положи свою ладонь мне на сердце

      Закончив чтение и обсуждение французской поэзии, Майлс выдохнул почти с облегчением; этот день его явно утомил уже, нависнув на плечах тяжестью. Ему хотелось уйти, покинуть комнату и затеряться где-то в садовом лабиринте, отпустив утомительные мысли, застрявшие в его голове будто занозы. Еще ему хотелось потерять из виду гувернантку, так назойливо маячащую всё ещё перед глазами, вот только это вряд было возможным.       По завершению занятия, она ещё на несколько мгновений задержала Бориса в дверях Читального зала, на что Майлс лишь раздраженно шикнул, и послала Флору переодеваться к ужину, спешно покинув кабинет.       — Видишь, было не так уж и плохо, — Борис потянулся и улыбнулся слегка болезненно, будто забыв, что его спина в неважной форме и ноет синяками, а Майлс лишь пожал плечами — ему нечего было ответить брату.       — Пойдёшь со мной? — похлопав ладонями по карманам брюк и выудив отцовский портсигар с гравюрой, Борис поднял взгляд исподлобья и заискивающе ухмыльнулся. — Думаю, нам нужно немного расслабиться, не находишь?       Майлсу было тяжело не согласиться — этот день был скоплением досадливой нервозности, тревоги и отголосков недовольства, бурлящих в горле, и уж что, а расслабиться, наконец, не помешало бы. Оттого он последовал по узким коридорам усадьбы за Борисом, даже особо не раздумывая, вполуха слушая его разговоры ни о чем и даже изредка их поддерживая.       Борис редко курил в пределах дома; Майлсу трудно было понять причину, но она и не особо его волновала, возможно, что ему и дела до этого не было, пока мысль сама настойчиво не постучалась, как это было сейчас. И, наверное, он хотел спросить брата об этом, но медлил, находя вопрос абсурдным, а уж каким, но абсурдным Майлс казаться не хотел, даже перед братом.       Они завернули в ещё один коридор, стены которого украшала цветочная роспись в тёмных, под стать этой части дома, тонах, и спустя пару мгновений оказались в светлой, необычайно светлой оранжерее. Майлсу, хотя, здесь никогда не нравилось, в отличие от Флоры, которая часто здесь играла, и Бориса, предпочитающего тушить окурки в поильнях для птиц. Майлсу всегда казалось, что здесь пахло сыростью, этим резким запахом сорванной травы и застоялой воды — как будто их садовник забывал про оранжерею, возясь в саду, и здесь медленно все чахло, по крайней мере, запах уж точно, если не сами цветы и растения.       — Ты точно в порядке? Ты сегодня слишком молчаливый, — Борис притормозил у самой ближайшей птичьей поильни, выполненной в виде древнегреческой вазы, и обернулся к брату, выглядя внезапно почти так же, как этим утром на занятие по верховой езде — хмуро-взволнованным. — Он ещё что-то сделал?       — Нет, всё нормально, — отвернувшись в сторону и поймав взглядом порхающего над куполом оранжереи кенара, качнул головой младший. — Просто очень жарко.       Тот ураган мыслей, который побудил вопрос Бориса, утих почти мгновенно — ощущение ладоней брата и Квинта на своих коленях прошло, едва он вернулся в поместье, но оно и осталось, только вовсе не на коже, а где-то под ней, какое-то обжигающе горячее, какое-то неприятное чувство. И оттого Майлс отгонял мысли, затирал их другими, и старался не думать.       Из этого тягучего водоворота тяжелых и давящих, таких же жарких и удушающих раздумий Майлса вырвал Борис, нагло плеснувший ему в лицо водой, которую почерпнул из поильни. Это было настолько неожиданно, что юный Майлс несколько мгновений даже не мог понять, что произошло, пока громкий, каркающий смех брата, разносящийся по оранжерее и отскакивающий от витражных стёкол, не привёл его в чувство.       — Ну как, уже не так жарко?       — Ненавижу тебя, — деланно оскорбленно заключил младший, когда ему едва ли повезло отплатить той же монетой — Борис то ловко уклонялся от попыток брата плеснуть в него водой, то стенал на боль в спине, что Майлсу оставалось лишь сдаться.       — Говори это почаще, может сам в это поверишь, — усмехнулся старший, вернувшись, наконец, к облюбованной поильне и доставая сигарету.       Майлс в ответ ничего не сказал, вместо этого вытирая капающую с челки воду и бросая короткие взгляды на брата, зажигающего спичку и подносящего её к зажатой в зубах сигарете.       Майлс не был из тех, кто считал процесс курения элегантным или завораживающим, ему не нравилось почти все в этом действии, кроме, пожалуй, того короткого момента зажжения спичкой сигареты. В этом была какая-то своя особенность, потому что и Квинт, и Борис делали это по-разному, каждый в своей манере, то закрывая огонёк от ветра пальцами, то отворачиваясь вовсе. Тонкие пальцы Бориса придавали этому некоторый шарм, но даже так Майлс не считал это каким-то произведением искусства — насмотрелся в достаточной мере на брата, что уже не мог смотреть.       — Дай мне, — Майлс поддался вперёд, опершись на поильню, а Борис, довольно усмехнувшись, поднёс сигарету к его губам. — И все же это отвратительный табак.       Майлс не курил много; одной затяжки ему вполне хватало всегда, но сейчас он сделал две, удерживая за запястье руку Бориса у своих губ. Старший не показал виду, но едва заметно нахмурился на это, а сам Майлс кашлянул пару раз и отвернулся.       — Чем хочешь заняться до ужина? — пробыв пару мгновений в тишине, спросил все же Борис. — Флора говорила, что нашла шахматы в одной из комнат.       — Это скучно.       — Каждый уважающий себя джентльмен…       —… должен уметь играть в шахматы, я знаю, — Майлс улыбнулся на спародированные слова миссис Гроуз и пожал плечами. — Последний раз в настольные игры мы играли зимой, когда была буря.       — Было весело же, — Борис ностальгирующе улыбнулся.       — Было весело, потому что дядя Дуглас был с нами. А он жульничал.       — В этот раз я могу жульничать вместо него, — Борис затянулся в последний раз и утопил окурок в поильне, на что Майлс в пренебрежении скривился.       — Если будешь жульничать, получишь в глаз, — закатывая промокший рукав рубашки, елейно улыбнулся младший.       — Ох, мастер Майлс, что с вашим внешним видом! — голос миссис Гроуз, граничащий в контрасте со строгостью и заботой, разнесся по оранжерее внезапно слишком громко, отчего оба брата вздрогнули, но тут же расслабились.       Охотничий кабинет, где устроились братья Фэйрчайлд после настоятельной рекомендации экономки переодеться, был почти что душным. Он располагался на первом этаже с южной стороны и имел лишь одно небольшое окошко, которое не было источником ни света, ни, увы, достаточного потока воздуха. Будучи ребёнком, немногим старше Флоры, Майлс часто задавался вопросом, зачем вообще оно здесь, но со временем привык настолько, что растерял интерес.       Закупоренная духотой комната, хотя, нравилась Майлсу — в ней ощущалась некая мужественность, и, как всегда казалось юноше, отголосок присутствия отца. Возможно, дело было в портретах — тот, что висел над камином, изображал старшее поколение Фэйрчайлдов, Дугласа с братом, стоящих в охотничьих мундирах и с ружьями, а на дальнем, у книжного шкафа, был изображён глава семейства, Чарльз Эмери Фэйрчайлд. Майлс плохо знал дедушку, возможно и не знал толком, а видел лишь мельком на похоронах родителей, но не помнил ничего о нем. То немногое, что он знал, почерпнул из рассказов дяди, но и тот не особо много говорил об отце, чтобы племянники могли узнать его больше, чем о нем говорили портреты.       