My demons

Дорога до дома заняла у меня так много времени. Педали я крутила быстрее, стараясь скорее избавиться от расстояния, мысли занимало только одно: бесконечные вопросы, на которые я еще не могла найти ответов. Не так много времени… Во всяком случае, так мне казалось ровно до тех пор, как я взглянула на часы. Дорога шелковой лентой тянулась вперед, и на пути мне не встретилось ни одной машины. Деревья мягко кланялись мне, шуршали зеленой листвой, приветствуя одинокую путницу так, будто я была дорогой гостьей. Может, люди просто не пытались двигаться в этом направлении? Не могу их винить. Будь у меня выбор, я и сама хотела бы ехать в другую сторону. Дом показался из-за поворота, и я почувствовала, как стайка мурашек бежит по моим плечам. Покатая крыша показалась мне до ужаса зловещей, было что-то неправильное в этом фасаде, что-то жуткое… Хотя… Дом как дом. Интересно, думала бы я так, если бы не знала, что в этих стенах живет зло, природа которого до сих пор оставалась неизвестной? Овраг, лежащий ровно напротив нашего крыльца, на этот раз сохранял молчание. Такое положение дел меня устраивало, только что-то подсказывало: долго это все равно не продлится. Девушка, убитая здесь, однажды вновь подаст голос, расскажет мне все свои тайны, и, возможно, навсегда избавит меня от твари, живущей на чердаке. В конце концов, я ведь намеревалась прочитать о том, что происходило под этой крышей, что именно выяснила полиция, проведя свое расследование, и как именно… Как именно убивали тех несчастных женщин. Всех. Мне придется узнать обо всех. Не то чтобы меня очень интересовала эта тема, но что-то подсказывало, что ради избавления от твари, живущей под крышей, придется изучить все материалы дела. Ключи звенели в моем кармане, пока я завозила велосипед в гараж. Олеандры уже почти закрылись, попрощавшись с солнцем, мир медленно готовился ко сну. А ведь сколько сейчас? Часа три, четыре дня, да? Шаг мой замедлился, но я не делала этого специально. Что-то заставило меня производить как можно меньше шума, чтобы скорее услышать тварь, обитающую в стенах. – Привет! – крикнула я, припарковав велосипед в углу, закрыв за собой дверку. Эредин не ответил. Я оглянулась по сторонам, осмотрев все нераспакованные еще коробки. Мы с Йен решили хранить их здесь, чтобы те не закрывали проход. Ничто не шуршало в них, никаких крысиных лапок и зубок, пожирающих тонкий картон… Но что-то двинулось там, за дверью, ведущей в дом. Оно ждало меня, ждало, когда я поверну в руках круглую ручку и ступлю на его территорию. Дверь гаража вела прямиком в кухню, что создавало некоторый дискомфорт. Пыльный запах гаража не хотелось мешать с запахом еды и домашнего уюта, средоточия комфорта, святой святых. Потому мы с Йен и договорились пользоваться этой дверью как можно реже, в самых крайних случаях, если кто-то опаздывает. Только сейчас мне не хотелось пользоваться парадной дверью, несмотря на то, что я могла не спешить с тех самых пор, как переступила край нашей лужайки. Кусая губу, я повернула в замке ключ, проникла в кухню, залитую слабым светом. Голубые шкафчики хранили молчание, и я не стала здороваться с ними, просто открывала дверцы, чтобы сложить купленное в магазине барахло. Я хватала с полок все без разбору, лишь бы тварь подумала, что прогулка моя заняла много времени потому, что покупок было много, и все тщательно отбиралось. Интересно, если существо это когда-либо было живым, был ли в его времена выбор? Какао-порошок, упаковки какого-то детского сухого печенья, конфеты, которых я никогда в жизни не ела, арахисовая паста… Слишком долго я торчала в отделе «к чаю». – Мне казалось, что сладости для тебя привозит тот паразит, – со злостью шикнул Эредин за моей спиной, но уже в следующую секунду смягчился. – Вы