My demons

Сегодня же спала я плохо, но это – не ново. Дело не в матрасе или постельном белье, нет, не шум за окном нарушил мой покой, не запах нового постельного белья или комары, прилетевшие на свет поздней ночью. Кошмары. После всего, что мне довелось пережить, они посещали меня слишком уж часто. С утра я уже не могла вспомнить, что именно мне снилось, знала только, что звала на помощь, убегая от кого-то все быстрее и быстрее. Когда я открыла глаза, часы показывали половину шестого. Шесть утра – это слишком рано даже для меня. До шести я ещё пыталась уснуть вновь, но сдалась, когда часовая стрелка встала ровно на середине циферблата. Птицы тихо запели в саду, и я вымученно выдохнула, услышав их зов. В Вегенберге или Цинтре такого никогда не услышать. Даже в парках птицы все чаще начинали петь только ночью, шум города сбивал их с толку. Я распахнула плотные серо-зелёные шторы, открыла окно, и замерла. Из него тут же потянуло холодом, ветер взъерошил мои волосы, и без того раскиданные в беспорядке. Чтобы понять, как образовался этот сквозняк, я раздраженно оглянулась назад. Дверь моя была плотно закрыта, плакат с Лютиком висел с моей стороны, и певец замер с гитарой в руках, будто угрожая нарушить тишину громким «трунь». Я взглянула выше и поняла причину. Чёртов люк остался открытым, оттуда и тянуло. Я тяжело вздохнула, снова подставляя лестницу к люку, чтобы закрыть его одним резким движением. Раздражение захватило меня, и я не могла понять, откуда во мне столько злости. Это – просто люк, просто тупой люк, ничего больше, зачем так расстраиваться? Мне показалось, будто я слышала тихий скрип. Тихий и робкий, он шел из глубины комнаты, из самого ее сердца, будто кто-то мыском ботинка тронул половицу или фанеру стены. Наверное, это – старые петли, что-то старое, шаткое. В конце концов, дому уже много лет, и кто знает, насколько качественно справилась с ремонтом бригада. – Тупой дом, – шепнула я себе под нос, отряхнув руки после контакта с захлопывающимся люком. На них не было никакой пыли, что-то просто подсказало мне, что руки следует отряхнуть. Скрип повторился, и теперь я понимала: шумит что-то там, над моей головой. Птицы прыгают по крыше? Мне хотелось посмотреть, забраться наверх и послушать, но посторонний звук отвлек меня вновь. Я услышала, как зажурчала вода в ванной Йеннифэр, она медленно просыпалась, чтобы выехать на работу. Я закусила губу, чувствуя вину за её ранний подъем. Если бы мы могли остаться в Вегенберге, тёте не пришлось бы ехать за сотню километров ради двухдневных переговоров. Я должна приготовить ей завтрак. Зная, что Йен будет принимать душ долго, я наскоро умылась, и только после сбежала по лестнице вниз. Омлет готовить несложно, но Йен любит его больше всего. Два помидора, немного сыра, два яйца, молоко, сбор туссентских трав... Мешая яйца венчиком, я пританцовывала, но музыка звучала только в моей голове. Капля оливкового масла зашипела на раскаленной сковороде, когда Йен вошла в кухню, благоухая сиренью. – А ты сегодня ранняя птичка, – улыбнулась Йеннифэр, на лице ее уже лежал макияж, волосы были идеально уложены, но на плечи был наскоро наброшен шелковый халат. – Птичка? – спросила я, вскинув бровь. – Какая именно птичка? – Сейчас, конечно, ты больше всего похожа на совенка, выпавшего из гнезда, – улыбнулась Йен, усаживаясь на свою любимую барную табуретку. – Что заставило тебя готовить? Скажи, чтобы я использовала это и в следующий раз. – Наверное, это – живительный деревенский воздух. – Но ведь мы в городе! – прикрикнула, смеясь, Йен. И я захихикала в ответ. Город так город, не мне судить, но все же… Я совершенно точно слышала крик петуха поутру. Петухи обитают