Панихида по апрелю

В Сейретее тепло и безветренно. Белые геометрически верные улицы дышат вековым спокойствием и обещанием скорого лета. Полуденная тишина нарушается только стрекотанием ранних цикад, пригревшихся на майском солнце. Хирако Шинджи, многострадальный Гобантай Тайчо, переживший в своей многовековой биографии Айзена в качестве лейтенанта, холлоуфикацию, столетнее изгнание, жизнь с толпой народу, среди которого Саругаки Хийори, на старом складе, ношение неудобного гигая (впрочем, грех жаловаться, Урахара и так сам себя превзошел), зимнюю войну, почти что смерть самого дорогого на свете существа и, наконец, последующее с ним расставание, сидел за столом и тупо пялился на стопку бумаг. За сто с небольшим лет, в течение которых он прозябал на складе, капитанская жизнь как-то припорошилась флером забвения, а известный же факт, что обычно в памяти сохраняются только самые приятные фрагменты. Вот и объем бумажной работы память Шинджи благополучно выкинула из головы. Благослови Ками-сама девочку Хинамори, за то что готова взвалить на себя восемьдесят процентов вышеупомянутой и тем самым заметно облегчить жизнь Хирако. С новым лейтенантом ему в общем-то нравилось. Нет, на фоне Айзена в глазах капитана Пятого отряда любой будет великолепен, но посмотрев на прочих, Шинджи уверился, что ему еще весьма и весьма повезло. Посмотреть на ту же Рангику - при всей своей невероятной красоте и безграничной доброте Мацумото была ленивой пьяницей, и Хицугайя постоянно прозябал за отчетами сам. Шинджи вздрогнул и на секунду покрылся мурашками, несмотря на майский теплый полдень. Память услужливо провела мнгновенную ассоциацию от Рангику, которую он, видит Ками-сама, пытался рассматривать абсолютно беспристрастно, как любовницы Ичимару Гина, и перед глазами пронесись одно за другим взмах Шинсо, изумленный взгляд Хийори и ее отлетающие прочь ноги. К счастью, все это в прошлом. Маленькая злюка оказалась крепче и упрямей, чем кто бы то ни было мог думать, а ведь даже он, знающий ее лучше всех, сомневался, проснется ли она. Проснулась. Шинджи не был счастлив. Он отчаянно скучал по ней. По всему, что в ней было - от светлых жестких хвостиков на макушке до карающих тапок. По скрипучему (какой же противный у нее голос!) "плешивый олух Шинджи, твоя рожа такая уродливая, что я тебя с пустым перепутала", по маленькому, такому легкому тельцу, невесомо умещающемуся у него под мышкой и крикам "поставь меня на землю, я тебе что мешок картошки?". По тому, как доверчиво она прижималась к нему во сне. Нет, они виделись и не раз. Не реже раза в пару месяцев восстановленный в должности капитан Пятого наведывался к собратьям по былому несчастью, которые принимали его вполне себе радушно, то ли не демонстрируя обиды на его якобы предательство, то ли и вправду его поступок таковым не считая. Все, кроме одного. Хийори продолжала смотреть мимо него и разговаривать с ним подчеркнуто равнодушно. Даже не ударила ни разу, хотя он старательно пытался ее вывести. Хмыкала только и смотрела мимо. Он был бы лжецом, продолжая заявлять, что скучает только по ее ярости. Многие века дружбы с Саругаки, конечно, превратили его в мазохиста, тут не поспоришь, но было и то, по чему он скучал еще больше. Если, конечно, можно сравнивать такие невероятные большие величины. По разом вспотевшим пальчикам с такими острыми ногтями, вцепившимся в его голые плечи, по лихорадочно-быстрым, то ли поцелуям, то ли укусам, покрывавшим его лицо, по тому, как она закусывала губу (ей ведь не пристало стонать!), пока он двигался в ней. Тот их первый (и последний, если так пойдет и дальше) раз оставил Шинджи лихорадочный восторг и острое желание продолжить. Как будто бы дали отведать первую ложку невероятно вкусного блюда, а потом унесли всю тарелку прочь. Но потом... Сначала она, чудом сшитая снова из двух половин, приходила в себя, и ей чисто физически было не до плотских утех, а потом он ее предал. И ушел. И все. Тогда это было прекрасно, да. Он так долго ждал этого, да и тот факт, что она сама пришла к нему, такая смущенная, мялась на пороге и не могла ни слова из себя выдавить, отпечатал в сердце ликование, как от победы. Дождался, наконец! Хотя о какой победе можно говорить, если он столетие уже практически у ее ног, и об этом знали все вокруг? Это было прекрасно, но так быстро и нервно. Как договор, скрепленный печатью. Что все между ними иначе. Естественно, было мало этого. В памяти так четко вставали ее припухшие влажные губы, тонкое обнаженное тельце с такими острыми коленками, почти полностью отсутствовавшая грудь, и его собственные руки, ласкающие ее. Шинджи откинулся назад и запустил руку в хакама, находя там то, что уже давно требовало внимания. Он на секунду закрыл глаза, сгибаемый приступом ненависти к себе. Видела бы его сейчас Хийори... Что бы она сказала или подумала о нем? Хийори... Огромные ореховые глаза и россыпь веснушек на щеках. Бой с собой был безнадежно проигран. Капитан Пятого отряда, забыв о бумажной работе, занимался самоудовлетворением, вспоминая строптивую мелкую злючку, которая просто могла бы плюнуть на свою чертову ненависть и вернуться домой вместе с ним. Шинджи вздрогнул, кончая. Нет, не могла бы.