My demons

Я стояла на крыльце, занеся руку прямо над дверной ручкой, сжимая пальцы и разжимая их. Тяжело. Тяжело её повернуть, тяжело заставить себя сдвинуться с места. Нет, механизм работал исправно, замок не давал осечек, да и физическое усилие не было таким уж невыносимым. Просто, зная, что ждёт там, за дверью... Я все стояла на крыльце, будто бы ждала спасения, будто если пройдет еще пара минут мне уже не придется входить. Холодный ветер толкнул меня в спину, и, оглянувшись, я увидела, как олеандры клонят к полу свои тяжёлые головы. Пора. – Я дома, – тихо произнесла я, проходя внутрь. – Привет. Я старалась звучать дружелюбно, но никто не ответил, не оценил моих стараний. Обрадовавшись, я закрыла дверь, повернула замок и навесила цепочку, что должна была магическим образом защитить меня от воров. Продукты, в спешке купленные по пути к дому, я забыла у двери, тут же кинувшись в ванну мыть руки. Я устала, действительно устала, день отнял у меня много сил. Креван, тот странный одинокий библиотекарь, так заинтересованный в выселении Эредина, оказался весьма разговорчивым. Впрочем, это не то слово. Он больше слушал, больше расспрашивал меня, задавал один вопрос за другим, болтала только я. Мой новый знакомый даже не объяснил толком, почему тварь так сильно его интересует, почему он стремится избавиться от гостя из других миров, не имея к нему никакого отношения, и почему решился помочь мне. Или я ему помогаю? И все же, почему он хочет выдворить его в мир иной, не имея отношения к его появлению в доме? Я мыла руки, думая об этом. Теперь, когда за спиной моей всегда мог появиться призрак, двери я оставляла открытыми, чтобы не быть пойманной в ловушку так уж легко. Ну, конечно же, Эредину ничего не стоит эту самую дверь захлопнуть и поймать меня в свои холодные гнилые лапы... Но иллюзия безопасности – это так приятно, так необходимо мне сейчас, что я ничего не могла с собой поделать. Мятного цвета полотенце зашуршало в моих руках, и я улыбнулась, чувствуя приятную прохладу, свежесть. Когда целый день гоняешь по старому городу на велосипеде, ощущение чистоты покидает тебя, знаете ли, остается лишь липкость, соль, стекающая по раскрасневшемуся лицу. Радовалась я, впрочем, недолго, улыбку мою украли страхи, когда я опустила руки. Полотенце... Я больше не трогала его, а это мерное, глубокое шуршание не прекратилось. Тихое, приглушенное шуршание, доносящееся с верхних этажей, медленно перерастало в постукивания, теперь я его различала. Будто что-то колотило по стенам маленьким кулаком. Ладони Эредина вовсе не были такими крохотными, чтобы издать такой звук, он должен был взять в руки молоточек. Молоточек, которым мог бы ударить и меня. Прямо в темечко, прямо в висок, туда, куда нужно ударить лишь единожды. Я плотно сжала губы, чувствуя, как ускоряется ритм биения сердца. Странный звук раздавался вновь и вновь, настойчивее, громче, а после – чуть слабее. Мне оставалось только гадать: посмотреть или не стоит вмешиваться в дела твари, хозяйничавшей здесь задолго до меня. Сумерки подкрадывались ко мне за окном, и олеандры, должно быть, уже закрывали свои цветочные глаза. Думаю, они видели гораздо больше, чем я могу себе представить, и ночью, прощаясь с миром, радовались этой краткой разлуке. Стараясь двигаться как можно тише, я вышла из ванной, остановилась у лестницы, заметив, что деревянные перила натерты воском и блестят, будто новенькие. – Что за звук? – крикнула я, но в ответ услышала только краткое молчание, после – уже знакомый мне стук. – Что ты там делаешь? Эредин молчал. Он нагнетал атмосферу, заставлял меня гадать, пытаться вслушаться в это гадкое тук-тук-тук, чтобы оценить опасность. Закусив губу, я двинулась вверх по лестнице, поднимаясь отчаянно медленно. Я все надеялась, что никаких сюрпризов не случится, что тварь поздоровается, вновь поведёт себя дружелюбно, и не будет