в дикой природе? Может, когда-нибудь мы действительно полюбим это место, научимся уважать его, сами будем рассказывать туристам о столетней брусчатке на главной улице. В конце концов, мне жить здесь ещё два или три года, и только после можно будет уехать в колледж. Йеннифэр ела быстро, она опаздывала. Я заварила капсульный кофе, подала ей конфеты, выбранные вчера в лавке, а после смотрела за тем, как тётя убегает наверх, держась за скользкие лакированные перила. Она улыбалась, не показывая усталости, но я точно знала, что вставать в шесть утра ей действительно тяжело. Буду надеяться, что она не заснет по дороге. – Я оставила на холодильнике номер Геральта, так, на всякий случай, – проговорила она, укладывая в сумочку бумажник. – Когда это вы успели обменяться телефонами? – Вчера в фейсбуке, – ответила Йен, заговорщически улыбнувшись. – Он живёт ближе всех. Два других дома ниже по улице в получасе езды на велосипеде. Геральт не знает, что я уезжаю одна, он думает, что дом пустует, но, если что, должен помочь. – Ты шифруешься? – спросила я тихо. – Решила не говорить огромному плечистому незнакомцу о том, что в спрятанном в лесной глуши доме останется одинокая девочка-подросток, – Йен одарила меня весьма суровым взглядом. – Звони мне! Я махнула Йеннифэр рукой, когда та села в машину. Тесла скрылась за холмом, подъездная дорожка у гаража опустела, и я долго ещё смотрела тёте вслед. Раньше, должно быть, здесь лежал гравий, остатки его въелись в газон по обе стороны от дорожки. Белые, яркие камешки… будто кто-то рассыпал здесь зубы. Олеандры только-только подняли свои яркие головы, раскрылись, подставляя солнцу лица. Рассвет давно кончился, жаль, что я не успела взглянуть. Овраг лежал прямо напротив нашего дома, и что-то зловещее было в молчании, охватившем пространство вокруг него. Здесь будто что-то умерло, царила странная аура печали, скорби. Я привалилась боком к дверному косяку, смотрела за тем, как неподвижно стоят впереди деревья. Далеко... Сколько до них бежать, если я захочу? Где-то залаяла собака, и я поспешила закрыть дверь, представив себе дикого зверя. Если здесь ошиваются бродячие псы, сбивающиеся в стаи, – мне бы не хотелось их встретить. Кажется, на окраинах больших провинциальных городов это не редкость. Собаки сбегают от своих хозяев, теряются, их часто выкидывают на помойку, вывозят за черту города, чтобы бросить на дороге... А брошенные, они липнут друг к другу, набираются смелости, а злость никуда не уходит. Я вернулась на кухню, чтобы загрузить посуду в машинку, протереть стол и поправить кружевную салфетку на нем. Нежно-голубая кухня смотрелась очень аутентично, окруженная редкой вагонкой, выкрашенной в белый цвет. Протерев раковину от лишней воды, я собиралась уже подняться наверх, но внимание мое вновь переключилось. Я оглянулась через плечо, когда мне показалось, что что-то зашуршало в гостиной. Снова ветер? Давно я не оставалась дома одна, мысль эта только сейчас проникла в мою голову. Я закусила губу, почувствовав, как мурашки пробежали по плечам, прошлись вниз по линии позвоночника. Странное чувство. Мне казалось, что я все же слышу, слышу, как что-то шуршит в глубине дома, как где-то раздается назойливый мерзкий звук, затрагивающий самые чувствительные струны моей души. Только теперь не в гостиной, среди редких неразобранных коробок, нет. Он там, наверху, ровно над моей головой. Шорох. Я закрыла глаза, пытаясь сосчитать до десяти, привести в порядок нервы, надеясь, что назойливый шум утихнет. Мой психолог говорил о том, что панические атаки могут вернуться, что они могут сопровождаться новыми симптомами: фантомными звуками и навязчивыми образами, представшими