Бездна

А он никуда и не пропадал. Все эти дни его занимали долгие прогулки по Асгарду и редкие вылазки за пропитанием в другие миры, так как в царстве асов ему пока что нельзя было показывать свое истинное клыкастое обличье. Коронацию, которую ожидали многие в царстве, он наблюдал чуть ли не с первого ряда, желая как следует рассмотреть счастливое и чрезвычайно довольное лицо трикстера. Пожалуй, ему с огромным трудом удалось сдержать громкий смех, когда Бог Коварства заметил, что один из запущенных в небо салютов принадлежал не пушке, расположенной за пределами площади, а кое-кому живому… Он с первого взгляда понял, кто решил привнести немного своего в этот праздник асьей жизни, и только улыбался, радуясь, что она все-таки вышла из покоев трикстера, не побоявшись жителей Асгарда, которые уже и позабыли о злобной ведьме, окунувшись в омут собственных хлопот и забот. На пиру судьба его внезапно привела за стол, где весело пировали Троица воинов и леди Сиф, с которыми ему в дальнейшем посчастливилось познакомиться и выпить парочку кувшинов чуть-чуть подслащенного медом, пряного вина. Лучшие друзья громовержца даже и не поняли, с кем по-дружески обнимались и поднимали тосты за здравие молодого царя, а славному малому — как выразился про него Вольштагг — оставалось широко улыбаться, обнажая ряд белоснежных зубов с чуть удлиненными клыками, и веселиться. Однако Эдану было бы намного лучше, если бы рядом находилась Марибет, которая на момент празднеств хаотично бродила где-то в Асгарде. Несмотря на глубочайшую печаль, таившуюся в далеких уголках души мага и так прекрасно явную для ясного взгляда дракона, она могла бы предаться всеобщему ликованию, шутить, лучезарно улыбаться и казаться счастливой, а защитник Игнис только бы качал головой, улыбался ей в ответ и чувствовал себя свободным от неподъемных оков горя прошлого. Хозяйка междумирья бы его обнимала так, как обычно обнимаются настоящие друзья, насильно кормила сухофруктами и пирожными, попутно подтрунивая над шумным Вольштаггом и бросаясь виноградом в Тора, и выглядела превосходно, словно за ее спиной не находились долгие, мучительные, пропитанные ложью и кровью, удушающие месяцы кошмара. Эдан знал, что на пиру Марибет была бы просто собой, той, кем она всегда являлась, — не королевой, не магом, не царицей, не убийцей, а обычной девушкой, которая желала иметь спокойное детство без познания ужасов войны, безмятежное будущее с любимым мужчиной, верных друзей, с которыми нестрашно умереть на поле брани, и немного наивные, но чистые мечты о чем-то высоком и недосягаемом, а не ворох проблем, ставшей удавкой на ее тонкой, исхудавшей шее. Дракону же повезло немного больше: празднуя коронацию Бога Обмана, он был собой, мужчиной, настоящим человеком, а не змеем. Жаль, что столь желанный облик поддался ему слишком поздно… Конечно, в один из дней он вернулся в Игнис. Однако там ему было суждено провести лишь пару часов, в течение которых огненный змей прогулялся по королевскому дворцу, который больше напоминал ветхие руины, посетил пару-тройку любимых мест из прежней жизни, которая, как ему казалось, закончилась целую вечность назад, и посидел около скалы, ставшей одновременно его спасением и темницей практически на тысячу лет. Эдан смотрел на груды черных камней и видел любимое заплаканное лицо, чуть измазанное в черной саже. Дракон хорошо запомнил, как выглядела Ленея в тот день, что она говорила ему напоследок, насколько сильно дрожали ее тонкие изящные руки, которые часто ласково и нежно обнимали его. Женщина, по-прежнему цветущая молодостью, но испуганная, плакала, клялась в любви и просила прощения, а Эдан… А что Эдан, он ревел раненным зверем от горя вечной разлуки и страха за ту, что полюбил до конца жизни. Существо сопротивлялось, рвалось в бой за собственный мир, ведь не зря ему отдали драконью корону и непосильную ношу защитника Игнис, но, увы, даже король огненных змеев был бессилен перед правителями своего родного