пугать меня, как в дешёвом кино для подростков. Но, должно быть, когда живёшь больше сотни лет, поступать так, как принято в приличном обществе – скучно, и чёрная душа существа требует особенного веселья. Жаль, что за мой счет. – Эй? Стук доносится из-за двери моей спальни. Тук, тук-тук, тихое, слабое, тук-тук, тук-тук-тук. Как сердце умирающего, как звук, с которым человеческий организм отчаянно хватается за последнюю возможность выжить, вновь и вновь заставляя кровяной насос качать кармин по телу, гнать его по умирающим венам, разнося вещества, что некогда дарили телу жизненные силы. Половицы, никогда не подававшие голоса, скрипнули под моими шагами, перед запертой дверью собрался мрак, в который я и шагнула, в котором замерла, смотря на плакат с Лютиком. Он... Певец мне улыбался. Он улыбался всегда, ведь правда? Я открыла дверь, я бы открыла ее ногой, но открывалась-то она в другую сторону. Пришлось дотронуться до ручки. Едва дверь двинулась с места, едва она отворилась, дала мне взглянуть на свою брошенную комнатку… Что-то шевельнулось в чреве пространства. Маленький, ничтожных размеров лоскут мрака вырвался из-под стола и взметнулся вверх, он ударился о потолок, затем снова, снова и снова, издавая это мерзкое тук-тук-тук в сотню раз быстрее, чем прежде, темнота металась под потолком, пытаясь держаться от меня как можно дальше. Сначала я закрыла глаза, закрыла их, потому что ждала самого худшего. Может быть, я даже вскрикнула от неожиданности, не могу сказать. Стук не прекратился, мрак не рассеялся, и Эредин не заговорил со мной, потому пришлось посмотреть. Кусок темноты, так напугавший меня ранее, оказался маленькой ласточкой, нечаянно ворвавшейся в наш с Йеннифэр дом. Птичка просто искала выход отсюда. – Забавно, – шелестнула тварь за моей спиной. – Забавно, что она сюда попала, правда? Птицы никогда прежде не пытались вить здесь гнезда. Может, я стал чуточку добрее с твоим приездом? – Надо выпустить, – тихо произнесла я, даже не испугавшись, не сдвинувшись с места. Если проигнорировать его вопрос – это же не принесет ничего плохого, правда? – Она выглядит ослабшей. – Да, именно, Цири, она ослабла. Не нужно выпускать ее, давай просто добьем. Побудем героями хоть денек. Тварь стояла где-то за моей спиной, но я не обернулась на звук ее голоса. Ласточка, запертая в чужом ей доме, продолжала метаться из стороны в сторону, наше появление будто придало ей сил, напугало, выпустило на волю второе дыхание. Я прикусила губу, когда тварь положила руку на мое плечо, когда холодная кожа векового мертвеца обожгла меня, заставила дернуться. Давно он следил за этой несчастной птицей, бьющей тоненьким клювом нависший над ней потолок? – Что мы сделаем? – спросила я, невольно нахмурив брови. – Добьем ее, Цири. Она же все равно умрет там, в дикой природе. Мы ведь вместе смотрели тогда передачу про львов. Помнишь, как быстро они распознают слабость и как жестоко за нее наказывают? – У нас… Но у нас ведь не водятся львы. – Кошки – те же львы, только лапы поменьше. Они быстро прикончат эту бедняжку. Раз, и все, – тварь издала крякающий звук ломающейся шеи. – И все. Неправда, он врет мне, просто пытается испортить настроение к концу долгого дня. Она не могла бы умереть просто от того, что мы позволим птице улететь. Ласточка выглядела уставшей, но здоровой, из ее крыльев не выпало ни пера, а вокруг не водилось ни единой кошки. Фыркнув, я сделала шаг вперед. Тварь усмехнулась, я слышала, как двигались его губы, как в этом загробном голосе прозвучала улыбка, как радость заняла ту часть существа, где могло бы быть ее сердце. – Нет, – ответила я. – Мы не будем убивать ее. – Почему же? Умирать так легко. Это просто, всего одно краткое мгновение, и, – тварь вновь издала этот звук, хрустящий булькающий звук, будто кто-то наступил на влажные чипсы. – И все закончено. – А что потом? – спросила