Свобода на улицах Готэма

Легкий летящий шаг эхом отдается от близко стоящих домов Готэмских трущоб. Низкое ночное небо, еще не подернутое отблеском приближающегося рассвета, кажется еще сильнее отражает звук, словно он долетает до него и падает вниз рикошетом. Сегодня Джокер вышел погулять один, каким-то неуловимым движением ускользнув от телохранителей и растворившись в ночной темноте. Его шаг быстр, но нетороплив. Он почти танцует на ходу под вечно звучащую в его голове музыку. Вокруг - никого. Жильцы этого района сейчас либо спят - в домах или в барах, либо ушли искать себе добычу на более богатых и состоятельных городских улицах - здесь им нечего искать, не на что надеяться, не на кого охотиться. Редкие фонари выхватывают кусочки разбитого нищетой мира. Остальное тонет во мраке, неверно растворяясь на границе прежде чем исчезнуть в темноте. Но Джокер хорошо знает дорогу. Он может пройти здесь в абсолютной темноте и с завязанными глазами. А сейчас ему вполне хватает подрагивающих всплесков света, чтобы следовать по своему пути за слышимыми только ему одному музыкальными вспышками. Он ненадолго замирает под одним фонарем, рассматривая обрывок принесенной сюда откуда-то из далекого сейчас центра газеты. С единственной уцелевшей главной страницы на него смотрит он сам - еще в аркхэмской робе, склонивший голову чуть на бок и широко улыбающийся в наставленную на него камеру. Но в глубине глаз прячется невысказанная тогда боль - он высказал ее много позже и те, кто слышал его, больше не услышат ничего другого. Заголовок двухнедельной давности гласит - "Очередной побег из лечебницы Аркхэм! Джокер снова на свободе!" Текста нет - только фото и заголовок смогли добраться до этого укромного уголка. Джокер улыбается самому себе, на мгновения растворяясь в воспоминаниях, сливаясь с их хлынувшим на него потоком, давится смешком и, крутанувшись на каблуках и взмахнув руками, отворачивается от подхваченного ветром обрывка и продолжает свой путь. Смех, подступивший к губам, теперь слегка покалывал изнутри, продолжая растягивать губы в улыбке. Джокер не сопротивлялся - он знал, что это бесполезно, что теперь уже поздно пытаться загнать смех обратно, что он будет опасно перекатываться на грани, пока не сорвется - раньше или позже - чтобы отправиться в свое путешествие по Готэму уже без него. Почти дойдя до конца квартала, Джокер остановился перед одной из дверей, ничем не отличающейся от соседних. Постоял, покачиваясь с пяток на носки и обратно, интуитивно улавливая момент, когда нужно качнуться в другую сторону, чтобы не дать смеху выплеснуться сквозь плотно сжатые губы. Немного нервно дернул уголком губ в ответ на какие-то обрывки мыслей, словно паутиной наложившиеся на его сознание, опутавшие, обнявшие и в следующее мгновение уже исчезнувшие, истончившиеся до небытия, не оставившие после себя ничего - ни отзвука, ни следа, ни крупицы памяти. Мигнув, Джокер вернулся в привычный окружающий мир, дернул ручку двери и летящим танцующим движением просочился сквозь нее, резко закрыв за собой, словно надеясь оставить за ней преследовавшие его смешинки. Быстро, но совершенно бесшумно поднялся он по лестнице на последний этаж, никем не замеченный в этот поздний час, стараясь не касаться ни захватанных перил, ни обшарпанных, забрызганных чем-то стен. Здесь уже не было так тихо, как на улице. Из-за некоторых дверей доносился шум работающих телевизоров - новости, лозунги политиков, откровенные звуки порнофильмов - редкие пьяные голоса, приглушенные семейные ссоры. Джокер не вслушивался в эту какофонию, стремительно протекая сквозь нее, но эти звуки вызвали из сознания смутный образ, который приближался по мере подъема по ступенькам, и у двери они остановились уже вдвоем. "Радость?" "Зачем ты здесь? Зачем мы здесь?" "Ты знаешь," - рука крепче сжала рукоять маленького, многим казавшегося игрушечным револьвера. Кажется, что когда обладатель нажмет на спусковой крючок, из дула вылетит не пуля, а что-то совершенно безобидное, но кто знает, как оно будет в этот раз - возможно, что совсем никто на всем свете. "Нет," - но сознание Джокера коснулось сознания