Господин Уныние

Часы всё ещё надрывались, невротически тикая в тишине комнаты. Мои руки всё ещё болели, но больше не были одеревеневшими. Я слез с кровати, чтобы попить воды, ведь во рту пересохло от больших дозировок лекарств. Снова. Заодно я решил прочитать, что же написала Елена Михайловна в моей выписке. Я надеялся найти документ в одном из ящиков в коридоре. Я открыл дверь, вновь удивившись тому, что могу открыть её без чьей-либо помощи и граночки. Но тут я вздоргнул, в коридоре стоял отец. — Куда ты собрался? — спросил он. Холодно и пугающе. — Попить воды, — робко ответил я. — А с чего ты взял, что ты всё ещё не наказан и можешь себе это позволить? — Можно мне воды, пожалуйста? Я очень хочу пить, это из-за таблеток. — Значит теперь ты их больше не будешь принимать, раз у тебя такие проблемы, — прошипел он и демонстативно закрыл дверь на кухню, преградив мне путь. — Ясно. А можно мне хоть выписку почитать? — Ты хочешь сказать, что собираешься лазить по моим ящикам? — Мне дозволено хоть что-то в этой квартире или нет? — Читай. Если найдёшь, — он скрылся в родительской спальне, громко фыркнув. Я нервно вздохнул и заглянул в комод. На самом верху лежал листок выписки, вместе с ключами и пробниками от мужских духов. Я осторожно взял его, оглядываясь по сторонам, прошмыгнул к себе в комнату и принялся жадно читать заключение. «Клиническая картина представлена, преимущественно, психопатологическими проявлениями аффективного, поведенческого уровней в виде наличия очерченной тяжёлой депрессивной симптоматики, сопровождающейся как конгруэнтными аффекту бредовыми переживаниями самоуничижительного характера, так и элементами неконгруэнтных аффекту бредовых переживаний любовного содержания. Структура и динамика депрессивного синдрома характеризуются тенденцией к волнообразному течению, а также сочетанию явлений аутохтонности и ситуативности аффективных колебаний. Клиническая картина осложняется наличием грубого самоповреждающего поведения, наличием стойких антивитальных переживаний. Обращает на себя внимание негрубые нарушения ассоциативного процесса мышления (своеобразие, склонность к витиеватости высказываний и рассуждательству, единичные ошибки мышления в виде опоры на несущественные признаки). Динамического наблюдения и дальнейшей дифференциальной диагностики требует такая симптоматика как: аутизация, апатия, наличие некоторой волевой дефицитарности. Тем самым, на данном этапе наблюдения целесообразно остановиться на синдромальном диагнозе депрессивного эпизода. Диагноз (МКБ-10): F32.33 Депрессивно-бредовое состояние с конгруэнтным аффекту бредом. Медикаментозное лечение: аминазин, кветиапин, тизерцин, анафранил, амитриптилин, акинетон, тиаприд, трифтазин per os». Я вздохнул. Как много сложных слов и как много тяжёлых таблеток. Наверное, в выписке они написали абсолютно всё, что я принимал за время госпитализации, а не только то, что пью сейчас, иначе звучит это настолько дико, что становится страшно за печень и остальные внутренние органы. Я положил выписку на письменный стол и достал с полки ещё неоткрытый нестерильный бинт, чтобы замотать руки. Теперь-то мне стало жаль их, и я подумал, что Клементина бы гордилась мной, если бы я позаботился о своих ранах. Отец слишком жестоко избил мои руки… Это выглядело ужасно, и, кажется, на них уже начали появляться жёлтые пятна синяков. Я начал старательно бинтовать предплечья, а когда закончил, плюхнулся на кровать и разблокировал телефон. В мессенджерах было не так много сообщений, но из них я увидел одно самое важное для меня сейчас. От бабушки. «Привет, Костенька! Я приехала с дачи в квартиру, чтобы навестить тебя, но не увидела ни одной живой души! А потом я позвонила маме, и она сказала, что ты лёг в больницу. Приезжай на чай, когда выпишешься. Господь, храни тебя, дорогой внук. С любовью, твоя бабушка Тома». Я улыбнулся краешком губы, от этих тёплых слов будто молоко по груди разлилось. Но сначала нужно попасть к