я, и дрожь пробежала по моим плечам. – Что после смерти? – Темнота. Существо замолчало, оно обдумывало ответ, оно… Оно не хотело обманывать, собиралось рассказать все так, как оно есть. Ветер мягко ласкал зеленые шторы, они качались то в одну сторону, то в другую, а я смотрела на птицу, ищущую выход на улицу. Я – это она, только без крыльев, без единого шанса на спасение. Мы обе заперты здесь не по своей воле, и жизни наши зависят от настроения причудливого существа, рассказывающего о прелестях смерти. – После смерти тебя уже ничего не ждет, милая Ласточка. Тьма, пустота, вязкая, густая, как кисель, Цири. Если ты не хочешь нырять в нее, это не имеет значения, – Эредин наклонился к моему уху, задел кожу краешком своих холодных сухих губ. – Она все равно тебя поймает, засосет, втянет. Темнота заполняет легкие, она сочится из глаз, из ноздрей, пока не заполнит собой всю тебя, пока вы не сольетесь в единое целое. Смерть, Цири… За ней ничего больше нет. Ты исчезаешь, становишься частью единого целого. Нет никакой другой стороны, есть только небытие, холодная пустота бесконечного однородного пространства. Он говорил так... Так холодно, отстраненно-холодно, будто диктор с телевидения. У Эредина не было мнения по поводу сказанного, он просто излагал факты, будто читал по бумажке. Удивительно, но на этот раз тварь не пыталась меня испугать или задеть, он просто рассказывал мне о том, что ждёт за чертой смерти, за той линией, что отмерил мне свет. Я обернулась, мне хотелось посмотреть в эти болотно-зелёные глаза, узнать, не застыло ли в зрачках его отражение страха. Эредин предстал передо мной в чёрном плаще, словно Граф Дракула. По коже волнами стекал преломленный свет, существо вновь показалось мне бледным, но другого и не ждешь от ходячего трупа. Эффектно, но... Так неуместно. Впрочем, Эредин выглядел весьма… Живо? Так живо, что я почти забыла о том, что он мёртв. Для существа из другого мира кожаный плащ, должно быть, был своего рода униформой, обязательной к ношению раз или два в месяц. Прикусив губу, я отвела взгляд, снова проследив за тем, как ласточка бьёт головой зелёную стену. – Выпустим её, – ответила я, сдвинувшись с места, рванув к птице, но все зря. – Это – плохая примета, ты знала? – улыбнулся призрак. – Птицы, залетающие в дом, приносят с собой беду. В этом доме уже живет одна, остальные меркнут на ее фоне. Когда я очнулась от наваждения, навеянного его рассказом, Эредин уже держал птичку в руках, своих цепких лапах. Несчастная тихо чирикала, трепыхалась из последних сил, но не пыталась клюнуть тварь за палец. Даже птица чувствовала это: существо, поймавшее её в свои руки, вообще не должно существовать, оно – лишнее, чужое в этом мире, мире живых. – А вот из птичьих костей выходят отличные украшения. Чуточку нетипичные, но молодёжь сейчас любит выделяться. Я сделаю тебе одно. – Пусти её! – закричала я, двинувшись вперёд, ближе к твари. – Отпусти! Я не знаю... Сейчас я не знаю, почему эта птица вдруг показалась мне такой важной, почему я вдруг начала сравнивать нас, проводить весьма и весьма надуманные параллели. Ласточка залетела в открытую форточку, а ведь это я оставила её открытой, я виновата. Я позволила существу так разгуляться, донимать и меня, и Йен, не бояться быть пойманным, это все я... А отвечать придётся бедной птице? Живо представив, как ласточку поглощает мрак, я вздрогнула всем телом. Лучше бы Эредин снова канул в небытие, перешёл ту черту, где заканчивается все сущее, лучше бы его мертвые легкие превратились в труху, рассыпались на атомы, стали той тьмой, что составляет ничто. А вдруг... Вдруг там он и обитает, когда не показывается мне на глаза? Вдруг существо ныряет в темноту, растворяется в ней сизым дымом, а после выходит обратно, к свету? – Зачем тебе эта глупая птица? – изменившимся, более тонким голосом спросило существо. – Она совершенно