с ним поссорились? Я была готова к его появлению, потому не дрогнула. Медленно закрыв дверку шкафа, я повернулась к вопрошающему, стараясь держаться как можно спокойнее. Я – ледяная статуя, никаких эмоций, ведь только этого существо и ждет. Эредин встретил меня в черных джинсах и черной рубашке, на шее его висел золотой крестик, и я мысленно отметила: он спокойно носит его. Наверняка снова скопировал образ с одной из открыток или фотографий, привезенных мною или Йен из наших старых жизней. – Нет. Я не заходила к нему сегодня, – ответила я, и во взгляде твари мелькнуло удовлетворение. – Ты долго, – все равно произнесло существо, будто мягко осуждая меня за неспешность. – Я почти начал беспокоиться. – Почти? – спросила я, сделав шаг назад. – Я еще не решил, буду жалеть о том, что лишусь такой милой спутницы, или же буду рад тому, что оказался прав, предостерегая ее об опасности на этих дорогах. Придурок. Я бы хотела выплюнуть это существу в лицо, но не могла. Знала, что оно слетит с катушек. Вместо ответа я мягко улыбнулась, приподняла самый краешек губ, сделав вид, что шутка ему удалась. Существо вскинуло бровь, ничего мне не ответив. Когда я прошла мимо, Эредин даже не попытался поймать меня за руку, остановить, коснуться. Может, сегодня обойдется без его шуток? – Я убрался к твоему приходу. Ты обещала тете, что уберешь сама, но забыла, – смеясь, заговорила тварь. – Ты подслушиваешь мои разговоры? – Я не подслушиваю их, Цири. Я их слышу, – чуть более низким голосом ответила тварь. – Я слышу все, что происходит в этом доме. Хорошо, что он не слышит мои мысли. Войдя в гостиную, я все не оглядывалась назад, старалась скользить взглядом по поверхностям мебели. Я слышала шелест его одежды, шум шагов, понимая, что это только потому, что существо хочет, чтобы я слышала. Оно может передвигаться бесшумно, оно умеет, любит это, но сейчас не пользуется столь удобным способом перемещения. Я закусила губу, отгоняя плохие мысли. Я и правда обещала Йен, что уберусь к ее приходу, и правда забыла о своем обещании. Наверное, это характеризует меня, как плохого человека? На диван я уселась, перепрыгнув его спинку. Не то чтобы я любила вытворять подобный «паркур» в стенах дома, нет… Просто сейчас, перед лицом опасности, хотелось творить странные вещи. Наверное, я и правда сходила с ума. Я знала, что не смогу гуглить информацию, пока Эредин находится ко мне так близко, а прогнать его – не в моих силах. Остается только одно: ждать, когда тварь насытится моим обществом и покинет комнату самостоятельно. – А как прошел твой день? – спросила я, не оборачиваясь. – Что-то интересное? – Что-то интересное, – весьма холодно произнес Эредин. – Нет. Как любой другой. Скучно, – прошелестело существо, и я поняла, что тварь стоит за моей спиной. – Меня интересует твой. Как там, снаружи? – А ты давно выбирался за пределы крыльца? – зачем-то спросила я. – Ты же выбирался раньше, да? – Неважно, – чуть более высоким голосом ответило существо. Оно замолчало, и я не произнесла ни слова, чтобы не нарушить воцарившуюся в помещении тишину. Мне нужно было узнать, откуда Эредин здесь появился, откуда пришел… Но нельзя вызывать подозрений. В толстовке мне теперь было жарко, но раздеваться я не и не думала, нет. Нащупав пульт под собой, я включила телевизор. Канал про похождения диких животных меня не интересовал, и я поспешила сменить программу. Удавалось ровно на два мгновения, после телевизор возвращал меня на Animal planet, смотреть, как в Зеррикании живут львы. Похоже, Эредин – настоящий фанат. Я почувствовала, как диван чуть прогнулся под весом моего призрачного соседа. Существо опустилось рядом, и я почувствовала, как рука его медленно ползет к моему плечу по спинке дивана… За моей спиной. Мурашки пробежали