Эмилю… Я распаковал пакет с вещами из больницы и вытащил листочек с номером Эмиля. Надо срочно позвонить его маме, чтобы я смог попасть на его похороны. Дрожащими пальцами я набрал его номер. Было страшно, что его мама просто пошлёт меня к чёрту, но я верил, что этого не произойдёт. Надеялся, точнее. Послышались гудки. — Да, — мама взяла трубку, односложно выдавив из себя хриплым голосом единственное слово. — Добрый вечер, это снова Константин. Извините за беспокойство, но я бы очень хотел попросить Вас подсказать мне время похорон… Примите мои соболезнования. Надеюсь, я не обидел Вас, когда сбросил трубку в больнице. Мне было очень плохо, и я не знал, что сказать. Я прошу прощения ещё раз, но для меня Ваш сын был очень дорог, и я бы… — и тут неожиданно для меня голос всё же дрогнул. Я заплакал, как будто бы недавнего исчезновения чувств не было и в помине. — Для меня это важно. — Завтра в семь мы уже будем на звенигородском кладбище. Не хватало денег для того, чтобы похоронить Эмиля на третий день, — так же заплакала она в трубку. — Мы тебя подождём… Держись, Константин. Я понимаю, что тебе тоже тяжело. Мне показалось, что вы стали близкими друзьями, и так горько, что Эмиль совершил с собой такую страшную вещь. Я была рада тебя слышать. Приезжай. — Спасибо Вам большое, — я вытер слёзы тыльной стороной руки. — Буду ровно к этому времени. До завтра. И мама, попрощавшись, скинула телефонный звонок. Завтра я возьму копию ключей из своей тумбочки. Родители часто запирали дверь на второй ключ, доступ к которому был только у них. Но я, зная об этом, однажды украл его и пошёл в мастерскую для того, чтобы как раз-таки сделать копию. Поэтому даже если отец не отпустит меня, я вызову такси и сбегу без спроса, забрав нужные вещи. А после уеду к бабушке. Навсегда. *** У Гидрарга шелестела зелённая трава и гнулись кроны грушевых деревьев. Я бросил камень, лежавший рядом со мной, в воду, чтобы увидеть рябь на его ртутной глади. Мне хотелось, чтобы оно не казалось таким мёртвым и опустошённым. Но ряби и разводов не появилось. Озеро всё так же неподвижно и непринуждённо блестело на тусклом солнце. И тут кусты зашуршали позади меня. Я оглянулся на звук и увидел израненного рыжего кота. Эмиль? Нет, подожди… Опомнись, Константин, это просто кот… Но чёрт, как же его глаза напоминали мне глаза моего друга, а рыжая шерсть — веснушки на его щеках. Кот замяукал от боли и прилёг на зелёную траву прямо у кустов. А я подошёл к нему и погладил по окровавленной шерсти. — Подожди, дружок, я отнесу тебя к Клементине, — сказал я. Взял его так, чтобы ему не было больно, и понёс к волчице. *** У ворот замка я открыл двери и вошёл внутрь. Клементина сидела на кресле в тронном зале за столом и ела угощения. — Клементина, тут кот… Посмотри, пожалуйста. Что можно сделать с ним, чтобы он выжил? Клементина посмотрела на кота, а потом покачала головой. — Кажется, он уже умирает. Может он подрался с другими котами? Люди бывают жестоки, а коты не меньше. — Он так похож на Эмиля, и мне так хочется спасти его! Сделай хоть что-нибудь. Клементина нахмурилась. — Я уточню кое-что у Диаваля. Я принялся внимательно наблюдать за встающей из-за стола волчицей, направляющейся к соседнему залу. Вскоре она вернулась и заявила: «В Сорге ты можешь обменять его на твоего друга. Стражу ворот не хватает живого собеседника, а кот в загробном мире обретёт состояние, напоминающее жизнь. Тебе следует поторопиться, он уже еле-еле дышит». Нужно было быстро принять решение, но, кажется, я принял его быстрее, чем ожидал. Да, я отправляюсь в Сорг прямо сейчас. *** Кот уже почти засыпал на моих руках, готовился к беспробудному сну. Я выдохнул. Гидрарг казался таким холодным и жутким, заходить туда абсолютно не хотелось… Но ещё больше мне не хотелось упустить возможность спасти Эмиля, поэтому я сделал первый шаг к берегу, прямо в одежде и ботинках. А потом ещё один шаг, ещё и ещё. Я медленно заходил в озеро до тех пор, пока не