Артура, за доли секунды делясь информацией о долгих поисках человека, сидевшего у телевизора по ту сторону запертой двери, о новости, что его удалось найти, о всем его плане - придти сюда одному и убить, уничтожить, отомстить за них, за него. В какой-то момент довольные как у кота, уже готовящегося к прыжку на легкую добычу, зеленые глаза заглянули в удивленные серые, отразившись от них и заставляя глаза замершего у дверей человека начать переливаться из одного цвета в другой и обратно. Если бы кто-то посторонний увидел это зрелище сейчас, решил бы что перепил, или что перед ним стоит чудовище, с интересом смотрящее внутрь себя, сотрясающееся от беззвучного пока смеха и с постоянно меняющимся цветом глаз. Но зрителей здесь и сейчас не было. "Я против," - справившись с обрушившейся на него информацией, ответил Артур, не отводя взгляд от зеленых смеющихся глаз. - "Отец был бы против, чтобы мы убивали." "Ты серьезно? Я специально приказал выследить его, сам пришел сюда, чтобы доставить тебе эту радость, Радость," - усмешка Джокера стала шире, и в том, реальном, мире смех начал обретать свой привычный безумный отзвук, хотя пока еще и очень тихий. - "Мы убьем его здесь. Сегодня. Вдвоем или я один." "Нет." "Ты же хочешь его убить. Хочешь отомстить за нее, за себя, за все то, что было с вами. Я тоже этого хочу." "Нет." "Он недостоин даже той жалкой жизни, которую он влачит в этом заброшенном уголке нашего Готэма. Он как старая крыса, которая забилась в щель, чтобы спокойно умереть, после всего того, что натворила за свою жизнь." "Я простил его, как простил и ее." "А я нет!" Джокер вышиб хлипкую дверь ударом ноги. Смех ворвался в комнату впереди него, разбудив развалившегося на диване мужчину, заставив его неуклюже вскочить на ноги и повернуться к ворвавшемуся внутрь красной бабочкой Джокеру. Мужчина успел увидеть направленный прямо ему в лицо револьвер, успел рассмотреть остановившегося перед ним преступного Принца, о котором сегодня столько говорили в новостях в связи с целым рядом прогремевших на разных окраинах Готэма взрывов, с тем самым ужасом уловил постоянную, хотя и замедлившуюся во время внутренней борьбы смену цвета глаз, наполненных сейчас смесью злости, боли, отчаянья и ненависти. В самый последний момент, перед тем, как палец твердо нажал на курок, поборов наконец сопротивление, мужчина предсмертным взглядом, который видит все в замедленном времени и подмечает неразличимые никому другому детали, осознал, кто перед ним, узнал в нем ту паутинку почти неуловимых в Джокере, но различимых в Артуре черт, и понял, кто пришел за ним. Что он испытал тогда, о чем подумал в последнее мгновение - никто не узнает. Джокер, насладившись прозвучавшим выстрелом, развернулся и легко выскользнул за дверь. Замерший было подъезд наполнился эхом безумно веселого смеха, улетевшего далеко вперед стремительно летящего по ступеням вниз Джокера. "Мы сделали это, Радость! Я сделал это для тебя!" - сознание Джокера с удивительной нежностью, словно дорогую фарфоровую куклу, окутало сжавшееся сознание Артура, который сам не мог понять плачет он сейчас от жалости к оставшемуся наверху мужчине, от боли от нахлынувших воспоминаний о матери, которые сейчас роем осколков кружились на его головой, или от облегчения, что Джокер все-таки победил в их сегодняшнем противостоянии, или от тайной радости, в которой не признаешься даже самому себе, что он сделал это ради него. Несколькими минутами позже преступный Принц Готэма уже скользил по улицам между домами, легко находя дорогу к тому убежищу, где после сегодняшнего развлечения отдыхали его ребята. Слезы уже успокоившегося Артура принесли и ему неожиданное облегчение, подтверждающее, что он был прав сегодня, как и всегда. Его счастливый смех, смешиваясь с этом шагов, летел впереди, как глашатай, заставляя мелких преступников прятаться, потому что никто из них не хотел связываться с Джокером. "Спасибо," - беззвучно пронеслась в голове благодарность обоих сознаний, которые были настолько поглощены сейчас друг другом и чувством какой-то болезненной эйфории, что не заметили мелькнувшую на крыше летучемышиную тень.