по моим белым рукам, капелька пота скатилась по лбу, и от кожи твари исходил парализующий холод. Я закусила губу, заставив себя сидеть смирно, не отводить взгляд от экрана телевизора. – Обидно. Друзья так не поступают, знаешь. Ты ничего о себе не рассказываешь, – сказала я, невзначай отодвигаясь от существа. – Ты тоже ничего о себе не рассказываешь добровольно, – улыбаясь, ответил мне Эредин. – А я бы хотел узнать некоторые детали. «Детали», – эхом пронеслось в моей голове. Эредин уже знает саму историю, в этом сомневаться не приходится, тварь вынюхала все, будто полицейский пес. Его ладонь отступила, я закусила губу. О чем конкретно говорит существо, прося у меня… Подробностей? В глубине души я хорошо знала ответ, знала, о чем оно хочет узнать. Мне показалось, будто на крыльце что-то тихо заскрипело, что-то вторило его вопросу, но уже через мгновение тишина снова захватила пространство. Я чувствовала на себе взгляд существа, сидевшего рядом, и ощущение это заставляло меня ерзать. – Скажи мне, Цири, как ты думаешь… Как скоро ты забудешь родительский дом? – спросило существо, и голос его снова стал слишком высоким, зловеще-тихим. – Я… – замямлила я, воспоминания нахлынули. – Я не понимаю, о чем ты. – Жалкая попытка, Зираэль. Скажи, как скоро ты перестанешь видеть его во сне, слышать, как скоро перестанешь пытаться убежать, даже если папочки больше нет рядом? – спрашивала тварь. Его зеленые глаза будто стали чуть больше, черный зрачок по-кошачьи вытянулся в тонкую нить. Должно быть, тварь веселилась, вопрошая об этом. Я закусила губу, постаралась отвести взгляд, но едва повернула голову… Вновь увидела перед собой это бледное лицо. Эредин двигался быстро, словно змея на охоте, словно дикая кошка. Теперь он остановился передо мной, присел на корточки, растянул губы в хищной улыбке. Вот-вот бросится, укусит меня. – Как скоро ты начнешь жить дальше? – спросил он еще тише, будто знал, что у меня все равно нет ответа. – Тик-так, тик-так, время бежит, а ты все стоишь на месте, Ласточка. Можешь опоздать. – Я живу дальше, – ответила я громко. – Ты правда так думаешь? – спросил Эредин, и с губ его сорвался мягкий смешок. – Ты правда думаешь, что люди вокруг тебя забыли о том, что с тобой случилось? Что ты сама забыла об этом, перешагнула через труп вчерашнего дня? – Я не… Я… Прошлое не определяет меня! – наконец, набравшись сил, ответила я. О, мне было страшно, страшно до дрожи. Эти глаза, этот холод, эта острозубая улыбка, что мучает меня ночами. Мне действительно хотелось уйти, убежать, спрятаться под одеялом, чтобы не слышать этого голоса. Я почти жалела о том, что понимаю: от Эредина так просто не уйти. Существо взглянуло на меня по-другому, совершенно серьезно, в лице его больше не читалось веселья. Я почувствовала себя дурой, глядя в эти глаза, и только гнев, только злость не позволяли сорваться с места. – Правда? Я готов в это поверить, Ласточка, – шепнул Эредин, наклонившись чуть ближе. – А другие поверят? Когда люди смотрят на тебя, знаешь, что они думают? Я сглотнула слюну, скопившуюся под языком. Тварь хорошо знает, куда следует бить… Он просто хочет меня уничтожить, не нужно слушать его, не нужно воспринимать всерьез сказанное. Деструктивная мразь. Я закусила губу, не в силах сдержаться. Существо по-птичьи наклонило голову, взглянуло на меня из-под чуть опущенных век. Оно старательно делало вид, что сожалеет о том, что вот-вот скажет. – Они думают: «Бедняжка, несчастное дитя, как же ей досталось». Они думают, что ты достойна жалости, что ты – сумасшедшая, что твой рассудок поврежден безвозвратно, и тебя нужно пожалеть. Моя нижняя губа задрожала, я прикрыла глаза. Ублюдок. Именно этого я боялась теперь, боялась и отгоняла от себя эти мысли. Жалость ничем не поможет, ничем… Когда