Ещё обитые деревом стены украшали гобелены с разными этапами охоты, на которые Майлс с Борисом в детстве сочиняли истории, а позже пересказывали их Флоре, сидя вечерами у камина. Здесь был и игральный стол, где сейчас и устроились братья, расставив найденные младшей сестрой шахматные фигуры на доске. Никто из них не горел особым желанием играть, но, за неимением лучшего занятия, им оставалось лишь это.       Борис, хотя, своего недовольства не показывал; он, как истинный джентльмен, воспитанный с присущей мужчинам долей азарта, воспринимал шахматы не более чем игрой, сродни карточным, уже более взрослым, и настольным, в которые ещё предпочитала играть Флора. Майлс мог бы разделить его мнение; он отменно играл и, бывало, одерживал победу в игре с дядей, но для него игра была в достаточной мере скучной, отчего он и бросал сразу после первой победной партии.       Сейчас Майлс тоже скучал; Борис больше разглагольствовал о великолепии охоты при королевских дворах — обо всем том, что почерпнул в книгах, а Флора, устроившись в кресле напротив незажженного камина, внимательно его слушала, поглядывая на картины и гобелены.       Глядя на своего ферзя, стоящего не в особо выгодной позиции, Майлс уже выстроил примерный план победы этой игры, когда в Охотничий кабинет вошла гувернантка.       Мисс Джессел стучала, как полагает воспитанной леди, если комната была уже занята, и на ее стук обернулись все трое, а Флора ещё к тому же и подскочила со своего места, бросившись к гувернантке и за руку заводя её вглубь кабинета.       — Надеюсь, я вас не потревожила, — особых волнений на этот счёт в тоне ее голоса не было, и Майлс едва ли уделил ей своё внимание, чего нельзя было сказать о Борисе, который поддержать разговор с мисс Джессел старался при любом подвернувшимся случае. Это было элементом воспитания, которое им прививал дядя Дуглас в те редкие моменты, когда приезжал в Блай, своеобразный джентельменский такт, которому, увы, Майлс редко следовал в отношении их гувернантки.       Придвинув стул к их игральному столу, мисс Джессел элегантно присела и расправила складки на своём платье из светлого шёлка. Она была красива, возможно, красивее двух предшествующих ей гувернанток, и, без сомнений, Майлс понимал, что внимание Бориса к ней, о котором тот в шуточной манере рассказывал, когда они втроём с Квинтом возвращались из таверн, имело место быть. И, наверное, он сам должен был бы обращать внимание на показавшиеся из-под платья ситцевые гольфы или пару незастегнутых на крючки пуговиц, уже не говоря о том единственном разе, когда она в одной ночной сорочке, с волосами, плавными кудрями распущенными по плечам, выходила из покоев Флоры, которой приснился кошмар. Майлс не мог спорить, мисс Джессел была красива, но что-то в ней было не так, что не давало ему быть таким же очарованным ею, каким был брат.       — Вы играете в шахматы? — Борис спросил гувернантку легким тоном, бездумно, как показалось Майлсу, сдвигая одну из своих пешек.       — Боюсь, что я не так хороша в этом — весь мой опыт заключается в наблюдении за игрой отца, вашего дяди и вас самих.       Ее улыбка была мягкой, а в отсвете зажженных ламп она казалась ещё и чарующе тёплой, отчего Майлс поспешил отвести взгляд — ощущение, какое было сегодня в коридоре, когда он чувствовал на себе ее взгляд, внезапно вернулось и засосало под ложечкой.       — Ты хорошо играешь, Борис? — участливо спросила она, кивнув на шахматы.       — Майлс — лучший в этом, он всегда выигрывает, — не без гордости за брата, сказал старший, хоть и скорчил оскорбленную мину.       — Тогда, пожалуй, играть против него не самое мудрое решение, — она улыбнулась им обоим, но вставать из-за стола не спешила, отчего Майлс поднялся сам.       — Сыграйте, уверен, Борис вам поддастся. Он часто так делает.       