьявольская кавалерия пробила эльфов и надвигается на линию защиты! — вскричала Клементина, подбежавшая ко мне. — Наши катапульты на холмах обезврежены… Они оказались слишком сильны… И тут я снова оказался в палате. Меня трясла за плечи перепуганная Аделя. — Всё нормально! — рявкнул я. — Не трогайте меня, я сплю, чёрт возьми! — Ты упал в обморок, врач уже идёт. С тобой такое бывает? — спросила она. — Нет, отстаньте! Не надо мне помогать, у меня всё замечательно! — я снова сердито огрызнулся и поплёлся к кровати. Там я опять потерял сознание, не успев прилечь. — Константин! Прийди в себя! Справа! — завопила волчица. И я развернулся, срубая голову очередному свиномату, который пытался сделать то же самое со мной буквально долю секунды назад. — Бери энергию из резерва, нужно помочь тяжёлой пехоте эльфов. Нужен дракон, Константин! — сказала Клементина, добивая очередного суккуба мечом в пылающую грудь. Я кивнул волчице в знак согласия. Разбежавшись со склона холма, я обратил руки в крылья практически непобедимого чёрного ящера. Кольчуга треснула и разорвалась на мне, меч и щит упали под лапы. Толстой цепью, выкованной чешуёй, вытянулся мой остроконечный драконий хвост, и я взлетел над побоищем с победоносным рёвом. В страхе скорейшей смерти наступающие демоны принялись убегать. Я испустил грозный рык, и огненное дыхание из моей пасти прожгло кровавую землю. Я слышал, как визжали бесы, как выли демоны, и это придавало мне силы. Я понимал, что мощнее. Извергнув из себя ещё несколько пламенных «залпов», я практически полностью уничтожил угрозу. Церберы скулили и отчаянно пытались зализать лапы всеми тремя головами, но огня было чересчур много. Они падали и сгорали заживо, вместе с наездниками. На секунду я повернул голову в другую сторону от личного побоища и увидел груды бездыханных тел наших эльфов. Трупы были изувечены, искусаны и разорваны на куски. Головы молодых парней с длинными ушами были разбросаны между глыбами града. На лицах их зияли ужасающие раны и кровоподтёки. Но я не увидел застывшего ужаса, о котором все говорили, когда описывали череду страшных смертей в книгах. Может от того, что они боролись за правду и Родину, а может от того, что мимические мышцы после смерти теряют тонус и больше не источают эмоцию страха, которую испытывали мужчины во время гибели… Я снова вернулся в битву. Не было времени на чувства. Хотя в глубине души мне всё же было страшно. И я не понимал, что именно происходит. Свершится ли победа? И будет ли она так сладка, как мы ожидали, после стольких потерь? И будет ли она тогда стоить этих мучительных смертей? Испепеляя оставшихся тварей, я старался держать перед глазами картину, увиденную мною только что. Эти мёртвые тела, эти головы, эту кровь, пролитую во имя свободы. Я чувствовал витание светящейся силы над головой. И понимал, что в небе тоже идёт битва. Духи леса и рек точно так же храбро сражаются, как и мы все. Я разглядел и Клементину, которая, видимо, прибежала добить искалеченных демонов и псин. В целях милосердия, может быть? Лично я бы посмотрел ещё на их последние вздохи. Довольно им издеваться над жителями Аасты! Но, вонзая клинок в очередную колючую спину, волчица замерла, сосредоточив взгляд на чём-то, что было за моей спиной. — Канн… — злобно прошипела она. И Клементина бросилась назад, потеряв голову от безумия, что затмило её сознание. Я видел ярость в её глазах. И видел боль. Жуткую боль, которая ныла в её груди долгие годы. Я обернулся. Так вот ты какой, Канн… Подонок! Я взмахнул крыльями и отправился за ней, во мне ныла её же боль и её же ярость заставляла пылать, выпускать горький дым из ноздрей. Кровь закипала в моих жилах. Прищуренные узкие глаза, пропитанные подлостью. Увидев этого ублюдка, я сразу подумал: «Олицетворение антисоциального расстройства личности». Уши и хвост его выглядели облезло и противно, а сквозь всю морду был очерчен уродливый шрам. — Стой! — завыла волчица, но в момент голос её приобрёл больше оттенок ненависти, нежели отчаяния. — Стой, я сказала тебе! Вмиг она повалила брата на землю, вцепилась ногтями в лицо, раздирая щёки и ненавистный уродливый шрам. Она плакала… Рыдала! И била его со всего размаха! Но Канн не сопротивлялся. — Почему?! Почему ты молчишь, мерзкая