оказался в нём по грудь. И тут под моими ногами будто разверзлось дно, открылась воронка водоворота. Я испуганно попятился назад, но уже было поздно, воронка быстро засасывала мои ноги и тянула вниз, к Соргу. В глаза попала вода, я уже почти захлёбывался, как вдруг почувствовал, что я теперь не тону, а падаю. Я осмотрелся, когда оказался на промёрзшей земле. Сперва, кроме сумерек, я не мог различить ничего. Я почувствовал боль в коленях, на которые упал после выхода из воронки Гидрарга. Встав с земли, я заметил ворота в царство мёртвых душ, а рядом с ними стража. Он грозно смотрел на меня, по коже пробежали мурашки от его пронизывающего до костей взгляда. Я робко подошёл к нему и несмело заговорил: «Добрый день, Господин». Однако тот перебил меня. — Что Вам нужно здесь? Из царства мёртвых не возвращаются, а Вы так молоды… Да и, видимо бесстрашны. Убирайтесь, пока не поздно, — проскрипел он низким голосом. — Видите ли, Господин… Э-ээ, — запнулся я, не зная, как будет вернее обратиться к стражу. Кот на моих руках приоткрыл измученные слезящиеся глаза и шевельнул ухом. — Нуарус. Моё имя Нуарус. — Господин Нуарус, мне необходимо было добраться до этого места, — сказал я, но тот снова перебил меня. — До этого ужасного места! Вам нечего делать здесь! Убирайтесь прочь, Вы загоняете себя в огромную опасность, в смертельное приключение. — Но я принёс Вам, как бы это правильнее сказать… Жертву? Взамен на душу моего друга. — Души не продаются и не выкупаются. Таким, как они, нельзя вернуться. Они убили себя, а это огромный грех. Они обрекли себя на вечные страдания, они должны нести наказание, бремя на своих плечах. За глупость. Я подумал о том, что мог бы оказаться на их месте, и никто бы не вступился за меня ни за что на свете. Мне стало слегка спокойнее от этого осознания. Я больше никогда не совершу ни попытку, ни самоубийство. Это не вечная тьма и пустота, как я думал. Как думала Елена Михайловна, когда пыталась покончить с собой. — Может можно что-нибудь сделать? Может я смогу уговорить Вас? Кот спрыгнул с моих рук, будто бы никогда не был ранен и полумёртв. А потом убежал, и больше я его не видел. — Отдайте свою душу, Господин, — жуткая улыбка мелькнула на его лице. Я отшатнулся. Неужели мне правда придётся?.. — Вам не нужно отдавать свою душу, — заговорил Чернокнижник в моей голове. — А что же мне делать, Ваше Величество? Как уговорить? — Выждете время, Господин Константин. — Я жду Вашего ухода, иначе разговор будет коротким. Я сам заберу Вашу душу. Пройти сможет только светлый человек, но не Вы. Поглядите-ка, — в руках стража появилась толстая книга, которую он пролистал и ткнул грязным пальцем в строчку с моим именем. — Попытка самоубийства! Проваливайте, — грубо рявкнул он. Такое отношение никак не вязалось с тем, что он обращался ко мне на Вы всё это время. — А моя душа подойдёт, Господин? — сказал уверенный женский голос за моей спиной. Это была Клементина. Нуарус нехотя посмотрел в свою злосчастную книгу. — Ни раз спасала жизни, любила и любит всем сердцем, сражалась за победу в Великой Битве, — бормотал страж, явно не желая впускать никого в своё царство. Ни сегодня, ни когда бы то ни было. Он вздохнул, но из его пасти вырвалось лишь хриплое рычание. — Только быстро. Иначе я заберу и Вас, Клементина. Волчица взяла меня за руку, а Нуарус открыл ворота тяжеленным стальным ключом. — Идём? — спросила Клементина. — Я что зря сюда припёрся? Конечно, идём! — улыбнулся я. И тогда мы перешагнули черту, за которой, казалось, не было пути назад. Сразу послышался вой, заметались мертвецы, они проносились перед нашим лицом, будто бы слегка приподнятые над землёй. Души рыдали, плакали, бились уже израненными головами об руины, томившиеся вокруг промёрзших пустынных холмов Сорга. Кожу сразу защипал холод, который до входа в ворота чувствовался не так сильно. Когда мы разговаривали со стражем, вокруг было скорее прохладно, чем зябко. Горизонт будто был расколот на две