Бездна

Светало. Первые солнечные лучи, показавшись из-за гор, лизнули острые крыши башен замка и постепенно спускались вниз, заливая все вокруг мягким утренним светом. Черное, еще не отошедшее после долгой ночи, небо начало приобретать приятный фиолетовый оттенок, а последние звезды стали быстро угасать под натиском грядущего дня. Солнце, необыкновенно мерцающее голубым, почти поднялось над мрачными горами и уже схватило в свои жаркие объятия балкон спальни. Прошла еще минута, и свет побежал широкой полоской через проем внутрь комнаты, отгоняя сырой мрак. Наконец он упал на мои босые ступни и устремился дальше по вытянутым вперед ногам. Я сидела на пронзительно ледяном полу, прислонившись спиной к такой же ледяной стене, и смотрела на балкон, выход куда был как раз напротив меня. Рассвело. Солнечные лучи ласково коснулись моего бледного лица, и мне пришлось зажмуриться, чтобы привыкнуть к свету после кромешной тьмы. Бледно-голубое светило междумирья полностью показалось из-за гор вдали и начало свой долгий путь по небосклону, а я, неспешно разлепив веки, откинула голову назад, прислоняясь затылком к твердому камню. Это был уже третий рассвет, которым мне удалось насладиться после возвращения домой, и это был уже третий раз, когда я восхищенно смотрела на эту поразительную красоту, на некоторое время способную дать мне столь желанное забвение. Конечно, я встречала новый день в междумирье и ранее, но только эти последние три дня заставили меня встрепенуться. Причина крылась в том, что прежде солнце, едва показавшись над горизонтом, исчезало в плотной, непробиваемой пелене туч, а сейчас оно плавно катилось по ясному небу, на котором не было ни облачка. Междумирье изменилось. Изменилось за одну ночь. Мое внезапное, как гром ранней весной, осознание собственной глупости подарило мне корону, а Эфиг — долгожданное возвращение к жизни. Мир расцвел, но не так, как обычно цветут прекрасные растения — о, нет, он распустился подобно ледяной розе. Вокруг по-прежнему были бескрайние снега, ветер был колюч и жесток, однако небо, о, это дивное небо, было безмятежно и чисто, как будто все те тучи являлись горьким напоминанием междумирью о том, что у него нет хозяина. А теперь все изменилось. Хозяйка вернулась, и королевство подарило ей свою верность до конца, при этом исцелив ее израненное тело. Но душу своей хозяйки Эфиг не в силах исцелить. Увы. Она теперь вечно обречена на боль. Проспав всю ночь после побега из Асгарда, я проснулась на рассвете и поняла, что мои травмы ничуть меня не беспокоят. Ссадины, гематомы и рана на боку исчезли, не оставив на коже ни одного напоминания о себе. Я была полна сил, пожалуй, как никогда прежде, и это могло бы меня повергнуть в невероятную радость и безудержную эйфорию, если бы все эти увечья появились во время борьбы за правое дело… А я-то хорошо помнила, как они были получены. На протяжении всех трех дней пребывания в родном замке мне не удалось покинуть свои покои: что-то мешало, и это что-то плотно засело в моей голове. Сначала я неустанно кружила по спальне, пытаясь отмахнуться от различных мыслей, наводнивших разум, словно от назойливых мух, но чем больше я старалась, тем сильнее они впивались острыми когтями в мое сознание. Затем ноги устали, и я, рухнув на постель, чтобы передохнуть от слишком долгого хождения, зарыдала. Горько, во весь голос, ничуть не сдерживаясь, истошно крича до хрипоты. Слезы буйными реками неслись по щекам, пропитывая своей влагой подушку, в которую я уткнулась лицом, дабы Эдан не услышал моих рыданий. Но кого я обманываю? Он все прекрасно слышал, все до последнего всхлипа, и, слава Хели, что он не пришел ко мне тогда… Если бы я встретилась взглядом с теми теплыми глазами цвета расплавленного золота, я бы в тот же момент схватила кинжал и воткнула его в свое похабное сердце, что едва бьется в моей проклятой груди. О, если бы я увидела, как полон его взор жалости и сострадания, я бы сразу выцарапала себе глаза, чтобы прозябать в вечном мраке, где мне и место. Ох, Хель, как же хорошо, что он не пришел… Все эти три дня мой верный дракон провел в ожидании у врат замка, понимая, что нужно время. Увы, дождаться меня ему не удастся: мне и вечности не хватит, чтобы