бесполезна, Цири. – Она и не нужна мне, – выпалила я, пытаясь выхватить ласточку из рук существа. – Я просто не хочу, чтобы ты убил её, она ни в чем не виновата. – Правда-правда? – изображая детский голос, передразнила мои слова тварь. – Ласточки – хищные птицы. Знаешь, сколько она съела, как ты выразилась, ни в чем не виноватых жучков? Сколько склевала мошек? Существо ухмылялось, и его острые зубы выглядывали из-под края тонких обескровленных губ. Креван не сказал ничего о том, откуда оно могло появиться, кем являлось, как уйдёт, но я знала, что у библиотекаря есть мысли на этот счёт. Его стены, утыканные заметками и фотографиями, указывали на полет мысли. И мне пора анализировать происходящее, так? Пытаясь достать несчастную птичку, я поняла, что Эредин... Он ведь был осязаем сейчас. Я могла коснуться его, ощутить пальцами могильный холод этого тела, шершавость одежды, что должна была истлеть много лет назад. Он не был бесплотным призраком, сотканным из воздуха и пыли, он был осязаем, почти жив. – Мошки… Она делает это потому, что хочет есть. Ты ведь не собираешься есть её! Ты вообще никогда не ешь. – До чего смелое предположение. Может, ты просто не видишь, как я ем, милая, – ответила тварь, и зрачки её снова по-кошачьи сузились. – А ведь мне нужно чем-то питаться. Эредин снова растянул губы в улыбке, больше походившей на оскал. Он, должно быть, и был зверем, звеном, что потерялось в преображении дикой обезьяны в человека, как раз той гуманоидной тварью, что соединилась генами со змеей или диким котом и пошла по иному эволюционному пути. А потом сдохла, правда? Я не думала долго, у меня попросту не было на это времени, пришлось действовать. Два факта сложились в моей голове: Эредин был осязаем сейчас, я могла трогать его, могла касаться; Птичку нужно было спасти. Мне пришлось толкнуть не ожидавшую подобной наглости тварь вперед, и, когда существо, споткнувшись о край моей скрипучей кровати, начало падать, я выхватила ласточку из его холодных рук. Эредин оступился, тело его врезалось в мягкий матрас, а я рванула к окну. Время будто замедлилось на мгновение, даже дыхание моё невольно стало чуть тише, чуть ровнее. Птичка трепыхалась в моих руках, но не пыталась вырваться, она будто испытала облегчение, уже сейчас почувствовала себя свободной. Я запрыгнула на стол, опрокинула пустые тетради, старые книги, органайзер с цветными ручками... Просунув руку в форточку, я разжала ладонь, и холодный ветер лизнул мои пальцы. Птичка улетела, я видела, как клякса ее раскинутых в полете крыльев становится все меньше и меньше, уходя прочь. Счастье на мгновение заполнило каждую клеточку моего тела, заставило меня улыбнуться самой себе. Счастье. Ласточка осталась живой, я – ни в чем не виноватой, а Эредин не получил желаемого. Все шло так, как должно было идти в хорошем добром фильме... Все… Плохо только, что счастье, это давно позабытое чувство, покинуло меня столь же быстро, как и настигло, всего одно мгновение оставило от счастья лишь пустоту, медленно наполняемую страхом. Когда я обернулась, осознав, что натворила, Эредина уже не было. Он растворился в воздухе, падая на мою кровать, сбитый с ног, сбитый с толку моим поведением. Я понимала, что это – ненадолго, скоро тварь явит себя. Поджав губы, я осмотрела сначала один угол комнаты, затем – другой, не зная, хочу ли я увидеть Эредина снова. Его не было здесь, в помещении осталась только я. С минуту вокруг не раздавались ни звука, ну звука, будто в далеком космическом вакууме. Минута загробной, пустой и холодной тишины – это очень долго, это – целая жизнь. И все же... Все же я бы предпочла это молчание тому, что последовало затем. Этот страх нельзя описать, предчувствие и накатывающий ужас – все вместе бурлило во мне, точно лава в вулкане. Что-то заскрипело над потолком, там, на чердаке. Этот звук не издавало дерево, из которого был сложен