вертикальные части. На одной стороне светила кроваво-красная звезда, а на другой — иссиня-чёрная. — Что здесь происходит? — испуганная волчица спряталась за мою спину. Да только я сам был в ужасе от увиденного. Сейчас над нами светила звезда красная, а души все были искалечены. Кто-то был изрублен пополам чем-то тупым, как колёса поезда, кто-то с был с прорезанными венами, из которых непрестанно струилась вишнёвая кровь, кто-то стонал и держался за разбитую от удара голову. Склеры их глаз были белыми, зрачков и радужки не различить. И впрямь ослепшие и оглушённые. Мы с Клементиной спрятались у руин, но душ было настолько много, что мы то и дело теряли друг друга за их изодранными полупрозрачными одеждами. — Константин! — крикнула волчица. — Иди на мой голос, я не вижу тебя. Я боюсь, мне страшно! И я принялся расталкивать стонущих мертвецов, ища Клементину в толпе беспробудных безумцев. Я больше не видел руин, в которых мы собирались остаться до того, как отдышимся и наберёмся сил для поисков. Вскоре я нашёл её и схватил за шерстяной воротник, чтобы не терять больше. Просто воротник — первое, что пришлось под руку. — Прошу, давай снова спрячемся где-нибудь, где их нет? Я кивнул на её мольбу. И тут молодая девушка с порезанными руками начала трясти меня за плечи, почувствовав живого человека в царстве погибших. — Спаси, спаси, спаси, спаси, — начала кричать она. Я выругался матом от испуга. А потом бросился бежать, держа Клементину за помпон на воротнике. А волчица горько заплакала. — А если мы тоже умрём здесь, Константин? Что тогда? Я хочу волчат, я хочу снова однажды увидеть утром сонного Диаваля в пуховой постели! Я хочу жить! — Всё будет в порядке. Мы найдём Эмиля, а потом сразу же в замок, — спокойно сказал я. И нет, я не чувствовал этого демонстративного спокойствия, я хотел так же выть, как они. От боли, которую начал испытывать здесь, будто заражаясь скорбью от мертвецов. Я просто хотел, чтобы Клементина пришла в себя и больше не боялась. Мы скрылись за другими потрескавшимися камнями. Но было такое ощущение, что я вхожу в какой-то странный анабиоз. Как неосмысленное одноклеточное создание превращается в цисту в неблагоприятных условиях среды. Мда… И тут Клементина потеряла сознание. Снова. Как тогда, при виде смерти Наамах. Да чёрт побери! Когда закончится этот кошмар? *** Я лежал рядом с волчицей у голых холодных валунов, перебирая пепел волнистых волос. Она не приходила в себя уже так долго, что я сбился со счёта времени. Будто прошла вечность. А точнее, вечность продолжалась и не закончилась бы никогда, если бы Клементина не открыла глаза. Они были белые, как первый снег. И Клементина зарыдала, завыла и заметалась, царапая когтями развалины. Я попятился назад, не ожидая того, что волчица сойдёт с ума в этом адском месте. Я думал, что ничто не может быть ужаснее, чем Великая Битва, но я ошибался. Сумасшествие Клементины было выдержать сложнее, чем драться за свободу. А она обезумела из-за того, что я обрёк её на бессмысленно опасное приключение вновь. Где же Эмиль? Скорее бы это прекратилось, скорее бы вытащить волчицу отсюда, чтобы Чернокнижник помог нам. Он спас детей Сиэллы и Луночку! Неужели не излечит Клементину?.. Неужели мы погибнем здесь?.. *** Я опомнился, когда понял, что Клементина пропала. Всё ощущалось, словно обрывки фильма ужасов. Как будто я уже мало что понимал и не мог ничего сделать, спасти хотя бы себя от надвигающегося безумия. Я побрёл по умерщвлённой тропинке, пиная камни. Призраки куда-то пропали или я уже не видел их? Это какие-то обратные галлюцинации? А быть может они просто скрылись, потому что почувствовали, что я будто бы больше не живая душа, а такая же сумасшедшая, как и они? В голове послышался голос Великого Мага: «Отправляйтесь к иссиня-чёрной звезде. Там находятся души, которые покончили с собой бескровным способом. Ваш друг принял целебные снадобья, но в слишком большом количестве. И они уничтожили его разум». И тогда я