дома… Он умолял Ленею одуматься, дать ему возможность нанести решающий удар по захватчикам, однако женщина была непреклонна. Во время своего многовекового сна Эдан понял, что любовь всей его драконьей жизни знала, что их королевство обречено на неминуемую смерть, и хотела, что хоть кто-то из Игнис выжил, сохранив частичку пламени, бушевавшего в сердцах огненного народа. Сидя на огромном валуне и вспоминая тот злополучный день, дракон беззвучно плакал, как только могло плакать дитя огня. Из золотых глаз текли слезы по бледным щекам, но они мгновенно высыхали на горячей коже, оставляя едва заметные следы после себя. Рядом с ним маячил блеклый образ Ленеи, который Эдан любил больше всего: ей едва исполнилось шестнадцать, длинные волосы ласкали спину девушки медным водопадом, нежнейшая улыбка не сходила с ее тонких губ, а изящное молодое тело скрывалось под легкими летними платьями, расшитыми замысловатыми узорами, огненными цветами и язычками пламени. Его принцесса без устали танцевала, пела глупые песенки о любви, плела венки дракону из полевых цветов и говорила, насколько же он прекрасен в своем обличье. А защитник Игнис страстно желал содрать с себя всю чешую, вырвать все клыки и откусить хвост с крыльями, так как ему больше всего на свете хотелось оказаться в теле мужчины, который подхватил бы невесомую девушку на руки и увез на резвом коне ее далеко-далеко, туда, где никто из ныне живых их не нашел бы. И как Эдан мог верить, что Ленея действительно его любила? Да вот мог, и она, кажется, не лгала. Истинная любовь преодолеет все препятствия, однако у последней королевы Игнис был долг перед своим народом и семьей, и, увы, она не обладала священным правом выбирать свою судьбу. Но Эдан же как-то выбрал! Хилый огненный змей, предмет насмешек сородичей, позор всего крылатого рода, поднялся из пепла горестей и болезней, словно дивный феникс из легенд прошлого, и забрал — пусть и ненамеренно — престол короля драконов. Лишь несколько минут потребовалось для того, чтобы изменить русло его размеренной жизни, а Ленее не хватило и нескольких лет. Однако кое-что все-таки появилось благодаря ее спонтанному решению в ночь, когда принцесса и дракон условились сбежать: защитник Игнис вкусил яд предательства, до сих пор отзывающийся неприятным жжением на драконьем языке. Несмотря на пережитую боль, Эдан не утратил прежнюю веру в светлое будущее, закалившись в агонии своих страданий подобно стали, и опыт минувших лет помог ему простить королеву Огненного королевства, не обращать внимание на грязные слухи, распускаемые о нем и его любви жителями дворца, и не обидеться на хозяйку междумирья, жестоко и вполне себе решительно выставившую создание за пределы трикстерских покоев. Эх, еще одна королева доставила хлопот бедному Эдану, однако с ней было все по-другому. Абсолютно все. Золотые глаза меж тем опустились на кусок камня, где еще виднелась засохшая кровь Марибет, и в тишину мертвого мира острым клином вбился неизменный драконий смешок. Эдан вспомнил, как внезапно настигло существо пробуждение от чар женщины: огненный змей и не понял, в какой момент распахнул свои поразительные очи, и ощутил пьянящую разум действительность вокруг. Чувства вернулись в полной мере сразу, как только солоноватые капли крови упали на нос дракону, и тот, находясь еще под действием крепкого сна, рефлекторно слизал их длинным шершавым языком с грубой чешуи. А дальше был лишь вопрос времени, когда защитник Огненного королевства разбил бы твердый камень и увидел свет впервые за долгие века. Что ж, наверное, следует рассказать о том самом заклятье, и оно бесспорно было особенным. Сначала Ленея загнала создание в крупную расщелину в скалах против его, конечно же, воли, а затем обратилась к древней магии. Женщина нашептывала слова на странном диалекте, который Эдану не был знаком, но определенно королева Игнис говорила на мертвом языке своих предков, передававшемся в строжайшей тайне из поколения в поколения ее