простить себя. Проведя кое-как ночь, на следующий, второй, день я попыталась отвлечь себя чтением, но из этого ничего хорошего не вышло. Я часами читала одну и ту же строчку, никак не понимая ее смысл, потому что раз за разом мои мысли возвращались к прошедшим событиям, и в какой-то момент я швырнула книгу в сторону, сдавшись своей немощи. Трудно было осознать, когда ноги меня подняли и опять понесли по комнате, как будто желая мне успокоиться. Однако бессмысленная ходьба никак не помогала, а лишь только усугубляла и так слишком шаткое положение. Не знаю, сколько времени прошло, но в один момент что-то щелкнуло в моей голове, и я остановилась. Нервно проведя рукой по лицу, я подняла глаза с пола и встретилась со своим отражением в зеркале. Мои губы вдруг задрожали, рука уже сжимала ледяной кинжал, а внутри меня постепенно разгорался пожар из жгучей ненависти и лютой злобы. Спустя мгновение оружие оказалось точно по середине лица моего отражения — зеркало, издав тончайший писк, полностью покрылось паутинкой разломов и трещин, что шли прямо из кинжала. Я не желала видеть себя. Мне было противно собственное лицо. Будь моя воля, я бы разбила все зеркала, что только есть во всех мирах, дабы не встретиться со своими же глазами снова. После совершенного я осела на пол, словно лишившись в один момент всех сил, а затем вообще растянулась на холодном камне. Обняв себя руками, я свернулась калачиком и попыталась не заплакать, однако… слезы непроизвольно потекли из глаз. Я зажмурилась, поджав губы, и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Легкие плавно расширились, принимая в себя холодный воздух комнаты, и совершенно неожиданно сжались, заставив меня захрипеть. Я постаралась вдохнуть снова, но ничего не получилось: какой-то ком встал поперек трахеи, не давая мне дышать. Паника захлестнула меня с головой, и я, испуганно распахнув глаза, мокрые от слез, судорожно хватала воздух ртом, но из моего горла выходили лишь жуткие хрипы. Сердце пропустило несколько ударов, что и так были редки для него, и я ощутила, как комната вокруг меня стала плыть. Силы мгновенно исчезли, как и все мысли в голове, и я провалилась в вязкую, тягучую тьму, потеряв сознание. Я проснулась, когда не было ни малейшего намека на начало нового дня. Глаза быстро привыкли к мраку, и я с тяжким стоном села и потерла виски. Плечо, на котором я лежала, онемело, и пришлось его размять, чтобы вернуть прежнюю чувствительность. Я встряхнула головой, приводя ее в порядок, и оглядела комнату: все осталось неизменным, даже ледяной кинжал, торчащий из зеркала, не исчез. Постепенно в разуме всплывали ужасающие картинки прошедшего вечера, и мне оставалось лишь удивиться тому, как я только не померла. Ноги еще были ватными после крепкого сна, и я неторопливо отползла к стене, решив пока не подниматься. Едва мне удалось оказаться там, первые лучи восходящего солнца начали показываться из-за гор. Так и был встречен третий рассвет. Свет, холодный и мягкий, заполнил мои покои полностью, и я медленно встала с пола, заодно поправляя темно-синюю шелковую рубашку и серые штаны свободного кроя, что были сшиты из хлопка. Прошлепав босыми ногами по ледяному полу, я приблизилась к столику, находившемуся практически в центре комнаты, и села за него — на столешнице, сделанной из прозрачного стекла, отливающего голубым, появились различные блюда. Что ж, мир всеми способами заботился обо мне, и такие завтраки не были исключением. Я охотно принялась есть, потому что чувство голода, слава Хели, вернулось, и это, если честно, делало меня живой. Поглощение сваренных вкрутую яиц и поджаренного до золотой корочки мяса отвлекло мой разум от жестокой реальности хотя бы на полчаса, и, когда желудок был полностью заполнен теплом и ощущением сытости, я откинулась на спинку кресла и блаженно улыбнулась, даже не осознав это в полной мере. Ненужные тарелки исчезли, и остались лишь фрукты и графин с водой. Оглядев опустевший столик, я поймала себя на мысли, что хочу кофе. Горячего, горького, ароматного, с корицей и молоком. В голове зашевелилась заманчивая идея отправиться за этим чудесным напитком, и я, быстро встав, направилась к зеркалу, словно ничего раньше и не было, и сразу