дом, звук был металлическим, как скрежет двери старого ржавого сейфа, он тянулся и тянулся, шел из глубины помещения. После я услышала шаги, тяжёлые, медленные шаги, сотрясающие воздух, похолодевший вокруг меня. – Я совершенно точно помню, Цири, – зашептало существо будто мне на ухо, низким, пугающе-отрешенным голосом. – Что я предупреждал тебя. – Я не... Я не хотела... – ответила я, зная, что зря вообще решила открыть рот. – Ты меня вынудил! Тварь рассмеялась, холодно и недобро, она знала, что я бессовестно вру, просто пытаюсь выкрутиться, надавить на него, выбирая то одну тактику, то другую. Тяжёлые шаги ускорились, Эредин прошёл вперёд, сделал круг и вернулся, он стоял ровно надо мной, над моей головой, готовый в любой момент спрыгнуть, спикировать вниз, точно голодный ястреб. – Хотела, – он повторил мою реплику, ту, что я сказала ему аккурат после нашей первой встречи. – Можешь убегать. Можешь попытаться убежать, моя Ласточка. Мне это понравится, – проговорил он низким, пробирающим до самых костей голосом. – Я люблю поиграть перед обедом. Когда крышка люка, ведущего на чердак, отворилась, когда она громко ударилась о ближайшую стену, я ринулась вперёд, к двери. Половицы снова завизжали под моими ногами, босые ступни заскользили, точно по натертому воском паркету. Даже зная, что выигрываю всего пару минут, я все же дала себе волю, услышала совет Эредина и побежала прочь, к мнимому спасению. Должно быть, тварь действительно хотела поиграть, ведь дверь не захлопнулась передо мною. Я побежала по коридору, не зная, куда повернуть, не зная, в какую из комнат вбежать, пытаясь укрыться от существа и его гнева. В спальню к Йеннифэр? В ванную, так похожую на песчаный пляж где-то в Зеррикании? Раздумывая над планом отступления, я оглянулась назад, и зря. Эредин стоял там, в дверях, и глаза его недобро светились ярко-зелёным пламенем. Если ад и существует, если не все, что ждет нас после смерти – это пустота, то именно так он и должен был выглядеть, ад – в глазах Эредина. Когда я все же попыталась двинуться к лестнице, лодыжку мою опутало что-то. Холодное, тяжёлое... Будто цепь. Она и была, цепь, материализовавшаяся из воздуха. Опустив взгляд, я тихо пискнула, и существо снова рассмеялось где-то впереди, там, у двери в мою комнату-ловушку. Голос Эредина стал низким, режущим слух, голос его будто... Раздвоился? Будто он говорил напополам с кем-то другим или создавал эхо, эхо, приходящее из других миров в наш. – Я предупреждал, что тебе не понравится твоё наказание, Цири. Но я все же буду чуть более сдержан, чем хотел бы. Ты ценишь мое великодушие? – Оставь меня в покое! – закричала я, упав вперёд, на живот, пытаясь уползти от существа. – Отправляйся обратно! Отправляйся в темноту, слышишь? Там тебе самое место! Оставь меня в покое! – Нет, – тварь говорила все также тихо, тем же утробным голосом, похожим на слияние двух тонов. – Покой – это так скучно, ты даже представить себе не можешь, – он схватил меня за руку своими холодными длинными пальцами. – Тебе нужно немного дисциплины. Мне нужно, чтобы ты исчез. Ярость заняла меня, она мешалась со страхом, с ужасом перед неизвестностью. Я принялась кататься из стороны в сторону, пытаясь вырваться из хватки этих холодных рук, но все тщетно, Эредин был гораздо сильнее меня. Оставалось только одно – молиться, просить ещё одно сверхъестественное существо спасти меня, вытащить из лап чудовища. Эредин поволок меня назад, обратно в мою комнату, а я все пыталась зацепиться за ковёр или порожек перед входом, пальцами царапала идеальное черное дерево паркета, за которое Йен выложила целое состояние. Ничего не вышло, существо добилось своего. Эредин поднял меня, как дитя поднимает не самую свою любимую игрушку, а после бросил на кровать. Мягкий матрас качнулся под моим весом, подушка смягчила падение, и нос мой остался цел в этот раз, на лбу не