Поймав озадаченный взгляд брата, Майлс лишь пожал плечами на его немой вопрос и поспешил отойти в другой конец кабинета, к книжной полке, чтобы занять себя чем-то. Он, признаться, не был уверен в своём решении, ему было бы куда проще, не приди к ним сейчас Джессел, но она пришла, и сейчас уже что-то менять не было смысла.       Он устроился рядом с Флорой, непоседливо ерзающей в большом хозяйском кресле, и принялся перелистывать сборник записок охотников со всего света. Он правда старался вчитываться, но непринуждённая беседа мисс Джессел и Бориса об изысканности правильной охоты, отвлекала его и раздражала, будто надоедливая мошка, которая никак не может улететь прочь.       — Это, конечно, красиво, но мне жалко животных, — проговорила Флора, опершись на плечо Майлса и погладив пальчиком изображение подстреленной лани.       — Кажется, барашка, что у нас на ужин сегодня, ты особо не жалела, — Майлс улыбнулся ей насмешливо, дергая за прядку волос, на что сестра лишь хихикнула.       — Это другое!       — Вы уже были на охоте? Ваш дядя водил вас? — спросила гувернантка, посмотрев сначала на старшего юношу, а затем на младшего. — Для молодых людей охота занимает не менее важное место в воспитании.       — Нет, — Борис качнул головой, передвигая по доске коня, — он обещал со следующим приездом, но пока он не приезжал. Хотя в детстве я несколько раз встречал его, когда он возвращался с неё.       Майлс не знал об этом; он никогда не видел, как дядя Дуглас возвращался с охоты, лишь слушал его истории о ней и смотрел на добычу, которую мужчина приносил. И оттого он мог лишь представлять, какая картина открывалась брату.       — Уверена, когда он приедет, вы обязательно вместе отправитесь на охоту, — мисс Джессел мягко коснулась руки Бориса в поддерживающем жесте, быстром и легком, как и подобает молодым леди, а Майлс будто споткнулся об это прикосновение. Оно словно осталось ожогом на его собственной коже, хоть он и сидел почти в другом углу кабинета, и пусть оно не было неправильным или слишком дерзким, оно будто царапнуло Майлса.       И его мысли вновь вернулись к тем гнетущим думам, где мисс Джессел вовсе не непорочна, несмотря на свой внешний облик святой Девы Марии, молитвы к которой она давала им читать по воскресеньям, но наоборот. К мыслям о том, что она подобна яблоку, спела и румяна, но с той толикой гнилой порочности, проскальзывающей во взгляде из-под полуприкрытых ресниц, в этих не застегнутых на крючки пуговицах на платье, в позе, где подол ее платья не прикрывает ее лодыжки, а ситцевые гольфы побуждают к странного рода мыслям.       И Майлсу до ломоты в груди хотелось в ту же секунду вырвать Бориса из-под ее чар, потому что внезапно Майлс понимал чуточку больше брата о том, что происходило, но он едва ли что-то мог, не выглядя при этом неразумно.       — Вряд ли по приезду его будет интересовать охота сильнее, чем выпивка и наши молоденькие служанки, — Майлс поднялся с кресла, оставив сестре книгу, и подошёл к столу, осматривая происходящее на доске. — Тебе не надоело поддаваться?       Младший глянул на откинувшегося на спинку стула Бориса, растягивающего губы в усмешке, убрал одну руку в карман брюк и сдвинул ферзя брата к чужому королю.       — Шах и мат, — произнёс он. — Кажется, мисс Джессел, для этой игры вам нужно чуть больше внимательности.       — И, возможно, хороший учитель, — она приторно сладко ему улыбнулась, той самой улыбкой, которой ей удавалось очаровать Бориса и Питера, и которой с таким упорством старался не поддаваться юный Майлс.       — Возможно, — он кивнул ей с не менее медовой улыбкой, словно соглашаясь поддержать эту игру, и коснулся запястья брата, точно в том месте, где минутой ранее была рука гувернантки. — Идем, ужин уже должны были подать.