гадина? — ревела Клементина. — Скажи мне, скажи, облезлый изгнивший трус! Зачем?! Я понимал, про что был её последний вопрос. И Канн понимал это. Но ни слова не было спущено с его тонких подлых губ. И тогда она схватила его за шею и сдавила его со звериной силой. И держала, пока Канн не изогнулся в дуге и не закатил глаза. И тогда из гортани вырвался глухой звук, больше походивший на треск углей камина. Это было скупое и хриплое: «Прости, Клементина…». Волчица отпрянула и замерла, казалось, пальцы ослабили цепкую хватку. Солёные разводы слёз в уголках глаз блеснули от света горящих деревьев. — Моих детей больше не вернуть, Канн. И Энга, — простонала она от боли, душившей её. И пальцы снова обрели твёрдость и уверенность, сомкнувшись на уровне щитовидного хряща. И с яростным воплем она сжимала горло Канна всё туже и туже, пока он не испустил свой мерзкий дух… — Помощь! Мне нужна помощь! — послышался в моей голове голос Чернокнижника, и я вскочил с места. Как будто иглы пронзили мою плоть. — Клементина, бежим! Великий Маг в опасности! И я снова вздрогнул. Казалось, будто кто-то лупит меня со всей дури по лицу. Как Клементина Канна считанные минуты назад. — Константин! Ты меня слышишь? Я открыл глаза. Передо мной стоял дежурный врач и легонько похлопывал по щекам в попытке вернуть в сознание. — Ответь, если слышишь меня, — сказал пожилой мужчина с проседью на бороде. — Я слышу. Всё хорошо. — Диабет в анамнезе есть? Эпилепсия, гипо- и гипертония? — Нет. Я здоров, — я приподнялся, заметив, что я лежу на кровати, хотя в последний раз упал, не дойдя до неё. Ноги лежали на двух подушках, выше уровня головы. — Лежи, пожалуйста, — строго сказал мужчина. — Всё правда в порядке. Видимо, я переутомился. Не стоит волноваться, мне, наверное, нужно просто поспать. Врач загадочно хмыкнул, почесал подбородок, прошуршал жёсткими волосками на бороде, и добавил: «Хорошо. Пусть поспит, раз сознание сейчас ясное. Сделайте ему ЭЭГ и ЭКГ». — ЭКГ мне делали, — встрял я, желая поскорее завершить диалог и вернуться в бой. — Ничего не выявили? — Я не знаю. — Ладно. После выписки сходи на МРТ мозга. Нужно исключить опухоли и онкологию. Потеря сознания была длительной, отвечаюшей временным критериям коматозного состояния. Однако… — врач замешкался. — В остальном отнюдь не кома. Отнюдь… — Извините, я бы сейчас немного отдохнул… Если можно. — Конечно-конечно, сейчас только отдых. И введите ему витамин В1 для оказания кардиотрофического и нейропротективного действия. — Угу, — кивнула перепуганная медсестра за его спиной. — Мне нужно пройти в процедурку? — спросил я. — Нет. Здесь введите. 0,5 миллилитров внутримышечно, — сказал он медсестре, но при этом отвечая именно на мой вопрос. Нина Геннадьевна снова кивнула. Спустя минут пять процедурная медсестра притащила шприц и ампулу, выгнала всех столпившихся из палаты и всадила иглу мне в ягодичную мышцу. Даже с каким-то особым напором. — С-с-с, а почему такой болезненный укол? — прошипел я. — А я покуда знаю? — ответила она. — Глубоко надо колоть В1, терпи. И я терпел. Ждал. Как-то всё слишком серьёзно звучало. Но ещё серьёзней была битва. И мне нужно было возвращаться. Процедурная ушла, а я моментально отключился. *** — Очнись, очнись! — закричала перепуганная Клементина. — Что ты сказал про Чернокнижника? Я пришёл в себя. — Он… Он в опасности! Нужно спешить! — прорычал я. И мы оглядели поле боя. — Я вижу Флориана! А под ним Маг… И демоны! Скорее, он его затопчет, Константин! Я побежал к цели, а Клементина за мной, еле поспевая за моими огромными шагами. Не глядя на мага, я принялся раскидывать и топтать демонов. Внутренности вылезали из их выпотрошенных моими лапами тел. Резкий запах дерьма ударил мне в нос. Флориан брыкался и скакал от испуга, как Найда. И мне пришлось оттолкнуть его лапой, чтобы он случайно не убил Мага копытами. После того, как я уничтожил врагов, я с ужасом оглядел землю. Чернокнижник лежал в луже крови, и скупые хрипы вырывались из его горла. Он пытался не показать слабость. Хотя, очевидно, был слаб. Из левой ноги торчала изломанная белая кость. И он уже начинал терять сознание. А из-за холма на нас надвигалась воронка всепоглощающего зла. Чёрный сумрак разрушительной энергии, сферическая маска… Некрос.