знатного рода. Существо, полностью лишенное возможности двигаться из-за приказа своей госпожи, отчаянно молило Ленею остановиться, но та, словно не слыша его жалостливых завываний, упрямо колдовала. В какой-то момент скалы над головой дракона стали сходиться, и женщина дрожащим голосом воскликнула, что Эдан теперь в безопасности, что теперь его не найдет враг, что он проведет вечность во сне, пока не настанет нужный час. А дракону это не было нужно: он только лишь хотел встать на защиту дома и любимой, не боясь погибнуть при этом. Но вот Ленея решила спасти существо, однако все-таки было не совсем понятно, что именно двигало ею в тот роковой день: обыкновенная жалость, старая привязанность или истинная любовь. Защитник Игнис, подняв с земли окровавленный камень, принялся его крутить и размышлять о былом. Слезы высохли, а нахлынувшие воспоминания ушли в сторону, уступив место обдумыванию поступков и слов последней королевы народа огня. Нет, все же это не была любовь: женщина просто решила отплатить ему за собственные грехи, совершенные в юности. Если бы она руководствовалась этим светлым чувством, то в свое время Ленея не рассказала бы отцу о побеге, не дала б ему серьезно покалечить огненного змея, а потом вымолила бы прощение на коленях перед униженным драконьим королем. Переведя золотые глаза в ту сторону, где раньше был сад, Эдан увидел темную звездную ночь, своего господина с отрядом верных стражей, боль, страдания и пролитую горячую кровь. Мужчина несколько неосознанно коснулся правой щеки — там давно не было и следа от былой раны, но дракон почему-то до сих ощущал лезвие королевского меча, грубо полоснувшее черную чешую и рассекшее мясо буквально до кости. От воспоминаний прошедших дней у Эдана незамедлительно заныло все тело: старые раны, нанесенные воинами короля, дали о себе знать, несмотря на то, что давным-давно затянулись. Поднявшись на ноги, защитник Игнис взглянул на свою находку и, чему-то усмехнувшись, забросил камень практически на середину озера. Кровь обычных существ являлась довольно опасной штукой в умелых руках, а кровь последнего представителя своего рода и подавно. Можно, конечно, было предположить, что та малая часть скалы, ушедшая ко дну, была не единственной, однако если бы недруг и собрался забрать остатки крови Марибет, то в подобном случае он бы взял все камни, так как в вопросах магии одной капелькой не ограничишься. В этот момент Эдан подумал о девушке и невольно ее сравнил с королевой Игнис. Почему-то с магом льда дракону было намного комфортнее, чем с повелительницей огня: вполне возможно, на такое восприятие повлияло отсутсвие каких-либо романтических чувств по отношению друг к другу. Однако, чего ж лукавить, в юности Ленея отличалась взбалмошным нравом, невероятной обидчивостью и тягой к грубым шуткам — пожалуй, самой отличительной оказалось ее предательство — и подобное поведение Эдана никогда не огорчало, а если и печалило, то только в исключительных случаях. Только сейчас дракон прекрасно осознавал, почему девушка себя так вела, и пришёл к выводу, что зря корил себя за случайный, небрежный комментарий о ее неудачной прическе или о новом платье. Принцесса обижалась часто, подолгу не разговаривала с защитником Игнис, который себе места не находил из-за случившегося, и с радостью принимала его извинения, граничившие с настоящим унижением собственной личности. Да, девушке нравилось подобное внимание, ведь она была дочерью короля! С самого детства ей отдавали все лучшее и красивое, выполняли малейшие, даже самые дурацкие прихоти и старались всячески угодить — в результате Ленея оказалась капризной разбалованной девочкой, и, хвала Мирозданию, с годами эти негативные черты характера притупились, поддавшись голосу рассудка. Да, принцесса была веселой, с ней дракон прекрасно проводил время, но ему хотелось какой-то стабильности помимо песен о любви и беспечной болтовни. Их отношения для него казались хождением по острию королевского