понял, как именно Эмиль убил себя. Выпил таблетки, вероятно. Те, что прописал ему ординатор или Елена Михайловна. Я надеялся, что он умер быстро и без мучений, надеялся, что в его продолговатом мозге просто произошло угнетение дыхательного центра. Мне не хотелось думать о том, что он мог просто захлебнуться в своих же рвотных массах, как это случается обычно при принятии смертельной дозы лекарств. Через примерно минут двадцать я дошёл до сине-чёрного горизонта с тусклой мрачной звездой. И здесь уже были другие души: парень с петлёй на шее, девушка с речной тиной в волосах, бледный, как сама смерть мужчина и молодая девчонка, которая придерживала руку у рта. Её тошнило желчью. Я поморщился. Господи, хоть бы не встретить Эмиля таким же бледным, с синяками под глазами и сомкнутой у рта рукой. Но тут я увидел такую знакомую фигуру с полувыцветшими розовыми волосами. Я подбежал к светящемуся духу у очередных руин. Он не бился о валуны, он не выл и не стонал. Эмиль потерянно стоял, оглушённый и ослепший. Мне стало так жаль его, но я, кажется, немного успокоился. Всё-таки его не тошнило перед смертью, его продолговатый мозг просто прекратил свою работу всего в пару-тройку секунд. Всего лишь остановилось сердце и отключился центр рвоты и слюноотделения. Я тихонько подошёл к нему. И только тогда Эмиль заметался в полном забвении, почувствовал… Меня? Схватил за предплечье и, как тогда, в коридоре, сполз на землю, вопрошающе смотря в глаза. Или мне показалось? Он ведь полностью ослеп, он плутал в пустоте и тьме целых три дня. — Он почувствовал, что Вы пришли за ним, Господин Константин. Клементина всего в пяти метрах от Вас. Найдите её и бегите отсюда прочь. Скоро Вы точно так же сойдёте с ума, — забасил Адальберт в моей голове. — Слушаюсь, Ваше Величество, — ответил я ему вслух. Я нежно взял Эмиля за полупрозрачную клетчатую рубашку. Я даже видел её цвет, хотя все души были прозрачны полностью. От кончиков пальцев до прядей волос. Думаю, это из-за того, что погиб он совсем недавно… Я повёл его подальше от руин, чтобы отыскать обезумевшую, метавшуюся в страшных муках волчицу. И вскоре я нашёл её силуэт, висевший в воздухе. — Клементина! — вскрикнул я, но тут же опомнился. Она не слышит меня. И я схватил несчастную девушку свободной рукой, чтобы та не успела сбежать от меня в жутчайшем меланхолическом раптусе. *** Мы выбежали через ворота в преддверие Сорга. А точнее, выбежал я, таща за собой ослеплённых друзей. И в один миг, как только мы перешагнули черту, Клементина и Эмиль бессильно спустились на землю, а я придержал их за предплечья. — Ну что? Довольны? — грозно процедил Нуарус. — А теперь возвращайтесь обратно. Надеюсь, я больше ни за что и никогда не увижу вас здесь, нахалы. На его руках спал рыжий кот, а страж слегка поглаживал его, слушая громкое мурчание. Раны его почти затянулись, но шерсть всё ещё отливала при свете звёзд алой кровью. — Помойте кота, Господин Нуарус, — хихикнул я, довольный, что не сошёл с ума и вытащил друзей из смертельной ловушки. Эмиль поднял лицо к мрачным небесам. Глаза его обрели свой цвет, и в них появился привычный блеск. Такой же, как и при первой встрече. — Константин? — вопрошающе оглядел меня он. — Это я. — Что произошло? Где мы? И кто эта девушка? — он кивнул в сторону очнувшейся волчицы. — Это Клементина, — улыбнулся я. — Познакомься с ней. Теперь ты в Аасте и скоро отправишься в Апер. Поверил, что я не шизофреник? Эмиль кинулся к моим ногам и обхватил колени, потому что был ещё обессилен и не мог встать. — Пожалуйста, перестань, Эмиль. Я был обязан спасти тебя, дружище. — я присел рядом с ним. — Обнимемся по-нормальному? Парень хихикнул и обнял меня за плечи. — Спасибо… Я не знаю, где я был, но я рад, что… Остался жив. — Вы мертвы, Господин Эмиль, — поднялась с земли Клементина. — Однако больше не в Сорге. Вам повезло иметь такого друга, как Константин. Пламенный цикл отнесёт нас в замок. Он не соглашается только на вход в