остановилась, увидев свое разбитое отражение. Нет. Мне нельзя покидать Эфиг. Мне нельзя покидать замок. Мне нельзя покидать даже свои покои. Никто никогда не должен пострадать из-за меня вновь. Я лучше сгнию здесь, но зато никому не причиню вреда. Ноги невольно понесли меня назад, и я на миг закрыла глаза, но от этого стало хуже. Боль неудержимой волной врезалась в меня и потащила в пучину страданий, и я почувствовала, как снова тону. Воздуха стало чертовски мало, и я, лихорадочно ища пути спасения, мелко дрожащими руками налила себе воды. Жадными глотками выпив всю жидкость из бокала, я подумала, что на данный момент лучше обратиться к вину и напиться вусмерть. Глаза быстро бегали по окружающему пространству в поисках нужного графина, а меж тем дрожь завладела всем моим телом. Рука, в которой находился бокал, резко дернулась — до ушей дошел тихий треск, а затем звон упавшего на пол стекла. Я опустила голову вниз и увидела осколки бокала, блекло мерцающие под лучами солнца. С моих сухих губ сорвался тяжелый вздох, а в ладони внезапно ощутилась острая боль. Медленно разжав пальцы, я увидела впившееся в кожу стекло, из-под которого текла кровь. Тревоги растворились, а мои глаза пытливо разглядывали тонкий осколок, рассекший мне ладонь. Предельно аккуратно вытянув кусок стекла из плоти, я бросила его к остаткам бокала, что мерцали на темном камне. Небольшая рана продолжала кровоточить, и пара алых капель уже упала вниз. Лечить порез я не собиралась: физическая боль всегда мне помогала отвлечься от боли душевной. Устало плюхнувшись в кресло, я махнула здоровой рукой, убирая прочь стекло с пола, и, снова посмотрев на рану, удивленно вскинула брови, так как она затягивалась прямо на моих глазах. Что ж, междумирье не желало, чтобы его хозяйка пострадала… Однако ее уже давно разрубили на мелкие куски, сшили, а затем смололи в порошок и подожгли, вынуждая биться в вечной агонии. Никакая магия, что пропитала Эфиг до последней снежинки в бесконечной пустыне, не могла исцелить меня, и, увы, мое безмолвное королевство это не понимало или не желало понимать. Забавно, но сквозь слезы и боль я чувствовала, как крепли мои силы. Стоит признать, что я никогда не жаловалась на свои способности, потому что они полностью удовлетворяли все потребности, что только возникали у меня. Конечно, проблемы были — что уж говорить о потасовке с Иным, который смог чуть подорвать здоровье каким-то чертовым артефактом и ядом — но они казались несущественными, по крайней мере на первый взгляд. Я никогда не ощущала себя сильной. С годами, пожалуй, я набиралась опыта, а не мощи: чувство контроля над магией льда усиливалось постоянно, и я достаточно редко плошала при колдовстве. Были, конечно, форс-мажоры, но это все-таки форс-мажоры, и их лучше даже не рассматривать на данный момент. Все изменилось, когда я очутилась дома. Междумирье приняло обратно свою принцессу, которая знала о магии слишком мало, и начало помогать восполнять ей силы, что были предначертаны для нее судьбой. Однако могущество подарить мир мог только королеве, и сейчас он это и стал делать. Забавно, но без похищенных сердец царств я чувствовала себя лучше и намного сильнее, будучи готовой в любой миг заморозить все живое. Вечная зима, которую так восхвалял мой отец, свирепо билась внутри меня. Забавно, но она мне была ни к чему, как и моя проклятая жизнь. Забавно… Откинув голову назад, я посмотрела на темный потолок и прикрыла глаза. Тишина. По-хорошему надо было повидать Эдана, но разве я в силах заговорить с ним? Его святая преданность королевской убийце поражала и ужасала одновременно. Нет, я теперь не его госпожа. О, нет, я ею и никогда не являлась, и жаль, что пришлось разбудить дракона от сна в скалах Игнис. Сейчас бы Эдан мирно спал, а не ждал тоскливо встречи со мной, с убийцей. Убийца… Это слово вызывало на моем языке вяжущий привкус горечи и отвращения к собственной персоне. Хотелось бы очистить паршивый рот мылом, да только печально, что во всей Вселенной не найдется столько мыла, сколько необходимо для подобной процедуры. Я поморщилась, скривив губы, и распахнула глаза. Никогда не любила убивать, несмотря на то, что от моих рук пало немного. Относительно немного. Мне всегда было ведомо с самого начала, что моя магия столько же прекрасна, сколько и опасна, и убить живое существо холодом — это дело нескольких считанных мгновений. Я всегда убивала, защищая себя: так было при побеге из секретной опытной базы Щ.