меча, который в своё время рассек драконью плоть, и спустя много-много лет Эдан с горечью признал: его нежная, преданная, хрупкая любовь никогда не была взаимной. Забавно, но Ленея закляла существо так, что только тот, кто способен понять и принять сущность такого клыкастого монстра, сумеет пробудить защитника Игнис от долгого сна. Однажды, еще во время пребывания в междумирье, дракону стало интересно, подошла бы кровь последней королевы народа огня, смогла бы она пробудить его. Ответ на этот вопрос у создания появился недавно и вполне себе случайно — нет, женщина вряд ли бы вытянула Эдана из крепких уз сновидений, ведь ей никогда не удавалось понять существо по-настоящему. Ленее всегда было дико видеть, как дракон не проявлял присущей его роду кровожадности, как он не стремился к богатствам и злату, как ему не хотелось воевать с сородичами за более удобную пещеру или за лучшее место на холме. Конечно, она его поддерживала, но не принимала целиком и полностью, буквально до самой последней чешуйки и последнего зуба! А вот Марибет… Она казалась полной противоположностью женщины, будучи суровой студеной зимой на фоне чарующего жаркого лета в виде Ленеи. Возможно, девушка подходила больше всего на роль освободителя дракона в связи со своим даром льда, однако ее характер и мировосприятие были решающими в этом случае. Пожалуй, даже дураку понятно, что тогдашняя королева Эфиг, расчетливая в вопросах войны, бескомпромиссная при принятии решений и охотная до насилия, не обладала властью над настоящей, пережившей много горестей, вкусившей тоскливого одиночества и знающей темную сторону жизни. Одного проницательного драконьего взгляда было достаточно, чтобы осознать, насколько крепко увязла девушка в трясине чар рыжеволосой принцессы. Конечно, Эдан слышал об Эфиг, о королевской семье и о наследнике трона междумирья — маленькой девочке, которой отец подарил дар зимы, чуть при этом не убив ее саму и мать своего дитя — но он не мог представить, что именно эта маленькая девочка пробудит его от многовекового сна и в скором времени станет лучшим собеседником и другом. Однако судьба любит шутить — хоть иногда ее шутки бывают чересчур жестоки — и в этот раз ее затея удалась на славу: иронично было осознавать, что истинное дитя льда спасло истинное дитя огня, забыв о вечной вражде хлада и пламени. Наверное, Эдан в первый и последний раз испытал благодарность по отношению к Селин за то, что коварная принцесса Земли Безмятежности заставила Марибет пробудить зловещее чудовище из старых, давно позабытых легенд. Если бы бывшие соратницы не появились в Огненном королевстве, спать бы созданию остаток вечности и думать между сновидениями о прошлом, что само по себе порядком вымотало дракона за несколько невыносимо долгих веков. Пожалуй, капризная особа таким поступком подписала себе смертный приговор — еще до обещания хозяйке междумирья защитник Игнис поклялся расквитаться с противной девушкой при удобном случае — и при этом не сразу осознала масштабы своей ошибки, но Эдану ее участь была полностью безразлична. Увидев впервые королеву Эфиг, существо заметило, как же сильно замутнен рассудок мага льда, и почему-то сразу, даже еще не познакомившись с девушкой, решило помочь ей вернуться к своему истинному пути. Наверное, причина такого поступка была в том, что в свое время Эдан поклялся защищать не только своих правителей, народ и королевство, но и слабых и нуждающихся в поддержке — тогда Марибет катастрофически требовалась опора, да и сейчас необходимость в ней еще не отпала. Ох, как же дракону было тяжело видеть девушку после лечения в Асгарде… Он слышал, как она плакала, как кричала от беспомощности в подушку, как судорожно дышала, как безумно смеялась, как беспокойно ходила по комнате… Эдан хотел ей помочь, но всегда его останавливало одно лишь понимание того, что магу льда необходимо просто перестрадать в одиночестве. Если бы королеве стало хуже, она бы позвала защитника к себе, что и произошло в