расцвел синяк. Но вот руки... Ими я больше не могла двигать. Что-то будто держало их по обе стороны от моего вытянутого по струнке тела, я не могла шевельнуться, только дышать, медленно набирая в лёгкие воздух. Я попыталась вновь потребовать выпустить меня, излить на голову твари свой гнев, но замерла. Хватая воздух, я не могла понять, в чем именно дело, что происходит. Я умираю? Так приходит смерть? С губ, разомкнутых в жалкой попытке, не сорвалось ни единого звука, ничего не произошло, в комнате царила тишина. Я вновь попыталась подать голос, но тщетно, сколько бы сил я не вкладывала, сколько стараний... Ничего. Результатом служило только молчание. Существо засмеялось, почувствовало мое смятение. Эредин веселился, руки его блуждали по моим джинсам, а я не знала, каким будет следующий шаг. Если бы мои ладони были свободны, я схватилась бы за собственное горло, лишь бы точно знать, что голова моя не отделена от тела. – Не хочу, чтобы ты кричала слишком громко, – пояснила тварь, просовывая руку мне под живот, заставляя меня приподняться. – Знаешь, я бы вообще не хотел, чтобы ты кричала. Сегодня придется помолчать, – вдруг осознала тварь. Он... Он уложил меня себе на колени, и эти холодные лапы прошлись по моей спине вверх, двигаясь от поясницы. Я закусила губу, не в силах подать голос, не в силах выразить свою злость. Ноги не двигались, руки – тоже, я могла только смириться с происходящим и ждать конца. Наверное, и хорошо, что голос у меня отобрали. Я не знаю, проклинала бы я Эредина или молила о прощении в этот миг. – Знаешь, как в мою бытность наказывали непослушных детей? Розгами, – холодно поведала тварь. – Они были такими тугими, такими колючими, что после десяти ударов, Цири, снимали с задницы тонкий слой кожи. Заживало пару недель. Тебе так повезло, что я не настроен пускать кровь. Но он был настроен причинять страдания, унижать меня всеми доступными способами. Тварь задумалась, пальцы ее оказались под поясом моих джинсов, Эредин ждал чего-то… Он передумал в последний момент, не стал стягивать мои штаны. Нужно ли сказать «спасибо»? Эредин опустил ладонь на мои ягодицы, и с губ моих снова не сорвалось ни единого звука. Боль обожгла кожу, выбила из глаз слякоть, но осталась внутри, невысказанной, отчаянно громкой. Он шлепнул меня, лишь слегка сдержав силу. – Сейчас будет больнее, – произнесла тварь тише, и в голосе её не было и намёка на веселье. – Лучше расслабься, Зираэль. Ты это заслужила. Он ударил снова, а затем ещё раз, ещё и ещё, а я не могла кричать. Эредин мягко погладил меня по волосам, прервался, прошептал что-то, но я не услышала, в ушах слишком громко стучал пульс. Я постаралась послушать его, расслабиться, и следующие удары не приносили тех мук, что прежде. Когда существо ударило снова, я смогла всхлипнуть, и сама до того удивилась этому звуку, что смолчала в следующий раз. Боль обжигала меня опять и опять, шлепки становились то сильнее, то слабее, и я перестала считать на десятом. Даже когда тварь закончила, когда она не убрала ладони с моих покрасневших ягодиц, я не произнесла ни слова, не дерзнула заговорить. Лежа на холодных коленях твари, чувствуя, как стыд мешается с отчаянием, как котел чувств закипает, я принялась хлюпать носом. Эредин сидел вот так, и его рука казалась мне приятно-холодной, мне так хотелось, чтобы он не убирал её никогда-никогда. Нет, не потому, что я внезапно прониклась к существу из другого мира любовью. Просто прохладная кожа притупляла боль. – Вот так. Хватит… Хватит на сегодня, – оно будто говорило это не мне, а для себя единственного. – Подумай о том, как ты себя ведёшь, Зираэль, подумай, как ты непослушна, как неблагодарна, – произнёс он, явно с большим трудом убирая руку от моего тела. – Можешь кричать, я для этого вернул твой голос. Тварь растворилась в воздухе, а я опустилась на матрас, так и не подняв головы с подушки.