перед глазами... Это оно? Мне же не могло казаться так долго. Страх преследовал меня последний год, настигал всюду, и если теперь к нему добавятся звуковые галлюцинации, дела мои плохи, меня точно отправят в больницу. Скрежет снова раздался где-то там, в глубине верхнего этажа, в моей комнате, логове, облюбованном мною. Мне чудилось, что маленькие коготки водят по деревянном полу, что они зовут меня из стен. Здесь крысы? Сейчас мне хотелось, чтобы в доме действительно водились паразиты, чтобы это было по-настоящему, чтобы настоящее, живое существо роилось меж вагонкой и гипсом. Лишь бы я не придумала этот тихий топоток, лязг маленьких зубок. Ненавижу крыс. На секунду злость захватила меня, но всего на секунду, краткий миг отчаяния. Поддавшись порыву, я вбежала по лестнице вверх. Белые стены заставили меня сощурить глаза, дверь в мою комнату тихо скрипнула, отворяясь, и сейчас я уже не могла вспомнить, толкала ли ее перед этим. – Говно, – шикнула я, понимая, в чем дело. Сквозняк. Снова этот чёртов сквозняк, люк опять оказался открытым, и ветер раскидал по полу мои ручки и карандаши. Я готова была кричать от досады. Когда Йен вернётся домой, я попрошу у неё разрешения, чтобы заколотить его к собачьим чертям, навсегда закрыть для нас вход наверх. – Тупой дом, – бурчала я себе под нос, снова отодвигая от стены лестницу, снова прислоняя её к люку. – До чего же тупое сооружение, о, богиня… Только на верхней ступеньке я решила притормозить. На этот раз я открыла люк полностью, заглянула на третий этаж, чтобы узнать, что ждёт тут, в полумраке бесполезнейшей из комнат этого дома. Если люк приоткрывается каждый раз, значит, где-то здесь отворено окно, впускающее холодный лесной ветер? Значит, что-то создаёт этот чёртов сквозняк, правда ведь? Он ведь не мог взяться из ниоткуда. Не думаю, что то была храбрость, но что-то заставило меня подняться по лестнице выше, покинуть ее, и ногами ощутить деревянный пол. Должно быть, страх. Не перед неизвестностью, не перед шумом, донимавшим меня теперь... Но перед нервным расстройством, способным разрушить мою жизнь окончательно, превратить меня в вечную узницу обшитых мягкой набивкой стен. Я оглядела потолок. Кое-где сквозь прорезь утеплителя пробивалась жёлтая стекловата, виднелись следы пакли на деревянном холодном полу, неотшлифованные доски угрожали занозами. Хотела бы я посмотреть, как птицы растаскивают это добро в свои гнезда, вытаскивая из широких прорезей меж брёвен. Три небольших окна не могли заполнить светом все помещение, и мрак клубился по углам. Зловеще. Я повернулась на месте, разглядывая комнату дальше. Нет, все окна закрыты, пыль танцевала на свету, и ветер не гнал её к выходу, я не чувствовала на себе его порывов. Затхлый воздух застыл, и мне казалось, что я уже ощущаю, как лёгкие мои наполняются плесенью. Холодно. На улице холодно не было, но тут – другое дело. Мне снова стало холодно, и я поспешила укутаться в пижаму плотнее, не понимая, почему это произошло. Холодно бывает в подвальных помещениях, но на чердаке… Странно. Быть может, все дело в том, что я перенервничала? Жаль, что мне не хватило мозгов надеть что-то более тёплое. Я видела перед собой коробки, замеченные здесь ещё в день приезда. Они стояли на том же месте, нетронутые, ровно в том же порядке. Все звуки стихли, комната молчала, как и я. Я снова вспомнила тот шум, и он не походил на катающиеся по полу ручки, нет. Это был скрежет маленьких коготков, двух пар мерзких мышиных лапок, не меньше. Если шум исходил отсюда, и в старом мусоре копошилась крыса, я не хотела её видеть. Я нахмурилась, глядя перед собой. Что же победит: брезгливость или любопытство? Пожалуй, страх все равно