один из дней, когда в ее собственных снах на нее охотилась она сама. Хуже тех дней для Эдана была одна длинная ночь, за которую судьба девушки резко поменялась. Никто, наверное, никогда не узнает, как создание корило себя за то, что не послушало мага льда и не отправилось с ней в Альфхейм! Тогда лёгкое чувство беспокойства появилось у дракона ночью, когда Марибет никак не вознамеривалась возвращаться из мира светлых альвов в родной край, однако, отчего-то вспомнив, что все визиты девушки до этого момента проходили вполне себе успешно, Эдан решил, что королеву Эфиг задержало внезапное радушие альфхеймского царя. Но спустя некоторое время хозяйка междумирья очутилась в Асгарде, и защитник Игнис почувствовал неладное. Ее схватили? Да! Определённо! Альвы обманули Марибет и отдали асам на растерзание! Ощутив неожиданный прилив ярости, дракон, поборов в себе желание оставить от Альфхейма одно пепелище, незамедлительно отправился в Асгард. Тихая прохладная ночь окутала царство асов, и никто не заметил, как огромная тень опустилась в сад дворца. Приняв свой человеческий облик, Эдан сначала захотел наведаться в темницы, куда могли, по идее, бросить королеву Эфиг, однако внутренний голос подсказал мужчине пойти в совершенно другую сторону. Подняться на несколько десятков метров вверх по стене дворца для дракона не составило труда, и вскоре защитник Игнис пробрался на балкон чьих-то покоев, слабо освещенных свечами, и осторожно заглянул за невесомую, почти прозрачную материю штор. О, лучше бы он туда не смотрел… Весь каменный пол был залит кровью, свежий аромат которой заставил Эдана рвано вдохнуть, пробудив в нем его природные инстинкты хищника. Кое-где на камне темнели красные следы от мужских сапог, которые в свою очередь вели к широкой постели. На ней же творилось настоящее безумие, из-за вида которого драконье сердце чуть не замерло навсегда: белоснежные тонкие простыни бесповоротно окрасились в глубокий бордовый цвет, как и пол, на зеленом смятом покрывале чернели пятна от той же крови, и среди всего этого испачканного тряпья лежала Марибет. Ее пухлые, уже посиневшие губы были чудовищно изувечены — создание заметило, что около рта темнело множество мелких кровоточащих точек, оставленных будто грубыми стежками — а из перебитых рук медленно стекала венозная кровь, которая и испачкала все и вся вокруг. Тихо шепча заклятья, над магом льда склонился трикстер, и выглядел он не лучше: несколько болезненное, худое, но красивое лицо казалось еще более измученным, под зелеными глазами, в которых плясал лихорадочный огонь, залегли тени, а изящные длинные пальцы едва заметно дрожали. В комнате отчетливо ощущался страх Бога Обмана, и, пожалуй, было вполне себе очевидно, что боялся мужчина за Марибет, которая как никогда близко оказалась перед ликом госпожи Смерти… Когда Эдан зашел в покои, Локи, тотчас же бросив на него быстрый взгляд, недовольно прищурился и ничего ему не сказал, продолжая читать целительные заклинания. Дракон с нескрываемым ужасом в золотых очах смотрел на раненную девушку и боролся со страстным желанием сжечь царство светлых альвов в ту же ночь, тем самым отомстив за свою подругу. Прошли минуты, а, возможно, целые часы прежде, чем поднялось солнце, и трикстер полностью излечил королеву Эфиг, которую к тому моменту забрал спокойный здоровый сон. Бог Обмана, выглядевший измученным после долгого процесса целительства, без каких-либо прелюдий или приветствий заявил, что следующие встречи дракона с Марибет стали зависеть от одной простой клятвы защитника Игнис. Существо, терзаемое преданностью к девушке, немного помедлив, согласилось не забирать мага в междумирье или куда-либо еще. Эдан решил про себя, что лучше не начинать битву с Богом Коварства за право быть с Марибет, ведь все-таки мужчина был ей очень дорог… Ну, как дорог, она его любила, и, как успел заметить дракон, ее чувство было полностью взаимно. Однако все случилось иначе… Дракон принял для себя решение тайно