Сорг, но про выход не сказано ни слова. Эмиль задумчиво потупил взгляд. — Жаль, что мы больше не увидимся, — вздохнул он. — Поверь, увидитесь, Эмиль, — ухмыльнулась волчица. — В каком смысле? — Вы узнаете, когда придёт время. Единственный раз, но столько, сколько будет достаточно. *** Я взглянул на наручные часы. Боже! Я уже опаздываю! Вскочив с кровати, я подбежал к ящику и быстро схватил деньги с ключами от входной двери, а потом телефон, рецепты и на всякий случай наушники. Тихонько приоткрыв дверь, я оглядел коридор. Родители спали. Да какой дурак к чёрту не будет спать в пять утра? Еле слышно открыв изнутри дверь, не совершив ошибку. Они закрыли меня на тайный ключ, я выбежал на лестничную клетку, вызвал лифт и нажал кнопку на первый этаж. Я вызвал такси прямо у выхода из подъёзда. В спешке я даже забыл надеть куртку, но меня согревала мысль о том, что Эмиль спасён, и я отправляюсь на прощание с ним со спокойной душой. Такси нужно было ждать восемь минут, поэтому я жадно закурил и потерялся в ядовитом дыме. Колени подкосились, и я присел на скамейку у входа в подъезд, чтобы насладиться долгожданным расслаблением вспоминая заброшенную школу в психбольнице и веснушки на щеках Эмиля. *** Вбежав прямо в открытые ворота, проскочив мимо сторожа, я набрал телефон мамы своего друга, и она подсказала мне дорогу. Я мало что помню с того момента, как увидел его бледное лицо с синяками под глазами. Сознание будто диссоциировалось, словно я попал в судный день Великой Битвы. Но я помню, как заметил маленький шов на его розовом затылке. Видимо, его вскрывал судмедэксперт, чтобы понять точную причину смерти и констатировать самоубийство. Мама бросила, помню, землю первой, вторым бросил его несчастный отец. А я одним из последних. А после гроб закопал беспристрастный могильщик… В то злосчастное утро рыдали все, кроме меня. Собравшиеся косились красными глазами. Но у меня была причина не плакать. Я знал, что Эмиль уже в Апере и что он счастлив там. А ещё я думал про слова Клементины о встрече с ним. Но для приличия я слегка зевал, пока никто не видел, чтобы слезились глаза. И только тогда презрительные взгляды прекратили, а мама Эмиля с горечью обняла меня, сказав одну единственную фразу: «Мне тоже очень больно…». *** Я робко постучал в квартиру бабушки, и старая седая женщина вмиг открыла мне дверь, будто бы ждала этого стука или звонка. — Константин! — бабушка бросилась ко мне в объятия, и я почувствовал настоящее тепло. Как будто любящая мама обняла сына. Не моя мама, а абстрактная. Не холодная и нарциссичная, а настоящая и принимающая со всеми достоинствами и недостатками. — Заходи, внучек! Я надеялась, что ты придёшь. А ты что без куртки? На улице снег! А шапка твоя где? Я улыбнулся и сжал её спину сильнее, а после поцеловал в румяную щёку. — Давай же, на кухне пирожки ждут. Я сама пекла, — бабушка пригласила меня в квартиру рукой, и я увидел родную комнату с рисунками и гипсовым черепом. С пледом и матрасом, с кроватью-чердаком, на которой я не спал сто лет из-за нехватки сил забираться по лестнице. С карандашами и спиртовыми маркерами. — Я не трогала тут ничего, Константин. Спала на кухне. Ждала, когда же ты приедешь, солнце моё! — расцветала бабушка на моих глазах. И только тогда я смог сказать хоть что-то. — Я люблю тебя! — вырвалось из меня. Эта фраза была искренней и горячей, как те пироги, что стояли на столе со скатертью с россыпью нарисованных ромашек. Её любимой скатертью. Бабушка всегда стелила её, когда ждала гостей на праздники. Я помнил её с самого детства, когда гостил у неё в самые лучшие дни своей жизни. — Я тоже люблю тебя! Больше всех на свете. Ты ведь знаешь это? — Кажется, знаю, бабушка… Кажется, теперь знаю. — Садись за стол скорее, — засуетилась она, накладывая в тарелку мои любимые пироги. С яблоком и корицей. Чайник с травяным запахом и мятой уже стоял на столе, а из него струился горячий пар. Я наконец почувствовал себя по-настоящему счастливым…