окажется сильнее меня. За спиной моей послышался новый звук, звук куда более зловещий, чем тихий скрежет маленьких лапок. Мне показалось, что что-то живое, наделенное телом, втянуло в лёгкие воздух, что кто-то вздохнул, остановившись за моей спиной, перемялся с ноги на ногу. Холодок прошёлся меж моих лопаток, я почувствовала, как над губой градинками выступает пот. Нет, то не было страхом... – Какая ты птичка? – прошелестел голос над моим ухом, прохрипел, я отчетливо слышала каждое слово. Нет, нет, нет. Я вскрикнула, подпрыгнув на месте, оглянулась назад, не желая встретить там постороннего. Никого. Никого не было впереди, и чёртов пол не издал ни звука под моими ногами, будто все иные звуки пропали, а меня погрузили в вакуум. Здесь. Никого. Нет. Только я, только я и коробки, я и пыль, танцующая в затхлом воздухе старого чердака... Это – паническая атака? Таких раньше не было, они не проявлялись подобным образом. – Летняя ласточка, да? – прошелестел голос снова, снова за моей спиной. – Я бы выбрал эту птичку, раньше ласточки вили гнезда под крышей моего дома. Я снова оглянулась, не в сторону люка, но назад, к коробкам, томящимся у стены. В тенях, клубившихся позади, показалась фигура. Нечеткая, будто прикрытая влажной дымкой тумана. Высокий мужчина, укрытый густым холодным мраком, стоял там, в полутьме, и я могла видеть блеск его чёрных зрачков. Нет, нет, это не могло быть по-настоящему, это – явно игра воображения. – Ты – что еще за дрянь? – спросила я, вовсе не надеясь на ответ, надеясь, что существо – на самом деле только манекен, вешалка, не замеченная мною ранее, что оно не ответит, но надежды рухнули, когда губы твари расплылись в улыбке. – Как грубо! А ведь я рад тебя видеть, – прошелестела тень, пока я молча смотрела в её сторону. – У меня в гостях, – добавило оно, и голос твари изменился, стал более низким. Ухватиться за тишину крепче не вышло, я закричала, едва фигура двинулись в мою сторону, неестественно быстро, сокращая половину расстояния, разделявшего нас до этого. В бессильном желании сбежать, я метнулась в сторону люка, только тень оказалась проворнее, люк захлопнулся, отделив меня от спасения. Холод захватил пространство, поймал комнату в свои цепкие лапы, и я продолжила кричать, тянуть на себя круглую ручку. – Я уже забыл о том, как это весело, – прохрипел незнакомец, и по звуку я могла различить – местоположение его изменилось. – Отстань от меня, отстань, ты не настоящий! – кричала я, уговаривала саму себя. Но почему тогда люк закрылся, почему он закрылся так плотно, что я не могла его открыть? Я тянула на себя ручку в бессильном страхе, в попытке высвободиться, не зная, что делать дальше. Горло охрипло, и крик застыл в глотке, что-то мешало ему выбраться наружу. Я слышала чье-то дыхание, тихий глухой смех, что гремел под потолком, будто гром. Смех не затихал долго, он перешел в булькающий, будто издавал его гниющий несколько дней труп. – Тише-тише, не напрягайся так, у нас еще много времени на игры, – прошелестела тень, и люк поддался. – Ты же все равно от меня не убежишь. – Молчи, молчи, молчи! Ты ненастоящий, ненастоящий, – шептала я, стараясь не слушать, пока люк не поддался. Люк отворился не вверх, как обычно, но вниз, а я продолжала держаться за ручку так крепко, что не смогла разжать пальцы. Под действием неизвестной силы я упала на пол, грохнулась, успев лишь обхватить лицо ладонями, чтобы не сломать нос, не разбить губы. Стук, раздавшийся от скорого свидания моего тела с полом, прокатился по дому эхом, прогнал благородную тишину, захватившую наше жилище. Я закрыла глаза, чувствуя нарастающую боль глубоко в груди, прямо под рёбрами. Голова отозвалась острой болью.