остаться в Асгарде, чтобы приглядывать за ней и, конечно же, откликнуться на ее первый зов. Но несмотря на это, создание отлучилось на некоторое время в Огненное королевство, чтобы просто… подумать. Утром, на следующий день после коронации, защитник Игнис решил подкрепиться любимой серой монидаей — рыбой, обитающей в пресных озёрах с повышенной концентрацией минеральных веществ, делающих воду слегка бледно-голубой — и отправился в один из диких миров, подходящих для ловли такого завтрака. Дракон проворно нырял в водоёме, что было удивительно для существа подобных размеров, и добывал себе пропитание. Конечно, Эдан без проблем бы съел рыбу сырой, не вылезая из воды, однако создание, обладая повышенной тягой к прекрасному, предпочитало выбрасывать свой улов на берег частями, чтобы потом в один раз все поджарить и спокойно устроить трапезу под мягкими рассветными лучами. Вскоре дитя огня, обсушившись и приготовив монидаю в собственном пламени, неспешно принялось завтракать, иногда приглушенно фыркая от получаемого удовольствия. Когда последняя рыбка скрылась где-то глубоко в пасти дракона, Эдан, облизнувшись, поднялся с земли и потянулся: ему предстояло вернуться в Асгард и продолжить изучение этого царства и его обитателей. Пожалуй, прошло лишь несколько мгновений, и создание, решившее не отдыхать после сытного кушания, исчезло в огне, открывшем портал в высший мир Иггдрасиля. Очутившись в своём временном убежище — пещере, скрытой в скале, что была недалёко от асгардских озер — дракон принял своё человеческое обличие и завязал длинные волосы в низкий хвост чёрной лентой, которую ему подарила маг льда ещё в Эфиг. Мужчина вышел на улицу и посмотрел на блестящий из-за яркого утреннего света дворец Асгарда, как неожиданно почувствовал холод, сжавший его горячее сердце в стальные тиски. Положив руку на грудь, Эдан покривился, а вместе с тем в очах цвета расплавленного золота мгновенно появилась тревога: она была в Хельхейме. Связь, возникшая сразу, как только дракон вкусил кровь девушки, позволяла существу слышать ее зов, где бы она не находилась, и понимать ее местонахождение, сколько бы миров их не разделяло. Именно это помогало Эдану не беспокоиться о Марибет, ведь он был в курсе всех ее перемещений, однако визит в царство Хель отражался на состоянии огненного змея иначе, чем прогулка куда-либо ещё. Мир мертвых являлся обителью смерти и последним пристанищем душ навеки усопших, что делало его истинной противоположностью для тех, кто был соткан из гари и пламени. Говорят, что лед — враг огня, ведь только хладу посильно укротить жар, но мало кто знает, что это не так. Смерть — вот что враждует с огнем веками, ибо, как верили маги Игнис, в искре пламени родилась сама жизнь. Драконы придерживались того же мнения, и Эдан не был исключением. Существо могло легко переносить невыносимую стужу Эфиг, плавать в горячих источниках Огненного королевства, но как же ему было тяжко ощущать мага льда в мире Хель… Когда девушка первый раз туда отправилась, у дракона настолько сильно защемило сердце, что перед золотистыми очами нависла черная непроглядная пелена, а в голове мгновенно промелькнула мысль, что сейчас силы покинут могучее тело раз и навсегда. Но все обошлось: боль так же быстро отступила, как и появилась, и к созданию пришло понимание произошедшего. Конечно, Эдан не рассказал ничего Марибет, так как девушка, будучи под чарами Селин, могла в любой момент обезуметь и решить, что дракон захотел ей навредить своими речами и отвадить от удачного знакомства с Хель. Однако сейчас разум мага льда был чист и прозрачен, как стекло, но вот незадача: поведать об этом дракон не имел возможности, потому что просто так заявиться к хозяйке междумирья он не мог. Добравшись до дворца, Эдан стал исследовать его, так как до этого ему приходилось бродить только лишь по Асгарду. Драконьему уму, острому как меч, не составило труда запомнить бесчисленное количество коридоров, проходов, комнат, залов, дворов, и