мама рассказывала бабушке о том, что делает с нею отец, та только жалела ее, утверждая, что ей нужен супруг, что все так живут, что она жила так. Жалость – мерзейшая подачка, жалость – чувство, неотрывно связанное с презрением. Мне не хотелось верить ему, но почему я не сомневалась в сказанном? Что-то там, глубоко внутри моей грудной клетки, подсказывало, что так оно и есть. Страх сковал мои конечности, я не могла сдвинуться с места. Лев за стеклянным экраном телевизора пригнулся, спрятался в высоких зарослях сухой травы. На кого он охотился? На меня? – Смотрят на тебя и представляют, как будут гладить тебя по голове, золотце, пока ты будешь плакать. Думают о том, какими хорошими людьми станут, если позволят тебе поныть в жилетку. Все они, милая, думают только об одном. – Это неправда, – ответила я, – Никто так не думает. Здесь никто не знает, что со мной происходило, никто не жалеет меня. – Ты уверена? – спросило существо, клыкасто улыбаясь. Я собиралась ответить ему, сжала ладони в кулаки, руки мои мелко задрожали. Но Эредин растворился в воздухе, он не хотел слушать. Пульс шумел у моих висков, и кровь прилила к лицу, я чувствовала, как щеки пылают. Я услышала шум за дверью, снова этот шум на нашем крыльце. Он – там, я точно знала. Сцепив зубы плотнее, я поднялась с дивана, прошагала к двери, чтобы распахнуть ее, выйти на крыльцо. Что я хотела сказать ему? Мы не закончили этот разговор, нет, и мне плевать, пришло это существо с чердака или из самой Преисподней, оно должно уяснить мою мысль, должно знать, куда стоит засунуть свои предположения, свою жалость. Давно меня не захватывала такая решимость, и жаль, что пришлось отказаться от активных действий. На крыльце не было Эредина, нет. Там стояла Йен, чуть сонная, чуть уставшая, но такая родная. Не знаю, как это произошло, но я не услышала, как она приехала, не слышала ни шума колес, въезжающих сначала на подъездную дорожку, а после – в гараж, ни ее шагов у дверей. Я забыла, какой сегодня день, и только сейчас поняла, к чему Эредин вспомнил уборку. Тетя мне улыбнулась. Она распростерла руки в стороны, и я кинулась в объятья Йен, едва поняв, что произошло. Пахло от нее неизменно – крыжовник и сирень. Я больше не дрожала, мысли об Эредине покинули меня, и только радость встречи занимала сознание. Время летит удивительно быстро, когда перестаешь за ним следить. – Привет! – закричала она, когда мы, наконец, разлепились. – Я так устала, эти дороги все однотипные, жутко выматывает. Ужин? – Да, пожалуйста, – ответила я, только сейчас заметив в руках у Йен два пакета из ресторанчика с туссентской едой. – Ты ведь не голодала без меня, правда? – улыбнулась Йен, ткнув меня пальцем в ребро. – Каждый раз, когда вижу тебя после расставания, ты кажешься еще более стройной. «Тощей», – хотела сказать Йен. Ткнула меня… Больно, но я все равно улыбнулась ей. Йеннифэр сняла свое строгое черное пальто, повесила на крючок, чуть пригладив рукава. Никогда не пойму, почему она так выкручивает кондиционер в машине, что приходится даже летом надевать на себя демисезонную верхнюю одежду. Впрочем, это – ее милая странность. – Ну, как все прошло? – спросила я, слегка улыбнувшись. – Ты не хотела уезжать из большого города в эту глушь, правда, ведь поэтому задержалась? Ничего, я все понимаю. Я бы не хотела. – Я – не хотела? Враки, – ответила тетя. – Я бы приехала к тебе в любую глушь, это лучше самых больших городов на свете. – Я так ждала тебя, – улыбнулась я, снова обняв тетю. Она погладила меня по волосам, мягко прижала к своей груди, почти по-матерински. Я действительно чувствовала себя счастливой рядом с Йен, вбирала ее любовь, словно растение – солнечный свет. Тетя отошла, двинулась в сторону лестницы, я же взяла с пола пакеты с едой и