И.Т., что оказалась полностью заморожена со всем персоналом, и то же самое произошло во время атаки на Нью-Йорк, когда Читаури пытались найти меня. И все. Просто так, ради забавы я никого не лишала жизни, ведь я не могла поступить подобным образом. Однако все изменилось. Я изменилась. Спасибо рыжей твари, что околдовала меня. Хель подери эту чертову мразь! Я хотела глухо зарычать от внезапно возникшего гнева, но с моих губ сорвалась мрачная усмешка. Забавно. Я пребывала в клетке из собственного разума, не в силах пробить решетки дурмана, сковавшего мое создание. Я понимала, что творила, но ничего не делала, абсолютно ничего… Я кричала молча, беззвучно вопила у себя в голове и при этом не замечала свои крики. Я была слепа, глуха и нема, но в это же время видела, слышала и говорила. Я чувствовала одновременно все и ничего. Я была одновременно всем и никем. Я сражалась одновременно против всех и никого. Я разрывалась на части, но при этом была единым целым. Я была другой, но при этом собой. Я… я… я… Руки нервно прошлись по лицу вниз, царапая пальцами и ногтями кожу, и скользнули по шее, устремившись к груди, сильно оттянув ворот рубашки. Губы растянулись в широкой кривой улыбке, обнажив зубы, и из горла с хрипящим свистом вылетел приглушенный хохот. С каждой секундой он становился громче, а ногти сильнее впивались в кожу на линии декольте, оставляя красные маленькие полумесяцы, из которых была готова вот-вот хлестнуть свежая кровь. Я залилась громким, отдающим безумием, раскатистым смехом, все еще держа голову запрокинутой назад. Грудь часто содрогалась от хохота, и он постепенно перерастал в шумные, резкие, обрывочные вдохи и выдохи, вместе с которыми из широко распахнутых глаз снова потекли слезы. Очередные рыдания завладели мною, и в данный момент они меня мало волновали. Я легко отдавалась эмоциям, ничуть не страшась за мое последующее состояние: хуже не могло уже быть. Убийца, убийца, убийца… Ты горд за меня, отец? Надеюсь, нет. Думаю, ты сам бы отдался на растерзание Гидре, лишь бы не видеть этот кошмар. Твоя любимая супруга, моя уважаемая мать, тоже не оценила бы этого. Дочь — убийца… Замечательно, просто замечательно! А что бы подумали вы, папенька и маменька? Я достойна вашей короны? Я вправе продолжать ваше дело, а, мои любимые родители? Наше королевство признало меня своей королевой, и, видимо, ему глубоко плевать, что Девять миров хотят насадить мою дурную голову на пику. Отец, я заморозила царство огненных демонов, ты должен быть горд мной, я — истинное дитя хлада, прям как ты. О, матушка, а я разрушила дом твоей дражайшей подруги, царицы Асгарда. Тебе это нравится? Надеюсь, нет. Иначе вы оба лично отдали бы сердце Эфиг и меня Таносу, лишь бы только не узреть те бесчинства, что я натворила. Истерика постепенно сходила на нет: голос пропадал, срываясь на свистящий хрип, а слезы кончались, ведь плакать постоянно в течение трех дней практически невозможно. Когда наконец я замолкла, подняв голову и протерев опухшие и покрасневшие глаза, пришло долгожданное спокойствие. Шмыгнув носом, я встала с кресла и обняла себя руками — надо было размяться, а то затекла спина. Хождение из одного конца комнаты в другой не принесло ничего, кроме легкого головокружения, но его я списала на шею, пребывавшую в напряжении достаточно долго. Мой взгляд беспричинно блуждал по спальне, разглядывая каждую, и так прекрасно знакомую мне, мелочь, и почему-то остановился на разбитом зеркале. В голове вспылили все людские суеверия, касающиеся подобных ситуаций, но я лишь отмахнулась от них: зазеркалье полностью мое владение, и кинжал, проткнувший ровную гладь, способен вызвать у него негодование и легкую неприязнь ко мне, ибо я, как хороший правитель, должна заботиться о своих поданных, а не наносить им вред. Медленно подойдя к зеркалу, я убрала ледышку из него и провела рукой по разбитому стеклу — трещины стали пропадать, и совсем скоро передо мной представилось мое цельное отражение. Уголки