спустя некоторое время защитник Игнис знал, где расположена кухня, где спит прислуга, а где находятся покои громовержца. Существо отметило про себя, что дворец в царстве асов поразительно отличался от родового гнезда правителей Огненного королевства. На родине дракона все было сделано из белого камня, в котором блестели мелкие золотые крупицы фами, минерала, образующегося в вулканических породах. Металл никогда не использовали по одной простой причине: огонь, которым управлял народ Игнис, легко его плавил, что нельзя было сказать о камне, уничтожить который могли лишь только сородичи Эдана. Так и этот день быстро подошел к концу. Существо успело встретить Троицу воинов, отобедать с ними и понаблюдать за их тренировкой, во время которой Фандрал без устали подшучивал над Вольштаггом. Близилось время ужина, так как на мир опустился теплый вечер, предвестник скорой ночи, и мужчины отправились в трапезную, где уже должна была быть леди Сиф. Эдан почувствовал к тому моменту, что Марибет вернулась в Асгард, что не могло не радовать, и в связи с этим со спокойной душой и сердцем отправился ужинать с асами. Возможно, они бы все добрались до нужного зала, если бы не превосходный слух дракона: защитник Игнис услышал крик, который остался незамеченным его компаньонами. Проигнорировав вопросы и недоумевающие взгляды асов, Эдан, ничуть не колеблясь, побежал в сторону, откуда, собственно, и кричали. Голоса через несколько минут быстрого бега по коридорам дворца Асгарда стали громче, и мужчина, остановившись, выглянул в ближайшее окно: внизу, во дворике, на земле сидела заплаканная девушка, а рядом с ней стоял отряд эйнхериев, которые готовились в любой миг атаковать… Марибет. Создание, по-змеиному злобно прошипев, уже хотело прийти магу льда на выручку, но, о, чудо, начальник асгардской стражи приказал своим воинам послушать девушку, назвав ее царицей! Эдан усмехнулся: стоило думать, что трикстер позаботился обо всем заранее и оповестил наиболее важных асов о внезапном пополнении в царской семье. Пройдя чуть дальше по коридору, чтобы лучше видеть, дракон стал наблюдать, как девушку-служанку осторожно увели куда-то прочь, как и одного из стражей — скорее всего, этот подонок напал на асинью, а маг льда вмешалась. Огненный змей, осознав причины произошедшего, тепло улыбнулся: он точно не ошибся в Марибет в тот день, когда она высвободила его из скалы. Девушка действительно была достойна короны, так как настоящий правитель должен защищать слабых, даже тех, кто, возможно, и горячо ненавидит его. — О, Мироздание, дай ей смелости добиться асьего прощения… — пробормотал Эдан, наблюдая, как маг льда поспешно улетела куда-то прочь. В коридоре, где стоял дракон, внезапно раздались чьи-то быстрые шаги, однако создание не обратило на это внимание, пока до его ушей не донесся чрезвычайно раздраженный голос. — Ты?! — прошипел Локи, сердито глядя на Эдана. Развернувшись к мужчине, защитник Игнис увидел стоящего рядом с Богом Обмана Тора и, натянув ослепительную улыбку, смешливо поклонился. — Да, государь, — учтиво ответил дракон. — Именно я, Эдан Ужаснейший, король драконов Игнис и… — его золотые глаза ярко сверкнули, немного сузившись. — …единственная живая душа, кто по-настоящему знает нашу прелестную королеву. Даже для богов ее душа — потемки, — едва завидев, что трикстер хотел ему ответить что-то колкое, дракон поспешно добавил. — После того, как я наконец убедил Вас, государь, что это я, а никто иной, с Вашего царского позволения, пожалуй, пойду дальше. Хорошего дня! И, оставив асгардских братьев обескураженными, Эдан с присущей ему грациозностью прыгнул в окно — к счастью, дворик к тому моменту опустел, и никто из жителей дворца не смог проследить, куда делся дракон. А защитник Игнис отправился ужинать с Троицей воинов и леди Сиф, абсолютно довольный тем, что ему удалось несколько подпортить коварному божку настроение. Клятва на крови вечна, и мелкие склоки ее разрушить не могут.