отнесла их на кухню, чтобы оставить на нашем столе. Пожалуй, все равно придется подогревать, рядом туссенских кафешек нет, Йен везла еду издалека. Любит она эту странную кухню состоящую из винограда, сыра и орешков. – Да, я вижу, – крикнула она, уже поднимаясь наверх. – Ты все убрала. «Ага», – хотела крикнуть я, но не решилась кичиться чужими заслугами. Прикусив губу, я двинулась за тетей следом, воровато оглядываясь по сторонам. Эредина не было, не было его зеленых глаз, зубастой улыбки, холода, что неизменно сопровождал его появление. Хорошо. Хорошо, пусть так и будет дальше. Йен закрыла дверь своей спальни, и из-за нее расхваливала мое трудолюбие. Теперь и я заметила это «чудо». Пожалуй, стоило похвалы. Ни на одной поверхности не было ни пылинки, нигде не лежал сор или грязь. Обычно на полу всегда можно было найти один-другой волос, темный или светлый – не суть важно, картина портилась одинаково. В конце концов, когда две длинноволосые девушки живут вместе… Эредин хорошо постарался. Дом действительно блестел. Блестел. Улыбка сошла с моего довольного лица, и радость встречи на мгновение отступила. Едва я поняла, что происходит, с губ сорвался сдавленный вскрик. Йен говорила что-то из-за двери своей спальни, а я кинулась к дверям своей комнаты, чтобы проверить теорию. Я вспомнила, когда в последний раз видела такую идеальную чистоту. Дома. Дома, там, где Эмгыр убил Паветту, где отец убил мою мать. Она любила убираться, драила окна, полы, столешницы и книжные полки, она не позволяла пыли заполнить ее дом. Два шкафа нашего подвальчика были заняты тряпками и моющими средствами, щетками разных форм и размеров. Мама не позволяла заводить домашних животных, чтобы те не несли в дом грязь. Она по-настоящему ненавидела мусор, уничтожала его всюду, кроме… Кроме моей комнаты. Нет, Паветта не ненавидела меня, только не желала лишний раз видеть. Когда она говорила единственной женщине, единственной своей доверенной душе, что хочет сбежать от моего отца-тирана, бабушка неизменно отвечала: «Как? У тебя же ребенок, тебе некуда идти, милая.» Мама осталась с отцом из-за этого, только я была ее якорем, я была напоминанием о том, что она навсегда связана с моим мучителем. Она не бросала меня с чудовищем из-за того, что любила, я знаю. Мать не заходила в мою комнату с тех самых пор, как мне исполнилось четыре или три. Эмгыру тоже не было дела, поэтому никого не занимало количество пыли на моем ковре, под моей кроватью, никого не волновал кавардак, царящий на столах. Я росла в грязи и темноте, как плесень, как жучок, который приносил недостаточно для смерти вреда, но и слишком мало пользы для удостаивания его места в одной из главных комнат. Едва распахнув дверь, я закусила губу. Да… Да, так Эредин и сделал. В моей комнате на каждой поверхности лежала пыль, было ее так много, словно я не убиралась здесь не три дня, но полторы недели, все то время, что мы с Йен проторчали в этих стенах. На полу валялся какой-то сор, можно было подумать, что я просто кидала его под ноги, превращая свою комнату в свалку. Как и одежду, что кучей валялась у двери. – Ох, – я услышала голос тети, остановившейся рядом со мной. – Ох, Цири. Нет, нет, пожалуйста… Пусть он ошибся, пусть он ошибся, молю тебя. Я задрожала, задрожала крупно, заметно, тошнота подкатила к моему горлу. Йеннифэр знала о прошлом, хорошо помнила о расстройствах психики своей сестры, о том, как это отражалось на ее ко мне отношении. Когда я повернулась к Йен лицом, тетя взглянула в мои глаза очень и очень охотно. Она молчала, молчала и я, никто не смотрел на беспорядок, занявший мое личное пространство. – Все хорошо, – Йен нарушила тишину, распростерев руки в стороны. – Иди ко мне, – нет, нет, я не хочу плакать. Во взгляде тети я видела жалость.