губ чуть заметно дрогнули, но улыбка так и не появилась: слишком гадко мне было на душе для совершения такого. Поправив волосы, я неспешно оглядывала себя, не упуская ни одной детали в моем сером образе. Мне почему-то захотелось еще раз посмотреть на себя — вдруг что-то изменилось за день — и найти то, что позволит смягчить гнев к собственной персоне. Однако я была такой, как и всегда: никакого чуда не произошло, и я осталась Марибет, опальной королевой, смерть для которой слишком легкая участь. В который раз тяжко вздохнув, я снова обняла себя за плечи и напоследок посмотрелась в зеркало прежде, чем совершить очередную попытку сесть за какое-нибудь чтиво. Однако что-то меня забеспокоило… Сердце мгновенно потяжелело, забившись чаще, чем обычно, и я нахмурилась, не понимая, что же произошло. Взор опять забегал по зеркалу в поисках ответа и вдруг остановился на моем лице — горло сразу же сжал, словно железная цепь, страх, а внутри все внутренности превратились в один огромный комок из мяса и крови. Я смотрела на саму себя и улыбалась. Безумно, зловеще, хищно. Мои глаза сверкнули голубым, и я инстинктивно попятилась назад, отчаянно вопя в мыслях, что это все мне показалось. Однако… не показалось. Мое отражение еще шире улыбнулось и прислонилось руками к тонкой грани. — Здравствуй, Марибет, — шипяще промолвило оно. — Как же я ждала нашей встречи! Слова застряли поперек сдавленного горла, и я ничего не ответила, думая о том, что начала из-за истерик сходить с ума. — Ну, и чего мы такие бледные? — девушка, стоящая по ту сторону зеркала, негромко хохотнула. — Словно приведение узрели… Эй, Марибет, почему молчишь? Язык на радостях проглотила? — Нет… Тебя нет… — едва слышно сказала я. — О, моя милая Марибет, я есть… — отражение лукаво сузило голубые глаза. — И ты знала, что я рано или поздно приду. Знала в глубине своей мерзлой души… — Нет, тебя нет, — я зажмурилась, продолжая убеждать себя в своем же безумии. — Это лишь моя фантазия, больная фантазия, — быстро растерев лицо руками, я сделала глубокий вдох. — Ничего нет, это только зеркало… Открыв веки, я узрела ехидную усмешку, искривившее мое лицо. — Помогло? — насмешливо спросила девушка. — Сколько не убеждай себя, Марибет, но я по-прежнему здесь, перед тобой. — Только не это… — в ногах резко появилась невыносимая слабость, и я рухнула на пол, не в силах больше стоять. — Нет… Нет… — Марибет, расслабься, — ситуация только сильнее забавила отражение. — Ничего страшного не произойдет… — оно мягко улыбнулось, но улыбка была насквозь пропитана фальшью. — По крайней мере, со мной. Опершись руками о пол, я чуть приподнялась, пытаясь унять внезапно возникшую дрожь. — Второе испытание… — неожиданно мой разум на миг протрезвел, и отчаянное беспокойство стало постепенно растворяться в здравом смысле. — О, умница, — изрекла девушка из зеркала. — Знаешь, не все твои предки так быстро соображали. Некоторые сразу выбрасывались в окно. — Я тебе такое удовольствие не доставлю, — страх немного уступил перед прежней уверенностью, и я сжала руки в кулаки. — Уж поверь. — Да я в курсе, — хмыкнуло отражение и постучало ногтями по стеклу. — С тобой, о, Марибет, интересно. Павшая королева… — оно покачало головой, тщательно исследуя меня своим ледяным взором. — Осталась одна наедине со своими демонами… И знаешь, что? Твой главный демон — это я! — девушка злорадно рассмеялась, заставив меня невольно вздрогнуть. — Я — твое напоминание о том, что ты сделала, Марибет. Тебе же понравилось уничтожать? Тебе было приятно от горячей крови на холодных руках? — ее голос затихал и становился более вкрадчивым. — Тебе хочется это сделать снова? — Нет! — отчаянно крикнула я, и от моих рук внезапно по полу побежали полоски инея. Они быстро достигли зеркала и полностью покрыли его, скрывая меня от меня же самой. Голоса из зазеркалья больше не было. Поняв, что отражение исчезло, я обессиленно рухнула на пол и закрыла лицо ладонями. Второе испытание. Вторая тайна Эфиг. Встреча со страхом. О, Хель, кажется, мои невзгоды никогда не закончатся. И еще кажется, что мне пора прекращать часто смотреться в зеркало. Она вскроет раны, что едва зажили, и заставит истекать кровью в холодном мрачном одиночестве.